Текст книги "Антимужчина (сборник)"

Да, Кате сейчас явно не до Таискиных танцев и Игорева энтузиазма… Устала?.. Нет, что-то не верилось в Катину усталость, и, вглядываясь в нее, я и в самом деле замечала, как поблескивают в ее глазах прежние бесы и нервно дергаются плечи, когда она слушает их обоих… А я глядела на них на всех – и тревожилась: ох, сколько здесь скопилось напряжений!.. Слишком хорошо я знала Катю: никогда она не привыкнет жить в лавке, пусть даже в качестве дипломированной хозяйки, и ни за что не смирится с положением последней в семье… Многое здесь ею упущено, но я чувствовала: она сейчас как опытный стратег: подсчитывает потери и собирается с силами. Час ее реванша пока не пришел; но он придет, и уж она им задаст – не на ту напали!..

Как-то бы им помочь… Только как подступиться, когда их теперь трое? Там такие глыбы отношений, такие характеры!.. Попробовала обмолвиться об этом потом, наедине с Катей, – да она лишь махнула рукой:

– А-а! Проблемы роста, перегруппировка сил. Думаю, все образуется…

И тут я поняла: ее голова забита совсем, совсем другими проблемами.

Часть вторая

Как читатели, наверное, уже заметили, до этого самого места я воздерживалась от описания собственной персоны, вводя ее, только чтобы оттенить мою героиню или дать ей оппонента в диалоге, или когда моя персона активно участвовала в Катиных проделках.

Теперь же, прежде чем продолжить повествование о ее новейших приключениях, хотелось бы рассказать об одном эпизоде из собственной жизни, в котором Катя приняла горячее участие. Это история о том, как она собралась выдать меня замуж. Рассказать об этом хочется не из нелепого тщеславия: дескать, были когда-то и мы рысаками, а лишь затем, чтобы показать, что Катерина – отнюдь не законченная эгоистка, которая лишь милостиво принимает чужое участие в своей судьбе, никому ничего доброго при этом не делая. Нет конечно же, не бывает она чужда и искренне добрых порывов.

Впрочем, сама я на эту ее затею смотрела весьма скептически, потому что к тому времени, как говорят мужчины, уже «сделала ходку» в замужество (впрочем, «ходку» эту я сделала самостоятельно, без ее малейшего участия, а потому рассказывать о ней здесь неуместно – пусть уж она останется моей маленькой горькой тайной), но Кате очень хотелось выдать меня замуж снова – оттого, думаю, что ей было немножко совестно передо мной за то, что ее семейная и прочая жизнь, не в пример моей, одаривает ее слишком богатым спектром переживаний… Впрочем, еще прежде этой своей попытки она, как только чуть-чуть «встала на ноги» в торговле, со всей грубоватой решительностью взялась меня обрабатывать:

– Слушай, подруга, а когда тебя замуж отдавать будем?

– Куда отдавать, если женихов нет? – отделывалась я от нее.

– Умничаешь, вот и шарахаются они от тебя! – учила она меня. – Ты не щелкай клювом, а учись дурой прикидываться – дурам все можно: с них спросу нет! Глазки строй, хихикай, если он тупую шутку сморозил, тряпки яркие напяливай – будь как все!

– Да не хочу я быть смешной и нелепой! – сердилась я на нее.

– Ой, как с тобой тяжело! – вздыхала она. – Ты посмотри на меня: у меня массу изъянов найти можно, но если я напялю модную тряпку да влезу вот на такие каблучищи, да намажу морду краской, да уверю себя, что я самая красивая и заводная – мужики дохнуть начинают!.. Ты думаешь, они на красоту или на ум западают? Черта с два! Им покоя не дает, что ты – вот она, почти в руках, а не его! И поощряй так думать, гони волну, води за нос – им нравится, когда их за нос водят! А уж попался на крючок – тащи, не медли!

– Ну, а дальше? Так и притворяться всю жизнь?

– Да, так и притворяться! Да, всю жизнь! А ты как думала?

– Скучно это, Катя. Без любви, без согласия…

– Ах, любви тебе надо? – ядовитейше дразнила она меня. – Да забудь ты про это слово! Ты меня просто смешишь!.. Ответь честно: ты видела когда-нибудь воочию эту любовь? Может, мама твоя или бабушка, или моя мама, или кто-то из наших с тобой подруг имел эту любовь? Все это выдумки писателей, которым я бы руки пообрывала: не морочь людям головы, не пиши, раз не знаешь!.. Все это – фантазии от безделья девиц в дворянских усадьбах, а нам, грешным, некогда фантазиям предаваться – нам о прозе жизни думать надо!..

– А вот представь себе: видела, – возражала я ей. – Тебя видела!

– Брось ты! – устало махала она рукой. – Да, есть вожделение проклятой дырки на теле, есть потребность в человеческом тепле, в участии. В ребенке, наконец; еще в чем-то таком, невысказанном… Но нельзя же, в самом деле, сидеть и ждать – жить надо с тем, что есть, а уж там как получится!

– Не хочу, Катя, «с тем, что есть», – упрямилась я.

– Ну, смотри, Сольвейг ты наша! Так и просидишь.

– Значит, так и просижу. Нам не привыкать…

Под словом «нам» я, видимо, имела в виду мою маленькую семью: маму и бабушку, – которые, сколько помню, всегда были одинокими. Особенно бабушку, которой теперь уж нет на свете. Она так и осталась в моей памяти аккуратной сухонькой старушкой: всегда причесана, всегда на каблучках, всегда в облаке тончайшего запаха духов. По-моему, то были простые двухрублевые советские духи, но она как-то так умела подобрать их и с такой мерой использовать, что после них оставалась некая едва уловимая аура – словно прекрасное воспоминание о чем-то давно минувшем… Ходила она всегда твердой походкой, держалась прямо и была отменно вежлива, заставляя всех, кто рядом, обращать на нее внимание и быть с ней вежливым… Интересно, что и мама моя, как я замечаю, становится все более на нее похожа… Так, может, это и моя судьба тоже? И, может быть, это не так уж и страшно, как кажется Кате?..

* * *

И однажды, после всех этих препирательств звонит она мне и говорит:

– Ну, нашла я тебе жениха!

– А умней ничего не придумала? – осадила я ее. – Ты что, забыла: я уже делала ходку, а делать глупость дважды не намерена! Не гожусь я в жены!

– Да зачем ты крест-то на себе ставишь? – не давая мне передышки, талдычила она. – Нельзя, Тайка, сдаваться – еще пробовать надо!

– Кто он хоть – объясни толком?

– Вот это другой разговор! Коммерсант, серьезный человек!..

Я покатилась со смеху.

– Чего хохочешь? – нервничает она, а мне трудно ей объяснить, отчего я хохочу – ее, причастную когда-то к ее жалкой коммерции, мой ответ может обидеть.

Она не случайно оговорилась: «серьезный человек»… Не знаю, кому как, а мне фигура нынешнего российского коммерсанта кажется ужасно комичной и своей нелепостью вызывает лишь насмешку. Ведь чтобы стать коммерсантом, он, безденежный, бессовестный и беспринципный, непременно где-то что-то украл и кого-то обманул… И если он даже стал несметно богат и непомерно важен теперь, на самом деле в душе своей он по-прежнему жулик и воришка, причем сам это чувствует и таскает в себе тайный комплекс неполноценности. Причем все об этом прекрасно знают и, лебезя или даже пресмыкаясь перед богачом, в глубине души презирают его за то, что его работа – грязная и грубая, и никогда человек с «приличной» профессией в коммерцию не пойдет, а идут лишь самые алчные да отчаянные.

– Катя, – говорю ей, – но это же несерьезно!

– Да погоди, не ершись, строптивица ты этакая! – уже нервничая и зная наизусть мои взгляды, кричит она в трубку. – Ничего он не воровал – он начал с круглого нуля!.. Чем ты рискуешь?..

– Да вроде ничем.

– Так почему не попробовать?..

Этот разговор тянулся еще битый час… Катя брала меня измором – так ей хотелось меня осчастливить. Наслушалась я!.. Но и выяснила хотя бы, что коммерсант этот (буду условно называть его «К.»: «коммерсант») – не какой-то там ворюга или бандит, а вроде бы вполне добротный «мужик» и дела у него идут неплохо; живет с родителями, отгрохал на своем родовом участке в пригороде чуть ли не дворец на месте домишки в три окна и ищет теперь себе в дом жену. Претенденток на эту вакансию среди Катиного окружения хоть отбавляй, и среди них – не кто иной, как Светлана, ее базарная подруга. Но К. всех отверг! Причем самой Кате он будто бы признался, что эти шалавы достали его «до печенок», но что если б сама Катя не была замужем, то ее бы он непременно взял, даже с ребенком: с ней можно «строить жизнь», и что «для продолжения рода» ему нужна серьезная женщина без вредных привычек… Тогда Кат будто бы, заверила его, что есть у нее такая подруга и он горит желанием со мной познакомиться…

– Имей в виду: на воскресенье мы с тобой приглашены к нему в гости, – объявила она мне.

– Так не делается, Катя! – возмутилась я. – Сначала полагается встреча на ничейной территории!..

– Не знаю, у кого как полагается, но он не хочет терять время!.. Не беспокойся – я буду с тобой, а то еще напугаешь своим интеллектом: он мужик простой, без затей!.. В два часа мы с Игорем за тобой приедем!..

Короче, я позволила себя уговорить и сдалась на милость судьбы под Катиным покровительством, но не верила я в эту затею ни на один процент. Однако был искус взглянуть вблизи на «настоящего» коммерсанта.

Пришлось готовиться – делать смотр одежде и обуви… Выбрала самое лучшее из парадно-выгребальных платьев, погладила, зашила расползшийся шовчик; сапоги надраила.

Приезжает покровительница моей судьбы ровно в два – а я уже готова. Игорь остался в машине; Катя, зайдя, критически меня осмотрела и фыркнула:

– Опять у тебя этот серый цвет – я его уже видеть не могу! Я ж тебе говорила: мужик простой, твоих изысков не поймет!

– Но у меня ничего лучше нет, – отвечаю.

Она подумала секунду, встрепенулась и говорит:

– Сколько у тебя денег есть?

Я вытащила все, что было.

– Сейчас поедем в лучший магазин покупать тебе шмотье!..

– Но Катя!..

– Заткнись! У Игоря есть – добавит. Отдавать ничего не надо – это будет наш подарок тебе в такой день! Поехали!..

И мы помчались. Опаздывали; Игорь гнал как сумасшедший, так что Катя, вечно его шпынявшая за медленную езду (Игорь дрожал за свою четырехколесную любимицу), даже придерживала его: «Игореша, не гони – на тот свет успеем!» А когда пошли в магазин, то захватили и его как эксперта.

Я перемеряла там с полдюжины нарядов и остановилась на скромном, травянисто-зеленого цвета, довольно элегантном платьице. Сразу поняла: моё! – уже не хотелось его снимать; спутники со мной согласились: Игорь поднял большой палец и сказал: «Само то»; Катя поморщилась было, но, зайдя сзади, всплеснула руками:

– Тайка, ты в нем – прямо как школьница! Была б я мужиком – никому б не отдала, сама бы с тобой жила!..

Денег осталось еще и на малахитовый кулончик с серебряной цепочкой, который мы тут же взяли – ансамбль получился чудо как хорош, и теперь я ехала на процедуру сватания вполне счастливая и уверенная в себе.

* * *

В пригородном поселке, куда мы приехали, пахло душистым дымом: в садах и огородах жгли ботву и опавшие листья.

«Дворец» с улицы загораживала трехметровая кирпичная стена и черные стальные ворота со вделанной дверью. Рядом с воротами – кнопка звонка. «Странно! Зачем добровольно прятать себя в такое подобие тюрьмы?» – недоумевала я… Недоумение отнюдь не уменьшилось, когда на наш звонок вскоре послышался противный лязг запоров… Наконец, дверь в воротах распахнулась и в проеме появился человек.

Я не без любопытства на него воззрилась – к тому времени постоянная работа со студентами и плачевный опыт замужества уже излечили меня от всякой застенчивости… Перед нами стоял рослый мужчина с грубым лицом и красным оттенком кожи – такой, кажется, называли в старину «апоплексическим», – одетый в темный костюм, в темную же, распахнутую в вороте рубашку и в наброшенный поверх военный бушлат.

Мне понравилось, что он не лез ни со слащавой приветливостью, ни с неумеренным любопытством – лишь сдержанно кивнул мне, не преминув мгновенно окинуть взглядом с головы до пят, и тотчас переключился на всю компанию:

– А я уж думал, не приедете.

– Исключено: обещания свои мы выполняем! – тотчас включилась Катя в роль говорливой свахи. – Говорят, для женщины опоздать – правило хорошего тона, так что простите нас, слабых женщин!

– Так уж и слабых, – усмехнулся мужчина и деловито взялся за ворота. – Машину во двор будете ставить?

– Нет-нет! – запротестовала Катя и обратилась к мужу: – Ты, Игореша, свободен. Понадобишься – позвоню на сотовый.

– С каких это пор мужчина стал мешать? – спросил хозяин.

– У нас – бывает! – многозначительно ответила Катя.

Игорь тотчас уехал, а мы вошли во двор. За спиной опять лязгнул запор, так что меня передернуло – будто за мной тяжко захлопнулась дверь из прошлого в будущее… Я оглянулась: забор – высокий-превысокий; ничегошеньки-то из-за него не видать – только небо.

От ворот мимо голых яблонь и черных грядок вела к «дворцу» дорожка из плиток. Сам «дворец» стоял поодаль; это был необъятно широкий кирпичный особняк в два этажа, похожий, скорее, на общежитие – без единого архитектурного украшения: простой прямоугольник фасада, ряды окон и обычная входная дверь.

– Знаете что? – крепко беря нас с Катей под руки и ведя по дорожке, сказал хозяин. – Пойдемте, я сначала похвастаюсь своей оранжереей!

Обогнули дом. На заднем дворе, кроме кирпичных же гаража и сарая и лохматого пса на цепи, облаявшего на нас, примыкала к дому стеклянная оранжерея метров в десять длины; через стеклянную дверь мы туда вошли.

В оранжерее было зелено, тепло и душно; там росли, помнится, очень высокие, в рост человека, привязанные к вертикальным рейкам помидорные кусты, и на каждом – гроздья зеленых, розовых и ярко-красных плодов. Дальше, за ними, вились по рейкам огуречные кусты, а на них, среди огромных, как лопухи, листьев – длинные зеленые огурцы.

– Рвите, пробуйте! – раскинул руки хозяин. – Всё здесь – идеально чистое! Я сам обожаю сорвать помидорчик прямо с куста и тут же съесть! – он сказал это так страстно, словно делился самой заветной мечтой.

Мы с Катей вежливо сорвали по красному помидору и попробовали: вкусно! Но меня опять не оставляло недоумение: заурядные огурцы и помидоры явно снижали статус оранжереи; у человека хватило фантазии построить ее, а чем заполнить – уже не хватает…

– Скажите, – спросила я у него, – наверное, хлопотно – растить здесь это? Не проще ли – купить, а здесь, к примеру, развести цветы?

– Так и цветы можно купить, – добродушно улыбнулся он.

– А если – такие, которых нигде не купишь?

– Тоже верно! – удивленно согласился хозяин. – Ну вот, когда в доме появится хозяйка, наверное, будут здесь и цветы…

Прямо из оранжереи через дверь в стене мы вошли в дом, а в доме, миновав какой-то закоулок, попали в пустынный светлый зал. Посреди зала стоял большой-пребольшой стол, заставленный блюдами с едой и бутылками, и, как в волшебной сказке – ни души вокруг.

Хозяин первым делом включил стереосистему с ненавязчивой музыкой, затем, ухаживая за нами, усадил нас с Катей за стол, и начали мы втроем долгий неторопливый обед.

Блюда были удивительно вкусны – я бы даже сказала, изысканны (чтоб не терять время, не буду перечислять все, что мы там пробовали). Видно было, что хозяин любит поесть: и сам он ел, и рекомендовал нам непременно попробовать и то, и другое, и третье, не забывая подливать в бокалы винцо и пить вместе с нами, причем пил он аккуратно, в меру, балагуря при этом и продолжая весьма галантно за нами ухаживать… А между балагурством и галантными фразами шел неспешный процесс взаимного вглядывания.

– Интересно: кто всё это готовил? – поинтересовалась я.

– Часть – из ресторана, а часть – матушкино творчество. О, она у меня мастерица! – не без гордости ответил хозяин.

– А, кстати, где она сама? – спросила я.

– Здесь, дома, – ответил он. – Дом такой большой, что всем хватает места, никто никому не мешает: можно неделю прожить и не встретиться друг с другом. У меня – как в космическом корабле для автономного полета: и тренажерный зал, и сауна, и зимний сад; даже бассейн! – не забывал он, не очень, впрочем, назойливо, нахваливать себя и свой дом. – А за этот вот стол можно усадить двадцать человек, и я верю: когда-нибудь это будет…

Ладно, намек понят; поехали дальше…

Я ведь, работая со студентами, понемногу училась искусству вколачивать в их головы информацию и вытягивать из них их собственные убогие познания, а потому раскрутить этого сурового и простого душой мужика мне не составило большой проблемы, так что я, хоть Катя и делала мне какие-то непонятные знаки глазами и обтаптывала под столом мои ноги, всё, в конце концов, у него выпытала. И узнала много интересного.

Узнала, например, что он уже дважды был женат. В первый раз – сразу после армии: «молодой, дурак был», – как прокомментировал он сам; успели они родить дочку, и захотелось его жене «жить как белым людям» в городской квартире с удобствами, а денег на квартиру нет. И тут, как снова он сказал о себе, «жадность фраера сгубила»: подался в Якутию – золото мыть в артели. Зарабатывал, присылал, квартира строилась… А вернулся – жена, оказывается, на его деньги хахаля себе завела; оставил он ей всё: «Живи, тварь, наслаждайся жизнью!» – и поехал куда глаза глядят; Север, Восток, Юг России объехал… Денег полно: частью платил алименты, часть – на всякий случай – отсылал родителям, остальное проживал и пропивал…

– А что вас заставляло так мотаться? – докапывалась я до тайн его иррациональной души, до непонятных мне смутных мотивов его импульсов.

– От тоски, – отвечал он, ничего для меня так и не разъясняя.

– А отчего – тоска?

– А х-ху… черт его знает! Вроде бы, всё есть: друзья, подруги, гитара под рукой, место в общаге, а она – вот здесь! – крепко бил себя К. по груди. – Поживу год-два – и так вдруг всё спротивится: поселок, работа, морды вокруг, снимаюсь и… как цыган: дальше и дальше…

– Может, скрытая любовь к жене мучила? – допытывалась я.

– Не-ет! Дочку жалко, а эту тварь – чего ж ее любить-то?.. Может, тоска по женщине?.. Всё шалавы да лахудры – а вот женщин… И вдруг – Перестройка, свобода! – продолжал он. – Мне просто интересно стало: какая она, эта свобода?.. И тут сверлилка в голове включилась: сколько ж можно болтаться? Займусь-ка я делом! Приезжаю домой, осматриваюсь… Причем я знал: деньги, что я отсылал бате, он не тратил, а складывал на сберкнижку – дом хотел новый построить вместо хибары: мечта у него такая была, чтобы, значит, детям оставить… И деньги эти погорели. Меня тут такое зло взяло: нет, падлы, нас этим не испугаете! – Тут К. так яростно хватил кулаком по столу, что подпрыгнули блюда и попадали бутылки. – И поставил я себе цель, – продолжал он, – заработать миллион. Не деревянных – зеленых!

– А зачем вам миллион? – не без любопытства спросила я. – Что вы с ним делать собрались?

– А ничего; просто себе доказать: что-то и я могу.

– И заработали?

– Пока нет. Но заработаю!.. Вот, значит, и дом построил, и жену новую нашел: специально юную взял, чтоб неиспорченная была.

– И что?

– А то… По-моему, она уже родилась испорченной: спит до обеда, потом красится, наряжается и требует у моих стариков поесть. Потом ложится на диван и до вечера хвалится подругам по телефону, какая у нее сладкая жизнь. Ей кажется, что она, сама по себе – уже награда для мужика с деньгами, чтобы что-то еще делать… И покуривает тайком. И что мне оставалось? Вывел я ее за ворота и сказал: «Иди, и чтобы я тебя больше не видел! Ищи дураков!»… А дочке от первой жены помогаю. Ей уже пятнадцать нынче… Вот такой я, – развел он руками, заканчивая автохарактеристику. – Не идеал и не новичок в жизни.

– Да все мы, наверное, и не идеальны, и в жизни не новички, – с пониманием согласилась я…

Оставался неясным вопрос: на чем же он свой миллион делает? И откровенный его ответ огорчил меня ужасно: оказывается, на водке… Я прикинулась простушкой: «О, это интересно! Пробовать – пробовала такую водку, а как делается – до сих пор не знаю». И он по простоте душевной начал мне подробно описывать, как арендует цех, закупает где-то на Юге спирт цистернами, везет сюда, заказывает стеклопосуду, этикетки, тарные ящики, потом запускает линию, и – поехали… Тут-то я и не выдержала:

– А вам не стыдно за свой товар? – спрашиваю. – Я всегда хотела посмотреть в глаза людям, которые заливают плохой водкой свой народ.

– А какая разница? – заерзал он на стуле, поняв, что промахнулся со своей откровенностью. – Товар как товар. Деньги не пахнут.

– О, нет, пахнут! – возразила я. – И еще как пахнут!

Тут Катя, тоже обманутая моим простодушием, видя, что разговор свернул куда-то не туда, ринулась исправлять положение – заворковала, зачирикала: какой К. прекрасный хозяин, какой роскошный дом – да такому дому не хватает лишь одного: хорошей хозяйки!..

Однако до самого главного разговор в тот день так и не дошел: мешала трещинка в столь разном отношении к товару, на котором зиждился этот дом вместе с роскошным столом, блюдами и винами… Посидели еще, поговорили о пустяках, а когда устали, хозяин повел нас показывать тренажерный зал, сауну, даже обложенный белым мрамором бассейн, даже просторную свою спальню… А потом как-то так получилось, что разговор сам собой иссяк: говорить больше не о чем; пришла пора прощаться…

Катя позвонила Игорю, и Игорь тотчас примчался. К. вышел нас проводить. В воротах он говорил о том, что его дом всегда открыт для нас как для лучших его друзей, что он ждет нас снова, и при этом тепло, выжидательно и осторожно на меня посматривал…

В машине, когда Игорь уже вез нас домой, Катя с нетерпением приступила к моему допросу:

– Ну, как мужик? Скажи: силен, а? Готова замуж? Ведь он меня завтра спросит – откладывать он не любит!.. Но как ты его ловко на место поставила – заробел мужик, а ведь никого не боится! Вот чувствую: ему такая, как ты, нужна! Только я не поняла: ты готова – или еще не дозрела?

– Готова, – неспешно, после некоторого раздумья ответила я. – Но с одним условием: если перестанет заниматься водкой.

Настолько удивленных глаз я на Катином лице еще не видала. И рот ее, открытый от крайнего удивления, долго не мог закрыться.

– Ты хоть думаешь, о чем говоришь? – наконец вернулся к ней дар слова. – Резать курицу, которая несет золотые яйца? Да он никогда на это не пойдет!

– Ну, значит… – развела я руками.

– Тая, ты не торопись, рассуди спокойно: чего ты хочешь? Чтоб водки не было? – продолжала Катя. – Да его конкуренты только обрадуются и тебе золотой памятник за это поставят! У него же все налажено: сырье, сбыт…

– Катя, но я не смогу жить за счет чьих-то слез и чьего-то горя.

– Да при чем здесь слезы? Будто я, ты, он вот, – ткнула Катя пальцем в Игоря, – не пьем этой гадости? И прекрасно обходимся при этом без слез!.. По-моему, ты просто гордячка, злая, жестокая! – вдруг ни с того ни с сего накинулась она на меня, по-моему, не столько из-за меня расстроенная, сколько обиженная за К.: ведь для нее тот помянутый им миллион – идолище проклятое, на которое она молиться готова; да сказалось, поди, и вино, которым успел слегка накачать нас К. в долгом застолье.

– Я – гордячка? Я – злая и жестокая? – в свою очередь, обиделась я на нее. – А я-то всегда считала, что всех люблю, ко многим привязана, и к тебе в том числе, а потом сама страдаю от этого!

– Да уж! Ты всех любишь, чтобы только качать свои права, чтоб пригнуть всех своей моралью!

– Да вы что, девчонки! – вскинулся Игорь, так резко вдруг затормозив, что мы чуть не попадали на пол машины. – Напились там, что ли? Ну-ка перестаньте! Не хватало еще, чтоб вы друг в дружку вцепились!

– А, может, ты и права? – примиренно сказала я Кате. – Может, я просто проверить хочу: поступится он ради меня чем-то важным – или нет? Не хотелось бы быть в его доме просто мебелью.

– А кто тебе мешает проверить: выйди за него – и качай права!

– Не-ет! – убежденно ответила я. – Однажды я уже обожглась. Будем договариваться на берегу…

* * *

После того воскресенья прошел понедельник, потом вторник – Катя помалкивает. Звоню ей сама:

– Ну что, спрашивал про меня К.?

– Спрашивал, – на удивление сдержанно отвечает Катя, и я сразу поняла: и о чем спрашивал, и что ответил. Но спросила на всякий случай:

– Условие передала?

– Передала.

– И что он?

– Ты извини, Тая, – после небольшой паузы ответила она, – но он сказал вот что: «Передай, говорит, своей подруге, что дура она образованная!»

А я рассмеялась – у меня будто тяжесть с души спала; знала ведь, догадывалась, что так и ответит, но побаивалась: вдруг согласится?.. Что мне-то тогда делать? Соглашаться – или задавать новую задачку, посложнее? Потому что, наверное, легче сразу удавиться, чем изо дня в день жить с человеком, настолько, мягко говоря, на тебя не похожим, что это равно самоубийству, только медленному…

– Спасибо, Катенька, за честность, – сказала я ей. – И очень тебя прошу, передай ему мой ответ на это: дура-то, мол, я дура, а вот купить такую дуру ему слабо!..

* * *

На том бы эту историю можно и закончить, если б не коротенькое продолжение. Примерно через полгода – я уж почти и забыла о том воскресном обеде – звонит мне Катя и спрашивает:

– А помнишь коммерсанта, который тебя сватал?

– Мгм, – ответила я после того, как слегка напрягла память.

– Убили. Вчера вечером… Прямо возле дома: только вылез из машины, чтобы открыть ворота, и тут…

– Кто убил?

– Конкуренты – кто же еще?.. Была бы теперь богатой вдовой: наверняка миллион уже сколотил.

– Катя, да на фиг мне этот миллион? На слезах да на крови…

– Ну да, конечно! – не без ядовитой горечи фыркнула она. – У тебя обоняние слишком тонкое – деньги для тебя сильно пахнут! А мы вот, черная кость, к любой вони привыкли…