Текст книги "Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского"

В число этих теорий входят учения И. Я. Фойницкого (теория борьбы с личным состоянием преступности) и Ф. Листа (теория предупреждения).

Критически оценивая указанные теории, Сергеевский выделяет два принципиальных момента: первый – сущность всего уголовного правосудия; второй – организация исполнения карательных мер и реализация специальных целей. Причем все это предлагалось рассматривать исходя не из какой-то идеалистической системы, построенной теоретиками, а из исторического опыта человечества. «…Задачей теории… является прежде всего разрешение вопроса о том, при каких условиях государственной жизни, при наличности каких духовных и материальных сил в государстве и народе, какие и как могут быть организованы наказания; под влиянием каких факторов находится государственная власть в этой сфере; с чем она должна считаться и с чем вступать в компромиссы» 335.

Наказание должно быть целесообразным (утилитарность как цель наказания «классиками» отрицалась), в том числе учитывающим свойства личности преступника. В принципе эти цели могут быть различными. Например, государство может извлекать пользу для самого себя: оградить общество от преступника на определенное время (или навсегда); использовать осужденных в качестве дешевой рабочей силы или для колонизации чужих территорий и т. д. Государство может ставить перед наказанием и иные цели, в первую очередь преследующие интересы личности преступника – «к созданию в преступнике мотивов, препятствующих совершению преступных деяний. Такова суть: исправление в тех случаях, когда деяние свидетельствует о существовании вредных для общества наклонностей в характере преступника; устрашение, притом не столько тяжестью наказания, сколько неизбежностью его за каждое преступное деяние; приучение к работе, если праздность служила источником мотива к преступному деянию; наконец, всякие другие полезные воздействия, сообразно субъективным и объективным условиям отдельных случаев…» 336.

Таким образом, можно сделать вывод: основание наказания Н. Д. Сергеевский видел в преступлении, а его результат в том, что путем его применения создается духовная сила, которая препятствует нарушению уголовного закона и тем самым, по возможности, сдерживает рост преступности.

В конце XIX в. абсолютное большинство как российских, так и зарубежных пенитенциаристов связывали свои надежды с келейной системой тюремного заключения. Так, на Стокгольмском тюремном конгрессе 1880 г. не было ни одного делегата, высказавшегося против принципа одиночного заключения, дискуссии велись только по частным вопросам, относящимся к деталям организации отбывания подобного наказания.

Выступая на первом съезде Международного криминалистического союза (Брюссель, 7–8 августа 1889 г.), один из известнейших представителей итальянской антропологической школы уголовного права Гарофало заметил, что тюрьма нужна государствам, отказавшимся от смертной казни как вида наказания и не имеющим колоний для изоляции преступников, представляющих опасность для общества 337. Но при этом он уже не настаивал на ее келейном варианте.

Более того, на Брюссельском тюремном конгрессе (1900 г.) рассматриваемая концепция пенитенциаристов подверглась критике. Наиболее резко высказался по этому поводу министр юстиции Бельгии Лежен, заметив, как могло человечество додуматься до мысли, что постройкой одиночных келий оно справится с преступностью. Высказывание Лежена особенно примечательно, так как Бельгия была одним из немногих государств, в которых организация одиночного заключения имела продолжительный опыт и проводилась более или менее последовательно 338.

Бельгийский ученый Принс обращал внимание и на большие затраты, которые несло государство при организации келейной системы тюремного заключения 339.

Не соглашаясь с криминалистами, признававшими преимущества тюремного заключения над другими видами наказания, Сергеевский указывал, что «…оно обладает весьма и весьма многими существенными недостатками. Мало того, при ближайшем рассмотрении оказывается, что единственным и решительным его достоинством может быть признано только одно: это именно соответствие с нашими представлениями, этическими воззрениями, не переносящими физических страданий преступников, в особенности сопряженных с пролитием крови, – тюремное заключение есть наказание гуманное. Затем, все прочее или представляется до известной степени сомнительным, или значительно подрывается обратными сторонами института» 340.

К середине XIX в. сформировались следующие основные типы устройства тюрем: система одиночного заключения (она же келейная); обурнская система; прогрессивная английская система; система общего заключения.

Одиночное заключение в простейших и наиболее грубых его формах было известно с древнейших времен. Оно часто применялось к виновным в религиозных и политических преступлениях, преследовало цель полного отчуждения узника от внетюремного мира. Одиночное же заключение как специальная карательная система появилась в начале XVIII в. Идея его создания покоилась на двух постулатах: во-первых, совместное нахождение осужденных способствует взаимному вредному влиянию, передаче преступного опыта, насаждению преступных традиций, нравов и обычаев, субкультуры; во-вторых, для раскаяния и нравственного исправления виновного требуется уединение, уход «в самого себя».

Первая попытка применить келейную систему тюремного заключения была предпринята Климентом XI в начале XVIII в. в Риме. Была построена тюрьма для несовершеннолетних преступников и «порочных детей» (направлявшихся в нее по просьбе родителей), в которой имелось 64 кельи. Она носила название госпиталя св. Михаила.

Система одиночного заключения на первом этапе своего становления характеризуется полной изоляцией узника как от других заключенных, так и от внешнего мира. В одиночке отбывался весь срок наказания. Таким уединением надеялись поставить преступника в необходимость путем размышления и ничем не нарушаемым самосозерцанием дойти до осознания своей преступности и раскаяния в содеянном. Эта мистическая идея самоисправления за счет самосозерцания, развивавшаяся в связи с идеей о совершенстве человека в так называемом естественном состоянии, была достаточно распространенной в XVIII и начале XIX вв. Она даже нашла отражение в художественной литературе в известной истории Робинзона Крузо.

Внешнее устройство тюрьмы, внутренний распорядок и дисциплина были направлены к тому, чтобы исключить всякое общение заключенных друг с другом и иными лицами. При оставлении кельи узники надевали маску, чтобы не быть узнанными. Богослужение и проповедь слушали или сидя в особой, специально устроенной в церкви келье, открытой в сторону проповедника, или стоя в коридоре в то время, когда священник совершал богослужение или читал проповедь. Прогулка осуществлялась в узком закрытом дворике, работа разрешалась в виде исключения как награда за хорошее поведение.

Однако скоро стали очевидными неблагоприятные последствия подобного одиночного заключения. В первую очередь оно оказалось вредным для здоровья осужденного. В силу этих и других причин рассматриваемая система претерпела значительные изменения. Одними из существенных условий тюремной келейной системы были признаны работа, общее, религиозное и профессиональное образование.

На обломках указанной келейности была построена новая, вначале положительно воспринятая многими пенитенциаристами так называемая система индивидуального заключения. Но она также не оправдала возлагавшихся на нее надежд. «…Одиночное заключение в виде общей меры исправительной, а равно репрессивной – два качества, на которых в особенности настаивают его защитники – представляются вообще, а для русской тюрьмы в особенности, нововведением, по меньшей степени сомнительным, – пишет Сергеевский. – Кроме неравномерности его по тяжести для различных субъектов, слабая сторона одиночного заключения как меры репрессии заключается в том, что оно направляется преимущественно на дух человека, а не на тело его. Неизбежность угнетающих впечатлений, а во многих случаях и крайне вредное воздействие на психическую сторону личности арестанта, едва ли может подлежать сомнению» 341.

Выступая против системы одиночного заключения, он также обращает внимание на так называемую практическую сторону вопроса. Во-первых, она достаточно затратна, всякая ошибка в ее организации может привести к диаметрально противоположным результатам. Во-вторых, простейшая задача келейной тюрьмы – разобщение арестантов – не всегда может быть достигнута. В-третьих, для управления такими тюрьмами требуется наличие «наивысших достоинств тюремной администрации», так как они открывают широкий простор для различного рода злоупотреблений: притеснений заключенных либо предоставления им незаконных льгот. «Плохая организация работ превратит одиночную тюрьму в старую пенсильванскую 342; недостаток медицинского надзора вызовет оставление в кельях и тех арестантов, которые должны быть переведены в общее заключение ввиду состояния их здоровья; наоборот, добродушно-слабое отношение медика и директора тюрьмы переведет всех арестантов, кроме немногих, в чем-либо провинившихся, из келий в общие камеры и т. д.» 343. «Что все эти злоупотребления не заставят себя ждать, в том ручается старый опыт и очевидная для всех недостаточность, качественная и количественная, служебного персонала» 344.

Обурнская система первоначально возникла в г. Обурне (Северная Америка), откуда и получила свое название. В XVIII в. стала применяться в Европе (например, частично была внедрена в госпитале св. Михаила в Риме). Данная система предполагала одиночное заключение арестанта только ночью. Днем же он принимал участие в общих работах. Но главное заключалось в том, что узник обязан был сохранять в это время абсолютное молчание (именно поэтому данную систему еще называют системой молчания). Цель запрета разговоров была та же – разобщение заключенных.

Этот тип организации одиночного заключения также оказался нежизнеспособным. Для поддержания системы молчания часто применялись строгие меры взыскания, например телесные наказания. К тому же правом их назначения обладали низшие чины тюремной администрации, которые часто им злоупотребляли.

Применяемые меры не давали должного эффекта. Заключенные усваивали так называемый условный язык (язык знаков) и таким образом отлично обменивались между собой информацией.

Английская система одиночного заключения признавала основным условием исправления преступника существование у него определенных стимулов к этому. Поэтому тюремное заключение делилось на этапы, последовательно проходя которые заключенный при хорошем поведении получал послабления в режиме содержания.

Первый этап отбывался в одиночном заключении, который длился девять месяцев. По сути он представлял собой своеобразное испытание заключенного и был направлен в первую очередь на его устрашение. В связи с этим данный период одиночного заключения характеризовался особой строгостью режима.

Во время второй части заключения осужденный днем трудился на общих работах, а на ночь переводился в одиночную камеру. За хорошее поведение, труд, успехи в освоении ремесел и т. д. выдавалось определенное количество марок. Они давали заключенному право перехода из низшей в высшую ступень. Предусматривалось четыре таких ступени. Каждая новая ступень гарантировала осужденному изменение условий содержания и облегчение тюремного режима (улучшение питания, свидания со знакомыми и переписку с ними, прогулки и т. д.).

Стремление к исправлению поощрялось переводом в третью ступень. В этом случае заключенный получал так называемую условную свободу, которой он пользовался вне тюрьмы под надзором полиции (вероятно, можно сравнить это с условно-досрочным освобождением из мест лишения свободы по действующему российскому законодательству).

Нарушение правил поведения влекло отмену «условной свободы», возвращение осужденного в тюрьму.

При несоблюдении режимных требований заключенный лишался определенного количества марок. По сути это означало обратный процесс: переход из высшей ступени в низшую, вплоть до одиночного заключения в первоначальном варианте.

Система Крофтона, или ирландская, мало отличалась от английского одиночного заключения. Единственным ее отличием, пожалуй, являлось наличие так называемой переходной тюрьмы. В нее помещались осужденные, прошедшие через ряд испытаний и признанные достойными пользоваться «условной свободой». Строго говоря, она не была похожа на тюрьму в ее классическом виде. Заключенный находился в помещении, скорее походившем на казарму; носил одежду, принятую в гражданском обиходе; работал в мастерской или поле; свободно перемещался по городу, выполняя данные ему поручения, и т. д.

Пребывание в переходной тюрьме преследовала цель подготовки к освобождению лица из мест лишения свободы 345.

Сергеевский упрекал разработчиков закона в том, что они выбрали для тюрьмы самую дорогую, самую сложную и самую трудно реализуемую систему, которая, по признанию самих составителей проекта, может губительно действовать на здоровье человека.

Одиночное заключение рассматривается проектом как средство усиления репрессий. Между тем, по мнению ученого, для людей, привыкших к умственному труду, оно не будет достаточно чувствительным. Для тех же, кому нахождение с другими осужденными тяжело и неприятно, келья окажется даже облегчением. Эти обстоятельства сказались на содержании проекта, поэтому, например, при аресте одиночное заключение предполагалось только по собственному желанию арестанта.

«Мы безусловно предпочитаем, как меру репрессии в тюрьмах, – пишет Сергеевский, – тяжелые работы, сокращение праздничных дней, даже сокращение в пище, насколько оно не будет разрушать здоровья. Что касается до воздействия исправительных, то в этой области выбор тех или других мероприятий… должен зависеть от свойств и особенностей того материала, над которым приходится оперировать. Не путем введения иностранных, более или менее шаблонных, теоретически построенных институтов, выросших притом на такой отвлеченной мистической почве, как пенсильванская келейная система, а путем изучения местных народных условий и приспособлений к ним должна идти тюремная реформа. Для русского крестьянина-земледельца, например, келейное заключение, вне всякого сомнения, принесет не исправление, а одно лишь озлобление, чувство вражды и ожесточения» 346.

Сергеевский считал ошибочным порядок, согласно которому расходы по содержанию и управлению тюрьмами, составляя значительную часть государственного бюджета, ложатся на налогоплательщиков, тогда как по справедливости они должны покрываться за счет виновных. В прежние времена государство не считало себя обязанным содержать заключенных. Оно делало это в пределах крайней необходимости или возмещало свои расходы, используя последних в качестве дармовой рабочей силы. Этот путь стал неприемлемым, однако и содержать в тюрьме за государственный счет преступников, имеющих собственное имущество, явно неразумно.

Ученый предлагал в Уложении закрепить правило, в соответствии с которым все расходы, связанные с содержанием заключенного в тюрьме (в том числе и по управлению тюрьмами), возлагались на него самого. При этом следовало учитывать род и срок заключения. Средства должны взыскиваться в порядке, предусмотренном для взыскания судебных издержек. «Между этими двумя взысканиями нет никакого различия по их юридической природе; допуская одно, закон может вполне последовательно установить и другое. Сам проект, обращая в казну заработок арестанта, весь (при каторге) или часть его, тем самым признает принцип возмещения тюремных расходов из имущества арестанта – в данном случае из продуктов труда, – но только не проводит этого начала последовательно. …Обращение в казну заработка должно рассматриваться как составная часть взыскания расходов. При отсутствии у осужденного имущества взыскание должно падать исключительно на заработок, причем, во всяком случае, желательно, в видах поощрения к труду, сохранить небольшой процент вознаграждения» 347.

К сожалению, комиссия не сочла возможным учесть мнение ученого ни по келейной тюремной системе, ни в целом по «лестнице наказаний», которая стала едва ли не самой сложной из всех имевшихся в то время в Европе.

Существовавшее разнообразие видов лишения свободы в законодательстве России к началу XX в. (каторга, исправительные арестантские отделения, заключение в крепости, заключение в тюрьме, арест, заключение в монастырь) фактически полностью (кроме каторги и заключения в монастырь, являвшегося специфическим наказанием и применявшимся в исключительных случаях) перешло в Уголовное уложение 1903 г. Вместе с тем организация исполнения и режим содержания предусматривались иные, чем в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (в ред. 1885 г.).

Согласно концепции Уголовного уложения в основу всех видов лишения свободы была положена система одиночного заключения. Однако на практике реализовать данный принцип было невозможно – не хватало соответствующих учреждений. Поэтому для каждого вида лишения свободы в Уложении 1903 г. указана особая система размещения арестантов. Например, исправительный дом устроен по так называемой смешанной системе: осужденные вначале содержатся в одиночных камерах (от трех до шести месяцев), а затем переводятся в общее заключение. При наличии возможностей они разобщаются на свободное от работы время и на ночь. В крепости заключенные сразу содержатся в общих камерах.

Иное начало положено в организацию отбывания тюремного заключения. Осужденные должны находиться в одиночных камерах. При их недостатке или в случае возможного вреда здоровью от такого заключения они могут содержаться вместе с другими заключенными. Однако в первом случае изменяется порядок исчисления отбытого наказания: четыре дня в общем заключении считаются за три дня наказания в одиночной камере.

Несовершеннолетние преступники в возрасте от 14 до 17 лет, приговоренные к заключению в тюрьме вместо смертной казни и каторги, содержатся в общей камере, но отдельно от взрослых.

Наказание в виде ареста отбывается в общем заключении. Однако по просьбе осужденных и при наличии одиночных камер они могут помещаться в одиночное заключение.

Представляют интерес взгляды ученого и на другие виды наказания. Из-за отсутствия возможности проанализировать все рассмотренные ученым карательные меры остановимся на самом, пожалуй, спорном из них – смертной казни, вызывающей неутихающие дискуссии на протяжении нескольких веков не только среди юристов, но и представителей других наук, всей общественности, причем не только в России, но и без преувеличения – во всем мире.

Надо заметить, что ко времени выхода статьи «Лишение жизни как уголовное наказание» (1879 г.) 348 появилась фундаментальная работа А. Ф. Кистяковского «Исследование о смертной казни», являвшаяся его магистерской диссертацией, защищенной в 1867 г. 349 По признанию Сергеевского, она относится к лучшим произведениям во всей европейской уголовно-правовой литературе (см. по этому вопросу труды Гетцеля, Газе, Каплера, Миттермайера).

Критической оценке рассматриваемый вид наказания впервые подвергся в XVIII в., до этого же времени он считался ординарным и общепризнанным наказанием. Появились различного рода теории, согласно которым смертная казнь признается институтом, установленным самим Богом, и основывается на Библии и Евангелии; что кровь требует крови; голос народа требует жизни за жизнь и др. Беккариа относился к ней положительно, полагая, что она может реализовать цели наказания. Выдвигались даже и такие доводы, как признание ее самым эффективным средством обеспечения безопасности общества и дешевизна исполнения.

Противники смертной казни высказывали два основных возражения: этот вид наказания поддерживает грубые инстинкты в народе и неисправимость судебной ошибки (они, разумеется, не утратили своего значения и сегодня).

Таково было в целом «теоретическое наследие» предшественников Сергеевского.

Отправной точкой в выборе карательных средств ученый считал «господствующее в эту эпоху воззрение на личность человека и гражданина. Степень уважения личности человека как таковой, с одной стороны, и размер заботливости государства об этой личности, с другой, – вот те факторы, которые главнейшим образом определяют собой организацию института наказания в каждом государстве, на каждой ступени его развития. Уважение личности заставляет ограничивать по возможности вред и страдания, причиняемые человеку; начало государственных забот и попечения о личности, влагает в наказание различные цели» 350.

Кроме этого на уголовное наказание оказывают влияние религия и повышение культурного уровня человека.

Таким образом, по мнению Сергеевского, институт уголовного наказания отражает, во-первых, положение личности человека в государстве и, во-вторых, культурно-этический уровень народа. Думается, этот его вывод дорогого стоит.

По указанным обстоятельствам ученый не находит места смертной казни в системе наказаний. Она противоречит всей природе человека; поражает его страхом или заставляет разыграться в нем страсти, уничтожение которых и есть главная задача культуры. Применяя смертную казнь, сам законодатель указывает на то, что жизнь человека не принимается во внимание при достижении каких-то целей.