Текст книги "Второе дело Карозиных"

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На следующий же день Никита Сергеевич принялся за дело. Пошел к обедне вместе с Катей и попросил ее вспомнить, кто из нищих сидел тут вчера.

– Никита, – недоуменно проговорила Катенька, – все. Они всегда здесь.

– Вот и отлично, ты пока иди, ангел мой, на службу, а я тут маленько задержусь, – и он достал из кармана кошелек.

Катя ничего не сказала, только вздохнула и вошла в церковь. Никита Сергеевич же подождал до тех пор, пока прихожане пройдут и на паперти останутся только нищие, и начал свои расспросы. Катерина Дмитриевна, со своей стороны, тоже не осталась в долгу. Но только вместо нищих она решила порасспросить церковных служек, а если получится, то и со священником поговорить. Катеньку здесь знали, видели ее и с Варей. Возможно, кто-то из них вчера обратил внимание на даму под вуалью. Хотя, признаться, Катерина Дмитриевна не представляла, что это может дать. Впрочем, начинать с чего-то надо было, вот и начали.

Через полтора часа оба не спеша шли по заснеженной Тверской к дому и обменивались данными. Картина получалась не ахти какая. Даму под вуалью запомнили и те и другие. Нищим припомнилось, что она была щедра на милостыню, когда из церкви выходила, и просила помолиться за рабу Божью Варвару. Служкам запомнилась тем, что больно горячо молилась, стояла на коленях у самого амвона. Но это в церкви дело привычное, так что никто таинственную даму не отвлекал. На молебен не осталась, крест поцеловала в числе первых, вышла из церкви сразу. А дальше начиналось загадочное. Видели, как она вышла из монастырских ворот, а вот куда пошла или в какие сани села – того не видел никто.

– Что теперь? – спросила Катерина Дмитриевна более для порядку.

– Что? – усмехнулся Никита Сергеевич. – Это ты хорошо спросила. Не подскажешь?

– Рада бы, но… Мы даже ведь не знаем, в каком направлении она поехала. Да и вообще, уехала ли из города.

– Да, кстати, – встрепенулся Никита Сергеевич, – это удачная мысль! Возможно, она все еще в городе!

– Ну и что? – проворчала Катенька, вдруг так некстати вспомнив, как несколько дней назад шла по этой же дороге в компании Ковалева. – Что же, ты думаешь, что в Москве ее найти много легче? А не наоборот?

Никита Сергеевич промолчал, не нашел, что возразить. Задача только сейчас встала перед ним во всей своей сложности. «Эх, – подумал он про себя, – вот опять я взялся за то, в чем ничего не смыслю!» В молчании они свернули в Брюсовский. Прошли мимо доходного дома, и тут Катенька обратила внимание Никиты Сергеевича на крытые сани у их особнячка.

– Смотри, Никита! Это же Аверин приехал! – несказанно обрадовавшись своему зятю, Катерина Дмитриевна прибавила шагу и чуть ли не бегом потащила Никиту к дому.

Виктор Семенович, как выяснилось, заехал к родным прямо с дороги, даже на своей квартире не побывал. Он ждал их, и когда Карозины, кое-как раздевшись, оказались наконец в кабинете, где гость находился, взаимным объятия и поцелуям, казалось, конца не будет.

– А я знал, что вы не лежебоки, потому и велел прямо с дороги к вам! – весело сообщил Аверин. – Ну, как у вас тут дела? Да о чем это я! У меня же для вас подарки! Спасибо, Катенька, спасибо, получили, как раз к Рождеству! – и снова чмокнул свою прехорошенькую родственницу. – Да, вот, держите! – он, как заправский фокусник, преподнес им два свертка.

Карозины, лукаво переглянувшись, принялись их разворачивать и бурно высказывать свое восхищение. Таня, известная искусница, вышила для Катеньки домашнюю блузу, а для Никиты Сергеевича – ночной колпак. Восхищались, понятное дело, больше работой, но Никита Сергеевич таки не удержался – примерил обнову. Катенька прыснула, Аверин расхохотался.

– Ну, что, хорош я? – Никита Сергеевич вышел из кабинета, чтобы посмотреться в зеркало.

Из коридора послышался его густой смех.

– Хорош! Нечего сказать! – Карозин вернулся. – Ты меня, Виктор, извини, но боюсь, что в этом подарке я у своей жены кроме смеха ничего не вызову, – он снял ночной колпак и любовно его свернул. – Пусть полежит до тех времен, когда нам друг от друга ничего кроме смеха и не нужно будет.

– Как знаешь, Никита, – добродушно согласился Аверин. – Но ведь это еще не все.

– Как?! – в притворном ужасе воскликнул Никита Сергеевич. – Еще один колпак?!

– Еще лучше, – заверил его Аверин и протянул на этот раз две коробочки.

Карозины их раскрыли и – вот теперь оба были действительно восхищены. Никите Сергеевичу были преподнесены изящные бирюзовые запонки, а Катя получила в подарок тонкий серебряный браслетик в виде змейки с сапфировыми глазками.

– Ну, Виктор, – покачал головой Никита Сергеевич. – Даже не знаю, что и сказать…

– Я знаю, – отмахнулся от него Аверин, – от тебя никогда не дождешься благодарности. Что скажешь, Катюша?

– Боюсь, что и у меня на этот раз тоже просто нет слов, – Катя заулыбалась.

– Тогда позволь мне его застегнуть на твоей миленькой, маленькой ручке, – умильно проговорил Виктор Семеныч.

Катенька с удовольствием позволила ему это сделать, а после, полюбовавшись, заявила:

– Не сниму!

– О, ну это лучше всяких благодарностей! – просиял Аверин. – Слава Богу, угодил!

– Угодил, угодил, – согласился Никита Сергеевич.

– Да, у меня ведь письмо от Тани, – спохватился Виктор Семеныч.

– Ну давай же его скорее! – воскликнула Катенька. – Как они? Как Николенька? Как папенька?

– Читай, читай сама, – Аверин протянул ей письмо. – остальное потом.

– Ты голоден? – спросил Никита Сергеевич.

– Я с дороги, друг мой, а это что-нибудь да значит!

– Тогда я иду распорядиться насчет завтрака, – кивнула Катенька. – А вы тут пока посекретничайте.

– Кстати, Катюша, пока не забыл, – остановил ее Аверин. – Не представляете, кого я встретил! Я ведь по старинке, на лошадках езжу. И тут, на станции нос к носу столкнулся с Варенькой Солдашниковой! – видимо, Виктор Семенович ожидал эффекта от своих слов, но то, как изменились лица его друзей, как они при этом переглянулись, его здорово озадачило. – А что? Я что-то не так сказал? – удивился он.

– Где, ты говоришь, ее видел? – медленно переспросил Карозин.

– Да вот, на станции перед самой Москвой, как на Тверь ехать.

– И когда? – продолжал допытываться Никита Сергеевич.

– Когда? Да нынче поутру и встретил. Часов в пять, наверное.

– Она была одна? – осторожно поинтересовалась Катенька.

– Одна? – Аверин усмехнулся. – Нет, друзья мои, этак не пойдет. Я вижу, тут у вас Бог знает что такое происходит, а потому, пока не расскажете мне все с самого начала – от меня ни слова! – и скрестил руки на груди.

Карозины снова обменялись взглядами, потом Катя сказала, что пойдет распорядиться насчет завтрака, а когда мужчины остались одни, Никита Сергеевич рассказал наконец своему другу о том, что случилось накануне.

* * *

Чуть позже, когда все трое сидели уже в столовой, за завтраком, и настроение у всех снова было не в пример мрачным, Виктор Семенович сказал:

– Да, друзья мои, что же это такое делается? Я ведь всегда считал, что на подобные кундштюки способны только падшие женщины. Ну, в смысле, – попробовал объяснить он, посмотрев на Карозиных, – падшие духовно, те, что не способны ценить брачных уз. А тут вот как… Ведь я думал, что Варенька не такая.

– Интересно, а кто думал иначе? – вспыхнула Катерина Дмитриевна, вдруг оскорбившись за свою подругу. – Да она и не такая! Для нее это не интрижка, иначе она бы не сбежала. Для нее это… настоящая любовь!

– Катя, – удивился Аверин, – что ты такое говоришь? Ты ее оправдываешь?

– Я не оправдываю ее, но вы, мужчины, как сговорились! – возмутилась Катенька. – Вы все считаете ее виноватой, а ведь она не виновата в том, что полюбила! Еще до замужества полюбила человека! Она не виновата в том, что ее нынешний супруг разрушил их отношения и обманом на ней женился!

– Но ведь она же дала ему свое согласие! – не отступал Аверин. – Ведь мы же были на их свадьбе, мы же ее видели!

– Ну и что? Что, я вас спрашиваю? – Катенькины глазки сверкали. – Она дала согласие человеку, которому доверяла, которому доверила самое важное! Она сама открыла ему свое сердце, рассказала о своих чувствах к другому! А он что сделал? Он воспользовался ее доверием! И кто теперь виноват, что в ее жизни снова появился тот, кого она любила? Кто в этом виноват?

Мужчины переглянулись и нахмурились.

– Все равно ее это не оправдывает, – упрямо заявил Аверин.

– «Но я другому отдана и буду век ему верна», – процитировала Катенька не без горечи. – Да, в этом смысле ей оправданий нет. Но она другая, она не Татьяна Ларина! Она Ольга!

– В любом случае нынче же я еду ее искать, – подал голос молчавший до поры Карозин и воинственно выпятил подбородок.

– Никита, если позволишь, я с тобой, – тут же предложил Аверин. – Мало ли что это за субъект, да и в дороге веселее вдвоем.

– Согласен, – согласился Никита Сергеевич.

Катя посмотрела на них так, словно хотела сказать: «Эх вы, мужчины!» Но сказала другое:

– Делайте, как считаете нужным. Извините, – она встала из-за стола и удалилась.

– Женщины, – вздохнул Аверин и покачал головой.

А Никита Сергеевич нахмурился.

Сразу же после завтрака Карозин распорядился запрягать, но не свои открытые сани, а возок своего друга и родственника – рассудили, что в крытых санях ехать сподручнее.

– Так ты говоришь, Виктор Семеныч, что встретил ее на тверской дороге?

– Да, ты ведь знаешь, до нашего имения на лошадях всего-то две суток, вот я как раз остановился в гостинице на ночь, а утром спускаюсь вниз и… Ба! Варвара Андреевна! Сидит себе в уголку, чай попивает. Я к ней, – Аверин прохаживался по кабинету, – засвидетельствовать, так сказать, почтение. Она испугалась. Да, брат, испугалась не на шутку. Поняла, видно, что через меня и мужу может стать известно. Я, конечно, поинтересовался, что так? Куда едете? А она мне говорит, мол, тетка заболела, в Т-ской губернии живет.

– Одна была, да? – задумчиво переспросил Карозин.

– Сначала одна, а потом с улицы вошел какой-то молодой брюнет, ну, тот, видно, с которым… – Аверин слегка замялся. – Направился к ней, потом, видно, сообразил, что к чему, и к свернул стойке. Но я-то видел, как она вспыхнула, стоило ему только войти!

– Странно, – покачал головой Никита Сергеевич. – Я-то думал, что они на поезде, куда-нибудь подальше поехали, а тут вот, на лошадях, по старинке. Будто и не боятся ничего.

– Вот в том-то и штука, – хмыкнул Аверин. – Ну, я настаивать не стал, – продолжил он свой рассказ. – Вижу, что даме неприятно, да и мыслей никаких не было ни о чем подобном. Да и к вам торопился. Ну, думаю, так, может, показалось. Словом, оставил ее. Мне как раз и сани подали.

– Получается, что они только нынче выехали? – в сомнении произнес Карозин. – Если отъехать далеко не успели. А если так, то почему на первой же станции остановились? Странно как-то.

– То-то и оно, – подхватил Аверин. – Тут езды-то всего ничего, каких-то четыре часа.

– Может, чего-то ждали? – продолжил предположения Никита Сергеевич, но этот вопрос остался без ответа, потому что в это мгновение в кабинет постучали и в дверь просунулась голова Ефима:

– Сани готовы-с.

– Что ж, едем? – Никита Сергеевич поднялся из-за стола и из верхнего ящика достал маленький пистолетик марки «дерринджер».

Аверин посмотрел на него удивленно.

– Думаешь, пригодится? – не без опаски спросил он друга.

– А черт его знает! – бросил в сердцах Карозин, но пистолетик положил в карман сюртука.

Мужчины вышли из кабинета, оделись и Никита Сергеевич, посмотрев наверх, туда, где находилась в своей спальне Катенька, сказал слуге:

– Катерине Дмитриевне передай, что могу задержаться, даже и на сутки. Пусть не волнуется.

Слуга кивнул. Карозин помедлил, хотел было что-то еще прибавить, но нахмурился еще сильнее и вышел из дому. Следом за ним вышел и Аверин.

– По тверской дороге, – сказал Никита Сергеевич своему кучеру.

Сели в возок и лошадки тронулись в путь, хрустя выпавшим за ночь снегом.

Через четыре часа подъехали к станции. Задерживаться не стали – только заглянули на минутку, чтобы удостовериться, что Вареньки здесь нет. Взяли сыра, хлеба и вина – и снова в дорогу. Другая остановка пришлась только через пять часов, когда короткий зимний день был уже на исходе. Вошли в низкое деревянное здание, спросили лошадей. Перекусили, а заодно и выяснили, что Варенька со своим спутником была здесь не далее, как три часа назад.

– Догоняем, – хмыкнул Аверин, а Никита Сергеевич промолчал.

Настроение его заметно ухудшилось, зато Виктора Семеныча погоня, кажется, наоборот, веселила, и мужчины являли собой поразительный контраст – один был хмур, как осеннее небо, другой – буквально излучал безмятежность.

– Что, Никита, как думаешь, они ведь, наверное, ночевать остановятся? – играя бровями, поинтересовался Аверин.

– Возможно, – скупо откликнулся Никита Сергеевич.

– Ну, тогда мы их точно нагоним! – легкомысленно заявил Виктор Семенович.

Двинулись дальше, оставив карозинских лошадей отдыхать. Однако на следующей остановке их ждало разочарование – на станции им твердо заявили, что никакой молоденькой барыньки в сопровождении брюнета не было.

– Как так? – воскликнул раздосадованный Виктор Семенович. – Ты ври, да не завирайся! – и погрозил кулаком почтенному станционному служителю.

– А чего нам врать, барин? – служитель оказался не из пугливых, видать, многое на своем веку перевидал. – Тут у нас теперича мало кто ездит, так вот и помним всех. Не было нынче никаких барынек, никаких брюнетов. Вот давеча кульер проезжал. А до этого купчина какой-то возвращался из Москвы. А вы вот и сами у нас ночевать изволили. Ну, помните-то сами?

– Молчи, дурак! – беззлобно выругался Аверин и выражение его холеного лица пришло в согласие со внешним видом его хмурого и молчаливого спутника. – Делать нечего, придется заночевать, – проворчал он. – Не поедем же мы в темень обратно!

Карозин молча кивнул. Аверин спросил ужин и комнаты, мужчины уселись в углу и замолчали. Да и что было говорить-то? И так было ясно, что беглецы свернули с дороги. Но в какую сторону? И что теперь делать?

– Ладно, Никита, ты не отчаивайся, – перед тем, как разойтись по комнатам сказал Аверин. – Утро вечера мудренее, не зря ведь говорят. Завтра что-нибудь, да выяснится, вот увидишь.

Не сказал – напророчил.

* * *

Что же до Катерины Дмитриевны, то она себе места найти не могла, когда муж и зять уехали-таки. Не вышла проводить, не сказала, не взглянула. Катенька мерила свою комнату шагами и заламывала ручки, боясь даже представить, чем все это может обернуться. Да и чем? Вряд ли чем-то хорошим. Лучше бы оставили Варю в покое, думала она. Варя сама все решила. Конечно, Катерина Дмитриевна не оправдывала поступок своей подруги. Не нравилось ей, что Варя с мужем не объяснилась, он, возможно, сам бы отпустил, ежели бы она только ему сказала. Упала бы в ноги, умолила бы не преследовать. Дать развод, наконец! Катенька представила, какая получилась бы тогда огласка, и покачала головой.

Да, с разводом она, конечно, погорячилась, но ведь это все лучше, чем вот так – неизвестно куда, тайно, на положении беглецов! Она остановилась, вздохнула и пожала плечами. Ужас что такое! И почему это должно было случиться с ее милой, любимой Варенькой? Наверное, и Антон Гаврилович так же недоумевает, так же спрашивает себя, подумалось ей. Но он-то каков! Катя от возмущения снова заходила по комнате. Чего же теперь-то, ведь сам виноват! Сам обманул! Сам предал! А теперь, подите-ка, верните ему ее! Он, видите ли, своих мук простить не может! А зачем было так поступать, чтобы после мучаться? Ведь знал же, знал, что дурно поступает. Низко. Да Варенька и не простит его, если узнает.

А что? Быть может, она и узнала, а потому и объяснений никаких не случилось. Катенька подошла к окну, отодвинула штору, посмотрела на улицу. Но потом она вспомнила Варенькино письмо и в сомнении покачала головой. Нет, Варенька не такая, она, если бы знала только, что это Антон Гаврилыч разлучил ее с… Как его? Ольшанским? Если б она знала, она бы так прямо и написала. Тогда ее можно было бы понять. Точнее, тогда, возможно, никаких преследований и не было бы. Значит, Варенька не поэтому сбежала. Ах, в сердцах подумалось Катерина Дмитриевне, лучше бы в самом деле поэтому!

Но Варенька не знала об обмане мужа. Почему? Значит, Ольшанский и сам не знал, почему его арестовали? Если бы знал, то мог бы воспользоваться и под этим предлогом ее и увезти. Но она не знала, Катя была уверена. Варя написала бы об этом…

Вот в таких размышлениях прошел томительный час, в конце которого ей доложили, что внизу дожидается «давешний господин», что перед Рождеством был. Катя почему-то сразу поняла, кто этот «давешний господин» и ее сердечко, совершенно против ее воли и желания, забилось сильнее. Катя рванулась было к нему, но в дверях остановилась. Зачем он к ней? Узнал, что Никиты нет дома? Но откуда? Усилием воли она заставила себя дышать ровнее, и медленно спустилась вниз.

Ковалев ждал в прихожей, он встретил спускающуюся по лестнице Катеньку таким взглядом, что той снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы хотя бы казаться спокойной, по возможности даже – равнодушной.

– Добрый день, – сказала она, порадовавшись, что голос не дрогнул.

– Катерина Дмитриевна, – с улыбкой проговорил Ковалев. – Нет, даже не гадайте, зачем я у вас. Все равно не догадаетесь.

– Вот как? – Катя спустилась. – И зачем?

– Позволите пройти? – он склонил голову. – Это не займет много времени, да у меня его, признаться, и нет, но дело серьезное.

– Проходите, – позволила Катенька, указав на дверь в малую гостиную и немного успокоившись тем, что Сергей Юрьевич, кажется, и правда, по делу.

Ковалев отдал шапку, скинул пальто, и пошел вслед за Катенькой.

– Что-то случилось, Сергей Юрьевич? – спросила она.

– Поймите меня правильно, я не мог вам этого не сообщить, когда узнал нынче же все обстоятельства. – Катя посмотрела на него удивленно, гадая, о чем это он? – Дело в том, – не заставил себя ждать с разъяснениями Сергей Юрьевич, – что я узнал, где находится тот, кого мы с вами бесплодно искали и кого считали упущенным. – Катя вскинула брови. – Не спрашивайте меня, каким образом мне это удалось. Скажем, это маленький профессиональный секрет. Главное, что я знаю, где сейчас находится Штайниц.

– Что? – ахнула Катенька.

– Да, да, Катерина Дмитриевна, – довольно улыбнулся он. – Знаю.

– Так что же вы?.. Его же нужно срочно… – разволновалась Катенька.

– О, не волнуйтесь, – успокоил ее Сергей Юрьевич. – По моим данным он пробудет там весь сегодняшний день и еще ночь. Так что у меня, как видите, есть время. Но я у вас не только поэтому.

– Что-то еще? – Катенька подошла к Ковалеву ближе.

– Да, милая Катерина Дмитриевна, – он вздохнул и посмотрел на нее с чувством. – Я бы, может, даже не решился вас беспокоить, если бы не это обстоятельство. Мне стало известно, что ваша близкая подруга покинула своего мужа? Это так?

– Так, – подтвердила Катенька. – Но откуда вам это известно?

– Все тот же профессиональный секрет. Я ведь сыщик, – развел руками Ковалев. – Вы хотите ее найти?

Катя задумалась и уже через мгновение твердо кивнула. Да, она хотела найти Варю, найти ее первой и все ей рассказать, предупредить, посоветоваться, как выйти из этой ужасной ситуации.

– Да, – сказала она в ответ.

– Человек, который увез вашу подругу, – все с той же ноткой довольства проговорил Ковалев, – и есть наш потерянный Штайниц.

– Что? Что вы такое говорите? Так вы знаете, где они? Где Варя? Она с ним? – вопросы сыпались из Катерины Дмитриевны с такой частотой, что Ковалев покачал головой, вздохнул и, подняв руки, попросил:

– Катерина Дмитриевна, не так часто. – Катя замолчала и закусила губку. – Да. Да, отвечаю я вам на все ваши вопросы.

– Вы сейчас туда? – решительно спросила Катенька после непродолжительной паузы.

– Да, – кивнул Ковалев.

– Я еду с вами, – заявила она.

– Но… – попытался было ее остановить Сергей Юрьевич.

– Никаких «но», – строго сказала она. – Там моя близкая подруга. К тому же, она, похоже, влюблена в это чудовище. Я должна быть с ней рядом, когда вы его арестуете. Вы ведь собираетесь его арестовать?

– В общем-то да, – Ковалев приподнял собольи брови.

– Значит, я еду с вами, – Катя стремглав вышла из комнаты и Сергею Юрьевичу, улыбнувшемуся загадочной и довольной улыбкой, ничего другого не оставалось, как последовать за ней.

– У меня крытые сани, – сказал он, выйдя в прихожую сказал он, увидев Катеньку уже одетой.

– Это далеко отсюда? – спросила она, пока Ковалев одевался.

– К вечеру будем там, – заверил ее Сергей Юрьевич.

Они вышли из дома и сели в скромный черный возок, который тотчас тронулся. В возке было уютно и тепло – топилась печурка. Сидения были покрыты медвежьей шкурой, так что почти сразу Катя расстегнула ротонду и сняла капот. Ковалев, между прочим, тоже распахнул пальто и снял шапку.

– Но послушайте, – только тут до Кати дошло несоответствие, – мне известно, что его звали Николай Ольшанский.

– Звали, – подтвердил Ковалев, сидящий напротив. – То есть, это и есть его настоящее имя. Но несколько месяцев назад человек с таким именем был похоронен. Точнее, вместо Ольшанского был похоронен другой. О, Катерина Дмитриевна, это удивительная личность. Хотите порасскажу?

– Да, – ответила Катенька. – Дорога у нас длинная, да и узнать следует.

– Тут вы правы, – согласился Сергей Юрьевич и откинулся на спинку сидения. – Начну с того, что его выгнали из университета, где он изучал историю и философию. Родители его к тому времени скончались, денег оставили мало, а из близких родственников была только тетка, кстати, ее тоже похоронили три месяца назад. Но об этом после. Занялся наш студент распространением листовок, как многие молодые люди поступают, да и попался, как многие попадаются. Выслали из Москвы. Приехал к тетке в имение, стал жить. Через два с половиной года последовал новый арест. Там дело какое-то загадочное, за что его арестовали, понять трудно до сих пор, но просидел он в тюрьме три месяца. Потом вышел и снова зажил спокойно. То есть, на год его хватило, а потом… Не знаю, что такое с нашим студентом сделалось, но вот только что-то сделалось… – Ковалев помолчал. – Теткин дом сгорел, установили, что поджог. В доме нашли два трупа, предположили, что тетка с племянником. Прислуга была в тот день будто нарочно отпущена. Останки похоронили. Ольшанскому ведь было запрещение на проживание в столицах, которое, кстати сказать, не окончилось еще. Однако уже через неделю он сделал себе фальшивый паспорт на имя Штайница. Сведения самые достоверные, Катерина Дмитриевна, не извольте сомневаться. Можно сказать, – с усмешкой добавил Ковалев, – из первых рук полученные.

Катенька и не сомневалась. Уж кто-кто, а Варя-то его узнала. А это не самое ли лучшее доказательство, что Ольшанский и Штайниц – одно лицо?

– Видимо, у него был план, как поправить свое финансовое положение. Он нашел свою будущую жертву и, знаете, как попал к ней в дом? Через рекомендательное письмо от одной сиятельной особы. – Катя покачала головой. – Такая вот у него манера. Мы уже имели с вами случай убедиться в том, насколько это удобно. Завязал с графиней К. знакомство, а чуть позже стал у нее в доме своим человеком. Ну, вы это знаете. Убедил несчастную в том, чтобы она составила на его имя доверенность. Уж как убедил, это нам еще предстоит узнать, но убедил. Дальше… Дальше сами знаете. Подослал бутылку с отравленным вином, а после смерти графини убрал всех свидетелей.

Катенька же отчего-то вспомнила Алексея Денисовича, его мягкие манеры, его незапоминающуюся, точнее – неприметную наружность. И тут только вспомнила, что и агент, дежуривший в гостинице в ночь убийства Федорцовой говорил о таком вот господине. Вспомнила, сопоставила и сказала:

– Не всех. Его видел и запомнил управляющий, Вавилов. Что скажете? Он-то жив?

– О, Катерина Дмитриевна, – восхищенно протянул Ковалев. – Вы меня предупредили. Но вы правы, Вавилов жив. Более того, это он был тем человеком в гостинице. Помните?

– Значит, он сообщник? – все-таки удивилась Катенька.

– Значит, – подтвердил Ковалев.

– И доверенность, стало быть, он не просто так составил…

– Да, и доверенность не просто так. Они вместе все это придумали. А когда завершили свои дела и получили каждый по полумиллиону, решив, видимо, не слишком рисковать, расстались. Вавилов преспокойно переехал в купленное год назад имение. А Штайниц выправил очередной паспорт. Теперь его звать Николай Викентьевич Зельдин. Но вместо того, чтобы уехать из Москвы, он зачем-то остался до Нового года. Зачем-то увез вашу подругу. Знаете, зачем?

– Это давняя история, она как раз тогда началась, когда он у тетки жил, – вздохнула Катенька.

– Ну, так расскажите, я ее не знаю, – попросил Ковалев. – Тем более что мне-то больше пока вам сказать нечего.

– А кстати, – встрепенулась Катенька. – Если он так опасен, а вы сами, помните, говорили, что он опасен, то почему вы поехали его арестовывать один?

– Ну, – усмехнулся Ковалев, – во-первых, не один. Вы забыли кучера. А во-вторых, наше расследование частное. Это вы тоже забыли. Однако, когда мы прибудем на место, уверяю вас, у нас будет помощь.

– Хорошо, – поверила ему Катенька и стала рассказывать, откуда Ольшанский знал Варю и почему он ее увез.

* * *

Через пару часов, когда зимний день уже перевалил за половину, возок свернул с дороги на Тверь.

– Не проголодались, Катерина Дмитриевна? – спросил Ковалев.

– Ужасно, – согласилась Катенька, только сейчас почувствовав голод, ведь она почти ничего не съела за завтраком.

– Тогда вот, – Сергей Юрьевич протянул ей сандвич с говядиной. – Не Бог весть какая еда, но нам еще столько же ехать и…

– О, спасибо, – приняла Катенька сандвич. – А вы запасливы, – лукаво добавила она.

– Я просто знал, куда еду, – ответил на это Ковалев. – Чаю, к сожалению, нет, но есть немного вина.

– Благодарю вас, не нужно, – отказалась Катенька.

Перекусили. Некоторое время ехали молча, каждый погруженный в свои мысли. Катенька думала о том, как будет поражена Варя, когда узнает, какой монстр Ольшанский. Она почему-то была уверена, что Варя не знает его истинного обличия. Да уж, на этом фоне Антон Гаврилович смотрится чуть ли не невинным младенцем. Вот ведь что делает сравнение! Еще она, конечно, думала о том, почему Ковалев, оставшись с ней наедине, находясь так близко, ни разу еще не сделал попытки заговорить о другом… О том, о чем пытался говорить с ней на балу. Катенька украдкой поглядывала на своего спутника, но его красивое мужественное лицо в полумраке казалось ей строгим и решительным. Он был полностью погружен в себя. О чем он думает, трудно было угадать.

Он поймал один ее взгляд и, стряхнув с себя задумчивость, улыбнулся:

– Вы, наверное, не ожидали от своей подруги такого? – спросил он.

– Нет, – честно ответила Катенька.

– И что же, вы ее осуждаете? Презираете ее?

– Сергей Юрьевич, согласитесь, что если бы я ее презирала, я бы вряд ли ехала сейчас к ней, – произнесла Катенька.

– Значит, вам не кажется ужасным ее поступок? – продолжил расспросы Ковалев.

– Поступок ужасен, но есть смягчающие обстоятельства, – проговорила она.

– Вот как? Вы о них умолчали, – заметил Сергей Юрьевич.

– Разве? – позволила себе удивиться Катенька. – Я ведь сказала вам, что она вышла замуж за нелюбимого ею человека. – Почему-то ей не захотелось говорить ему о том, что этот человек разлучил Варю с Ольшанским. – За человека уважаемого, но, увы, нелюбимого.

– А вы? – вдруг спросил Сергей Юрьевич.

«Началось!» – пронеслось в голове у Кати. И она сама не знала, радоваться этому или огорчаться.

– А что я? Я люблю своего мужа, – нашла в себе силы сказать Катя. – Я ему верна. Я не могу его бросить.

– Чувство долга? – проницательно заметил Ковалев.

– Если хотите, то да, – не стала отрицать Катенька.

– Значит, вы своего мужа любите? – переспросил с какой-то непонятной, но волнительной интонацией Сергей Юрьевич.

– Смотря что понимать под этим словом, – неожиданно для себя вместо короткого «да» сказала Катя.

– Интересно, – хмыкнул он и устроился на сидении поудобнее, распахнув пальто. – И что же вы под этим словом понимаете?

– Общие склонности, взаимное уважение, преданность, привычку, наконец, – ответила Катя, глядя на своего спутника.

– А как же взрыв страстей? – с легкой иронией сказал он. – Как же любовное томление? Как же желание обладать? Разве не такая любовь – любовь? Все романы только о такой любви и говорят. Поправьте, если я не прав, – он, похоже, забавлялся.

– Романы да, – кивнула Катя. – Но в жизни такая любовь почти не встречается. И потом, такая любовь всегда трагедия. Мне такая любовь не известна.

– И вы не жалеете? – Катя скорее почувствовала его взгляд, нежели увидела.

– Жалеть? – в свою очередь с ироничной ноткой переспросила она. – Как можно жалеть о том, чего не знаешь?

– И что, совсем не хотите узнать? – он наклонился к ней ближе и спросил с такой интонацией, что у Кати невольно зашлось сердце. – И никогда не хотели?

Катя молчала, борясь с желанием прикоснуться к его гладко выбритой щеке. «Ну же, протяни только руку! – тут же принялся нашептывать ей знакомый голос. – Коснись его! Тебе ведь так этого хочется!» «А как же Никита? – Катя снова вступила в перебранку с невидимым собеседником, который, увы, скорее всего был частью ее же самой. – Ведь я обещала ему!» «Да, но при чем здесь Никита? – возмутился голос. – Ты просто погладишь его по щеке! И только-то!» Катя еще какое-то мгновение колебалась, а Ковалев, видимо, почувствовав ее внутреннее смятение, буквально замер в ожидании. Наконец, она вздохнула, осторожно протянула руку и коснулась его прохладной щеки. Прикосновение, такое легкое, такое невинное, пронзило ее насквозь. Отдалось жаром внутри нее, испугало чрезвычайно, так, что Катя тут же отдернула руку, но было поздно – Сергей Юрьевич тут же поймал ее ладонь и стал целовать ее пальчики. Взял и другую ладонь. Катя запаниковала, с ней никогда, никогдашеньки ничего подобного не происходило! «Боже мой! – в полнейшем смятении думала она. – Боже мой! Что же это?.. Неужели это?.. Так вот, значит, что это!.. Вот, значит, как!..»

– Катя… – шептал между тем Сергей Юрьевич, целуя ее руки, обнимая ее колени. – Катя… Милая…

И Катя с ужасом осознавала, чувствовала, как чего-то требующая горячая волна восстает внутри нее, как поднимает и несет ее куда-то и нет, нет, совершенно нет сил с ней бороться. Нет ни сил, ни желания. Только одно – уступить, уступить этому требовательному, беспощадному жару, отдаться ему полностью… Все отодвинулось, все пропало, оставался только этот жар и тот, кто, – она знала, – кто только и сможет его утолить. Казалось, ничто не остановит, ничто не вмешается, ничто не помешает! Сергей Юрьевич пересел на сидение рядом с Катей, поднял ее лицо за подбородок и наклонился…