Текст книги "Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского"

Преступное деяние

Преступное деяние Сергеевским понимается как действие человека, нарушающее нормы правопорядка 156. Оно, во-первых, должно обладать свойством противоправности; во-вторых, быть осознанным и волевым («действия человека, которые имеют известное отношение к его желательной и познавательной способности»).

На первый взгляд, ученый стоял на позиции так называемого формального определения преступного деяния. Однако при оценке его воззрений надо иметь в виду характеристику, даваемую им целям норм правопорядка. «Нормы правопорядка направляются… ко благу общества и отдельных лиц. Они запрещают деяния, вредные для этого блага, и предписывают деяния, для него полезные» 157.

Франк пишет: «Так как общество, как в отношении к внешним врагам, так и в отношении к врагам внутренним, может пользоваться только правом самосохранения, то очевидно, что одной голой виновности или нравственной преступности недостаточно для того, чтобы деяние подвергалось власти уголовного закона: необходимо, кроме того, чтобы оно было противно общественному порядку, т. е. чтобы оно посягало на безопасность и свободу или всего общества, или отдельных его членов. Это положение сводится к следующему: известное деяние только тогда подлежит законному преследованию и наказанию со стороны общества, когда оно есть нарушение – не обязанности, а права, права индивидуального или общественного, основанного, как само общество, на нравственном законе» 158.

Нарушение какого-либо субъективного права как признак правонарушения выделяет И. В. Михайловский 159.

По сути, об опасности деяния, выражающейся в его последствиях, говорит С. Будзинский, хотя при этом преступное деяние характеризует достаточно широко: «преступление есть деяние, противное целям государства и поэтому запрещенное под страхом наказания» 160.

Сергеевский выделяет два признака преступного деяния: противоправность и наказуемость. Они, по его мнению, имеют самостоятельное значение и не всегда совпадают. Наказуемость является внешним признаком, основанным исключительно на уголовном законе (принцип nulla poena sint lege).

Противоправность и наказуемость деяния обладают свойством изменчивости. «Каждое изменение в общественном строе неизбежно выражается в соответствующем изменении норм правопорядка, а следовательно, влечет за собою и соответствующие изменения области запрещенных деяний» 161.

По своему содержанию нормы правопорядка заключает в себе два вида требований: запрет совершения деяний, противоречащих целям государства (запретительная норма) и совершения определенных действий, оказания государству содействия в реализации его целей (требовательная – в современном понимании, обязывающая – норма). В соответствии с этим выделяются два вида преступных деяний: нарушение запретительной нормы образует действие (delictum commissionis); нарушение обязывающей – опущение или, говоря современным языком, бездействие (delictum omissionis).

Бездействие как форму преступного деяния ученый рассматривает основываясь на теории Биндинга, хотя, следует заметить, достаточно часто расходится с ним в выводах по частным вопросам 162. Он выделяет два вида бездействия, вытекающие из особенностей субъективной и объективной сторон деяния. Бездействие первого вида заключается «во всяком поставлении положительных условий, если только конкретная обстановка факта такова, что по окончании положительного действования представляется еще некоторое время возможность отклонить последствие – вытащить из воды сброшенного в воду, остановить поезд, стремящийся к обрыву, благодаря потушению красного фонаря и т. п.» 163.

Бездействие второго вида возможно тогда, когда «прекращаемая деятельность служила эквивалентом для положительных условий или когда она заменяла собою другие отрицательные условия» 164. Разница между ними заключается в моменте возникновения преступного умысла: в первом случае он появляется после поставления в опасность; во втором случае момент его возникновения не имеет значения.

Преступное деяние может влечь за собой: а) вред обществу в целом или отдельным его членам; б) создание опасности причинения вреда. Оно может выражаться и в простом непослушании воле законодателя. Это обстоятельство характеризует норму как социально необусловленную. «Иного содержания правонарушения иметь не могут, так как юридические нормы, запреты и приказы могут возникать лишь из двух источников: или из стремления установить и поддержать известные правила жизни, необходимые и полезные для всего общества и для частных лиц, или из произвола законодателя исключительно, помимо каких бы то ни было соображений общественной пользы и необходимости» 165.

Нарушаемая деянием норма имеет своим предметом права, блага и интересы лица или общества в отдельности либо взятые вместе; поэтому им причиняется вред каждый раз при совершении преступления. Причем всякое нарушение права отдельного лица, по мнению Сергеевского, есть вместе с тем правонарушение против всего общества. «Мы рассматриваем ныне преступное деяние как деяние, преследуемое в интересах общественных, а не в интересах частного лица. Содержанием преступного деяния представляется вред, причиняемый всему обществу; нарушение же частного права есть только средство или форма нарушения права общественного» 166.

Придя к такому выводу, он, по сути, приблизился к пониманию преступного деяния как посягательства на общественные отношения, хотя об этом нигде прямо не говорит.

Совокупность условий, при наличии которых деяние признается преступным, образует его состав, который охватывает следующие элементы: субъекта преступления, объект преступления и преступное деяние. Общий состав преступления отражает признаки, присущие всем без исключения преступлениям, специальный состав характеризует конкретное деяние. Первый относится к предмету общей части уголовного права, второй – к его особенной части 167.

Преступным признается деяние, соответствующее признакам, описанным в законе. Действия, которые не привели и не могли привести к указанным в законе последствиям, не могут признаваться преступными, даже если лицо и направляло свою волю к их достижению (например, отсечение головы человека, до этого уже умершего). «Теория права ставит общее, не допускающее никаких изъятий положение: преступное деяние считается совершившимся только тогда, когда действительно возникли те явления, которые образуют собою определенный в уголовном законе состав преступного деяния, в качестве элементов этого состава; другими словами – когда действительно выполнены все элементы специального состава известного преступного деяния» 168.

В свою очередь выделяются те случаи, в которых явление, образующее собой объективную сторону преступления, «преступное отношение», непосредственно и полностью устанавливается самим действием лица; в которых «нарушение, вред, соединенный с действием, лежит в нем самом». Наоборот, в других случаях состав преступления требует наличности известного, «вне действия лежащего, им вызываемого последствия».

Сообразно этому в преступлениях первого вида закон для наличия их состава требует совершение только действия; в преступлениях второго вида для состава преступления необходимо достижение преступного последствия.

Как видим, на самом деле речь в данном случае идет не о свойствах деяния, а о законодательной конструкции преступления, его описания в диспозиции уголовно-правовой нормы. Именно на этом основании современное уголовное право делит составы преступлений на материальные (в качестве обязательного признака их объективной стороны выступает последствие) и формальные (преступное последствие не является конститутивным признаком). Указанное обстоятельство необходимо иметь в виду при оценке рассуждений Сергеевского о конкретных посягательствах.

Преступления, в состав которых не входит последствие, в кодексах различных стран встречались достаточно редко; в абсолютном большинстве случаев имелись преступления, ответственность за совершение которых обусловливалась наступившим последствием. Его необходимость с очевидностью представляется, например, в преступлениях против жизни и против телесной неприкосновенности. Присвоение или истребление чужого имущества также должны быть признаны преступлениями, имеющими материальный состав. Закон запрещает не их самих по себе, а то изменение в сфере отношений, которое они производят и которое, следовательно, является последствием данных деяний.

При клевете и оскорблении, по мнению Сергеевского, закон запрещает не сами действия. Для наличия состава необходим результат; не будь этого последствия, действия остались бы безразличными для уголовного права.

Ученый считает, что в преступлениях, в составе которых не может заключаться никакого последствия по самому их существу, законодатель иногда ограничивает искусственно состав преступления одними действиями, оставляя без внимания последствие; он просто определяет, что известное преступление должно считаться оконченным независимо от того, возникло последствие или нет.

Это различие преступлений, в которых преступное явление образуется самыми действиями лица, от тех, в состав которых входит известное последствие, играет чрезвычайно важную роль при разрешении вопроса о вменении.

Думается, имеется определенное противоречие и непоследовательность в позиции автора. С одной стороны, он, судя по всему, допускает наличие так называемых беспоследственных преступлений, с другой стороны, относит это не к сущности посягательства, а к приему отражения преступления в законе. Более того, как уже указывалось, Сергеевский считает, что деяние, признаваемое преступным, причиняет или способно причинить вред интересам общества или личности.

Причинная связь

В советском уголовном праве учение Сергеевского о причинности часто характеризуют как теорию эквивалентности 169. Вероятно, это происходит из-за того, что изложение своих взглядов о причинной связи он начинает с анализа основных положений теории равноценности условий. «Нельзя не видеть, что действия человека, вызывая к бытию какое-нибудь явление, никогда не обходятся без содействия других сил, существующих в природе… В других случаях эти, посредствующие между действием и явлением, силы не только увеличиваются в числе, но и растягиваются во времени … в других случаях эти силы являются как бы посторонними, возникшими под влиянием совершенно самостоятельных, особых условий; они приходят как бы со стороны, присоединяются к действию человека и совокупно с ним вызывают известное явление» 170.

Однако данное обстоятельство не отражает его воззрений. Сам автор указывает, что кроме общего понятия причинной связи, которое использует теория равноценности условий, существует понятие причинной связи в смысле уголовного права. «Исследование о значении причинной связи в уголовном праве… ограничивает задачу; оно изменяет самую постановку вопроса: все другие науки, когда говорят о причинах и следствиях, стремятся найти и выделить причину рассматриваемого явления из всей массы предшествовавших ему фактов, а затем определить для каждого явления соответствующее ему в свою очередь как причине, последствие. Для уголовного же права важно лишь разрешение вопроса о том, когда данное, определенное действие человека может считаться причиной данного, определенного явления, уже происшедшего и констатированного… Уголовное право, сообразно своим целям … с одной стороны … рассматривает в качестве причин только человеческие действия, все же остальное подводит под общее понятие условий; с другой – оно интересуется этими причинными человеческими действиями лишь настолько, насколько явление, ими вызываемое, составляет предмет запрещения в законе» 171.

Исходя из этого же исходного положения обосновывают свою теорию причинности и некоторые другие ученые-криминалисты XIX в. Так, Майер пишет: «С точки зрения естественно-научной и философской причиной последствия признается совокупность условий, которые содействуют возникновению последствия; с точки же зрения уголовного права возбуждается вопрос единственно о том, когда одно, определенное из условий последствия, именно поведение человека, может рассматриваться как причина его» 172.

Специальные уголовно-правовые теории причинной связи подверглись справедливой критике. С. В. Познышев, например, отмечает: «Весьма распространенное в литературе мнение, будто наряду с общим, философским понятием причины существует еще отличное от него понятие причины „в смысле уголовного права“, представляется ни на чем не основанным и грозит только путаницей понятий; одно и то же явление и будет считаться причиной, и не будет считаться таковой, смотря по тому, какое понятие к нему будет приложено, „общее“ или „особенное“. Если бы так поступала каждая наука, то получилась бы полная путаница понятий. В уголовном праве причиной должно считаться то, что вообще должно считаться во всякой науке; уголовно-правовая наука должна лишь применить к своим построениям общее понятие причины, не допуская никаких отступлений и никакого искажения его» 173.

Взгляды Сергеевского скорее говорят о его приверженности к теории «виновной причинности» 174. «Причиной в смысле уголовного права должно считаться такое действие, которое, во-первых, является причиной в общем смысле для запрещенного деяния, а во-вторых, совершалось при возможности предвидения этого явления как последствия» 175.

Следует заметить, что причинная связь в уголовном праве XIX в. рассматривается либо с материалистических, либо с идеалистических позиций. В первом случае причинность понимается как объективная, вне нас существующая связь между явлениями; как генетическая связь между отдельными состояниями видов и форм материи в процессах ее движения и развития 176; во втором – как форма нашего сознания, ее существование обусловлено нашими представлениями об окружающем нас мире; в этом случае отрицается объективное содержание причинности.

С. П. Мокринский, например, утверждает: «Причинность не есть что-либо, что существует вне нас как нечто реальное, что могло бы служить предметом чувственного восприятия, – причинность есть форма нашего сознания» 177.

Н. С. Тимашов считает, что «причинная связь не есть связь вещей в себе, которая нам так же мало доступна, как сознание сущности вещей. Причинная связь есть связь явлений, связь актов сознания» 178.

По мнению Сергеевского, причина только тогда производит последствие, когда она достигает полного развития; «как только все условия оказываются в наличности, явление становится необходимостью» 179.

На признание наличия причины оказывают влияние присоединяющиеся силы, которые автором делятся на две категории: «силы совпадающие» и «силы привступающие». Знание и предвидение сил первой категории в отдельности не входит в общее понятие предвидения последствий, тогда как знание сил второй категории есть необходимое условие предвидения. «Поэтому незнание и непредусмотрение какой-нибудь из совпадающих сил не прерывает причинной связи между действием и последствием; наоборот, незнание и непредусмотрение силы привступающей (или невозможность предусмотрения) прерывает причинную связь безусловно» 180.

Предел причинной связи устанавливается возможностью предвидения последствий в период действия, которое заканчивается, когда явление становится неотклонимым. Таким образом, в понятие причины как объективной категории вводится часть интеллектуального элемента вины как субъективной категории. Подобное смешение причинной связи с виновностью в литературе подверглось, на наш взгляд, обоснованной критике.

Согласно концепции Сергеевского «причинной связи в уголовно-правовом смысле», понятие причины тождественно понятию действия. «Действие человека тогда только может быть признано причиной запрещенного явления, когда оно входит в число его условий; всякое действие человека, служащее условием явления, есть в то же время и его причина» 181. В связи с этим автор предлагает ограничить понятие причины в уголовном праве теми действиями, которые, «во-первых, являются причиной в общем смысле, и во-вторых, причиняют явление, не выходящее из области возможного вменения» 182.

Возможность предвидения последствий связывается со знанием соответствующей комбинации предыдущих сил и фактов. «Не зная этой комбинации, нет возможности предвидеть явление, точно так же, как, не сознавая своей деятельности, нельзя предвидеть ее последствий. Если мы говорим, что предвидим явление, то это значит, что мы знаем в настоящем соответствующую этому явлению комбинацию, а посему и предвидим само явление в будущем, как результат или последствие ее» 183.

Знание указанной комбинации может быть различно, поэтому и предвидение последствий может охватывать явление в полном объеме, со всеми деталями, или только некоторые его стороны. В силу ошибки в расчете предвидение может оказаться ложным. «Поэтому, если мы говорим, что известное лицо предвидело такое-то и такое-то явление как последствие своих действий, то это значит, что это лицо сознавало соответствующую комбинацию предыдущего, одним из членов которой служат его собственные действия; при этом предвидение может распространяться как на все признаки и все подробности явления, так и на одну его какую-либо сторону» 184.

Утверждая подобное, Сергеевский исходит из того, что уголовное право имеет дело не с явлением во всей его полноте, а лишь с одной или некоторыми его сторонами. Именно поэтому целая масса подробностей и признаков безразличны для уголовного права, их предвидение или непредвидение не имеет никакого значения для вменения деяния в том его составе, который определен уголовным законом. Другими словами, «признавая предвидение или его возможность необходимым условием вменения человеку последствий его деятельности как преступлений, мы можем и должны требовать предвидения всех тех черт или сторон явления, которые входят в состав преступления» 185.

Предвидение должно совпадать во времени с действованием. «Два этих момента – объективный момент действования и субъективный предвидения – должны существовать одновременно» 186.

Вместе с тем из сказанного нельзя заключить, что предвидение должно быть с самого начала действования. Именно данное обстоятельство исключает определение начала покушения сугубо по объективным признакам; оно же лежит в основе установления объективных признаков приготовления к преступлению в самой общей форме: приискание и приспособление средств, «поставление самого себя в надлежащее положение» 187.

Для установления причинной связи в уголовно-правовом смысле совершенно безразлично, когда конкретно возникло предвидение (возможность предвидения) последствий; главное, чтобы этот субъективный момент имел место во время действования.

Конечный момент действования наступает тогда, когда развитие явления дошло до того предела, за которым его отклонение уже не во власти лица. До указанного момента действие-причина продолжает развиваться.

Таким образом, по Сергеевскому, предел причинной цепи для уголовного права устанавливается возможностью предвидения последствий в период действия; последнее же заканчивается тогда, когда явление становится неотклонимым.

Не соглашаясь с таким подходом, В. Б. Малинин пишет: «Неправильно понимает Н. Д. Сергеевский и момент окончания действия. Для опровержения этого можно взять пример из его же книги: А с целью лишить жизни Б. наносит ему раны; раны эти смертельны, и Б. должен умереть по прошествии нескольких часов. Однако до наступления этого срока в жилище Б. делается пожар, и он погибает от огня. Исходя из его формулы, что „действие оканчивается тогда, когда действие становится неотклонимым“, – а смерть Б. была неотклонимой, – мы должны признать действие А. причиной смерти Б., сам же Сергеевский это отрицает» 188.

Причинная связь может прерываться присоединением третьих сил, если они не были предусмотрены и не могли быть предусмотрены действующим лицом. В качестве такой силы могут признаваться действия другого лица. «…Силы присоединяющиеся не прерывают причинной связи, если они имеют значение сил совпадающих или если они могли быть или действительно были предусмотрены действующим; преступная деятельность другого лица, являющаяся в качестве присоединяющейся силы, не прерывает причинной связи только тогда, когда первоначально действующий имел относительно ее присоединения специальные указания; осложнение в развитии последствия, т. е. большее или меньшее количество присоединяющихся сил, а равно и размер времени, протекшего между действием и возникновением последствия, не имеют сами по себе никакого значения» 189.

До сих пор в теории уголовного права существуют (если абстрагироваться от нюансов) две диаметрально противоположные концепции: одни авторы считают, что при бездействии причинная связь отсутствует вообще 190; другие полагают, что ее отрицание при бездействии методологически и по существу несостоятельно 191. Действие и бездействие – формы преступного деяния, наличие причинной связи и в том, и в другом случае обязательно. При бездействии общественные отношения нарушаются «изнутри», т. е когда бездействует принадлежащий этой системе элемент, который должен был действовать 192.

Основой причинной связи при бездействии является не перенос материи, энергии и информации, а более фундаментальное свойство причинности в социальных отношениях – системное изменение 193.

Сергеевский признает наличие причинной связи при бездействии. «Облечение поведения человека в форму бездействия не свидетельствует о том, что причинной зависимости не существует», – пишет он 194. Возможность причинения ученый допускает лишь «посредством поставления положительных условий или посредством уничтожения отрицательных» 195. В этом случае речь идет об условиях, при наличии которых может существовать причина.

Причинная связь имеет место, если деяние лица в целом препятствует наступлению последствий (отрицательное условие), однако при этом оно создает положительные условия, достаточные для ее развития. Например, стоящий на карауле у опасного места снял ранее выставленное объявление.

Принятие на себя обязанности по предотвращению последствия и невыполнение этой обязанности не заключают в себе ни положительных условий, ни уничтожения отрицательных, поэтому не могут считаться причинением. Человек, на котором лежит обязанность сообщать о пожаре, в случае неисполнения данной обязанности не может признаваться причиной пожара.

Создание же условий для развития причинной связи в конкретной ситуации может сопрягаться с принятием лицом на себя соответствующей обязанности. Няня, допустившая падение ребенка в воду, в результате чего он утонул, имела возможность воспрепятствовать этому. Она ответственна за гибель не потому, что в ее бездействии заключается нарушение принятой на себя обязанности, а потому, что своим предшествовавшим поведением создала условия для наступления указанного последствия.

Уничтожение препятствующих (отрицательных) условий по сути приравнивается к созданию положительных условий для развития причинно-следственной зависимости. Также оценивается устранение лица, действующего в качестве отрицательного условия. Однако данное обстоятельство «не всегда легко отличается от простого принятия на себя обязанности отклонять известное последствие; поэтому во многих случаях бездействия может возникнуть вопрос, представляет ли деятельность человека простое неисполнение принятой на себя обязанности или в ней заключается еще и устранение этих других лиц, действующих в качестве отрицательных условий; в первом случае бездействие есть простое допущение, во втором – причинение» 196.

Устранение лиц, деятельность которых еще не выступает препятствием для развития причинно-следственной зависимости, но могла бы быть таковой в будущем, не может считаться уничтожением действительных отрицательных условий. Поэтому бездействие человека, устранившего указанное лицо и занявшего его место, должно признаваться допущением, а не причинением.

Если будет установлено, что устраненное лицо, оставаясь на своем месте, не воспрепятствовало бы последствию либо его деятельность не оказала бы никакого влияния на развитие причинно-следственной зависимости, то соответственно и деятельность человека, устранившего его, а затем не воспрепятствовавшего наступлению последствий, не может признаваться причиной последних.

Прекращение деятельности, имеющей значение отрицательных условий, выражается вовне в различных формах. Деятельность, служащая противовесом положительным условиям, не всегда проявляется в виде приложения физических сил. «Когда положительные условия заключаются в личности какого-либо человека, тогда и отрицательные условия могут быть простым проявлением воли или, лучше сказать, настроения, намерения другого лица» 197.

Данная препятствующая сила выступает таким же отрицательным условием, как и любая другая деятельность подобного рода. Например, угроза применить оружие в отношении лица, совершающего побег из места лишения свободы, является отрицательным условием, проявившимся в заявлении соответствующего лица. Неисполнение данного заявления будет означать прекращение препятствующей деятельности, а следовательно, будет иметь значение причины.

В некоторых случаях, в связи с особым стечением обстоятельств, прекращение указанной деятельности для причинной связи совершенно безразлично. Другими словами, совершение действия, которое должно было иметь значение отрицательного условия, на самом деле оказывается бесполезным, «мнимопрепятствующим условием». Например, сторож выставляет красный флаг у только что образовавшегося провала на железнодорожном полотне, но поезд движется с такой скоростью, что его заблаговременная остановка невозможна. Иными словами, если бы сторож и не сделал этого, то результат был бы тот же. Прекращение препятствующей деятельности в этом случае не оказывает никакого влияния на возникновение последствия, поэтому о наличии причинной связи между бездействием сторожа и крушением поезда говорить не приходится.

Если же указанная деятельность хотя бы и не воспрепятствовала наступлению последствия, но затруднила его, задержала или отсрочила, причинная связь наличествует. «…Все условия последствия имеют с точки зрения причинной связи одинаковое значение, и каждое из них есть причина последствия» 198.

Таким образом, Сергеевский исходит из того, что к причинно-следственной зависимости при бездействии полностью приложима общая теория о причинной связи. Как и при действии, при указанной форме деяния: а) причинная связь в общем смысле (философском понятии) недостаточна для уголовного права; б) формулируется понятие причинной связи в уголовном праве; в) устанавливается момент присоединения субъективных условий вменения; г) определяются положения о прерывании причинной связи и о значении присоединяющейся деятельности другого лица.

Профессор П. И. Люблинский замечает, что Сергеевский, впервые исследовавший причинную связь в рамках магистерской диссертации, в учебном пособии отступил от своей концепции. Если ранее он утверждал, что «причинная связь прерывается незнанием и непредусмотрением какой-либо привступающей силы», то в учебнике «момент предвидения последствий при причинении как существенный для установления понятия причинности пропадает, и причинение там рассматривается как создание положительных условий или устранение отрицательных» 199.

По мнению П. И. Люблинского, причинно-следственная зависимость, «теперь оттесненная на второй план новейшими исследованиями», имеет непреходящую ценность, в первую очередь «выполненной сводкой сложной старой литературы по этому вопросу» 200.

Думается, такая оценка не в полной мере отражает значимость работы Сергеевского. Она, разумеется, ценна не только тем, что содержит систематизированный анализ литературы о причинной связи, но и тем, что в ней представлены собственные оригинальные взгляды автора на проблемы причинно-следственной зависимости, не потерявшие актуальности и в наши дни. Достаточно заметить, что ни один современный специалист не обходит вниманием его исследование.