Текст книги "Ленин и Троцкий. Путь к власти"

«Я положительно восстал против агитации, хотя видел несомненные плоды этой работы в общем подъёме духа в заводских и фабричных массах, но я сильно опасался такого же другого провала[93]93
  Речь идёт об арестах старой гвардии революционеров, включая В. И. Ленина, в декабре 1895 года.


[Закрыть] и думал, что тогда всё замрёт, но я в данном случае ошибался»[94]94
  Воспоминания И. В. Бабушкина (1893–1900). Л.: Прибой, 1925. С. 76.


[Закрыть].

Мартов вспоминает разговор с Бабушкиным, который противился внедрению новых методов. «“Вот, – говорил он нам, – стали во все стороны разбрасывать прокламации и в два месяца разрушили созданное годами”. Не чуждо ему было и опасение, что новая молодёжь, воспитываемая этой агитационной деятельностью, будет склонна к верхоглядству»[95]95
  Мартов Ю. О. Записки социал-демократа. М.: РОССПЭН, 2004. С. 191.


[Закрыть]. Дальнейшие события показали, что опасения Бабушкина таили в себе рациональное зерно. Некоторые из тех, кто с энтузиазмом поддерживал агитацию и выражал презрение к теории и кружковщине, были отнюдь не мнимыми, а вполне реальными оппортунистами. Однако, несмотря на ряд преувеличений, реакция против кружкового менталитета явилась критикой тех консервативных тенденций, которые, оставшись без внимания, неминуемо превратили бы массовое движение в сектантство. Годы спустя Троцкий, вспоминая об этом периоде, писал:

«Каждая рабочая партия, каждая фракция проходит на первых порах период чистой пропаганды, т. е. воспитания кадров. Кружковый период марксизма неизбежно прививает навыки абстрактного подхода к проблемам рабочего движения. Кто не умеет своевременно перешагнуть через рамки этой ограниченности, тот превращается в консервативного сектанта»[96]96
  Trotsky L. Sectarianism, Centrism and The Fourth International // Collected Writings (1935–1936). New York: Pathfinder Press Inc., 1977. P. 153.


[Закрыть].

Примером того, как консервативность взглядов может сдерживать работу, является дискуссия, которая состоялась среди московских марксистов по поводу их участия в первомайской демонстрации 1895 года. Сергей Иванович Прокофьев вспоминал, какую тревожную реакцию вызвало его предложение организовать нелегальное собрание в лесу:

«…Когда я этот вопрос поставил среди своих товарищей, собравшихся у меня, то решили праздновать втихомолку, не делать шума, старались, как бы не напортить нашей работе, – боялись провала. Товарищи говорили: ещё рано заявлять о себе, у нас ещё очень мало сил для выступления и что мысль о праздновании сейчас – это мысль интеллигенции…»[97]97
  Прокофьев С. И. Из пережитого // На заре рабочего движения в Москве / под ред. С. И. Мицкевича. М.: Изд-во Всесоюз. о-ва полит. каторжан и ссыльно-переселенцев, 1932. С. 112.


[Закрыть]

Однако сама жизнь преподнесла большой сюрприз, который коренным образом изменил положение и перевернул старые схемы с ног на голову.

23 мая 1896 года стачка текстильщиков на Российской бумагопрядильной мануфактуре в Нарвской части Санкт-Петербурга положила начало новой грандиозной волне забастовок. Рабочие экспромтом выставляли летучие пикеты, которые способствовали стачечному росту. Новые стачки вспыхивали молниеносно, став итогом того взрывного настроения, которое копилось всё прежнее десятилетие. Основная волна стачек захлестнула столицу, а петербургские марксисты впервые встали во главе рабочего движения.

Изменившиеся условия, вызванные волной стачек, открыли перед крошечными силами марксизма колоссальные возможности. Появился шанс расширить и укрепить своё влияние. Первое время этим шансом не пользовались сполна, поскольку консерваторы продолжали выступать против новых методов. Так, во время крупной стачки двух тысяч ткачей Иваново-Вознесенска в октябре 1895 года лидеры местного рабочего союза сначала не поддержали предложение отправить агитаторов к бастующим и сблизиться с другими фабриками, которые могли бы поддержать забастовку. В конце концов пришли к компромиссу: Иваново-Вознесенский рабочий союз, снимая с себя ответственность за стачку, разрешает своим отдельным членам – на свой страх и риск! – принять в ней участие. Подобные споры возникали почти в каждом социал-демократическом кружке. Но постепенно все перешли к новым методам, и это дало впечатляющие результаты.

Марксисты не ограничивались агитацией по экономическим вопросам. Они пытались внедрить в рабочую среду политические идеи. После арестов в декабре 1895 года петербургская группа выпустила листовку «Что такое социалист и государственный преступник?» В первый период агитации каждая жалоба, исходившая от рабочих, использовалась для того, чтобы расширить кругозор пролетария до вопросов политики, связывая борьбу за текущие требования с главной задачей свержения самодержавия. Смелая агитация подняла марксизм в глазах широких слоёв рабочего класса. Несмотря на свою немногочисленность и чрезвычайно сложную объективную ситуацию, марксисты наконец-то сломали барьер, отделявший их от масс. Дорога к созданию мощной и единой партии российского пролетариата была открыта.

«Легальный марксизм»

Александр III скончался 1 ноября 1894 года, и на престол взошёл его сын Николай II. В январе следующего года состоялся высочайший приём, на котором земские либералы, помимо поздравлений с бракосочетанием, представили новому царю адрес, в тексте которого они выразили надежду, что «с высоты престола всегда будет услышан голос нужды народной»[98]98
  Цит. по: Мирный С. Адресы земств (1894–1895). Их программа. 2-е изд. Женева: Украинская типография, 1896. С. 2.


[Закрыть]. Николай II выступил с резким ответом, устроив либералам политический разнос в лучших традициях жанра:

«Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств. Верю искренности этих чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же, как охранял его мой незабвенный покойный родитель»[99]99
  Полное собрание речей императора Николая II (1894–1906). СПб.: Друг народа, 1906. С. 7.


[Закрыть].

Слушая эти слова, делегаты земских собраний чувствовали себя так, будто на их головы выливают ведро ледяных помоев. Любопытно, что речь императора прозвучала из уст его помощника. «Вышел офицерик, – вспоминает очевидец тех событий, – в шапке у него была бумажка; начал он что-то бормотать, поглядывая на эту бумажку, и вдруг вскрикнул “бессмысленными мечтаниями” – тут мы поняли, что нас за что-то бранят, ну к чему же лаяться?»[100]100
  Цит. по: Ламздорф В. Н. Дневник. 1894–1896. М.: Международные отношения, 1991. С. 126.


[Закрыть] Упрекали также молодую государыню, которая держалась совершенно одеревенело и не приветствовала депутации, когда они проходили перед её величествами. Что касается Фёдора Измайловича Родичева, автора текста адреса от имени Тверского земства, то его просто не допустили на приём, и, словно в насмешку, ему запретили жить в Санкт-Петербурге. Этот забавный эпизод, комментарии к которому излишни, наглядно показывает полное бессилие и трусость земских либералов накануне нового столетия.

То были годы, когда буржуазная интеллигенция замкнулась в себе, заигрывая со спиритуализмом, мистицизмом, порнографией и искусством ради искусства. В изобразительном искусстве и литературе росло влияние символизма, сдобренного мистическим подтекстом и декадентством. Всё это было не просто недугом, поразившим интеллигенцию конца века (fin de siècle), а отражением той тупиковой ситуации, той беспомощности, которая последовала за разгромом «Народной воли». Как однажды заметил Маркс, история повторяется дважды: первый раз как трагедия, а второй – как фарс. Так появилась карикатура на народников: либеральная молодёжь рядилась в крестьянскую одежду, становилась толстовцами, участвовала в благотворительных программах, направленных на борьбу с голодом, неграмотностью и т. д.

Рост популярности марксистских идей в интеллигентской среде породил любопытное явление. Поразительные успехи марксистской идеологии в борьбе против народничества привлекли внимание академической буржуазной интеллигенции, которая очаровалась марксизмом только как общественно-исторической теорией, не понимая его революционно-классового содержания. Молодая буржуазия стремилась обрести дар слова для защиты своих интересов и теоретического обоснования неизбежности развития капитализма в России. Некоторые идеи, выдвинутые марксистами в полемике с народниками, были охотно подхвачены буржуазной интеллигенцией. За короткий срок марксизм в выхолощенной, академической форме стал модным среди либеральных профессоров, сочувствующих левой идеологии.

В начале пути, когда марксисты, в силу своей немногочисленности, не имели широкого влияния, а социалистическая революция представлялась делом отдалённого будущего, эти состоятельные дилетанты составляли целое течение в русском марксизме. В условиях, когда нелегальное революционное движение находилось в тяжелейших условиях, а законная марксистская пресса была запрещена, с появлением либеральной профессуры, которая на свои деньги легально публиковала книги по марксизму и печаталась в российских общественных журналах, вынуждены были считаться. Эти труды, отличаясь невысоким теоретическим уровнем, способствовали, однако, популяризации марксистских взглядов. Марксистам разрешили печататься в таких периодических изданиях, как «Новое слово», «Начало» (не путать с газетой «Начало», которую издавал Троцкий в 1905 году) и «Самарский вестник», не позволяя им, разумеется, «заходить слишком далеко». Так родилось странное чудовище-гибрид, известное как «легальный марксизм», виднейшими представителями которого были Пётр Бернгардович Струве, Михаил Иванович Туган-Барановский, Сергей Николаевич Булгаков и Николай Александрович Бердяев.

Издание первых марксистских книг, разрешённых цензурой, было дорогим удовольствием. Струве взял деньги на издание своей книги из собственного кармана. Жажда марксистских идей, пусть даже в выхолощенной форме, была такова, что весь тираж книги Струве был распродан за две недели. Потресов, унаследовавший немалое состояние, финансировал издание работы Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Тяжёлое нелегальное положение заставляло пользоваться каждой законной возможностью для распространения идей марксизма. А то, что не позволялось выносить на страницы легальных изданий, всплывало затем в подпольной партийной прессе. Русские марксисты на протяжении долгих лет не могли называть себя социал-демократами и использовали формулировку «последовательные демократы». Как позднее отмечал Троцкий, это возымело свои последствия. Многие люди, связанные с партией, оказались в итоге именно «последовательными демократами» (в той или иной степени), но ни в коем случае не марксистами! Для развития здорового марксизма необходимо отдавать себе отчёт в том, что такое марксизм. Только развитие подлинного – подпольного – марксистского печатного органа могло бы поправить ущерб, нанесённый «легальными марксистами» и их тенью – представителями так называемого «экономизма». Таким органом стала ленинская «Искра».

Несмотря на все проблемы и расходы, период сотрудничества с «легальными марксистами» принёс свои плоды. Более того, это был необходимый этап развития марксистского движения. Многие из тех, кто в молодые годы заигрывали с марксизмом, впоследствии порвали с движением и перешли на сторону реакции. Но тогда, на заре движения, они играли полезную роль. Некоторые из них, казалось, по-настоящему преобразились. Но большинство, однако, вскоре оправилось от социалистической «кори». Избранный ими подход легко объяснялся острой необходимостью легальной работы и желанием избежать расследований, арестов и тому подобного. Пока основные задачи движения носили более или менее теоретический характер и были направлены главным образом против народнических врагов буржуазии, сотрудничество с «легальными марксистами» находили вполне удовлетворительным. К слову сказать, именно «легальный марксист» Струве написал манифест Первого съезда РСДРП!

У «легальных марксистов» было заурядное, примитивное представление о марксизме. Такой марксизм можно сравнить с кофе без кофеина: ему не хватало жизни, борьбы и революционного задора. Неслучайно поэтому «легальные марксисты» предпочли диалектике неокантианскую философию. Несмотря на, казалось бы, ту особую, уникальную роль, которую «легальный марксизм» играл на заре социал-демократического движения в России, его призраки, абстрактные, недиалектичные и лишённые всякой революционности, то и дело объявляются в разрежённой атмосфере университетов разных стран на всех этапах развития марксистского движения. Позднее людей, ведущих себя как «легальные марксисты», стали неодобрительно называть сочувствующими. Заигрывая с марксизмом, они, однако, никогда не выходили за рамки буржуазного образа жизни и буржуазной психологии. Много лет спустя Струве так охарактеризовал менталитет «легальных марксистов»:

«…Социализм, как бы его ни понимать, никогда не внушал мне никаких эмоций, а тем более страсти»[101]101
  Струве П. Б. Мои встречи и столкновения с Лениным // Вестник русского студенческого христианского движения. 1970. № 95–96. C. 147.


[Закрыть]. «Я интересовался социализмом, – отмечает он в другом месте, – главным образом как идейной силой… которую можно было повернуть либо за, либо против завоевания гражданских и политических свобод»[102]102
  Там же. С. 154.


[Закрыть].

На первый взгляд идеи «легальных марксистов» представляют не более чем исторический интерес. Между тем детальное знакомство с ними позволяет различить в них зачатки большинства знаменательных споров будущего. Главные идеи, лежащие в основе аргументов Струве сотоварищи, состоят в следующем: 1) в России, отсталой, полуфеодальной стране, отсутствуют условия для социализма; 2) борьба против царизма – это борьба за буржуазную демократию, а не за социализм; 3) рабочая партия поэтому должна отбросить бесплодные иллюзии и следовать за прогрессивными буржуазными либералами, знаменующими наступление нового порядка. Всё это, в сущности, отразилось затем в программах меньшевиков и сталинистов. Споры о реформистском и революционном взглядах на историю, о классовом сотрудничестве и независимой пролетарской политике берут своё начало уже в полемике Ленина и Плеханова с «легальными марксистами» и «экономистами» во второй половине 1890-х годов. В то время никто из марксистов не сомневался в том, что Россия стоит на пороге буржуазно-демократической революции. Это убеждение вытекало из объективной общественно-экономической ситуации. Борьба велась прежде всего с самодержавием, феодальным варварством и наследием чиновничьей и крепостнической культур, как позже выразился Ленин[103]103
  Ленин В. И. Лучше меньше, да лучше // Полн. собр. соч.: В 55 т. 5-е изд. М.: Политиздат, 1970. Т.45. С. 389.


[Закрыть]. Главным аргументом марксистов против народников был аргумент о неизбежности развития в стране капитализма и невозможности особой – крестьянской – формы социализма.

«Легальные марксисты» считали, что социалистическая революция – дело неясного и отдалённого будущего. Такое представление о перспективах революции позволяло представителям «легального марксизма» не выходить из зоны комфорта и ничем себя не утруждать. Революционный аспект марксизма казался им эфемерным, а экономические аргументы о неизбежной победе капитализма в России представлялись им в высшей степени практичными. Энгельс в последние годы своей жизни, прежде всего в переписке с В. И. Засулич и другими русскими марксистами, на удивление прозорливо отметил, как далеко эти схемы отстояли от подлинно революционного марксизма. Подчёркивая невозможность строительства социализма в такой отсталой крестьянской стране, как Россия, старик Энгельс сделал акцент на необходимости революционно-демократического свержения самодержавия, что откроет путь к социалистической революции в Западной Европе. В послесловии к работе «О социальном вопросе в России», написанном в 1894 году, Энгельс отмечает:

«Русская революция даст также новый толчок рабочему движению Запада, создаст для него новые лучшие условия борьбы и тем ускорит победу современного промышленного пролетариата, победу, без которой сегодняшняя Россия ни на основе общины, ни на основе капитализма не может достичь социалистического переустройства общества»[104]104
  Энгельс Ф. Послесловие к работе «О социальном вопросе в России» // Соч.: В 50 т. / К. Маркс, Ф. Энгельс. 2-е изд. М.: Политиздат, 1962. Т. 22. С. 453.


[Закрыть].

Блестяще применяя диалектику, Энгельс показывает, как победа социализма на Западе повлияет на Россию и откроет ей прямую дорогу из полуфеодальных условий к коммунизму. Здесь революционная диалектика противопоставлена формальной логике эволюции. Причина становится следствием, а следствие причиной. Русская революция, пусть даже буржуазно-демократическая, послужила бы стимулом к общеевропейской пролетарской революции, которая, в свою очередь, коснулась бы и России, произведя в ней радикальные общественные преобразования. Победа социалистической революции на Западе позволила бы российским рабочим и крестьянам осуществить пролетарскую революцию в России и приступить к строительству в ней социализма. Эти обстоятельства делают теоретически возможным воплощение старой идеи народников о переходе от сельской общины к коммунизму.

Такое смелое умозаключение никогда не приходило в голову Струве или Туган-Барановскому, которые пользовались абстрактными формулами, то есть безжизненными и механическими карикатурами на марксизм. Крупская вспоминает, что Струве «сам в то время был социал-демократствующим», добавляя при этом, что «он совершенно не был способен к работе в организации, тем более подпольной, но ему льстило, несомненно, что к нему обращаются за советами»[105]105
  Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине: В 10 т. М.: Политиздат, 1989. Т. 2: Н. К. Крупская. С. 20.


[Закрыть]. Эти строки удивительно точно обличают тех представителей буржуазной интеллигенции, которые «сочувствуют» партии, в которой они никогда не состояли, и одной ногой примыкают к противоположному лагерю. Благодаря этим интеллигентам гнёт враждебных пролетариату классов, проводимый как сознательно, так и безотчётно, крайне негативно повлиял на молодые и неокрепшие силы марксизма.

Попав под влияние общего настроения интеллигенции и впечатлившись рабочим движением бурных 1890-х годов, Струве на короткое время свернул налево и сблизился с марксистами. Свою роль, безусловно, сыграла и неумолимая идеологическая критика, исходящая от Ленина и Плеханова. Нет никаких сомнений, что разрушительная критика российской буржуазии в манифесте, написанном Струве после Первого съезда РСДРП, отражает ожесточённый спор с Лениным несколькими годами ранее:

«А чего только не нужно русскому рабочему классу? Он совершенно лишён того, чем свободно и спокойно пользуются его заграничные товарищи: участия в управлении государством, свободы устного и печатного слова, свободы союзов и собраний, – словом, всех тех орудий и средств, которыми западноевропейский и американский пролетариат улучшает своё положение и вместе с тем борется за своё конечное освобождение, против частной собственности и капитализма – за социализм. Политическая свобода нужна русскому пролетариату, как чистый воздух нужен для здорового дыхания. Она – основное условие его свободного развития и успешной борьбы за частичные улучшения и конечное освобождение. <…>

Чем дальше на восток Европы, тем в политическом отношении слабее, трусливее и подлее становится буржуазия, тем бо́льшие культурные, политические задачи выпадают на долю пролетариата. На своих крепких плечах русский рабочий класс должен вынести и вынесет дело завоевания политической свободы. Это необходимый, но лишь первый шаг к осуществлению великой исторической миссии пролетариата – к созданию такого общественного строя, в котором не будет места эксплуатации человека человеком. Русский пролетариат сбросит с себя ярмо самодержавия, чтобы с тем большей энергией продолжать борьбу с капитализмом и буржуазией до полной победы социализма»[106]106
  Манифест Российской социал-демократической рабочей партии // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 7-е изд. М.: Политиздат, 1953. Ч. I. С. 12–13. – Курсив А. В.


[Закрыть].

Как и многие сочувствующие марксизму, Струве был далёк от диалектики. Эта фундаментальная теоретическая слабость, идущая бок о бок со страстным желанием плотских удовольствий, стремлением к лёгкой жизни и органической неспособностью к самопожертвованию, вполне объясняет дальнейшую эволюцию взглядов Петра Бернгардовича. В 1905 году он вступил в буржуазную Конституционно-демократическую партию (партия кадетов), а закончил свои дни в статусе белоэмигранта. Бердяев, в свою очередь, стал апологетом религиозного мистицизма. Остальные прошли подобную трансформацию. Манифест, написанный Струве в 1898 году, преисполненный жёстких обвинений в адрес российской буржуазии, по иронии судьбы стал эпитафией как для самого Струве, так и для «легального марксизма» в целом.

Ленин и группа «Освобождение труда»

Зимой 1894–1895 годов на петербургском совещании российских социал-демократов была принята резолюция об издании за рубежом популярной литературы для рабочих. Ответственность за проведение переговоров с плехановской группой «Освобождение труда» была возложена на Ленина и члена «Московского рабочего союза» Е. И. Спонти. Весной 1895 года сначала Спонти, а затем Ленин отправились в Швейцарию для установления контактов. О том, какой отклик вызвала эта поездка у эмигрантов, можно прочитать в переписке Плеханова и Аксельрода:

«Приезд Е. И. Спонти, а затем, в гораздо большей степени, В. И. Ленина-Ульянова были большим событием в жизни группы “Освобождение труда”; они были едва ли не первыми социал-демократами, приехавшими за границу с поручением от ведших активную работу социал-демократических кружков для деловых переговоров с группой»[107]107
  См.: Переписка Г. В. Плеханова и П. Б. Аксельрода: В 2 т. М.: Изд. Р. М. Плехановой, 1925. Т. 1. С. 127.


[Закрыть].

Прежде члены группы «Освобождение труда» лишь пассивно наблюдали за теми великими битвами, которые происходили в Российской империи. Они осторожничали, потому что предыдущие контакты с людьми, прибывшими из России, оказались неудачными. Но на этот раз эмиссары убедили их в том, что в России есть все условия для распространения марксистских идей. Молодое поколение объединило усилия с эмигрировавшими ветеранами. Ленин и Спонти договорились, что планируемый к печати за границей марксистский журнал «Работник» будет выходить под редакцией группы «Освобождение труда», а в России появится популярная газета «Рабочее дело». Будущее русского марксизма казалось определённым.

Однако вскоре по приезде Ленина в Россию случилась беда. В ночь на 9 декабря, когда к печати готовился первый номер «Рабочего дела», полиция устроила масштабную облаву и арестовала большую часть лидеров. На допросе Ленин с невозмутимым видом отрицал свою принадлежность к партии социал-демократов, а на вопрос, откуда у него незаконная социал-демократическая литература, ответил, что взял её для прочтения у лица, имени которого не помнит. Пытаясь сбить с толку полицию и убедить её в том, что она арестовала не тех людей, оставшиеся на свободе вожди во главе с Мартовым подготовили прокламацию, в которой заявили: «”Союз борьбы за освобождение рабочего класса”… остаётся невредимым и будет продолжать своё дело. Полиция ошиблась в адресе. Арестами и высылками не подавят рабочего движения: стачки и борьба не прекратятся до тех пор, пока не будет достигнуто полное освобождение рабочего класса из-под гнёта капитала»[108]108
  Цит. по: История Коммунистической партии Советского Союза: В 6 т. / под ред. П. Н. Поспелова. М.: Политиздат, 1965. Т. 1. С. 228.


[Закрыть]. Смелая попытка провалилась: 5 января 1896 года Мартов и другие лидеры были арестованы.

Находясь в тюрьме, Ленин набросал план для важной теоретической работы «Развитие капитализма в России» и даже вёл переписку с организацией при помощи простых, но эффективных тайных методов. Сообщения писались в книгах молоком между строк, а затем проявлялись, приобретая желтовато-бурый цвет, над горящей свечой. Ленин делал из хлеба молочные чернильницы, которые быстро отправлял в рот, заслышав шаги охранника. «Неудачный день сегодня: шесть чернильниц пришлось съесть», – писал он однажды. Прокламация «Царскому правительству», написанная Лениным в тюрьме таким способом, была гектографирована и разошлась сотнями экземпляров. Полиция сбилась с ног, разыскивая автора листовки, даже не предполагая, что он уже в гостях у Его Величества. Несмотря ни на что, Ленин сохранял присущее ему чувство юмора, что хорошо видно в его письме к матери: «Я в лучших условиях, чем другие. Меня взять не могут, всё равно сижу»[109]109
  Цит. по: Пейн Р. Ленин: Жизнь и смерть. М.: Молодая гвардия, 2002. С. 113.


[Закрыть]. Другим заключённым повезло меньше. Один из лидеров «Союза борьбы» Анатолий Александрович Ванеев, арестованный вместе с Лениным, подхватил в тюрьме чахотку (которая, к слову сказать, является бичом и современных российских тюрем), от которой не смог оправиться. Ещё один арестант – Пётр Кузьмич Запорожец – сошёл с ума.

Аресты «ветеранов» очень сильно повлияли на развитие организации. В ситуации, когда наиболее опытные и политически развитые кадры сидели в тюрьме, руководство перешло в руки неискушённой молодёжи. Средний возраст «старожилов» составлял около 24 и 25 лет. У Ленина было прозвище Старик, хотя ему было всего 26 лет! Средний возраст молодёжи, занявшей ведущие позиции, едва ли превышал 20 лет. Они пылали энтузиазмом, но им не хватало политической подготовки. Это различие очень скоро дало о себе знать. Поразительные успехи агитации оказали сильное влияние на умы молодёжи и представителей интеллигенции, которые стали отходить от исчерпавших себя идей народничества и индивидуального террора. Движение получило новую кровь. Между тем общий теоретический уровень движения снизился. Кружковщина была повержена. Но, стремясь расширить влияние социал-демократии путём экономической агитации, некоторые особо впечатлительные студенты представляли суть вопроса весьма односторонне. В 1895–1896 годах в Санкт-Петербурге при Технологическом институте появилась группа под руководством талантливого и энергичного студента-медика Константина Михайловича Тахтарева. Участники этой группы считали, что задача социал-демократов – не руководить рабочими, а просто оказывать им поддержку в ходе забастовок.

Марксистское движение так стремительно росло, что на смену арестованным лидерам тут же пришли новые люди. Пострадали, однако, лидерские качества «новобранцев». Тенденция, начало которой положил Тахтарев, вышла на первые позиции, оттеснив «старожилов» на обочину. Практические успехи агитации пленили этих «активистов», ищущих лёгкие пути из сложной проблемы, связанной с построением революционной партии. Сначала, почти незаметно для себя, они стали потакать предрассудкам наиболее отсталых слоёв рабочего класса, утверждая, что политические идеи слишком трудны для масс и что рабочие заинтересованы не в политике, а в улучшении своих экономических условий.

Полемика с «экономистами»

Как это часто бывает, один случайный, второстепенный вопрос может стать причиной серьёзных политических разногласий. В феврале 1897 года, перед отправкой в сибирскую ссылку, Ленину и его товарищам разрешили побыть три дня в Санкт-Петербурге, чтобы уладить все дела. Они провели встречу с руководством «Союза борьбы». Между старым и новым руководством развернулась горячая полемика. «Молодёжь» готовилась к формированию отдельных кружков для рабочих и интеллигенции и выступала за создание рабочих касс на неполитических началах. Не отрицая возможность работы в этом направлении, Ленин при поддержке Мартова и других выступил за упрочение «Союза борьбы» в организацию революционеров. Новое руководство, по сути, предложило смягчённый вариант программы «Союза борьбы». Делалось это, по-видимому, для того, чтобы сделать «Союз борьбы» более привлекательным для рабочих. Это ослабление организации на раннем этапе её развития было смертельно опасным. Ленин твёрдо стоял за идею воспитания рабочих кадров с целью постановки их на ведущие позиции, но выступал против сведения организации до уровня самых отсталых работников. «Если у вас есть сознательные и заслуживающие доверия отдельные рабочие, – говорил Ленин, – введите их в Центральную группу, вот и всё. Больше никакой особой “рабочей политики” не нужно»[110]110
  Цит. по: Горев Б. И. Из партийного прошлого. Воспоминания, 1895–1905. Л.: Госиздат, 1924. С. 37.


[Закрыть].

Настроение «молодёжи» определялось оппортунистическим стремлением найти кратчайшую дорогу к массам, нетерпеливым желанием пожать там, где не посеяно, а также едва скрываемым презрением к теории. Таковы общие отличительные черты всех сортов «экономизма». Это явление, отодвинув на задний план разработку теории и принципов политики, захватило умы определённых слоёв населения, прежде всего той части студенческой молодёжи, которая вступила в ряды социал-демократов в 1890-х годах и которой, как и первому поколению русских марксистов, не хватало твёрдой теоретической почвы под ногами. Первое поколение русских марксистов всегда связывало экономическую агитацию с пропагандой и решением более широких вопросов. Политический мотив позволил «Союзу борьбы» привлечь на свою сторону деятелей народнического движения. С другой стороны, стачечное движение рассматривалось как средство для повышения сознательности рабочих. Стачки должны были подвести рабочих, имевших собственный опыт борьбы, к осознанию необходимости масштабного общественного переворота. Местные агитационные листовки не годились для этой цели. Требовался марксистский печатный орган, который не только отражал бы жизнь и борьбу пролетариата, но и помогал бы рабочим обобщать свой опыт. Требовалась революционно-политическая газета, которая способствовала бы объединению стачечного движения с революционным движением против самодержавия.

Именно над этим работали Ленин и Мартов, прежде чем подверглись аресту. Но у нового руководства «Союза борьбы» были другие идеи. Следует иметь в виду, что любая организация, находясь в самом начале пути, перво-наперво стремится установить основные принципы своей структуры и политики. Ленин же рассматривал ту или иную форму организации не как шибболет или математическую аксиому, а как часть жизни, которую порой приходится менять и приспосабливать к новым обстоятельствам. Позиция Ленина по этому вопросу, стало быть, зиждется не на абстрактных принципах, а на требованиях текущего момента.

«Экономизм» не ограничивался рамками Российской империи. В это же время в Германии началась кампания Эдуарда Бернштейна, который стремился пересмотреть марксистские идеи. Повсюду провозглашался лозунг свободы критики, который превратился в ширму, заслонившую собой проникновение в партию чужеродных и ревизионистских идей. Аналогичные споры начались в эмиграции, в «Союзе русских социал-демократов», который появился в 1894 году и состоял в основном из студентов, недавно примкнувших к марксистскому движению. Эта организация работала отдельно от группы «Освобождение труда» и эффективно контролировала связи с Россией. Она отвечала за сбор средств, типографию, организацию пересылки нелегальной литературы и поддержание контактов с революционерами внутри страны. Группа «Освобождение труда», однако, стремилась застолбить за собой идеологический контроль, настояв на праве редактирования всех публикаций «Союза», в том числе в сборнике «Работник».

После высылки многих вождей движения в Сибирь группа «Освобождение труда» в одиночку повела борьбу с новыми тенденциями. В конце 1897 года студент Сергей Николаевич Прокопович, который до этого сотрудничал с группой Плеханова, развернул с ней полемику. Это, должно быть, сильно ударило по группе «Освобождение труда», члены которой только-только разглядели в российской молодёжи тех, на кого можно было положиться. Стремясь избежать разрыва, Плеханов перешёл на неожиданный примирительный тон. В письме к Аксельроду от 11 января 1898 года он писал: «…Его произведение об агитации надо напечатать; по-моему, оно недурно, да и поощрять надо “молодые таланты”, а то ты знаешь, что на нас все жалуются, что мы их давим»[111]111
  Плеханов Г. В. Письмо к П. Б. Аксельроду от 11 января 1898 г. // Переписка Г. В. Плеханова и П. Б. Аксельрода: В 2 т. М., 1925. Т. 1. С. 182.


[Закрыть].