Текст книги "Волчица в засаде"

Мы прошли в зал и сели в кресла рядышком. Рябинина – девушка гордая, независимая, но сейчас в ее облике не было и тени высокомерия. Эдакая тихая скромница, всегда бы такой оставалась.

– Вы меня извините, Игорь Степанович, – избегая моего взгляда, начала Катя, – за то, что я вчера так с вами обошлась.

– Совесть замучила? Это хорошо!

Красавица поколебалась, потом решительно подняла на меня глаза.

– Я нехорошо поступила, – выдавила она. – Элла у меня парня отбила, я на нее обиделась, а потому не захотела вам помочь.

Я похлопал девушку по лежащей на подлокотнике кресла руке.

– Ты должна быть благодарна Ягодкиной за то, что она у тебя Чака увела. Возможно, из-за него у тебя были бы сейчас большие проблемы.

Рябинина никак не ожидала услышать из моих уст знакомую кличку и выглядела озадаченной.

– Как, вы уже знаете о Юре? – негромко воскликнула она. – А я хотела посоветовать вам поискать Элку у него. Вы знаете, где живет Чак?

– Знаю, – сказал я неспешно. – Элки у него нет.

Катя была готова из кожи вон вылезти, лишь бы реабилитировать себя за свой некрасивый вчерашний поступок.

– Тогда, может быть, у Юли или Наташи, – сказала она тоном услужливого человека. – Хотите, покажу, где они живут?

Я посмотрел на девушку с сожалением – опоздала.

– Я знаю, где живут и Шувалова, и Артамонова, – вынужден был признаться я. – Элку я отыскал у художницы, однако она снова от меня ускользнула.

– Как это – ускользнула?

Я тут же пожалел о том, что сболтнул лишнее.

– Ускользнула, и все, – отрубил я, – и больше не спрашивай. Все равно ничего не скажу, да и не сумею, все так запуталось.

– Жаль. Я могу чем-нибудь помочь?

Я покачал головой.

– Нет, но если ты мне понадобишься, я обязательно с тобой свяжусь.

Неожиданно Рябинина сжала ладони в кулаки и несильно ударила ими по подлокотнику кресла.

– Это я во всем виновата! – воскликнула она с горечью. – Я ведь знала, что Чак затевает что-то с друзьями, но не предупредила Элку. Нехороший Чак человек, темный. Я давно хотела с ним порвать, да все случай не представлялся. А тут Элка подвернулась, он к ней и прилип, – заговорила Рябинина торопливо и горячо, будто каялась мне.

– Ну-ка, ну-ка, что там Чак с друзьями затевал? – спросил я с интересом. – Расскажи-ка подробней!

Девушка сделала паузу, а когда заговорила вновь, тон у нее был, как у провинившейся школьницы.

– К сожалению, не могу ничего рассказать толком. При мне Чак с приятелями о делах не говорили, но как-то он обмолвился, что собирается провернуть одно дело. Думаю, криминального характера.

И тут меня осенило. Я внимательно посмотрел на Катю.

– Постой-постой, ты же знакома с приятелями Юры?

– Кое-кого знаю, – неуверенно призналась Рябинина. – Кто вас интересует?

– Трое. Один – длинный блондин с утиным носом и лягушачьим ртом, другой… – я растопырил пальцы с двух сторон от лица, будто увеличивал его размеры. – Вот с такой шайбой. А третий – здоровый такой парень с массивной челюстью и голубыми глазами.

– А-а! – оживилась Катя и обернулась ко мне вполоборота, чтобы лучше видеть. – Так они же и есть компания Чака.

Я быстро спросил:

– Как их зовут?

– Первого Володя, второго Коля, третьего Женя.

– Ты не знаешь, где они живут или работают?

Катя махнула рукой.

– Да нигде они не работают, Игорь Степанович. А живут… – она закинула ногу на ногу и, поигрывая носком туфельки, задумалась. – Нет, не знаю, – наконец сказала она после паузы, во время которой я заглядывал собеседнице чуть ли не в рот. – Впрочем, кажется, один из них живет на Первомайской, но кто именно – не помню.

Но я был рад и этим сведениям.

– Считай, ты мне здорово помогла! – сказал я и резко встал с кресла. – Будь дома, возможно, сегодня ты мне еще пригодишься. А сейчас, извини, у меня появились дела. Пойдем, я тебя до остановки провожу.

Первомайская

Я опоздал, а потому решил нанять такси. Андрюха Соловьев – мой давний знакомый, подрабатывающий в свободное время частным извозом, – оказался в этот момент на пятачке, где обычно кучковались таксисты, и вызвался подбросить меня до метро, а по дороге завезти домой Катю.

Нынче времена другие – не советские, когда на сельхозработах местные жители зазывали тебя в гости и ставили бутылку на стол в благодарность за помощь колхозу. Сейчас аборигены норовят бутылку эту тебе продать, да еще с тобой же ее и распить. И услугу нынче тебе просто так никто не окажет – денег потребуют, даже приятели, но не все, конечно. Что поделаешь – рыночная экономика. Товарно-денежные отношения, и к ним нужно привыкать. Я уже привык, а потому, когда Андрюха заломил непомерно высокую плату за десять километров пути, поторговался с ним и скинул цену на четверть. Оба остались довольны. Минуту спустя мы уже мчались по темному от нависших туч городу. Катя выскочила из машины перед перекрестком и побежала через дорогу к дому, а мы свернули налево и, протарахтев по трамвайным путям, выехали на проспект. Дорогой поделились новостями, поговорили об общих знакомых, которых у нас было множество, посетовали на холодную погоду. Ехал Соловьев быстро, и уже через несколько минут мы были у метро.

Однако, как Андрей ни торопился, я опоздал. Наташа была уже на месте. Она стояла неподалеку от входа в метро у фотосалона, прислонившись плечом к опоре навеса, и читала журнал. Одета она была неброско – в скромную коричневую с полосками юбку до колен, такого же цвета кожаную куртку и шапочку. Мы, мужчины, на таких особ, как Наташа, – в отличие от девиц с броской внешностью – обычно внимания не обращаем… поначалу, но уж если познакомимся да узнаем поближе – все, пиши пропало.

Подойдя к Наташе, я приложил к груди руки и склонил голову.

– В свое оправдание могу сказать: у меня были веские причины задержаться.

Наташа опустила руку с журналом и невозмутимо спросила:

– Какие, если не секрет?

Спокойствия художнице не занимать. Приди я к вечеру, она наверняка задала бы мне тот же самый вопрос, таким же самым тоном.

– Беседовал сейчас с одной нашей общей знакомой, – признался я. – Катей Рябининой. Есть новости. Я думаю, Элла говорила тебе о том, что отбила Чака у подруги? – Наташа кивнула, и я продолжил: – Писаная красавица мне призналась, что знала друзей Юрчика и назвала их имена. Также она вспомнила, что один из них живет на Первомайской. Так что поиски похитителей сужаются до одной улицы. Уже проще. Сейчас поеду на Первомайскую. Покажи-ка портреты, – я протянул руку и пошевелил пальцами.

Наташа достала из-под мышки большую картонную папку и подала ее мне.

– Ого! – удивляясь размерам папки, я взял ее в руки. – Как же я с такими большущими рисунками по улице ходить буду? Ты бы еще портреты на полотнах нарисовала.

– Может быть, тебе миниатюры написать нужно было? – язвительно заметила Артамонова. – Размером четыре на пять, как на паспорт? Как мне было удобно, так и работала.

Я примирительно сказал:

– Ладно, придумаем что-нибудь, – я раскрыл папку и принялся поочередно разглядывать нарисованные карандашом большие – в четверть ватмана – портреты, перекладывая их с одной стороны картонки на другую.

Рисовала Наташа мастерски. Фотографическая точность в портретах, конечно же, отсутствовала, но парни были легко узнаваемы. Художница подметила в лицах ту или иную отличительную особенность и выделила ее в рисунках, слегка утрировав. Рисунки не были шаржами, однако лица ребят выглядели немного комично. У длинного оказался непомерно длинный нос и слишком толстые губы; у мордатого щеки были, как у хомяка, нос казался пуговкой, а глаза – щелками; а у здоровяка четко очерченная челюсть выпирала так, что смахивала на аккуратную шкиперскую бородку, превосходно гармонирующую с волнистым, взбитым, будто приклеенным, чубчиком.

– Здорово ты их, – посмеиваясь, похвалил я работу художницы. – Очень похожи. Как-нибудь я тебе свой портрет закажу. Вот этого Володей зовут, – я показал Наташе портрет длинного, потом ткнул пальцем в рисунок мордатого. – Этого – Колей, а здоровяка – Женей. – Я захлопнул папку и начал завязывать на ней тесемки. – С такими портретами можно попытаться найти парней. Ладно, спасибо тебе, я побежал! – Я сунул папку под мышку и направился было к остановке, однако художница увязалась следом. – А ты куда? – удивился я, задерживаясь.

– С тобой поеду, – заявила она, как о решенном деле.

– Это еще зачем?

Художница посмотрела на меня непонимающе.

– Ну как зачем? Конечно же, парней разыскивать!

Я сложил на груди руки и встал в позу.

– Послушай, Наташа, – заговорил я так, как говорят с неразумной личностью. – С чего это вдруг ты проявляешь повышенный интерес к поискам парней?

– Меня абсолютно не интересуют парни, – проронила она, – но я очень хочу отыскать Эллу. Девушка попала в переплет, и мне ее очень жаль.

Вроде искренне говорит. Раздумывая, я молча смотрел на художницу. В конце концов, что плохого в том, что Наташа поедет со мной? Мало ли какие неожиданности могут возникнуть при поисках ребят. Не на прогулку же собираюсь, а еду вырывать девушку из лап бандитов. Так что помощница пригодится. Да и веселее вдвоем будет.

– Хорошо, поехали, – согласился я.

Наташа взяла меня под руку, и мы направились к остановке.

Не приучен в нашем городе народ правила уличного движения соблюдать. Я имею в виду пешеходов. Водителям, понятно, волей-неволей приходится хотя бы на зеленый свет ездить, да друг другу дорогу по правилам уступать, иначе живо тачку угробят. Но бывают и такие, кто на красный свет гоняет, – главным образом большие начальники, милиционеры да крутизна. Но к ним гаишники не цепляются, а тормозят обычно рядовых водителей. И пешеходов не трогают, потому как отобрать у них нечего, права, разрешающие пешеходам ходить по улицам, еще не ввели, а следовательно, обмен с ними «ты мне деньги, а я тебе назад права» не произведешь. Вот при попустительстве инспекторов дорожного движения народ и прет, несмотря на то, что в двух метрах подземный переход. Даже железобетонный бордюр, установленный на разделительной полосе, их не останавливает.

Я понаблюдал за тем, как время от времени стар и млад в юбках и брюках, перебегая проезжую часть, сигают через заграждение, потом перевел взгляд на противоположную сторону улицы. Остановка напротив была такой же длинной, как и та, на которой мы с Наташей стояли, и тоже состояла из двух частей: открытой площадки для пассажиров и помещения. Только на нашей стороне был магазин, на противоположной – компьютерный зал. На его окнах в столбик было написано красной краской: Интернет, ксерокопия, сканирование.

– Как раз то, что нам нужно! – объявил я, перехватил Наташу за локоть и потащил к подземному переходу.

С этой стороны в подземный переход нас проводила ватага цыган, на разные лады выкрикивая: «Водка есть, водка! Бери фирменный водка!» В переходе мужик в брезентовом дождевике и темных очках, подыгрывая себе на аккордеоне, развлек нас песней «Гоп-стоп». А на выходе встретила толпа с цветами, наперебой предлагая купить букетик. Поднявшись по крутым ступенькам на остановку, мы обогнули угол строения и вошли в стеклянные двери. В комнате, примерно четыре на пять метров, у дальней стены стояло штук шесть компьютеров, за которыми гурьба ребятишек играла в «стрелялки»; справа за стойкой сидела кассирша, слева на столе размещались сервер, сканер и принтер. Сам компьютерщик – худой, интеллигентной внешности парень лет двадцати двух, – заложив руки за спину, прохаживался по заведению.

Я обратился к нему:

– Можешь из большого рисунка маленький сделать?

– Запросто! – компьютерщик уселся за стол. – Что там у вас, показывайте!

Я протянул ему портрет длинного. Компьютерщик ухмыльнулся, положил на стекло сканера и закрыл крышкой. Поколдовав над клавиатурой, минуту спустя извлек из принтера лист бумаги и отдал мне. Уменьшенная до размеров стандартной фотографии копия портрета нравилась мне еще больше, чем оригинал. Исчезли все помарки, заметные на большом рисунке, и теперь не нужно было отдалять бумагу, чтобы охватить взглядом все лицо сразу. С двумя другими портретами компьютерный гений проделал ту же самую операцию. Я взял у кассирши ножницы, вырезал портреты и, расплатившись, вместе с художницей покинул компьютерный зал. Чтобы портреты не помялись и не истрепались, купил в киоске большую раскладывающуюся открытку и вложил в нее листки. Вскоре мы с Наташей ехали в такси на Первомайскую.

Улица Первомайская была мне знакома. Когда-то в юности я ездил по ней на автобусе из дома в расположенное у черта на куличках спортивное общество «Труд» тренироваться. Давно я на Первомайской не был, с тех пор как ушел из «Труда». Город с того времени разросся, вместо старых дорог проложили новые, благоустроенные, а Первомайская, некогда казавшаяся широкой и красивой, осталась в стороне от общегородских преобразований, состарилась и обветшала. Я ехал по знакомой с детства улице, с грустью поглядывая на серые хрущевки, почти невидимые за сильно разросшимися деревьями, на разбегающиеся от Первомайской переулки с убогими домами частного сектора, на ухабистую, всю в рытвинах дорогу. Никогда не возвращайтесь на старенькую улицу детства – тоска заест.

Мы вылезли из такси в начале улицы, и некоторое время стояли на обочине, соображая, с чего начать поиски. Решили с неприметной парикмахерской. Кто знает, может быть, тот, живущий на Первомайской, парень из компании Чака стрижется именно в ней?

Длинное узкое здание, стоявшее на высоком фундаменте, состояло из трех учреждений: аптеки, почты и парикмахерской. Чтобы пробраться к последнему, пришлось обойти громадную лужу, затем, прыгая по кирпичикам, преодолеть незаасфальтированную полоску земли, с которой, по-видимому, сняли покрытие для ремонта теплотрассы, да так и не удосужились вновь проложить асфальт, и подняться по высоким ступенькам.

Клиентов в этот час в парикмахерской не было. Три мастера и техничка, сгрудившись на дальнем конце комнаты вокруг тумбы трюмо, от нечего делать листали ярко иллюстрированный журнал. Коллектив парикмахерской дружно повернул к нам головы. Поскольку нашей паре мог потребоваться как дамский, так и мужской мастер, чернявая толстушка в темной униформе и белом капроновом передничке поинтересовалась:

– Кто из вас будет стричься, молодые люди?

– Никто! – я обаятельно улыбнулся чернявой, вышел на середину салона и полез во внутренний карман куртки. – У нас к вам, девушки, дело.

Лица членов коллектива парикмахерской разом поскучнели.

– Опять будут средства для борьбы с тараканами предлагать, – заявила широколицая девица. – Или дрянную краску для волос.

Я невозмутимо достал из кармана открытку.

– Ну-ка, взгляните-ка сюда. – Я раскрыл открытку и шагнул в сторону женщин. – Посмотрите внимательно, девчата, не знаком ли вам кто-либо из этих парней? – произнес я, раздавая женщинам рисунки. – Возможно, один из них клиент вашего салона.

– А что они сделали? – поинтересовалась молчавшая до сих пор худая высокая женщина.

– Один из них обрюхатил вон ту молодую особу, – большим пальцем руки я указал на стоявшую позади меня художницу. – Теперь мы ищем его, чтобы взыскивать алименты.

Женщины сочувственно посмотрели мимо меня на Наташу, а я затылком почувствовал ее испепеляющий взгляд, однако Артамонова ничего не сказала. Чернявая вдруг ткнула пальцем в рисунок голубоглазого здоровяка и брякнула:

– А я была бы не против, чтобы меня вот этот красавчик обрюхатил.

Уборщица пихнула ее локтем.

– Чего ты городишь-то, Лена, опомнись!

– А что здесь такого? Я правду говорю!

Худая и высокая сказала:

– Ну хорошо, если один из них, как вы выразились, обрюхатил девушку, то при чем здесь двое других?

– А-а, – протянул я, чувствуя, как живот у меня подпрыгнул от давно сдерживаемого смеха. – Двое других его сообщники. В криминальном мире их еще подельниками называют.

Наташа наконец не выдержала. Она легонько хлопнула меня ладонью по плечу и сердито сказала:

– Да хватит врать-то! – Потом обратилась к женщинам: – Не слушайте вы его, девочки, он вам голову морочит!

– И тем не менее мы ничем не можем вам помочь, – снова за всех сказала худая.

Я сложил рисунки в открытку и сунул ее в карман.

– Ну раз не можете, и бог с вами. Но все равно, девочки, если один из этих типов появится в вашем салоне, звоните в милицию.

Мы с Наташей повернулись и направились к выходу. Когда я открывал перед Артамоновой двери, чернявая заявила:

– Но и вы, если отыщете того красавчика, пришлите его к нам. Мне нужны красивые дети.

Женщины захихикали, а я, задержавшись на пороге, грустно сказал:

– Не советую. У него плохая наследственность. Замучаетесь потом своим детям по тюрьмам передачи носить.

Смех в парикмахерской враз стих. Я вышел на улицу и прикрыл за собой двери. Наташа уже спустилась с крыльца и, глубоко засунув руки в карманы куртки, поджидала меня. Вид у художницы был недовольный. Я догадывался, почему она злится.

– Если ты взял меня с собой, – сказала Артамонова, – в качестве объекта, на котором, рисуясь перед женщинами, собираешься и дальше оттачивать свое остроумие, то продолжать поиски похитителей можешь без меня.

– Ладно, не злись, – произнес я смиренно. – Уж дюже ты серьезная. Ну будем сейчас ходить и разыгрывать из себя важных людей. От нас же народ шарахаться начнет. А так с шутками, прибаутками, располагая к себе публику, глядишь, и отыщем тех, кто нам нужен.

В отделении связи сухопарая старуха с надменно сжатыми губами даже не взяла портреты в руки. Она мельком сквозь толстые стекла очков взглянула на разложенные мною на стойке листки бумаги и желчно сказала:

– Не знаю! – Давая понять, что разговор окончен, старуха уткнулась в квитанции.

В аптеке мужчина и женщина средних лет долго рассматривали портреты, всеми силами стараясь вспомнить парней, но и они, к нашему разочарованию, ничем помочь не сумели.

Мы с Артамоновой отправились дальше по Первомайской. Дул пронизывающий ветер, шумели деревья, в воздухе кружились листья, с запада наползала драконовская туча, и вот на асфальт стали падать первые крупные капли дождя, и дорога из серой превратилась в черную. Зонта у Наташи не было, я раскрыл свой, художница взяла меня под руку, и мы, тесно прижавшись друг к другу, скорым шагом направились к возникшему впереди универмагу.

В двухэтажном скучном здании магазина старой постройки было немноголюдно и уныло. Мы добросовестно прошли по всем секциям универмага, поговорили со всеми продавцами и продавщицами и даже кое с кем из покупателей. Относились к нам по-разному: кто-то высокомерно, кто-то насмешливо, кто-то серьезно, а кто-то не очень, но все, с кем нам довелось пообщаться, взглянув на портреты парней, говорили в один голос: нет, не знаем, не видели, не встречали.

Примерно такие же ответы мы получали и в других местах, куда с Наташей заходили по мере продвижения по Первомайской. Позвонила Вера. У нее также не было никаких известий от парней. К вечеру усталые, голодные, разуверившиеся в успехе мы остановились у большущего перекрестка. Было еще светло, но некоторые машины уже ездили с включенными габаритными огнями. Дождь все не прекращался.

– По домам? – спросил я художницу, уже ни на что не надеясь.

Прячась от дождя под зонтом, Наташа стояла так близко, что я кожей лица ощущал ее горячее дыхание.

– Но мы же еще не дошли до конца улицы, – возразила она. – Здесь пройти-то осталось пару сотен метров.

– Я не думаю, что, дойдя до конца Первомайской, мы узнаем что-то новое, – произнес я. – Либо Катя перепутала название улицы, либо тот парень снимает на Первомайской квартиру, а потому его никто здесь не знает.

Артамонова зябко передернула плечами.

– И все-таки, я думаю, нам стоит еще немного поспрашивать, – девушка вдруг оживилась. – Послушай, а почему бы нам не зайти в пивнушку? Наверняка на Первомайской таковая имеется. Там среди подвыпившей публики много чего узнать можно.

Отскочившая от воротника моей куртки капля попала на лицо Наташи и покатилась по нему, будто слеза. Я вытер ее пальцем со щеки Артамоновой. Девушка напружинилась и потянулась ко мне. Я чувствовал: если поцелую сейчас Наташу, она не оттолкнет, но целовать художницу не стал. Артамонова из тех, кто влюбляется всерьез и надолго. Смогу ли я полюбить ее так же? Готов ли я к бурному продолжительному роману?

– Что ж, пойдем искать пивнушку, – согласился я без воодушевления.

Вскоре наткнулись на расположенную в подвальном помещении пивнушку. На ее выступающей примерно на метр над землей прямоугольной крышей красовалась вывеска «Янтарный», и если бы не она, то бар можно было бы принять за бомбоубежище. Впрочем, я слегка приукрашиваю. На самом деле два расположенных на противоположных концах крыши входа в подземелье наводили на мысль, что красиво именуемый нынче бар «Янтарный» в недалеком прошлом носил более прозаичное название – общественный туалет. Но вот, глядишь ты, переоборудовали предприимчивые люди сортир в питейное заведение. Случаются в жизни и такие метаморфозы: раньше, чтобы справить нужду, спускались в подземелье, а теперь по той же причине выходят наружу.

Мы с Наташей спустились в «Янтарный». В углу – стойка с торчащим из нее краном, остальное пространство занимают либо обычные квадратные четырехместные столики со стульями, либо круглые буфетные столы для тех, кто не любит рассиживаться. Несмотря на холод, любителей попить пива было много. Десятка четыре мужчин и с пяток женщин сидели и стояли за столиками, то и дело поднося ко рту кружки с пивом. Рядом с некоторыми стояли стаканы с напитками покрепче. Под потолком плавал сизый табачный дым; раздавался равномерный гул голосов; было душно, парко.

– Клоака! – заявила Наташа, окинув презрительным взглядом бар и его обитателей.

Мы прошли к стойке буфета, где я заказал у пышущего здоровьем розовощекого мужика кружку пива. Моя спутница наотрез пить отказалась.

– Вот еще, стану я кружки облизывать! – сказала она с брезгливым выражением лица.

Я подхватил кружку, и мы отправились к столику, за которым стоял человек, обликом напоминавший академика, и еще один респектабельного вида гражданин. Мы присоединились к парочке. «Академик» и респектабельный гражданин говорили вовсе не о науке и высоких материях, а вели банальный разговор о мизерной зарплате и о том, как все кругом плохо. Я повременил, затем, посчитав, что настал подходящий момент вклиниться в чужой разговор, разложил на липком от пива столе три портрета и спросил:

– Не узнаете?

Ни «академик», ни респектабельный гражданин на контакт не пошли, они скосили глаза на рисунки, одновременно буркнули «нет» и продолжили свой разговор. Пиво оказалось кисловатым и не терпким. Я такое не люблю. Я сделал пару глотков, взял портреты и, оставив Наташу с кружкой пива в компании «академика» и респектабельного, двинулся к столику с тремя забулдыгами. Безрезультатно. Я перешел к следующему столику – тот же эффект. Направляясь к парочке небритых мордоворотов, я решил изменить тактику опроса посетителей бара и за любую выданную мне информацию об интересующих меня личностях сулить вознаграждение.

– В общем, так, мужики! – сказал я, веером разворачивая перед парочкой мордоворотов портреты. – Если узнаете одного из парней, ставлю бутылку!

– Мы тебе самому можем бутылку поставить и памятник в придачу, мент поганый! – неожиданно рявкнул один из мужиков. На рисунки он даже не взглянул. – Проваливай отсюда!

Напряжение, какое я испытывал последние два дня, усталость, вызванная бесконечными поисками Эллы, разочарование от неудач сказывались на моей психике. Я был раздражен, взвинчен и мгновенно разъярился.

– Но ты, морда! – заорал я в ответ так, что гул в зале стих. – Чего рыпаешься? На парашу захотел? Щас устрою! – Для пущей важности я достал из кармана «сотку» и нажал на кнопку. – Один звонок, и ты в привычных для тебя условиях.

Мужик потух, хотя в глазах по-прежнему полыхала ненависть. Его собутыльник примирительно сказал мне:

– Ладно, ладно, начальник, успокойся! Пошутили мы.

Я тоже остыл, отключил мобильник и отправился к следующему столику. Обойдя с портретами в руках ползала, ни с чем вернулся к Наташе. «Академик» с респектабельным уже отчалили. Я сделал еще глоток пива и объявил:

– Все, на этом наша одиссея по улице Первомайской завершилась. Сейчас провожу тебя, потом отправлюсь домой, по дороге заскочу к Элкиной матери и скажу ей, что, к сожалению, отыскать похитителей ее дочери не удалось. Пусть обращается за помощью в милицию.

– Жаль потраченного времени, – печально произнесла художница. – Но ничего иного, как прекратить поиски, нам не остается.

Артамонова взяла меня под руку. Однако отойти от столика мы не успели. С дальнего конца зала один из посетителей «Янтарного» сделал мне знак рукой, чтобы я оставался на месте, и нетвердой походкой направился в нашу с художницей сторону. Это был мужик, к которому я уже подходил, – невысокий, согбенный, с ищущим взглядом, лет пятидесяти, а может, сорока или шестидесяти, никогда у них, алкашей, возраст не определишь. Все они от сорока и до шестидесяти на одно лицо – морщинистые, черные, небритые с ввалившимися глазами. Он подошел и сказал:

– Ну-ка, покажь еще раз фотки!

Мы с Наташей переглянулись. Неужели нам наконец-то улыбнулась удача?

– Это вообще-то рисунки, – я торопливо достал из кармана открытку.

– Называй, как хочешь, но фото одного из парней мне знакомо, – заявил мужичок, топчась на месте. – Я только там перед ребятами не хотел признаваться. В стукачи запишут.

Он взял портреты, повертелся, не зная, куда с ними пристроиться, потом приткнулся к столу так, чтобы свет падал на рисунки, и стал внимательно вглядываться в них, то отдаляя, то приближая их к глазам.

– Вот этот, кажись, знаком, – наконец изрек он и ткнул пальцем с плоским нестриженым ногтем в портрет здоровяка. – Точно, он. Я его с Сашкой Давыдкиным недавно видел.

– Кто такой Давыдкин Сашка? – спросил я быстро, все еще не веря в везение.

Мужик как-то сразу поскучнел.

– Так, приятель один, – произнес он и вернул мне портреты.

– Где его можно найти? – Я увлекся: преследуя свои интересы, совсем забыл об интересах мужика. Тот напомнил:

– Ты же на бутылку дать обещал, – искоса взглянул он на меня.

– Раз обещал, значит, дам, – сказал я. – Только ты правду говоришь? Ты действительно видал парня в обществе Сашки Давыдкина?

– Видел, видел, – радостно закивал он. – Высокий, крепкий такой парень. Все без обмана. А Давыдкин каждый день в пивнушку заглядывает часикам к семи. Он и сейчас должен подойти.

– Как я его узнаю? – спросил я и бросил на стол деньги.

Сумма, которую я отвалил христопродавцу, была немалой. На нее можно было купить не одну бутылку водки. Не ожидавший такого царского подарка, мужик сгреб деньги и, воровато поглядывая по сторонам, сунул их в карман.

– Спасибо, спасибо, – заискивающе поблагодарил он. – Вы не волнуйтесь, ребята, я неподалеку буду. Как Санек появится, я вам кивну. Только это, – он запнулся, – Вы Давыдкину не говорите, что я на него показал. А то, сами знаете, мне потом в баре нельзя будет появиться – заклюют. Я бы к вам давеча и не подошел, да уж больно выпить хочется.

Я хлопнул мужика по плечу.

– Ладно, иди, дядя, с богом! Только смотри, не напейся к тому времени, когда Санек объявится. А то кивнуть не сможешь.

– Буду в норме, – заверил мужик.

Я проследил за ним взглядом. Наш осведомитель купил выпивку, отошел в дальний конец зала и прибился на сей раз уже к другой компании. Я тоже сходил к буфету, взял еще одну кружку пива, сто граммов водки и кусок копченой рыбы. С покупками вернулся к Наташе, и мы стали ждать. Был час пик, люди возвращались с работы, и желающие наполнить пивом желудки все прибывали и прибывали. В «Янтарном» стало тесно, шумно, народ пьянствовал, а мы с Артамоновой тосковали, поглядывали на мужика, а он все не кивал и не кивал. Так в томительном ожидании прошло полчаса, наконец в дверях возник выше среднего роста худой мужчина лет сорока пяти с коротко стриженной седеющей головой, с клочками редкой растительности на подбородке и щеках, и наш соглядатай подал знак – он!

– Санек! – крикнул я Давыдкину, как старому знакомому, и замахал рукой. – Давай сюда! – и тут же бросил двум подошедшим парням, собиравшимся расположиться за нашим столиком с пивом: – Занято!

Парни отправились искать себе другой столик, а я снова махнул рукой Саньку, который, очевидно, сомневаясь, что обращаются именно к нему, не двигался с места. Он еще постоял, посмотрел в нашу сторону, щурясь от бившего прямо в глаза света, потом, кивнув, что, мол, понял, иду, и направился к нам.

– Здорово, Санек! – тоном гостеприимного хозяина, встречающего дорогого гостя на пороге дома, воскликнул я. – А мы с Натахой давно тебя ждем, столик вот организовали. Присоединяйся!

Сбитый с толку радушным приемом, Давыдкин буркнул:

– Здравствуйте! – и остановился у стола, попеременно поглядывая то на меня, то на художницу, тщетно пытаясь вспомнить, кто же мы такие.

– Ты выпей, Сань! – я придвинул Давыдкину стакан. – Это твоя доля.

Санек молча взял стакан и стал цедить водку. Пока наш новый знакомый пил, я его разглядывал. У него было круглое лицо, широкий приплюснутый нос; узкие, а может, заплывшие от пьянства глаза и толстые губы. Одет бедненько. Весь облик Давыдкина говорил о том, что передо мной была опустившаяся личность.

– Я вас знаю? – спросил он глухо.

Наташа, как обычно, при нашем общении с людьми помалкивала, полностью отдавая инициативу в мои руки.

Я, прикидываясь балагуром и весельчаком, добродушно рассмеялся:

– Нет, Санек, ты первый раз нас видишь.

Хозяйским уверенным жестом, уже без приглашения отведать угощение, Санек придвинул к себе кружку, отпил пива и взялся за рыбу. Знавал я таких типов. Они в компании наливают себе первому, берут со стола лучшие куски и никогда не говорят спасибо.

– А вы меня? – с сосредоточенным видом сдирая с рыбы кожу, произнес Санек.

– И мы тебя видим впервые! – произнес я так, словно меня ужасно забавляли вопросы собеседника.

Водка давала о себе знать. Давыдкин захмелел и обвел нас помутневшим взглядом.

– Тогда откуда вы меня знаете?

Вот именно? К этому вопросу я не был готов. Я помолчал, соображая, как бы так ответить, чтобы не выдать осведомителя, однако ничего лучшего, как сказать правду, придумать не смог.

– Да так, мужик один из бара на тебя показал.

Выяснять личность мужика Санек не стал. Он рванул зубами кусок рыбы, хлебнул пива.

– И что же вам от меня нужно?

Как бы между прочим, я сказал:

– Да, понимаешь, мне Женька нужен.

– Какой еще Женька? – удивление его было фальшивым.

– Ну как какой! Здоровый парень, голубоглазый. Тебя недавно с ним видели. Или забыл?