Текст книги "Славия. Рождение державы"

Глава 7

Древний дворец удачливого, особо приближенного к султану генерала Али Фарида-паши, бывшего французского аристократа, некогда носившего титул и имя графа Флорана де Вильтора, был построен когда-то для высокопоставленного византийского вельможи, но и сегодня выглядел внешне – монументально, а внутренне – довольно роскошно. По прибытии оказалось, что мы с хозяином разминулись буквально на три часа. Он в составе дворцовой свиты убыл на очередную столь любимую повелителем охоту.

Как потом выяснилось, государственными делами султан практически никогда не занимался, перепоручил это нудное дело своим визирям. Правда, необходимые для жизни подданных фирманы (указы) он подписывал исправно, ну а великие визири управляли. То есть страной вертели как хотели.

Кстати, в народе султана так и прозвали – Охотник.

Шевалье Гийома д’Оаро в доме Али Фарида-паши управляющий и прислуга прекрасно знали и приняли как близкого хозяину родственника. Нас двоих разместили в гостевом крыле в отдельных шикарных многокомнатных апартаментах, а наших людей хотели поселить в доме для слуг, но я воспротивился, указав, что Антон и Данко принадлежат к дворянскому сословию. Старый мажордом Анри беспрекословно поверил моему заявлению и разместил их в нашем крыле, выделив каждому отдельную комнату.

Жили мы здесь уже четвертый день. Самое первое, что сделали, так это рано утром сходили на экскурсию к Великому Софийскому собору, оскверненному сейчас надстройками минаретов. Ранее, в той жизни, бывать здесь уже приходилось, чисто из туристического и развлекательного интереса. Но ныне, взвалив на себя определенные обязательства, пришел специально, дабы самому себе дать клятву, что верну кресты на эти купола.

Когда протяжно заорал мулла, призывая правоверных к утреннему намазу, мы развернулись и ушли, отправились на службу в собор Святого Георгия, ставку Вселенского Патриарха.

Проповедь читал батюшка в богатом, шитом золотом облачении, сопровождаемый десятком дьячков и служек. Священник, видно, не простой. После службы мы подошли к нему на благословение и договорились о повторном крещении Антона в православие.

Конечно, его крестным отцом был я, ну а крестной матерью уговорили стать гречанку Ирину, молодую женщину лет двадцати. Она была одета в длинные темные одежды и укутана в черный платок. Но это не скрывало ее вполне хорошенькую фигурку и тонкие черты лица с большими карими глазами и аккуратным, с небольшой горбинкой носиком. Молилась она искренне и долго, после службы еще продолжительное время стояла на коленях у распятия и истово била поклоны. Нашу просьбу Ирина выслушала с некоторым сомнением, но затем махнула рукой и тут же согласилась.

После завершения обряда крещения мы пожертвовали церкви кошель золота. Антон взял свечи и пошел к образам, Данко отправился на исповедь, мы же с Ириной задержались поговорить за жизнь. Как кумовья, ничего скрывать были не вправе, поэтому на тему того, кто мы есть на самом деле, коротко друг друга просветили.

Греческий язык я не знал совершенно, но Ирина прекрасно владела турецким, поэтому проблем с общением у нас не возникло. Оказалось, что она происходила из небедной купеческой семьи, но совсем недавно стала и круглой сиротой, и вдовой, и нищей одновременно. Мама умерла давно, а отец и муж, с которым в счастье прожила три года, погибли в порту на Кипре от рук разбойников. На семейной торговой шхуне домой вернулись лишь дядя и двоюродный брат. А в прошлом году от лихорадки умерла ее годовалая дочь. Вот такова судьбинушка.

Сейчас все хозяйство семьи было распродано родным дядей за какие-то непонятные долги отца, а она вместе с младшим братом Анастасисом стала его иждивенкой.

– Ира, возьми, – вытащил из пояса десять золотых дублонов и вложил ей в руку.

– Что ты! Забери! Я не могу взять! Это очень большие деньги, и я стала крестной матерью не поэтому. – Вообще-то мы разговаривали тихо, но сейчас она почему-то смотрела на меня испуганно, даже голос повысила.

– Ира, для меня лично это не деньги, а тебе они пригодятся. И знай, теперь у тебя появились новые члены семьи – кум и крестный сын. Похоже, ты женщина хорошая, так что если что-то не ладится, бросай все, забирай братика и поехали с нами. Поверь, мы тебя не обидим.

– Ну нет, как же можно все бросить? Мы здесь родились, и вообще…

– Вот-вот, если вообще, то ты подумай. Видишь, какие у нас парни симпатичные? Влюбишь кого-нибудь в себя, еще раз замуж выйдешь, детей нарожаешь.

– Скажешь такое, – смутилась она. – Я уже старая.

– Да какая же ты старая?! Да по тебе даже не видно, что ты рожала! Короче! Мы в Константинополе будем еще дней шесть-семь, поэтому, если надумаешь, подходи к дворцу Али Фарида-паши, вызовешь меня через привратника. Знаешь, где это?

– Конечно, знаю.

– Вот и отлично. А денежку не держи в руке, спрячь куда-нибудь.

– Ага. – Она отвернулась и задвинула монеты куда-то в складки одежды, затем повернулась ко мне лицом, перекрестилась и поклонилась. – Дай Боже тебе, благородный Михаил, крепкого здоровья и долгих лет жизни.

– И тебе, дорогая Ирина, желаю счастливой судьбы, – также перекрестился и склонил голову в ответ.

В это время подошел взволнованный Данко и стал переминаться с ноги на ногу. Видно, что-то хотел сказать.

– Ну говори.

Он склонился ко мне и на ухо прошептал:

– В общем, сир[15]15
  Во всех странах Европы так обращаются к высшей коронованной особе. Но главный герой в данном случае не понтуется. Именно в Испании это обычное обращение всех вассалов к своим сюзеренам, особенно в походе.


[Закрыть], я это…

– Да не мямли, говори.

– Хочу признаться, на исповеди сказал, что поклялся служить князю, который поставил целью своей жизни вернуть Софийский Собор в лоно материнской православной церкви.

– Еще что говорил?

– Ваше имя назвал, сир. Затем все о своей жизни рассказал.

– А грехи батюшка отпустил?

– Да…

– Вот и отлично, ты сделал все как надо.

В это время подошел Антон.

– Слушай, – сказал ему и кивнул на Ирину, – а проводи-ка крестную домой. И еще, я ей предложил отправиться вместе с нами, у нее в жизни возникли некие проблемы. Короче, как крестная крестному, она тебе сама должна рассказать, но ни славянских наречий, ни испанского языка она не знает, так что позже поведаю. Ничего, Ира, – повернулся к ней и сказал по-турецки, – если отправишься с нами, всему научим. Это предложение от чистого сердца, так что не прощаюсь, а говорю до свидания.

– До свидания, благородный Михаил, мы с братиком подумаем. – Она еще раз поклонилась и вместе с Антоном заспешила к выходу.

Мы с Данко пошли следом, но по пути внезапно встретились с тем самым степенным батюшкой, который правил службу и проводил обряд.

– Уже уходите, дети мои? – спросил он, но посмотрел именно на меня, его глубокие, темные глаза были внимательны и настороженны, словно он говорил с человеком, от которого можно было ожидать незнамо чего. – А не хочешь ли и ты исповедью облегчить свою душу?

– Не готов я, отче. Сейчас вы воспримете мои слова как исповедь тронутого умом недоросля. А вот осенью у вас появятся основания мне верить, тогда-то и исповедуюсь. Мало того, буду просить аудиенции у Вселенского Патриарха. А так, да, грешен я, отче, очень.

– Что ж, склони голову. – Я немедленно склонился, а он укрыл меня епитрахилью[16]16
  Епитрахиль – элемент облачения православного священника – длинная лента, огибающая шею.


[Закрыть] и прочитал молитву, затем отпустил грехи и перекрестил. – Иди с Богом. Не греши, и пусть поступки твои будут богоугодны.

В прошлой жизни, честно говоря, особо набожным человеком не был, к тайне исповеди относился несколько настороженно, да и во многих священнослужителях видел не слуг Господа, а бизнесменов. Но сейчас-то точно знал, что среди православных служителей еще не успели родиться уроды (в прямом и переносном смысле этого слова), которые торговали бы интересами собственной церкви. Тем более церкви-мученицы, находящейся во враждебном религиозно-политическом окружении и потерявшей свои важнейшие святыни. И не мучила меня никакая шпиономания в стенах этого храма, и не боялся, что буду продан недругу.

Сейчас идеологий типа марксизма, ленинизма, сталинизма, фашизма, шовинизма еще нет. И надеюсь, что уже никогда они не появятся. Сегодня единственно действенная идеология – это религия, и без поддержки того или иного течения, а главное, людей, его исповедующих, любое начинание, особенно развитие государственности, можно хоронить сразу. Ибо за веру на костер готов взойти даже крестьянин, а слово, сказанное пред ликом Господа, значит больше и будет исполняться крепче, чем самый важный международный договор, подписанный монархами разных стран.

Хозяин дворца объявился только в четверг вечером. И то, если бы не обязательный намаз по случаю затмения луны, то кто знает, когда бы султан изволил прекратить свое веселье в перерывах между погонями за очередным стадом джейранов.

Все это время мы просто бездельничали и отдыхали в праздности и роскоши, ежедневно посещали бани и бессовестно пользовались услугами нежных мавританок, приставленных к каждому из нас для услады мажордомом Анри. Правда, часа по три проводили в фехтовальном зале.

Али Фарид-паша был мужчиной лет пятидесяти, немного грузноват, но выглядел крепким и бывалым воином. Когда слуга завел меня в кабинет, шевалье д’Оаро уже был здесь и о чем-то увлеченно рассказывал, а когда увидел меня, резко прервался и представил:

– Идальго Жан де Картенара.

– Ас-саляму алейкум, бейлер-бей, – поклонился ему.

– Ва-алейкум ас-салям. Ты знаешь арабский язык?

– Нет, только тюрк-дили[17]17
  Турецкий язык.


[Закрыть].

– Наливай себе вино и присаживайся. – Хозяин кабинета кивнул на столик с графином и бокалами и, дождавшись, пока я уселся на невысокий пуфик, вопросительно посмотрел. – Итак, идальго, твоя просьба мне понятна, Гийом все рассказал. Однако ты должен знать, что с испанским королем мы никаких дел не имеем, он наш враг.

– Ваше сиятельство…

– Называй меня бейлер-бей, – сказал он, попивая вино мелкими глотками. В этот момент он был похож на правоверного мусульманина точно так же, как я на балерину.

– Да, бейлер-бей. Но я здесь нахожусь как частное лицо, и мне кажется, с подданным французского короля у меня тоже имеется некоторое сходство. Кроме того, свою просьбу готов подкрепить солидным вложением. Скажем, фунтом золота.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся он. – Да ты не испанец, ты натуральный еврей! Впрочем, на француза ты тоже похож. Теперь поведай мне все с самого начала.

Он долил себе в бокал вина и стал внимательно слушать, периодически задавая интересующие вопросы. Рассказывая свою историю, пытался освещать ее осторожно, в том же ключе, что и шевалье Гийому. Естественно, подоплеку и основные факты этого дела оставил за кадром, иначе вместо вожделенной помощи получил бы бритвой по горлу.

– Что ж, сходить в военный поход на запорожских казаков – это дело, угодное Аллаху.

– Простите, бейлер-бей, но воевать со всеми запорожскими казаками не намерен, они мне ничего плохого не сделали. А вот одного из них, а также некоторых его друзей хочу серьезно наказать.

– Но это будут запорожские казаки?

– Да.

– И ты уверен в удачном исходе предприятия?

– Абсолютно уверен, поход готовился тщательно. У меня там будут поддержка и сопровождение из местных.

– Сколько людей будет в отряде?

– Семьдесят пять человек.

– Ясырь[18]18
  Пленные, рабы.


[Закрыть] брать будешь?

– Да, человек двести – триста, а то и больше. А еще скот и лошадей.

– Это хорошо. Что ж, сейчас наша великая империя находится в состоянии войны с Московским царством, поэтому вопрос твой решим. Сроки… от двух до десяти дней.

– Да пребудет с вами милость Аллаха, бейлер-бей, – встал и поклонился.

– Иди, отдыхай и наслаждайся моим гостеприимством, я распорядился, чтобы вам отправили новых одалисок. – Он улыбнулся и позвонил в колокольчик, дверь открылась, вошел старый мажордом. – Анри, проводи эфенди в его апартаменты. Он передаст деньги, занеси их сюда. И пусть молодые господа ни в чем не знают недостатка.

Мы и не знали. Последнюю пару дней вообще обленились до упора и спали часов до девяти утра. Впрочем, нельзя сказать, что все это время нами было потеряно в праздности. Мне удалось познакомиться с лекарем Алом ибн Хараби, одним из придворных врачевателей. Его пригласили для лечения одной из заболевших жен паши.

Узнав, что такой появился в доме, решил с ним обязательно встретиться. Доктор оказался стареньким дедушкой, который поначалу разговаривал со мной снисходительно, но потом застрял в моих апартаментах до позднего вечера. Ни о чем особом я не распространялся, сказал, что почерпнул некоторые знания от собственного лекаря, но все равно наше общение получилось весьма занимательным. На следующий день мы опять встретились, и он мне вручил (совершенно бесплатно) залитую сургучом глиняную баночку с гноем коровьей оспы. Он очень обрадовался, узнав, что осенью опять буду в Константинополе вместе с моим домашним доктором, истребовал обещание посетить его дом.

Арабы вообще великолепные врачеватели, поэтому знакомство с ним нашего Ильяна Янкова может принести немало пользы.

Наконец на четвертый день слуга провел меня в тот же кабинет, где мы встретились в прежнем составе. Гийом сидел на том же месте, а паша, одетый в генеральский мундир, с довольным выражением лица прохаживался по мягкому ковру.

– Итак, эфенди Жан Картенар! – тожественно произнес паша.

– Идальго Жан де… – хотел поправить его.

– Эфенди! – твердо сказал он и перешел с французского на турецкий: – Султан и владыка Блистательной Порты, сын Мухаммеда, брат Солнца и Луны, внук и наместник Бога на земле, властелин царств Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властитель над властелинами, несравненный рыцарь, никем не победимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан Мехмед Четвертый безграничной милостью своей дал позволение даровать тебе сию привилегию бессрочно.

Паша взял из столика маленький деревянный тубус, раскрыл и подал мне скрутку из плотной гладкой бумаги, обвязанную шелковым шнуром с висящей свинцовой печатью великого визиря. Развернув ее, внизу сразу увидел огромную подпись: Кара Мустафа – паша Мерсифонлу. А сверху было написано следующее.

«Предъявителю сего, подданному французской короны эфенди Жану Картенару высочайшим повелением дарована привилегия участия в войне против всех врагов Высочайшего Османского государства вместе с отрядом в сотню воинов. Этот отряд имеет право беспрепятственно перемещаться по империи в зону боевых действий, выплатив соответствующие таможенные пошлины и налоги. Стоимость четвертины всех трофеев в обмен на расписку с подписью и печатью подлежит сдаче в казну государства путем передачи облагаемых средств в руки старшего командира воинского подразделения или коменданта ближайшего города. Дополнительной оплате подлежит ясырь – один талер за голову, лошадь – один талер за голову, четыре коровы – один талер, десять баранов или коз – один талер. На чинимые военной администрацией незаконные препятствия эфенди Жан Картенар вправе жаловаться лично мне».

Да уж, получил не разрешение на проезд, а целую военную лицензию с инструкцией налогообложения. Впрочем, меня эта бумаженция вполне устраивала, поэтому, прижав руки к груди, учтиво поклонился:

– Велика ваша милость бейлер-бей. Искренне благодарю.

– Сейчас у нас с Московским царством состояние войны, так что никаких проблем нет. – Он заложил руки за спину и прошелся по кабинету. – Высадишься в районе Хаджибея[19]19
  Хаджибей – ныне город Одесса.


[Закрыть], комендант будет в курсе. И имей в виду, коровы и бараны меня не интересуют, но за голову раба и лошади будешь выплачивать по два талера. При этом я разрешу тебе пастись там в любое время, даже если мы с московитами замиримся. Ясно?

– Да, бейлер-бей, благодарю вас, буду делать так, как вы сказали.

– Господин! – услышал стук, открыл глаза и взглянул на дверь. Она приоткрылась, и в щель пролезла рожа слуги. – К вам кто-то пришел и ждет у ворот, а сакабаши[20]20
  Младший офицер (дословно – старший водонос).


[Закрыть] янычара прислал, тот просит спуститься вниз.

Структура подразделений и система воинских званий в подразделениях янычар была непохожа ни на чью другую. Знаменем полка считался бронзовый котел для приготовления пищи, который таскал на себе байрактар (знаменосец). Его потеря влекла за собой величайший позор и расформирование подразделения. Полком командовал чорбаджи (дословно – суповар), а звание старшего офицера-сотника, например, было ашчи-уста (дословно – повар).

– Иду, – буркнул и стал выбираться из постели. Лафа закончилась, с шевалье Гийомом договорились, что сегодня здесь обитаем последний день, на ночь должны были уйти на корабль и с отливом выйти в море.

Вчера по случаю величайшей милости, полученной от Звезднорожденного, Сиятельного и еще черт знает какого Великого Охотника и Царя Царей, засиделись допоздна и выпили лишку. Вроде бы и немного, гораздо меньше, чем хозяин с французом, но все равно, никогда ранее столько не пил. В прошлой жизни подобная наука была, потому-то никогда и не злоупотреблял, теперь получил и в этой. Все! Такие ощущения мне больше не нужны!

Интересно, кто это к нам так рано пришел? Сейчас мой хронометр показывал только восемь, в общем-то для нормальных людей уже день, хоть на улице было пасмурно, вторые сутки шел дождь.

Рядом, лежа поперек кровати, раскидав в стороны руки и ноги, выставив на всеобщее обозрение разные интересные места, спала кудрявая черномазенькая девчонка. Это у нашего гостеприимного хозяина бзик такой, в гареме полсотни женщин, из них бледнолицых только четыре – официальные жены, остальные – от кофе с молоком до кофе черного.

В той жизни по вопросам бизнеса мне часто приходилось бывать в разных странах Африки, но негритянок не любил. Помню, соберется у ворот базы до трех десятков девок из рядом обитающего племени в возрасте от четырнадцати до двадцати лет, начинают прохаживаться туда-сюда и, невзначай демонстрируя свои прелести, наперебой предлагают свое тело. Большинство приходили конкретно на заработки, их отправляли родители или мужья. Но, так как напрягаться физически или делать что-либо по уму они не любят, то их главная задача – соблазнить на полный комплекс за десять баксов сексуально голодного мужчину. А некоторые даже денег не просили, они жаждали самого процесса, часто и много. За шоколадку и маленькую кока-колу – полный комплекс плюс.

Нет, не хочу сказать, что мне секс с ними не нравился, совсем наоборот, ничем не хуже, чем с той же вьетнамкой или шведкой. Просто каждый случай имеет собственный букет физических и физиологических ощущений. Да и приходили негритяночки отлично вымытыми и чистенькими, но все равно, когда в процессе этого дела начинали потеть… У меня всегда было очень чуткое обоняние.

Впрочем, Ия (так звали девчонку, которая в услужении у меня находилась уже четвертый день) оказалась очень даже ничего. Или мне, как Михайле, захотелось распробовать новый, никогда ранее не виданный экзотический фрукт? Или нюх потерял?

Обычно одалиски меня мыли и вечером, и утром, но сейчас Ия так сладко спала, что решил не будить и приводить себя в порядок самостоятельно. Залез в бадью, быстро вымылся, затем оделся, собрался и отправился вниз. В холле меня действительно поджидал закутанный в мокрый плащ янычар.

– Эфенди, – поклонился он, – у ворот вас спрашивает какой-то мальчишка. Говорит, что он и его сестра являются какими-то вашими родственниками.

– Да? Приведи сюда.

Парень вскоре появился. Был он хорошо сложен, с чисто греческим профилем, и не совсем мальчишка, по крайней мере лет пятнадцати, а значит, имел право жениться, поэтому для этих времен вполне взрослый. Одет был в зеленые шаровары, короткие сапоги и длинную шерстяную рубаху. Ни курточки, ни плаща на нем не было, в одной руке он держал какую-то мокрую холстину, а в другой – круглую войлочную шапочку. А еще имел большой фингал под глазом.

– Тебя как зовут?

– Анастасис, господин. Я брат Ирины.

– У нее неприятности?

– Да, господин.

– Пойдем наверх, там поговорим, – подтолкнул его в спину и повел в свои апартаменты. – Ты кофе пьешь?

– Да, если на то будет ваша милость.

Зайдя в прихожую, показал ему вход в кабинет, а сам открыл дверь в спальню:

– Ия! Вставай! Закажи большую джезву кофе.

Ленивая бездельница распахнула глаза, потянулась, как кошка, но, встретившись со мной взглядом, быстро вскочила и побежала мыться и собираться. Я же отправился в кабинет и уселся напротив парня.

– Рассказывай, что с ней.

– Дядька выдал ее замуж, господин.

– Так это ведь хорошо? – посмотрел на его растерянное лицо и вдруг понял, что это совсем нехорошо. – И не называй меня господином. Ты брат моей кумы, поэтому обращайся по имени – Михайло. Ясно?

– Ясно. – Его взгляд стал несколько удивленным, но затем глаза опять сверкнули и прищурились. – Он насильно ее турку отдал. Этот старый козел ее продал, как рабыню.

– Подожди, этого не может быть, это беспредел. Ведь Ирина свободна, тем более вдова, да и срок траура еще не кончился. В данном случае никакое замужество без ее согласия невозможно!

– Для моего дядька Сотириса, настоящей твари, все возможно. Он меня в Херсонес отправлял с товаром, а когда я вчера вернулся, то обо всем и узнал. К нему пришел турецкий купец Абу Касим, принес подарки и предложил деньги, которые дядька у него когда-то одолжил, считать калымом за невесту. И этот подлец с радостью согласился.

– Какая это была сумма, ты не знаешь?

– Знаю, сто десять золотых цехинов. Ирина его на коленях просила не продавать ее, отдала даже подаренные тобой десять монет для покрытия долга, и эта тварь их присвоила. Она ему говорила, что стала крестной матерью, и на ее замужество должен дать согласие брат, и кум имеет право об этом знать, но тот ничего даже слушать не захотел. В общем, дядька как попечитель сказал свои слова, Абу Касим тоже выполнил все необходимые церемонии, объявил ее женой, напялил паранджу и вместе со своими охранниками уволок домой. Но она ему своего слова не говорила! И не соглашалась! Как только я вернулся и обо всем узнал, заехал дядьке в зубы, но тут прибежали двое его сыновей и отмолотили меня, как сноп с зерном.

– Его сыновья, это твои двоюродные братья?

– Да. То есть нет. У меня больше нет ни дядька, ни братьев. Они меня связали и кинули в сарай, а этот старый козел сказал, чтобы я забыл о шапке[21]21
  Головной убор (шапка, шляпа, платок) – атрибут свободного человека. Неправомерное порабощение такого человека считалось для представителя любого сословия преступлением и большим грехом, наказывалось жестоко.


[Закрыть] на голове, мол, теперь наденут на голову мешок и продадут на рудники Алжира. И что они уже сказали соседям, будто Ирина сама с Абу Касимом согрешила и теперь ее замужество закономерно. Ночью я развязался и сбежал, а только что пытался встретиться с сестрой, но меня не пустили. Все же поговорить через забор удалось. Это она о тебе рассказала и велела прийти сюда.

– Ей там плохо?

– Очень. Этот муж с ней обращается, как с вещью. У него две жены за пять лет умерло. Михайло! Ты живешь в доме великого паши! И ты кум моей сестры! Сделай что-нибудь, а?

А ведь парень точно не мальчишка, а настоящий боец. Да, сложную задачку мне загадал. Например, против турецкого купца какие-либо официальные действия предпринимать невозможно, его оправдает любой суд. Тем более христианину судиться с правоверным, если это не вопрос порабощения, вообще без вариантов. И Ирина сейчас считается его настоящей женой, и никак иначе. Да и в отношении их дядьки тоже официально все претензии недоказуемы. Вообще-то за подобные дела дядьку должны казнить, но слово парня против слова всей банды… Здесь точно обвинят в поклепе, засунут в каталажку да и отправят по этапу на те же рудники. Чем-то мне эта ситуация была знакома.

Ужасно не хотелось турка мочить. И не только потому, что в создавшейся ситуации это могло быть чревато, но и потому, что по большому счету к нему претензий не имелось. Он был в своем праве и действовал в строгом соответствии с существующими нормами и правилами. Нужно будет попытаться с ним договориться. Правда, денег осталось маловато, всего около ста двадцати дублонов с мелочью, но ничего, на решение вопроса должно хватить.

А вот родственничкам издевательств над моей кумой не прощу!

– Значит, так, Стас… буду называть тебя таким именем, мне оно более привычно. Не возражаешь?

– Нет.

– Расскажи-ка мне все, что ты знаешь про этого турка.

– Ну это вообще-то заслуженый янычар-отурака[22]22
  Заслуженный отставник, которого освободили от участия в боевых действиях и разрешили заниматься торговлей.


[Закрыть], которому было даровано право заниматься торговлей. Он торгует военными трофеями и оружием. Мы с отцом бывали у него дома. Три раза. И дом большой, и двор просторный. Трое наемных охранников, трое слуг-евнухов, три рабыни и две жены. – Немного помолчал, вздохнул и угрюмо закончил: – Сейчас три.

– Ясно.

В это время вошла Ия и внесла на подносе большую джезву ароматного кофе. Стройная, как кипарис, она была одета в полупрозрачную розовую блузку и такие же шаровары. Стас даже рот открыл, на минутку забыв о постигшем его горе.

– Ия, прикажи слуге, пусть пригласит сюда моих людей.

Антон и Данко появились минут через семь. Ввел их в курс дела, и мы определились, что к турку надо идти днем, либо до, либо сразу после полудня, и попытаться договориться. Но все вопросы необходимо решить обязательно до захода солнца, так как после закрытия ворот на корабль не попадем.

– Не переживай, Стас, уйдем все вместе. Мы Ирину в любом случае вытащим, даже если не получится мирно.

– Сир, – спросил Антон, – а мы разве простим этим змеям подколодным, которые крестную обидели?

– Антон, мы говорим по-турецки, Данко понимает, а ты нет. Так вот, Ирина – член нашей семьи, а мы своих в обиду никогда не даем, но коль так произошло, то обратку вернем по полной программе.

– Михайло! – Стас удивленно на меня посмотрел. – Да я понимаю, о чем вы говорите, только некоторые слова незнакомы. А еще арабский язык знаю и французский. Я же был наследником у отца, он меня хорошо учил.

– Вот и прекрасно. Так что ты скажешь о своем дядьке?

– Нет у меня дядьки. А теперь я еще больше уверился, что отец мой и шурин не просто так погибли. И долгов у нас никогда никаких не было, я бы знал. Это дядька сам всегда у всех одалживал, а теперь сговорился с некоторыми купцами и дурит нас. А Ирина, глупая, верит. Нет у меня дядьки. После того, как он меня – свободного человека! – связал и хотел продать в рабство! Сам убью!

– А кто еще проживает в этом доме?

– Ну кроме этого гада и двух его сыновей, еще два раба и рабыня, такие же сволочные, как и их хозяева. Насмехались надо мной, когда меня связали.

– Антон, ты провожал Ирину, вспомни, как там с подходами?

– Улица широкая, все на виду. Если работать днем, то засветимся на раз.

– Не сильно мы засветимся, – не согласился Данко, – на дворе второй день затяжной дождь идет. Народ сидит по домам и не бегает.

– Стас, – обратился я к парню, – а войти во двор незаметно, не через ворота, а где-то еще, можно?

– Почему же нельзя? Со стороны старого кладбища можно перелезть через забор! Там стоит наш бывший дом, его только что продали, а покупатель еще не заселился. А на углу длинный склад и забор. Там дыра есть. И если мне надо было незаметно сбежать, то я всегда лазил через нее.

– А рынки в дождь работают или нет?

– Те, которые под навесами, всегда работают.

– Тогда – внимание! Наши действия таковы. Сейчас завтракаем, не спеша собираемся, прощаемся с хозяином и уходим делать дело. Шевалье Гийому скажем, что перед тем, как идти на корабль, прогуляемся по рынкам. Ясно?

– Да! – Ребята ответили одновременно.

– Впрочем, на рынок все равно нужно будет зайти. Стасу плащ купить. Парень, ты, кстати, как к крови относишься?

– Не переживай, я же сын купца, в бою уже участвовал. С грабителями. Один раз. Не подведу.

На прием к паше проситься не довелось, мы с ним столкнулись в холле, когда он собрался отправиться во дворец султана. Уважительно ему поклонился, но он чисто по-европейски хлопнул меня по плечу и предложил заезжать в гости. Если у меня будет еще какое-либо дело на очередной, скажем, фунт золота.

Дождь на улице моросил затяжной, с порывистым ветром, поэтому мерзопакостный. Водяная пыль проникала даже под низко опущенные капюшоны. К воротам турецкого купца мы подошли вдвоем с Антоном. Данко с парнем оставили за углом, навесили на их плечи и наши сумки. К сожалению, под дождем посторонние люди ходили. Изредка, но ходили.

– Кто такие? – раздался хриплый голос. На наш стук открылось окошко в калитке и выглянул бородатый турок.

– По заданию своего отца, сын негоцианта торгового дома из Леона Жан Картенар, – специально представился расплывчато. – По очень важному и выгодному делу хочу встретиться с достопочтенным торговцем Абу Касимом.

– Сколько вас? – Он стал осматривать улицу.

– Двое, это мой помощник.

– Не знаю, примет ли вас мой господин.

– У меня очень денежное дело.

– Ждите. – Окошко закрылось, и шаги от ворот стали удаляться. Минут через пять турок-привратник вернулся, опять открыл окошко, выглянул на улицу, затем распахнул калитку, и мы вошли внутрь вымощенного камнем двора.

Осмотрелись. Перед парадным входом под навесом стоял еще один охранник. Этот оказался без плаща, поэтому его вооружение было на виду: за поясом торчал пистоль, а кривой ятаган висел у правого бедра. Видно, что этот боец был левша.

Ступив во двор и оценив обстановку, выбросил из головы все недавние переживания о том, что будет и как будет, собрал волю в кулак и пошел к дому. Перед операцией мы заставили Стаса вспоминать все моменты посещения этого дома. Получалось, что все три раза встречали его с отцом одинаково. Дай-то бог, может быть, никого и убивать не придется. Однако на всякий случай отработали и десяток других вариантов возможных действий.

В данном случае нам повезло, подобная расстановка сил совпадала с воспоминаниями Стаса, и мы ее просчитывали.

Перед входной дверью, за два шага до охранника, подгадав шаг на левую опорную стопу, оглянулся на Антона. Тот как бы подвернул ногу, резко остановился и тихо ойкнул, тем самым отвлек все внимание на себя, дав мне возможность начать действовать на секунду раньше. Шедший сзади охранник чуть ли не налетел на него и в последний момент отступил влево, находясь в неустойчивой позиции.

Моя правая нога с разворота влетела в голень находящегося слева у двери противника. Когда бьют по кости или по гениталиям, человек первые секунды кричать не может, только мычит. Как только он присел от болевого шока, потянул его голову на себя, сдернул чалму и сверху зарядил кулаком в затылок.

Антон не заморачивался. Любитель различного метательного оружия, он своего охранника просто приложил в лоб шариком кистеня. Потом подхватил на руки и затащил под навес.

Вязать руки-ноги мы постоянно тренировались на скорость, поэтому, пока я открывал калитку, звал и запускал ребят, Антон успел управиться с обоими охранниками. Могу точно сказать, что с самого начала прошло не больше пятидесяти секунд. А сейчас он распустил чалму и сооружал кляпы. Данко тоже помогал, ошмонал поверженных бойцов, повытаскивал пистоли и снял оружейные пояса.