Текст книги "Солдат до последнего дня. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947"

«Господа, – сказал я, – если завтра утром вы выполните свой долг, завтра вечером радиостанции всего мира будут передавать новость: Тобрук пал. Счастливой охоты!»

Время начала наступления было выдержано с точностью до минуты. Как только последняя бомба, сброшенная нашими бомбардировщиками, коснулась земли, наши сухопутные войска, действуя при мощной поддержке пикирующих бомбардировщиков и артиллерии, прорвали оборону противника и продвинулись вперед на такую глубину, что гавань оказалась в пределах радиуса действия нашего артогня. Тем не менее, противник сопротивлялся отчаянно, и не раз ситуация складывалась так, что было неясно, кто в итоге одержит верх. Но победа осталась за нами. Тобрук был захвачен, и эта новость облетела мир. Хоффман фон Вальдау был награжден рыцарским орденом Железного креста, а генерал Роммель, к возмущению итальянцев, произведен в фельдмаршалы. На мой взгляд, если бы его не повысили в звании, а удостоили высокой награды, это было бы правильнее. Наши потери были небольшими. Мы захватили большое количество пленных. Нашим войскам достались богатые трофеи в виде огромных запасов всевозможного военного имущества, включая продовольствие. Кроме того, обладание портом укрепило нашу систему тыловых коммуникаций и одновременно обострило проблему тылового обеспечения для противника. Британское командование действительно оказалось в отчаянной ситуации. Даже у военачальника менее опьяненного успехом, чем Роммель, это вызвало бы искушение продолжить давление на противника и преследовать его по пятам, поскольку в тот момент уничтожение всей британской группировки действительно казалось возможным. Но это было бы опрометчиво. Когда я 22 июня 1942 года посетил новоиспеченного фельдмаршала в его штабе в Тобруке, он отдавал своим офицерам инструкции, связанные с началом наступления на Сиди-Барани, к которому предполагал приступить в это же утро. Этот план совпадал с моим видением ситуации – за исключением того, что я, помимо прочего, считал необходимым еще и захват Мальты.

Хоффман фон Вальдау согласовал с Роммелем тактические детали операции, а фон Поль занялся выдвижением наземных служб ВВС в район Тобрука. Аэродромов там было более чем достаточно – их следовало разминировать, привести в порядок и обеспечить надежной системой ПВО. Должен отметить, все это было сделано с поразительной быстротой.

Тем временем адмирал Вайхольд и командование итальянских военно-морских сил отдали срочные приказы по поводу ремонта портовых сооружений и оборудования в Тобруке. Я считал очень важным как можно скорее превратить Тобрук в порт, способный принимать суда, даже если бы их пришлось разгружать не у линии причала, а с помощью лихтеров. Даже при том, что мы увеличили наши запасы горючего, а наш автопарк пополнился огромным количеством трофейных грузовиков, фронт находился слишком далеко от Бенгази или Триполи, чтобы можно было обеспечить гарантированный приток всего необходимого. Должен заметить, что, хотя после захвата Сиди-Барани мы стали использовать и этот крохотный порт, без оккупации Мальты невозможно было считать систему тылового обеспечения в Северной Африке надежной.

Захват Мальты должен был стать нашим следующим шагом – таков был план. Подготовка к операции, которая началась еще в феврале, близилась к завершению. В соответствии с замыслом распределение сил было просчитано с такой точностью, что о неудаче не могло быть и речи. К участию в операции предполагалось привлечь две парашютно-десантные дивизии под командованием генерала Штудента, в том числе 2-ю парашютно-десантную дивизию итальянских вооруженных сил «Фольгоре»[9]9
  Эта отличная дивизия быстро и с большим успехом прошла курс обучения под руководством нашего энергичного генерала парашютно-десантных войск Рамке.


[Закрыть]. Было выделено необходимое количество транспортных и грузовых самолетов, а также «гигантов» для перевозки бронетехники. Помимо прочего, в нашем распоряжении были две-три итальянские штурмовые дивизии, боевые корабли (они должны были сопровождать транспорты с войсками и десантные баржи, а также атаковать артиллерийским огнем имевшуюся на острове систему укреплений) и части и соединения ВВС в гораздо большем количестве, чем во время первой операции против Мальты.

В общих чертах наш замысел был таков.

1. Атаковать и захватить силами парашютно-десантных войск южные высоты, а затем, использовав их в качестве трамплина, овладеть аэродромами к югу от города и портом Ла-Валетта. Перед атакой аэродромов предполагалось нанести бомбовый удар по ним самим и по позициям ПВО.

2. Основной удар военно-морских сил и морского десанта планировалось нанести по укрепленным пунктам обороны к югу от Ла-Валетты, а также, совместно с парашютно-десантными войсками, по самой гавани. Одновременно с этими действиями предполагалось нанести ряд ударов с воздуха по береговой артиллерии противника.

3. Была запланирована также отвлекающая атака с моря в заливе Марса-Сирокко.

Между тем первая фаза наступления в глубь территории Египта продолжалась в соответствии с планом, и ее успех доказывал правоту Роммеля. Однако вскоре сопротивление противника усилилось до такой степени, что нам пришлось всерьез думать о введении в действие свежих сил либо об ускорении процесса пополнения частей и соединений, принимавших непосредственное участие в операции. Бои становились все более упорными и наконец в районе Эль-Аламейна приняли настолько ожесточенный характер, что наши наступающие войска были остановлены и вынуждены перейти к обороне. Это был критический момент, преодолеть который можно было только с помощью смелых, даже дерзких действий подразделений танковой разведки и частей люфтваффе. Наши сухопутные и военно-воздушные силы выдохлись. Они нуждались в немедленном притоке пополнения, в обновлении и ремонте техники. Роммель же требовал все новых частей и соединений, и ему их прислали из Греции и Италии, и среди них уже вторую немецкую пехотную дивизию и германо-итальянскую парашютно-десантную дивизию из тех, которые предполагалось использовать для вторжения на Мальту. Поскольку присланные части и соединения не имели своего транспорта, первым делом их пришлось им обеспечить, что еще больше ограничило мобильность всех наших сил. Кроме того, возникла необходимость в большом количестве моторизованных транспортных средств для зенитных и военно-воздушных частей. Все это, не говоря уже о том, что вновь прибывшие части и соединения надо было обеспечить питанием, заставляло нашу систему тыловых коммуникаций работать с огромной нагрузкой. Чтобы справиться с ней, нам была просто необходима Мальта. Однако отвлечение сил и средств, предназначавшихся для ее захвата, для выполнения других задач сделало вторжение на Мальту невозможным. Даже я в конце концов был вынужден отказаться от проведения этой операции, поскольку необходимые условия ее успеха исчезли. Отказ от оккупации Мальты был смертельным ударом для всей нашей военной кампании в Северной Африке.

Через несколько дней контратака противника тоже выдохлась. Было совершенно очевидно, что британская армия еще недостаточно сильна для того, чтобы развернуть решительное контрнаступление.

Таким образом, линия фронта стабилизировалась, причем в такой местности, где сильные позиции на флангах давали большое преимущество. Ширина фронта была весьма выгодной для наших войск, получивших подкрепление. Теперь уже я настаивал на возобновлении наступления также энергично, как незадолго до этого призывал временно остановить его после взятия Тобрука. Как я и предполагал, положение в Средиземноморье и в Северной Африке стало весьма опасным. На востоке нам противостояла британская 8-я армия, сила которой значительно возросла благодаря увеличению мощи находящихся в ее составе частей ВВС и наличию надежной и хорошо обеспеченной базы снабжения. На западе события принимали угрожающий характер. Наши тыловые коммуникации оказались сильно растянутыми. В этих условиях восстановление противником разрушенного потенциала Мальты и укрепление его египетской базы привели к тому, что перед нами отчетливо замаячила перспектива катастрофы.

Если и была какая-либо возможность выжить в войне на два фронта, то она зависела от того, сможем ли мы нанести решительное поражение оппоненту, с которым уже сражались в тот момент, когда появился второй. Учитывая все явно негативные аспекты, с которыми было связано проведение чисто оборонительной операции, ко всему прочему неспособной решить проблему наших тыловых коммуникаций, у нас не было другого пути, кроме как сделать выбор в пользу именно наступления, если у него были хоть какие-то шансы на успех. Наступая, державы Оси удерживали бы в своих руках инициативу; именно они принимали бы решение о времени нанесения удара. Все зависело от способности Роммеля нанести этот удар как можно скорее, до того момента, когда британские войска успеют в полной мере нарастить свою мощь. С моей точки зрения, крайним сроком был конец августа 1942 года.

Опасная растянутость нашей системы тыловых коммуникаций не позволяла нам твердо рассчитывать на то, что все требования войск в части снабжения будут выполнены. Я пообещал сделать все возможное, в том числе использовать свое влияние на Верховное командование итальянских вооруженных сил, чтобы снабжение было бесперебойным. В то время я уже был убежден, что ситуацию в Северной Африке можно будет стабилизировать только в том случае, если египетские и средиземноморские порты будут в наших руках. Угроза нашим коммуникациям сразу с двух сторон – с Мальты и из Александрии – означала, что они постоянно будут парализованными. Между тем Роммель без обиняков отказался отбросить свои планы взятия Каира, который был уже так близко. В то же время, несмотря на свою занятость планированием наступательных действий, он позаботился о том, чтобы укрепления в районе Эль-Аламейна позволяли остановить крупномасштабное британское контрнаступление, и неоднократно заверял меня в том, что они его остановят. Саперам пришлось проделать нелегкую работу, но зато Роммель мог сказать самому себе, что он сделал все, что было в человеческих силах, не забыв поставить себя на место противника и попытаться отыскать в укреплениях слабые места.

Британская 8-я армия тем временем без какого-либо ощутимого успеха продолжала проверять на прочность германский фронт. Тем не менее, для нас эти действия британцев создавали одну проблему: было ясно, что через какое-то время они изучат схему нашей обороны и расположение артиллерийских позиций. Кроме того, в этих коротких стычках мы теряли немалое количество техники, не говоря уже о человеческих жизнях. С другой стороны, прочность нашей обороны должна была убедить противника в том, что Роммель отказался от идеи продолжения наступательных действий. Это должно было еще больше усилить эффект неожиданности от его удара.

К середине августа план наступления приобрел более или менее четкие очертания. Решение о начале наступления было принято лишь в самый последний момент, 29 августа. Наступление должно было начаться 30–31 августа с мощного удара танковых и моторизованных дивизий на правом фланге. Итальянское Верховное командование и командование Южного фронта из кожи вон лезли, чтобы создать необходимые для проведения операции запасы горючего. По крайней мере, на командующего Южным фронтом нельзя взваливать вину за потопление танкера вблизи Тобрука[10]10
  «28 августа одиночный «мэриленд», совершавший разведывательный полет, обнаружил к западу от Крита группу судов, сопровождаемых большим количеством эсминцев. Незадолго до наступления темноты группа «веллингтонов» и «либерейторов», несущих на борту бомбовый груз, а некоторые из «веллингтонов» – торпеды, была поднята в воздух с заданием уничтожить конвой. Первым успеха добился бомбардировщик. Севернее Дерны он атаковал танкер, который взорвался. Один этот взрыв лишил немецкие танки возможности проехать несколько миль по пустыне. Эсминцы принялись сновать вокруг судов, ставя дымовую завесу. В воздух была поднята вторая группа «веллингтонов» с бомбами и торпедами на борту, чтобы атаковать еще один оставшийся на плаву танкер и грузовые суда. Бомбардировщику удалось поразить одно из них, и оно взорвалось с такой силой, что самолет тряхнуло. Один из «веллингтонов», вооруженных торпедами, обнаружил, что второй танкер вез высококачественный авиационный бензин для «мессершмиттов». (Выдержка из «R.A.F. Middle East (H.M. Stationery Office, 1945). – Примеч. издателя.)


[Закрыть].

После этой потери я, как начальник воздушного командования, хотел компенсировать утраченное топливо из своих собственных резервов. Однако, несмотря на мои заверения, что я предоставлю в распоряжение войск 500 кубических метров высококачественного авиационного бензина, проблема горючего оставалась весьма острой – помимо всего прочего еще и потому, что обещанный мной бензин по совершенно не поддающимся моему пониманию причинам так и не был доставлен. Я принимаю на себя ответственность за это, хотя узнал об этом только после окончания войны. Тем не менее, я не думаю, что этот случай сыграл решающую роль. Тот факт, что все наши моторизованные силы до 6 сентября были задействованы в более или менее мобильных операциях, используя имевшееся у нас в то время горючее, является достаточно красноречивым доказательством того, что бензина вполне хватило бы для продолжения наступления – тем более что мы имели все основания предполагать, что, как это уже бывало раньше, наши запасы горючего удастся пополнить за счет трофейного. Наше поражение скорее можно объяснить действием факторов, имевших отношение к психологии. В то время я был убежден, что подобное сражение не представляло бы никакой проблемы для «прежнего» Роммеля. Если бы он не испытывал недомогания, ставшего результатом долгого непрерывного руководства боевыми действиями в Африке, он ни за что не отдал бы приказ к отходу в тот момент, когда уже полностью окружил противника и за счет искусного маневрирования добился преимущества над британцами, оказавшимися на рубеже «последней надежды», как его тогда называли. Сегодня я знаю, что войска Роммеля, получив от него приказ отходить, не могли поверить в происходящее.

Роммель, как всегда, находился на передовой, на том самом фланге, где разворачивались главные события. В первые несколько часов продвижение вперед было не таким быстрым, как мы ожидали, из-за того, что на нашем пути оказались установленные противником плотные минные поля. Кроме того, непрерывные и удивительно эффективные действия военно-воздушных сил британцев привели к потерям с нашей стороны и оказывали сильный беспокоящий эффект. Все это заставило Роммеля прекратить наступление между 6 и 7 часами утра. После некоторого раздумья, прежде чем в дело успел вмешаться я, он еще до полудня отдал приказ возобновить наступательные действия. Разумеется, трудно сказать, чем бы закончилось наступление, если бы оно было непрерывным. Ясно, однако, одно – победа Роммеля была близка, а перерыв в продвижении вперед предоставил в распоряжение противника лазейку и соответственно сократил шансы на успех танковой армии.

Наличие плотных минных полей в этой части фронта свидетельствовало о том, что Монтгомери все же ждал от Роммеля удара со стороны пустыни. Предположения британцев на этот счет подкреплялись тем фактом, что территории, примыкавшие к немецким оборонительным порядкам в центре и на левом фланге, были щедро заминированы. Это говорило о том, что наступление в этих зонах маловероятно. Соответственно, нашей обороне, что совершенно очевидно, необходимо было сосредоточить основные силы против левого фланга британцев. Британские саперы дали 8-й армии время, необходимое для принятия контрмер, и способствовали тому, что наступающие германские части скопились в узком коридоре и стали хорошей целью для британских ВВС. Если бы мы, несмотря на все это – я сейчас не говорю о том, правильно бы это было или нет, – продолжали наступать, эту горловину следовало бы пройти одним броском, чтобы окончательно развернуться в боевые порядки в менее опасной зоне и избежать ударов с воздуха. В рядах наших войск отсутствовала твердая решимость продолжать начатое дело; в такой ситуации, учитывая, что мы полностью осознавали всю рискованность своих действий, наступление вообще не надо было начинать.

То, что в принципе операция могла закончиться успешно, лучше всего видно из того, как Монтгомери оценивал перспективы германского наступления в августе 1942 года. Когда наступление провалилось, я понял, что судьба кампании в Северной Африке решена. Я больше не видел никаких решений, которые могли бы серьезно изменить положение, – мы еще могли в течение какого-то времени удерживать позиции в Африке в сравнительно небольшом районе, но не более того. С этого момента я заботился только о том, чтобы закрепиться на позициях и как можно дольше не давать войскам противника, задействованным на Южном фронте, вмешаться в ход событий, происходящих на Европейском театре военных действий.

Следовало признать, что нашу систему тыловых коммуникаций больше нельзя было считать сколько-нибудь надежной. На юге, как и в других местах, время стало работать на наших противников.

Планировавшаяся в течение долгого времени десантная операция британско-американских войск, которая, по моему мнению, должна была последовать в Северной Африке, означала бы, что мы будем взяты в клещи. Даже при том, что армии альянса разделяли бы тысячи километров, это привело бы к распылению сил Оси и оказало бы огромное негативное моральное воздействие на наши войска на Африканском континенте, находившиеся в изоляции.

В любом случае, Монтгомери одержал над Роммелем победу, последствия которой были куда более масштабными, чем ее непосредственный результат. В то же время германская сторона обнаружила слабости, которые британцы могли использовать в своих будущих операциях.

Королевские ВВС явно находились на подъеме. Теперь они могли более эффективно поддерживать действия британских войск на море, а Мальта стала практически неуязвимой. Располагая более мощной поддержкой с воздуха, 8-я армия приобрела способность решать более сложные задачи, в особенности после того, как ее войска приобрели уверенность в себе в результате успешных оборонительных действий.

Было ли в этих обстоятельствах правильным решение дожидаться британского наступления в районе Эль-Аламейна? Поскольку в послевоенной литературе вина за него была возложена на мои плечи, я хочу первым делом совершенно недвусмысленно заявить, что, хотя я являлся начальником воздушного командования и командующим Южным фронтом и обладал правом участия в выработке и принятии решений, Роммель мне не подчинялся. В то время Роммель был подчинен маршалу Бастико, а тот, в свою очередь, итальянскому Верховному командованию; в то же время Роммель нес ответственность перед германской ставкой Верховного главнокомандования, с которым он поддерживал тесный контакт, принесший результаты, которые нельзя недооценивать. Этим простым изложением фактов я вовсе не пытаюсь снять с себя свою долю ответственности как человек, с которым Роммель советовался – разумеется, если исходить из того, что он вообще был способен прислушиваться к чьим-либо советам. Гинденбург как-то сказал, что он лишь в редких случаях пожинал лавры в случае побед, но зато на него всегда возлагали ответственность в случае поражений. Эти слова вполне можно применить ко мне как в данном, так и во многих других случаях. Я очень хорошо помню один эпизод, который произошел в мае 1943 года, после окончания боевых действий в Тунисе. Двое руководителей моего штаба настаивали на том, чтобы я опроверг несправедливые и недопустимые измышления по поводу моего поведения во время кампании. Я отказался это сделать, отметив, что кто-то должен взять на себя вину в глазах общественности и что в любом случае правда одержит верх, когда история войны будет написана. Ничто не может уязвить человека, который чист перед собственной совестью. Кроме того, эта позиция сослужила мне хорошую службу, когда меня подвергли суду.

Прояснив мою позицию, я считаю необходимым добавить, что ни германская ставка Верховного главнокомандования, ни итальянское Верховное командование не стали бы очень сильно возражать, если бы Роммель высказал серьезное намерение отвести войска далеко назад. Во всяком случае, до описываемого момента Роммель всегда находил способ добиться того, чего он хотел. Но он верил в надежность линии Эль-Аламейна. Его войска были хорошо обученными и, если исходить из прежних африканских стандартов, имели немалую численность. Кроме того, поначалу наши тыловые коммуникации действовали вполне исправно. Исходя из всего этого (мне бы не хотелось, чтобы обо мне думали, будто я в оценке ситуации полагался на авось) я был склонен считать, что на линии Эль-Аламейна можно было остановить и удержать наступающего противника.

Оглядываясь назад, я понимаю, что оставаться там было ошибкой. Было не так уж важно, где произойдет решающее сражение – на линии Эль-Аламейна или несколькими милями к западу или к востоку от нее – и будет ли вообще удар Монтгомери встречен жесткой обороной или же мы прибегнем к вяжущим, сковывающим действиям. Главное состояло в том, что 8-ю армию нужно было остановить, а нашим войскам необходимо было сохранить за собой максимально обширную базу для снабжения, которая, по возможности, должна была протянуться от Триполи до Тобрука. Однако следует помнить, что германские и итальянские сухопутные войска и части ВВС в большинстве своем не имели автотранспорта или же имели его в недостаточном количестве. Это означало, что они не только были неспособны к проведению длительной мобильной операции, но и, более того, сковывали действия своего командующего. Кроме того, благодаря своему превосходству в воздухе британцы имели возможность совершать сокрушительные налеты на войска, находящиеся на марше. Предыдущие бои не давали возможности более или менее обоснованно судить о том, какой будет стратегия Монтгомери – осторожной или отчаянной; наши впечатления о нем, сложившиеся до описываемого момента, свидетельствовали, что он будет тщательно взвешивать все риски. Самым значительным неизвестным фактором были время и цель вторжения альянса в Западное Средиземноморье. В любом случае, события не оправдывали абсолютной уверенности Роммеля и его заместителя Штумме в прочности позиций в районе Эль-Аламейна. Вполне возможно, что Роммель, применив мобильную стратегию в ограниченном районе, смог бы добиться большего, чем Штумме, который, к сожалению, был убит утром того самого дня, когда противник начал свое наступление. Однако, учитывая все факторы, нам было бы лучше отойти под прикрытием арьергарда на позиции, где нам было бы легче удерживать оборону – для этого подошла бы горловина в районе Халфайя; или же следовало, сделав вид, будто мы собираемся дать решительный отпор противнику на линии Эль-Аламейна, на самом деле сделать это примерно в двадцати милях западнее, в районе Фука – он располагал всеми теми преимуществами, что и зона Эль-Аламейна, но на левом фланге был лучше защищен благодаря особенностям рельефа местности.

В любом случае для этого мы должны были начать действовать раньше – я имею в виду, что нам следовало заранее разведать позицию и не тратить в решающий момент время на ее укрепление. Однако ни Роммель, ни Штумме никогда не говорили мне о подобном плане. Для принятия решения вовсе не нужны были длительные размышления и приготовления, поскольку ход всех дальнейших операций должен был определяться ходом вторжения альянса в Западном Средиземноморье. Мы с Роммелем в конце лета часто подробно обсуждали будущие события, раздумывая над идеей эвакуации из Северной Африки и переброски немецких войск на Апеннины или в Альпы. Взвесив все политико-стратегические за и против, я пришел к выводу, что этого делать не стоит, и прямо сказал Роммелю об этом. Позже я еще вернусь к этому.

Так или иначе, решение, правильное или ошибочное, было принято. Итальянское Верховное командование и командование сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил союзников, Бастико со своими генералами и адмиралами, Роммель и командующий Южным фронтом сделали все, что было в человеческих силах, для подготовки к решающей битве. Роммель взял отпуск и отправился домой, чтобы поправить здоровье, а тем временем Штумме, опытный командир-танкист, доказавший свою доблесть в России, беспристрастно оценил наши позиции и произвел в них ряд существенных улучшений. Будучи человеком более спокойного и добродушного нрава, чем Роммель, он много сделал для того, чтобы сгладить напряженность, существовавшую между офицерами и их подчиненными, и, кроме того, установил вполне терпимые отношения с итальянским командованием. Однако и он находился не в лучшей физической форме.

Пока все те, кого это касалось, напрягали все силы, чтобы повысить пропускную способность портов Триполи, Бенгази, Тобрука, Сиди-Барани и Марса-Матрук, обеспечить их надежной зенитной обороной и защитой истребителей с воздуха, найти дополнительные транспортные средства и аккумулировать как можно больший объем военного имущества в итало-греческой зоне, бои на наших морских коммуникациях и таких же коммуникациях противника продолжали бушевать с удвоенной яростью. В этой борьбе обе стороны понесли тяжелые потери, но в то же время достигли поставленных целей. Войска Оси в Африке были сыты, вооружены, оснащены и обеспечены пополнением в полном соответствии с их потребностями. С другой стороны, британцам удалось полностью восстановить ударную мощь Мальты. Тот факт, что наши конвои все чаще беспокоила авиация противника, свидетельствовал о том, что невозможно обеспечить свободное передвижение по Средиземному морю благодаря одним лишь оборонительным действиям; нам приходилось учитывать возможность того, что налеты вражеской авиации в сочетании с ожидавшимся крупномасштабным англо-американским вторжением в Средиземноморском регионе в случае, если бы это вторжение оказалось успешным, могли частично или полностью парализовать наши морские тыловые коммуникации. В довершение всего начались весьма эффективные акты саботажа на наших военно-воздушных базах в Африке и на Крите.

Я не мог примириться с этим медленным разрушением всего достигнутого и сидеть сложа руки. К середине сентября мне стало ясно, что для того, чтобы хотя бы частично облегчить ситуацию со снабжением наших войск, нужно провести воздушную операцию против Мальты. Я достаточно хорошо знал, с какими трудностями это было связано; остров был вполне способен себя защитить и имел в своем распоряжении значительно большее, чем прежде, количество истребителей. Мы ничего не могли противопоставить переброске в район Мальты частей британской истребительной авиации, в том числе машин, стартующих с палуб авианосцев. Даже при том, что наши радары были способны обнаружить авиацию противника, наши самолеты всегда появлялись в нужном месте слишком поздно – нам никак не удавалось преодолеть трудности, связанные с доставкой в наш регион скоростных истребителей. Вследствие этого соотношение сил в воздухе сложилось не в нашу пользу – и это при том, что германо-итальянские конвои отчаянно нуждались в поддержке авиации. Кроме всего прочего, британцы в конце концов извлекли урок из первой воздушной битвы над Мальтой – они расширили свои базы на острове и обеспечили им максимальную защиту от бомбовых ударов.

Главнокомандующий люфтваффе оказал значительную поддержку готовящейся операции, но полностью удовлетворить все связанные с ней требования было невозможно. Впрочем, это компенсировалось высоким уровнем боевой выучки наших частей. В истребительной авиации были собраны проверенные летчики, уже успевшие повоевать с британцами, а экипажи бомбардировщиков имели за плечами боевой опыт, измерявшийся годами. В то же время трудно было возлагать большие надежды на пилотов итальянской бомбардировочной и истребительной авиации, поскольку они летали на устаревших машинах, а экипажи бомбардировщиков к тому же не были в достаточной степени обучены действиям в ночное время.

Острием удара снова стала 2-я авиагруппа. Однако атака Мальты с воздуха, предпринятая в октябре, не была столь успешной, как мы ожидали; на третий день я прервал операцию, так как наши потери были слишком велики – особенно в свете того, какими они должны были быть по нашим расчетам.

Застать противника врасплох не удалось, а наши бомбардировщики не сумели нанести удар по вражеским военно-воздушным базам. Вместо этого нам пришлось сражаться с истребителями противника в воздухе и атаковать вполне надежные бомбоубежища на земле. Британцы впервые использовали трюк, состоявший в сбросе в воздух полосок фольги. Это создавало помехи работе наших радаров, затрудняло действия наших истребителей и мешало им прикрывать наши бомбардировщики. Что ж, противник действительно существенно усовершенствовал методы обороны.

Массированное наступление на наши позиции в районе Эль-Аламейна началось 23 октября 1942 года. После гибели заместителя командующего в штабе сухопутных сил до возвращения Роммеля царило замешательство. Любой, кто знает, насколько важное значение имеют первые приказы в оборонительном бою, без труда поймет, как сильно повлияла потеря генерала Штумме на исход всей битвы. Наше невезение выразилось еще и в том, что Роммелю так и не удалось окончательно выздороветь. К тому же превосходство британцев в воздухе было более очевидным, чем когда бы то ни было. Кстати, так называемые «сады дьявола» – минные поля, расположенные в определенном порядке, – не оправдали надежд, которые на них возлагались.

3 ноября 1942 года, когда события в районе Эль-Аламейна уже почти вступили в свою решающую фазу, я решил еще раз навестить Роммеля, чтобы обговорить с ним складывавшуюся ситуацию. Из-за неисправностей двигателя моего самолета я, находясь над Средиземным морем на полпутн к Эль-Даба, был вынужден изменить курс и ближе к вечеру совершить посадку на ближайшем аэродроме на Крите. Когда на рассвете 4 ноября я посадил свой самолет в Африке, меня встретил генерал Шейдеман, новый командующий ВВС на Африканском континенте, и немедленно проводил меня к Роммелю.

Роммель обрисовал мне ситуацию и пояснил, что она виделась ему настолько тяжелой, что он отдал приказ об отступлении. На правом фланге наши войска уже начали отход со своих весьма выгодных позиций. Получив от Роммеля оперативный отчет, Гитлер отправил ему по рации сообщение, в котором говорилось, что он не согласен с этим «трусливым бегством» и что линию обороны надо удержать[11]11
  Шейдеман, провожая меня к Роммелю, сказал мне, что приказ об отступлении был отдан из-за ошибочного сообщения воздушной разведки; ему пришлось выслушать самые горькие упреки. Он также сообщил мне, что на рассвете сам поднимался в воздух и, лично осмотрев местность, подтвердил данные воздушной разведки предыдущего дня, согласно которым ни в оазисе Сива, ни в низине Каттара войск противника не было. По всей видимости, Роммель стал жертвой недостоверной информации итальянцев. С помощью этих сведений мне хотелось бы внести коррективы в утверждения, содержащиеся в книге «Война без ненависти».


[Закрыть]. Придя от этого в состояние вполне понятного возбуждения, Роммель отменил приказ об отступлении, готовый драться и умереть в соответствии с полученными инструкциями. Я сказал ему в присутствии начальника оперативного отдела его штаба, что о подобном безумии не может быть и речи и что приказ Гитлера следует проигнорировать, поскольку результатом его выполнения стало бы уничтожение германских войск в Африке и окончательная потеря Триполитании. Я также заявил ему, что готов разделить с ним ответственность за неподчинение приказу и немедленно отправлю Гитлеру сообщение об этом. Я сказал, что Гитлер, скорее всего, исходил из неверных представлений о сложившемся положении, то есть не знал о том, что наши войска уже не занимают укрепленную линию обороны, а находятся в пустыне, на открытой местности, что уже само по себе, помимо других причин, не давало возможности выполнить его приказ.

Я передал фюреру радиограмму, в которой кратко изложил обстановку и последствия, к которым привело бы выполнение его распоряжения, и тут же добавил к этому просьбу о том, чтобы Роммелю предоставили карт-бланш. Роммель также сумел отправить аналогичное сообщение[12]12
  Мне доводилось читать, что Роммель помимо этого отправил в ставку фюрера своего личного представителя – доктора Берндта.


[Закрыть]. В тот же день – еще до того, как я вылетел обратно, – санкция, о которой я просил, была получена. Вот каким оказался результат потери нескольких бесценных часов. Почему именно во время того памятного перелета меня подвел двигатель моего самолета, чего раньше почти никогда не случалось? То, что я сумел сделать 4 ноября, всего за день до этого, 3 ноября, имело бы огромное, возможно, даже решающее значение. У нас была бы надежда на то, что под умелым руководством Роммеля и благодаря беспримерной дисциплине нашим войскам удалось бы выйти из трудного положения, нанеся противнику тяжелые потери.