Текст книги "Маргарита"

– Угостишь?

– В подарок везу.

Депутат известный жрет «Импазу» как семечки, из правительства люди – кого только нет.

Он не успел сесть в кресло, рядом со своим заместителем, как самолет потянули на взлетку.

– Ну и с богом, – говорит заместитель, – спасибо еще надо сказать.

Командир, проходя по салону, заметил – не дожидаясь положенных угощений, многие прихватили с собой, и пить начали загодя.

Этим людям, конечно, замечаний не сделаешь.

Он привычно пустил лайнер по взлетке, привычно оторвался и, набирая высоту, очень мягко начал вираж.

И раньше времени дал команду убрать предупреждающие в салоне огни – если там вообще обратили на них внимание и кто-то пристегивался.

Стюардессы тоже поскорей приступили к работе.

Все шло нормально.

Шестая минута полета.

Восьмая, он уже ложится на курс.

Молоденькая старшая стюардесса вдруг заявилась.

– Там, там, черный петух на правом крыле.

Штурман, бортмеханик, второй пилот уставились на нее…

Командир не очень пришел в удивление.

Но не порадовало – «Колес наглоталась, думает, теперь ей все можно».

– Да вы посмотрите, пойдите и посмотрите!

– Что он там делает? – флегматично произнес командир.

– Обшивку клюет.

Они с бортмехаником обменялись ироничными взглядами.

– Ну, прогуляйся.

Тот лениво отправился.

Стюардесса побежала вперед.

Когда бортмеханик оказался в салоне, почувствовал сразу, что что-то все-таки происходит – люди прилипли к иллюминаторам, а по центру у правой линии кресел их целое скопище.

Стюардесса, и другая с ней вместе, упрашивали расступиться и дать пройти.

– Позвольте, – мягко произносил бортмеханик, – позвольте, пожалуйста.

И когда люди по центру ему уступили, попросил:

– Ненадолго совсем освободите вот это крайнее, у иллюминатора, кресло.

Странно, слово «петух» было произнесено уже несколько раз.

Какой петух при скорости восемьсот пятьдесят километров в час?

Наконец, он сел в кресло…

На крыле – большущий черный петух.

Невозможно.

Прямо перед ним, почти у борта был настоящий петух.

– Невозможно, – вслух произнес бортмеханик.

– Вы посмотрите, чем он занимается! – тревожно произнес женский голос из кресла за ним.

Петух бил клювом обшивку.

От каждого удара в обшивке появлялась новая дырочка.

Петух работал целенаправленно – пробил уже дырки «в линию» от переднего края крыла к концу, где закрылки, и сейчас, в полуметре от первой, добивал вторую такую же линию.

Бортмеханик вдруг понял, что сейчас будет – полоску обшивки сорвет с крыла.

Петух быстро довел работу, обшивку дернуло, загибаясь куском, она поползла.

– Петя, – похолодел бортмеханик, – куриную твою мать! Ты что делаешь?!

Петух скосил на иллюминатор глазом, перескочил дальше и начал долбать новую линию.

– Пустите, пустите! – расталкивая людей, бортмеханик устремился к пилотской кабине.

– Командир, там аппарат какой-то в виде петуха, срывает с крыла обшивку.

Командир сам почувствовал уже легкую, но вибрацию справа.

– При таком темпе у нас три минуты, – бортмеханик стал с трудом выговаривать, – четыре – максимум.

Четыре? Они уже не вернутся на аэродром. Куда?.. На какой-то военный? Переговоры займут больше времени.

– В салон! – приказал он, – Предупреди – это не падение, а резкий сброс высоты. Штурман, где облака?

– На трех километрах.

Так, на прорыв в «видимость» уйдет примерно минута. Там вода где-то, Клязьминское уже прошли, но должна быть Ока.

– Командир, где-то рядом Ока, – говорит штурман, хорошо что спокойным голосом.

Самолет уже идет вниз с приличным ощущением невесомости. Чертовы облака все еще внизу далеко.

Дернуло справа, отчетливо дернуло.

– Закрылки?

Второй пилот отвечает, и тоже спокойно:

– В рабочем, никаких аварийных сигналов.

Надежда теперь на непотерю их управлением. Если задеть воду крылом – конец.

– Скорость четыреста, – сообщает второй пилот.

Да, он сбрасывает, но совсем «до посадочной», скорость сбрасывать нельзя – на малой, самолет нырнет в воду носом, потом вскинется корпусом вертикально – это тоже конец.

Какую выбрать на воду скорость?

Учеба, аварийные тренажи…

Да, двести пятьдесят, где-то, и держать ее три-четыре секунды, потом – отключение двигателей.

Близко совсем облака, штурман взялся уже за бинокль.

– Входим в облака, командир.

Наконец.

Но еще раз дернуло и сразу стало слегка мотать.

Ну, так бы вот только, с этим он справится.

Еще облака… нет, закончились.

– Воду!

Нельзя ему повышать голос.

– Вижу, есть вода!

Он сам что-то видит.

– А хватит?

– Большая, выходи креном на тридцать.

А черт, сильно стало мотать!

Но крен, похоже, ему удается.

Удается, а дальше?

Он не знает, что будет дальше!

Спокойней, тверже, удерживать надо баланс.

Всё где-то уже на грани…

Промелькнуло вдруг – если бы мог обменять свою жизнь на эту посадку, на секунду бы не задумался.

Молоденькая старшая стюардесса молилась у входа в кабину.

– Господи, помоги! Мне-то за что?

– Я-то, милочка, очень хорошо знаю за что.

Бывшая «старшая» вошла в салон, там… всё стонало и выло.

– Молчать, сукины дети! Асс за штурвалом! Рылами заставлю вытирать каждого, кто обгадится!

Она присмотрелась – тот вон, мордатый, уже приготовился.

Стюардесса подскочила и сорвала туфлю с длинным каблуком.

– Я тебе нагажу, я тебя научу, сукин сын!

Мордатый спрятал в колени голову и заскулил.

В диспетчерской недоумевали.

Вызванный начальник аэродромной службы скоро явился.

– Что тут у вас?

– Женевский борт не выходит на связь. Должны уже пятнадцать минут быть в воздухе. Вон, поглядите, стоят на взлетке, жгут топливо, и ни с места.

Начальник удивился, пожал плечами.

– Сейчас пошлю на бетонку машину, пусть объяснятся как-нибудь знаками через кабину пилота.

Было заметно, небо похолодело, стало выше и строже.

Апокалипсис

«Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще… гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его».