Текст книги "Солдат до последнего дня. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947"

Ситуация, сложившаяся к марту 1944 года, была далеко не обнадеживающей. Обе стороны понесли тяжелые потери, и можно было с большой степенью вероятности предположить, что перед тем, как противник предпримет решающее наступление, на некоторое время наступит затишье. Чтобы выстоять под новым натиском противника, нам необходимо было использовать эту передышку для того, чтобы стянуть в район боевых действий побольше резервов. Было совершенно очевидно, что если альянс еще не добился соединения своего Южного фронта с силами, высадившимися на побережье, то твердо намерен это сделать. Следовало ожидать новых попыток осуществления этого замысла – при условии, что противник не решит пойти по более простому пути и высадиться в районе Сивитавеччии или Леггорна. За последнее время возможности альянса дать решительный бой возросли, поскольку ряд его дивизий превратился в по-настоящему боеспособные соединения.

Я считаю, что подобное развитие событий стало результатом кардинальной ошибки германской пропаганды, которая без конца издевалась над противником, упрекая его в отсутствии инициативы, и в конце концов побудила его изменить свои оперативные принципы. Если раньше войска альянса предпочитали продвигаться вперед осторожно, в соответствии с разработанным планом, рассчитывая каждый свой шаг и не ставя перед собой далеко идущих целей, то теперь их командование стало все чаще импровизировать, причем его стратегия совершенствовалась из месяца в месяц до самого окончания войны. В свое время я предпринял энергичные меры для того, чтобы положить конец упомянутой глупости нашей пропагандистской политики, но, увы, эта глупость уже дала вредные для нас плоды. Чтобы объяснить Гитлеру и Верховному командованию вермахта ограниченность своих возможностей, я отправил моего начальника штаба в ставку фюрера для обсуждения стоящих перед нами проблем. Эти проблемы можно было свести к двум основным моментам: при скоординированных действиях противника, силы которого превосходили наши и на земле, и на море, и в воздухе, невозможно было сдержать его наступление, даже обладая хорошо укрепленными позициями на побережье, но не создав при этом глубоко эшелонированной обороны; во-вторых, наши контратаки, как правило, успешно отражались противником при помощи плотного артиллерийского огня. При доминировании противника в воздухе на земле можно успешно действовать только при наличии особых погодных условий или исключительно благоприятного рельефа местности.

Можно было считать, что пока боевые действия завершились вничью. Как политические, так и стратегические проблемы остались прежними. Зато теперь мы столкнулись с вызванной экономическими причинами необходимостью сделать наш театр военных действий способным к самообеспечению.

Все эти моменты были учтены при проведении фортификационных работ, начатых еще в сентябре 1943 года. В результате «линию Густава» еще больше укрепили в местах вероятного наступления противника; ее глубина была настолько увеличена за счет бронированных и бетонных конструкций, а также промежуточных и передовых линий обороны, что позволяла сорвать даже очень крупную наступательную операцию противника уже на подступах к фортификационным сооружениям. Зная, что с помощью системы укреплений, вытянутых в одну линию, невозможно в течение долгого времени сдерживать наступление современной войсковой группировки и что в этом случае даже глубоко эшелонированная оборона может не выдержать, мы не прекращали работы на так называемой «линии С», расположенной к югу от Рима. Она проходила через Авеццано и тянулась к побережью Адриатического моря, рельеф которого мы уже давно изучали. Эта линия укреплений плавно переходила в наши позиции, охватывавшие береговой плацдарм противника и район обороны, непосредственно примыкавший к столице с южной стороны.

Наличие всех этих укреплений существенно развязало нам руки в выработке нашей стратегии; тем не менее, нас все же сковывали превосходство противника в воздухе и очевидная слабость «линии С». Нам пришлось примириться с тем фактом, что мобильные операции на местности, контролируемой авиацией противника, при ясном небе, в горах или на равнине, при наличии негустой, но легко просматривавшейся с воздуха дорожной сети и при том, что ночи были короткими и лунными, могли привести к успеху только при условии исключительного везения. Фортификационные работы на «линии С» находились еще только в начальной фазе, а за этой линией, совсем неподалеку от нее, находились реки Тибр и Аньен и Рим. Длина линии укреплений также вызывала озабоченность. Правда, озерный участок между позициями 10-й и 14-й армий был вполне надежно защищен с помощью технических средств (к тому же в случае необходимости у нас была возможность вызвать наводнение). На соседних участках побережья, примыкающих с севера, была создана линия обороны, соответствующая их уязвимости. Самым неотложным вопросом было создание оборонительных позиций в Апеннинах – сооружение там системы укреплений, обладающей достаточной надежностью, требовало бы еще многих месяцев работы.

Хотя командующий Юго-Западным фронтом не располагал необходимыми данными воздушной разведки, нам все же удалось более или менее точно установить расположение частей и соединений противника, что позволило нам сделать соответствующие выводы по поводу его возможных намерений. С весьма высокой степенью вероятности, граничащей с уверенностью, мы могли исключить из наших расчетов Адриатический фронт. С другой стороны, напрашивалось предположение, что Гарильяно с его горными пиками позади Кассино и береговой плацдарм в Анцио станут зонами упорных боев, а к ним, возможно, добавятся места проведения противником отвлекающих высадок с моря севернее Рима и в районе Сивитавеччии, а также долина Фрозиноне, где альянс вполне мог сбросить десант с воздуха. Я рассчитал, что американская 5-я и британская 8-я армии начнут наступление с атаки широким фронтом и на большую глубину против правого фланга нашей 10-й армии. Эта атака, по моим предположениям, должна была развиваться в направлении Маджо, Петреллы и горного массива Монте-Кассино с одновременным продвижением в направлении долины Лири. Роль французских экспедиционных сил, их состав и направление возможного удара до четвертого дня вражеского наступления составляли весьма серьезный и опасный неизвестный фактор.

То, как следовало действовать в ходе сражения, я ясно изложил в моей директиве «Оборона» и постарался убедить самого себя в том, что ее содержание было до конца понято всеми штабами и дивизиями. Части и соединения, державшие оборону, ранее уже доказали, что умеют драться. Если бы противнику удалось смять на правом фланге боевые порядки 94-й пехотной дивизии, которая в предыдущих боестолкновениях меня разочаровала, прорыв мог быть блокирован за счет глубины нашей обороны. Долину Лири можно было удержать при условии, что в наших руках останутся имевшие ключевое значение Монте-Маджо справа и Монте-Кассино слева. Горный массив Монте-Кассино удерживала 1-я парашютно-десантная дивизия, так что можно было сказать, что этот участок вверен нашему лучшему соединению. На левом фланге, не представлявшем интереса для противника, сосредоточение сил было весьма незначительным.

Наши позиции вокруг берегового плацдарма противника почти идеально подходили для оборонительных действий. У 14-й армии было достаточно резервов, включая зенитные части. С помощью этих резервов она была способна отразить атаку войск альянса самостоятельно, без посторонней помощи. Но если бы противнику удалось прорвать нашу оборону на стыке двух армий, положение группы армий стало бы очень опасным.

Части люфтваффе подчинялись непосредственно Герингу. Но даже в этой непростой ситуации фон Поль, под началом которого находились зенитные части, прекрасно с нами взаимодействовал. В основном зенитная артиллерия была сконцентрирована в долине Лири, в Вальтомонтоне и в Риме.

Система связи также была способна удовлетворить самые жесткие требования; генерал Якоби был, что называется, человеком на своем месте.

Наше военно-морское командование получило инструкции активизировать поставки всего необходимого морем и укрепить нашу береговую оборону с помощью артиллерии и боевых кораблей. Адмирал Меендсен-Болькен справился с этой задачей, продемонстрировав, как обычно, энергичность и деловитость.

По сравнению с предыдущими периодами работу службы снабжения, включая обеспечение личного состава питанием и организацию временных полевых складов, можно было назвать удовлетворительной.

Я мог спокойно ожидать дальнейшего развития событий, потому что во всех областях мы сделали все возможное для того, чтобы достойно встретить ожидавшееся крупное наступление противника.

Четыре неизвестных фактора держали командование наших войск в Италии в напряжении:

1. Когда альянс начнет наступательные действия с плацдарма?

2. Где и какими силами будет атаковать французский Экспедиционный корпус?

3. Будет ли наступление противника поддержано высадкой воздушного десанта в долине Лири?

4. Предпримет ли противник новое вторжение в районе Рима или к северу от него?

Предварительный артиллерийский обстрел и бомбардировка наших позиций, включая воздушный удар по боевому штабу 10-й армии, позволили нам примерно оценить, что нас ждет, когда американская 5-я и британская 8-я армии начнут свое наступление. Утром 12 мая я имел возможность своими глазами увидеть, как штабы 10-й армии и 14-го корпуса практически перестали функционировать; и тот и другой потеряли своих начальников, обязанности которых в полном объеме пришлось взять на себя их заместителям, прилагавшим все усилия для того, чтобы с ними справиться. Тем не менее, в первые дни наступления противника стало очевидно, что мои опасения по поводу возможности выброски воздушного десанта или нового вторжения были безосновательными; в результате перемещение и использование наших стратегических резервов стали более упорядоченными.

В первые дни битвы подтвердились также наши предположения относительно направления главных ударов противника. Бои были жестокими и кровопролитными; к большому сожалению, наша группа армий не смогла получить ясного представления о составе американской 5-й армии и особенно французского Экспедиционного корпуса. В то время как линия обороны, проходившая к югу от Лири до Монте-Каиро, в ходе очень тяжелых, проходивших с переменным успехом боев была упорядоченно отодвинута к хорошо укрепленной «линии Зенгера», перемещения 14-го танкового корпуса вышли из-под контроля нашего командования. 34-я и 71-я пехотные дивизии храбро сражались, но их сил и средств было явно недостаточно для того, чтобы сдержать превосходящие силы противника. Помимо того что наша группа армий не обладала сведениями, которые должны были послужить основой для принятия важных решений 14 или 15 мая, возникли неожиданные трудности с переброской к месту боевых действий 26-й танковой дивизии и отправкой ее в бой. Когда вдобавок ко всему 94-я пехотная дивизия в нарушение моих четко и ясно сформулированных приказаний сконцентрировала свои резервы не в районе горного массива Петрелла, а вблизи побережья, стало ясно, что бреши, возникшие в нашей обороне в зоне упомянутого горного массива, закрыть невозможно. Это означало, что перед горнострелковыми войсками французского Экспедиционного корпуса лежит открытая дорога.

В то время как ситуация на правом фланге 14-го танкового корпуса становилась все хуже и хуже, сопротивление войск, сражавшихся на его левом фланге, и 51-го горнострелкового корпуса постепенно становилось все более жестким, они все крепче цеплялись за свои позиции; 1-я парашютно-десантная дивизия и не думала сдавать Монте-Кассино. Чтобы поддерживать контакт с 14-м танковым корпусом, я был вынужден лично отдать приказ об их отходе, чем вызвал недовольство их командования корпуса. Эта ситуация может служить примером того, какие минусы таит в себе наличие сильных личностей в нижестоящем звене командования. Именно в этом состоит причина того, что резервы 1-й парашютно-десантной дивизии не были переброшены правее, чтобы прикрыть обнаженный фланг 90-й панцер-гренадерской дивизии, а 51-й горнострелковый корпус отступил с большим опозданием.

Чтобы не дать противнику рассечь свои оборонительные порядки, 14-му танковому корпусу пришлось удерживать промежуточные позиции дольше, чем это диктовала тактическая ситуация. Вследствие этого удержать правый фланг «линии Зенгера» было невозможно. При отсутствии подкреплений судьба 10-й армии была бы решена, а это, скорее всего, не смогла бы компенсировать даже победа, одержанная в результате удачных оборонительных действий в районе плацдарма 14-й армией. Любое дальнейшее продвижение вперед американской 5-й армии неизбежно привело бы к прорыву оборонительных порядков нашей 14-й армии. Таким образом, 19 мая я был вынужден в срочном порядке передать 29-ю панцер-гренадерскую дивизию 10-й армии. Отдавая соответствующий приказ, я имел все основания полагать, что дивизия сможет занять нужную позицию и закрепиться на ней к утру 20 мая и таким образом закроет образовавшуюся брешь.

Причиной того, что этого не произошло, стало несогласие с приказом о переброске дивизии командующего 14-й армией. Первое известие о том, что приказ не выполнен, дошло до меня вечером 20 мая, когда я вернулся в мой боевой штаб. Мне было вполне понятно нежелание командующего 14-й армией расставаться со своими резервами, но в сложившейся ситуации я не мог допустить, чтобы мои приказы оспаривались, особенно тогда, когда американская 5-я армия, продвигаясь к северу, могла прорвать наше кольцо вокруг плацдарма. Чтобы открыть генералу, командовавшему 14-й армией, глаза на угрозу его южному флангу и убедить его в том, что мое решение было продиктовано необходимостью, я отдал приказ об изменении зон ответственности в районе боевых действий и сделал его ответственным за зону, простиравшуюся до линии Сперлонга – Фонди – Фрозиноне – Вальмонтоне. К несчастью, прибыв 21 мая в штаб 29-й панцер-гренадерской дивизии, я обнаружил, что она вышла на заданные рубежи с опозданием и была вынуждена дать бой противнику на неподготовленных позициях. Это привело к очень печальным последствиям, масштабы которых в тот момент еще нельзя было оценить в полной мере. Мы лишились прекрасного района обороны. Противник получил в свое распоряжение неуязвимые позиции между Террациной и Фонди, в результате чего американцы одержали победу.

В итоге ситуация в целом осложнилась, но она еще не была непоправимой. Наступление с плацдарма все еще не началось; за счет быстрой перегруппировки 14-я армия все еще могла сосредоточить резервы на наиболее опасных направлениях своего участка обороны. К сожалению, к 23 мая, когда противник начал наступательную операцию с плацдарма, сделано было слишком мало. Командующий 14-й армией оказался явно неспособным вырваться из плена собственных преждевременно сформированных представлений о том, как будет развиваться это наступление. Между тем не подлежит сомнению то, что положение американского 6-го корпуса, сконцентрированного на весьма ограниченном участке местности, было не самым выгодным, и этим нужно было воспользоваться.

После долгих и весьма неприятных споров неспособность 14-й армии закрыть бреши в нашей обороне привела к смене ее командующего. Фактически разрыв в наших боевых порядках, который поначалу можно было прикрыть одним батальоном, неуклонно расширялся, и в конце концов 31 мая противнику удалось обойти нас с фланга, в результате чего перед ним открылась прямая дорога на Рим. То, что дивизии, с образцовой храбростью сражавшиеся на правом фланге и в центре обороны, не имели столь же самоотверженного партнера слева, было катастрофой. Между тем 10-я армия отступала, ведя упорные бои с противником, и в конце концов соединилась с частями 14-й армии и сумела пробиться к горной дороге, ведущей в Субиако и Тиволи.

Большая битва, продолжавшаяся с 12 мая по 4 июня, закончилась тем, что Рим был сдан без боя. Операции, проводившиеся в указанный период, были связаны с огромными трудностями; то, что, если не считать нескольких печальных исключений, наши войска вышли из них с минимальными потерями, говорит об их высоком боевом духе и храбрости.

В любом случае, противник одержал крупную победу, а 14-я армия очень сильно пострадала.

То, что даже перед лицом надвигающейся катастрофы я сдержал свое обещание сохранить за Римом статус «открытого города», свидетельствует, что независимо от того, чем я руководствовался – точным знанием обстановки или интуицией, – я в любом случае не расценивал положение как безнадежное.

Глава 20
ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ В ИТАЛИИ. ЛЕТО 1944-ГО – ВЕСНА 1945 ГОДА

6.06.1944 года. Высадка войск альянса в Нормандии. – 17.06.1944 года. Вывод войск с острова Эльба. – Июнь и июль 1944 года. Отступление группы армий С и стабилизация новых фронтов обороны. – 26.06.1944 года. Вывод войск из Пизы. – 12.08.1944 года. Сдача Флоренции. – 15.08.1944 года. Вторая высадка противника на юге Франции. – 21.09.1944 года. Потеря Римини. – 30.08.1944 года. Начало британского наступления на Адриатическом фронте. – Сентябрь 1944 года. Стабилизация германского фронта на «Зеленой линии» (юго-восточнее района Специя – Апеннины). – Декабрь 1944 года. Британское наступление на равнине По. – 5.12.1944 года. Сдача Равенны

1 июня стало началом периода пугающего ухудшения положения 14-й армии. Ударная мощь дивизионных боевых групп, отходящих за Тибр и Аньен, сократилась до минимума.

10-я армия находилась в лучшем положении. Благодаря своим упорным и изобретательным действиям в обороне севернее Петреллы она серьезно задержала продвижение противника и была все еще полна сил. Однако возникли трудности другого рода: во-первых, дорог, по которым можно было осуществлять отступление, было очень мало, и к тому же отходящие по ним войска могли стать объектом воздушных ударов вражеской авиации; во-вторых, части 10-й армии оказались так далеко оттеснены от Рима и Тибра, что им трудно было быстро сконцентрироваться в районе к западу от реки.

Я не стал отказываться от своего решения сделать так, чтобы Рим не превратился в поле боя. Это обусловило наш отход с линии обороны, проходившей вдоль Тибра до моря, а также с той, которая шла вдоль Аньена до Тиволи. Эти две прекрасные оборонительные позиции были просто отданы противнику, как только он вошел в Рим, выбрав его в качестве отправной точки для дальнейших операций. Если до этого мы рассчитывали удержать войска альянса на рубеже упомянутых рек в течение нескольких дней, теперь нам оставалось надеяться лишь на то, что нам удастся хотя бы ненадолго задержать их неподалеку от столицы – севернее или на каком-либо другом направлении от нее.

Какими бы трудными и напряженными ни были для противника бои последних месяцев, взятие Рима стало для него очевидной победой. Я пытался убедить себя в том, что после многих недель кровопролитных сражений вражеские войска, оказавшись в итальянской столице, поддадутся деморализующему воздействию города и расслабятся – ведь только наличие в них жесткой и безжалостной дисциплины могло заставить их немедленно продолжить наступательные действия. Однако я сам не верил собственным доводам такого рода и не стал строить на них мои дальнейшие планы. К счастью, войска альянса, противостоявшие 10-й армии к востоку от Тибра, проявляли исключительную осторожность. Местность была не столь неподходящей для сдерживающих действий, как мне показалось при первом взгляде на карту. Прежде всего дороги севернее Рима в непосредственной близости от столицы и участки местности, лежащие между ними, например к югу от Витербо и около Сивита-Кастельяна, можно было легко блокировать, а это должно было существенно задержать продвижение моторизованных сил противника. От этого зависело все остальное. Нам нужно было создать вязкую оборону, чтобы выиграть время для перегруппировки и пополнения боевых частей; кроме того, нам нужно было время, чтобы отвести измотанные части в тыл и перебросить в район боевых действий свежие резервы.

В тот момент не было нужды заниматься разработкой стратегических замыслов. Опасные маневры противника было легко обнаружить, а из них неизбежно проистекали наши контрмеры. Американская 5-я армия опередила британскую 8-ю, хотя и понесла меньшие потери. Перед ней теперь лежала местность, удобная для действий моторизованных сил и танков; если бы ее командование решило продолжить наступление широким фронтом, в его распоряжении были ведущие на север дороги. С другой стороны, на участке, где наступала 8-я армия, продвижение англичан сдерживалось характером местности.

Поведение противника во многом совпадало с моими предположениями на этот счет. Если бы 4 июня он немедленно развернул наступление на обширном участке фронта и направил свои танковые дивизии вперед по шоссейным дорогам, наша группа армий к западу от Тибра оказалась бы в почти безнадежном положении, и мне пришлось бы спешно перебрасывать моторизованные дивизии 10-й армии через Тибр, чтобы создать новую линию обороны к югу или к северу от озера Тразимена. Но вечер 4 июня и следующий день показали, что начинать эту судьбоносную операцию не было необходимости; я решил оставить свой штаб в Монте-Соратте, севернее Рима, хотя тыловые службы приказал рассредоточить. На мой взгляд, то, что я оставался на линии фронта, придавало нашим войскам уверенности – 6 и 7 июня я все еще напрямую контактировал с частями, занимавшими оборону в районе Витербо.

Перед 14-й армией стояла сложнейшая задача, но при использовании всех имевшихся возможностей ее можно было решить, хотя в штабе армии по этому поводу присутствовали пессимистические настроения. Формально для подобного пессимизма были основания – 14-й армии, силы которой едва дотягивали до двух дивизий, противостояли три танковые и девять пехотных дивизий американской 5-й армии. Командующий 14-й армией был слишком зациклен на этом соотношении и не учитывал того, что американцам предстояло развертываться в атакующие порядки из узкого прохода, в результате чего лишь небольшая часть их сил могла одновременно предпринять наступательные действия. Вместо того чтобы беспокоиться по поводу численного превосходства противника, следовало предпринять все возможное для того, чтобы задержать его продвижение через упомянутый проход. Это можно было сделать в районе, непосредственно примыкающем к Риму с севера, а также в других зонах, расположенных еще дальше к северу. То, что проход в районе Сивита-Кастельяна оставили без защиты, было грубой тактической ошибкой. Овладев им, противник получил возможность развернуть свои мобильные силы и двинуться веером на север и северо-восток.

Командование 14-й армии, а в еще большей степени командование группы армий постоянно беспокоил вопрос о том, как быть с дивизиями, сконцентрированными в тыловых районах, – следует ли отправить их вперед, в район озера Брачиано, а затем в район озера Больсена, или же оставить в тылу (после высадки противника в Нормандии появилась возможность избавиться от них с наименьшим риском). Преимущества второго решения были очевидными; степень обученности некоторых дивизий делала второй вариант просто необходимым. Однако, если бы остаткам 14-й армии не удалось сдержать наступление противника, это привело бы к прорыву нашей обороны, уничтожению дивизионной группы и спешной переброске в район боевых действий свежих, не понесших потерь дивизий, которые, даже будучи развернутыми в районе озера Больсена, вряд ли смогли бы достичь нужного уровня боевой подготовки. В этом случае все могло закончиться катастрофой.

Наша общая стратегическая идея с 7 июня оставалась без изменений: она состояла в том, чтобы обе наши армии, отходя, но при этом не уступая противнику ни пяди территории без боя, собирали резервы, прибывающие из тыловых районов и с фланга, закрывали бреши в обороне и прочно удерживали позиции на внутреннем стыке боевых порядков. Главная задача состояла не в том, чтобы отдать противнику как можно меньше территории, а в том, чтобы преодолеть нашу временную слабость, вывести с передовой наши измотанные дивизии, дать им возможность отдохнуть и снабдить их новым снаряжением.

Командование противника помогло нам реализовать наш оперативный план. Равномерное распределение сил альянса по фронту, которое 6 июня стало уже очевидным, ослабило угрозу концентрации его войск на стыке боевых порядков наших двух армий. Удивительно медленное продвижение противника вперед и ставшие следствием этого колебания французского Экспедиционного корпуса также облегчили ситуацию. Впрочем, это отнюдь не давало оснований предполагать, что командование войск альянса, полностью отдавая себе отчет в том, какова общая обстановка, намерено играть в поддавки; по нашим сведениям, сил и средств у Александера было более чем достаточно. Разумеется, воздушная разведка не могла полностью ликвидировать кое-какие неясности, но в целом утверждение о том, что в боевых порядках противника якобы образовался «вакуум», не соответствовало действительности. На самом деле дороги и населенные пункты в районе боевых действий были буквально забиты вражескими войсками. Обозы и дивизии второго эшелона, двигавшиеся по направлению к линии фронта и по рокадным коммуникациям, то и дело встречались с войсками, перемещавшимися с передовой в тыл.

Бои 4 июня и в еще большей степени те, которые произошли в последующие дни, продемонстрировали, что боевой дух даже наиболее сильно потрепанных частей и подразделений 14-й армии не сломлен. Чтобы избежать неприятных сюрпризов, противник был вынужден продвигаться вперед с большой осторожностью, причем то, что степень этой осторожности оказалась гораздо большей, чем мы ожидали, стало для нас большой удачей.

Войска альянса явно упустили свой шанс. Их авиация не получила приказа уничтожить ничем не прикрытые цели на поле боя и особенно в наших тыловых районах, а действия партизан не были подкреплены высадкой воздушного десанта за линией фронта. Фактически противник вообще не предпринял никаких попыток высадки тактического десанта в нашем тылу.

Как только наши войска вышли на линию озера Больсена, я отдал приказ возобновить оборонительные действия в районе озера Тразимена. Предпринимая этот шаг, я, естественно, понимал, что было бы ошибкой пытаться форсировать ситуацию в этой зоне, однако нам нужно было выиграть время для того, чтобы завершить формирование оборонительных порядков на Апеннинском фронте.

Хотя я неоднократно получал инструкции Верховного командования вермахта не отдавать противнику слишком много территории, мне приходилось действовать главным образом так, как я считал нужным, руководствуясь моим собственным, более точным знанием обстановки. Далеко не всегда прислушиваясь к подсказкам вышестоящего командования, я обычно оценивал наши шансы путем изучения ситуации на месте и отдавал приказы в соответствии со своими оценками. В некоторых случаях я приказывал войскам отступить, обсудив вопрос в моем боевом штабе с его начальником и руководителем оперативного отдела, а иногда еще и побеседовав по телефону с командующим армией, о которой шла речь. Я не помню ни одного случая, когда бы меня вызывали на ковер за «самовольные» действия, если не считать вывод войск с Сицилии. Когда в конце июня и начале июля Гитлер стал категорически требовать прекратить отступление и снова приступить к оборонительным действиям, я вылетел в его ставку, чтобы согласовать мои взгляды со взглядами Верховного командования. На этот раз меня сопровождал мой начальник оперативного отдела штаба полковник Билиц. Я около часа объяснял руководству, как развивается ситуация, и в конце своего выступления настоятельно потребовал, чтобы мне по-прежнему была предоставлена свобода действий в Италии. В своем ответном выступлении, которое было столь же длинным, Гитлер попытался заставить меня согласиться со стратегическими принципами, являвшимися верными для действий против России. Начиная терять терпение, я ответил фюреру коротко и весьма горячо. Ниже я привожу свое заявление – если не слово в слово, то по крайней мере передавая его суть:

«Главное не в том, сражаются мои армии или бегут. Я могу заверить вас, что они будут сражаться и умрут, если я им прикажу. Мы говорим совершенно о другом, речь идет о гораздо более важном вопросе: можете ли вы после Сталинграда и Туниса позволить себе потерять еще две армии? Прошу вас, подумайте об этом – тем более что, если я изменю свои планы и соглашусь с вашей точкой зрения, рано или поздно перед противником откроется дорога на Германию. С другой стороны, я гарантирую – при условии, что у меня не будут связаны руки, – что смогу существенно задержать наступление альянса, остановить его по крайней мере в Апеннинах и таким образом создать условия для ведения боевых действий в 1945 году, планы которых могут быть вписаны в вашу общую стратегическую схему».

Гитлер не сказал больше ничего – он лишь пробормотал себе под нос несколько слов, которые, если верить Билицу, не были для меня нелестными. Так или иначе, мне удалось отстоять свою точку зрения.

После этой встречи я продолжал действовать так же, как и раньше, то есть по собственной инициативе, не дожидаясь инструкций Верховного командования вермахта. Я мог бы привести на этот счет много примеров, но приведу лишь один: когда 1-й парашютно-десантный корпус сражался севернее Флоренции, Гитлер прислал в его штаб радиограмму, в которой резко критиковал две дивизии, пытавшиеся отступить. Я в это время объезжал фронт. Мне стало известно, что, получив упомянутое сообщение, Шлемм уже готов был бросить в бой все свои резервы. Я прервал свою поездку, отправился прямо в штаб Шлемма, запретил ему жертвовать его последними резервами и приказал действовать так же, как раньше, поскольку в сложившейся ситуации это было куда более уместно. Об этом было доложено в ставку, но там и не подумали усомниться в правильности моих действий. Начальство к тому времени знало, что я делаю все, что в моих силах, чтобы выправить положение.

Я с особым напряжением следил за боями с танками противника к западу от озера Тразимена. Наши дивизии в том районе держались дольше, чем я имел право ожидать. Весь левый фланг 10-й армии не требовал к себе внимания. Однако действия 14-й армии даже после того, как генерал Лемельсен сменил фон Макенсена на посту командующего, требовали особого контроля. Теперь уже нельзя было сказать, что 10-я армия располагает лучшими дивизиями или что благоприятная местность облегчает ее действия; группировки противника, противостоящие обеим армиям, были одинаково сильны. Но я замечал, что мои директивы выполняются 10-й армией более энергично и с меньшими колебаниями. Интересно, что, когда дивизии люфтваффе оказались практически не у дел, у Геринга не хватило храбрости использовать военнослужащих наземных авиационных служб в качестве пополнения для сухопутных частей. Удивительно, как Гитлер примирился с таким непрофессионализмом – ведь он-то знал, как следовало поступить в этой ситуации.