Текст книги "Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского"

Во втором случае деяние также следует признать приготовлением, так как, говоря словами самого автора, «устранение препятствий, которые могут явиться» (устранение возможности сопротивления потерпевшего) есть приготовительные действия.

«…Не всякое действие, – пишет Сергеевский, – выполняющее один из элементов состава, будет уже покушением… Какие же действия, выполняющие один из элементов состава, будет обосновывать собою покушение – разрешается… различно» 285.

Подобные различия во взглядах действительно имелись; наверное, следует согласиться и с тем, что выражение «действие, выполняющее один из элементов состава» не очень удачное, однако ученый должным образом не оценил утверждение, согласно которому при покушении речь идет о деянии, непосредственно направленном на причинение вреда объекту преступления.

Общая характеристика покушения автором не дается, он ограничивается оценкой содержания ст. 49 Уголовного уложения, ограничившей возможность покушения совершением деяния с прямым умыслом. «…Покушение должно будет оставаться ненаказуемым во всех тех случаях, когда умысел, т. е. сознание и предвидение, будет налицо, но лишь желаемость последствия не будет доказана. Практические результаты такого положения вещей очевидны: выстрел, умышленно произведенный в человека, не будет признан покушением на убийство, если не будет доказано желание причинить именно смерть. Но какое же значение должен иметь такой выстрел – покушение на телесное повреждение? Какое – тяжкое или легкое? Какой суд в состоянии это решить? Невозможно же признать, что такой выстрел должен наказываться лишь… в тех только случаях, когда он произведен в том месте, где стрельба запрещена по закону» 286.

Время, как известно, дало ответ на основной вопрос. В теории уголовного права и судебной практике твердо устоялась позиция, согласно которой покушение может быть совершено только с прямым умыслом. Все же остальные вопросы свидетельствуют о переносе проблемы из сферы уголовного права в область уголовного процесса и криминалистики.

Большое внимание Сергеевский уделяет анализу видов покушения (в собственном смысле), выделяя: 1) оконченное и неоконченное покушение; 2) покушение с негодными средствами; 3) покушение на негодный объект.

Первый вид покушения выделяется по степени реализации преступного умысла. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных вначале исходило из объективного критерия, введя в формулу покушения словосочетание «виновный мог считать нужным»; затем последнее было заменено фразой «что он считал нужным», таким образом, в основу определения вида покушения был положен субъективный критерий. Покушение признается оконченным, когда лицом выполнены все действия, которые это лицо считало необходимыми для совершения преступления, но преступление не было доведено до конца по непредвиденным обстоятельствам или вследствие непригодных средств, которые были применены.

Второй вид покушения – неоконченное, или прерванное обстоятельствами, не зависящими от воли виновного, автором не определяется, оно лишь противопоставляется добровольному отказу от преступления («добровольному оставлению преступления»), суть которого не раскрывается.

Автор констатирует ненаказуемость добровольного отказа от преступления независимо от его мотивов (в литературе высказывалось и иное мнение, например Грольманом), оснований же, исключающих ответственность лица, в работе не приводит, хотя к этому времени в теории уголовного права по данному вопросу сформировалось два принципиальных подхода: уголовно-политический и правовой. Кроме того, существовал и третий подход, пытавшийся объединить два первых.

Суть уголовно-политических доводов сводилась к следующему. Уголовный закон должен вырабатывать в человеке мотивы воздержания от совершения преступления или «возврата с преступного пути». Добровольный отказ характеризует последнее обстоятельство, наказание за него даст противоположный результат. Отказ от преступления часто присущ человеку, обладающему честью и чувством сострадания, «но поставьте перед ним в перспективе уголовный процесс, наперед поразите его слух всем шумом судопроизводства – и сострадание замолчит, а честь почувствует себя во всяком случае уже потерянной» 287.

Кроме того, наказуемость добровольного отказа противоречит интересам не только личности, но и общества. «Покушение этого рода, – пишет Росси, – остается часто неизвестным тому, против кого оно было устремлено. Уже по одному этому общественная власть, преследуя такие покушения, должна прибегнуть к инквизиционным розыскам и, без достаточного основания, в интересах наказания факта мало опасного, возбудит напрасные и бесполезные беспокойства в обществе» 288.

Наказуемость добровольного отказа согласно фейербаховской теории устрашения вошла бы в противоречие со здравым смыслом, пришлось бы подвергать каре того, кто под страхом уголовного наказания отказался бы от совершения преступления.

Своеобразную позицию занимает А. П. Чебышев-Дмитриев. В целом основываясь на политических мотивах исключения уголовной ответственности за добровольный отказ, он предлагает наделять таким правом суд, исходя из возможного различия проявления подобного отказа 289.

Юридические основания ненаказуемости добровольного отказа достаточно обстоятельно раскрыты Цехариэ, Кёстлиным, Бернером, Люденом и др. Так, Цехариэ указывает, что для наказуемости деяния вообще требуется, чтобы оно было противозаконно и явилось результатом злой воли. Следовательно, отсутствие хотя бы одного из этих элементов исключает уголовную ответственность. При добровольном отказе лицо само «уничтожает» свою злую волю. В этом случае она теряет уголовно-правовое значение и не может обусловливать собой наказание, которое не требуется ни идеей справедливости, ни целью государственной безопасности 290.

На другое обстоятельство обращает внимание Люден. Он пишет: «Безнаказанность добровольно оставленного покушения вытекает из существа покушения, ибо здесь нет действия, предпринятого с волей на совершение. Конечно, до отказа деятель стремился к совершению, но эта деятельность не может быть рассматриваема как нечто самостоятельное, отдельное от отказа, ибо вся преступная деятельность с начала и до конца есть одно неделимое действие и неделимость его основывается на едином неделимом источнике – преступной воле» 291.

Покушение с негодными средствами Сергеевским определяется как применение таких средств, которые по своим свойствам не могут обеспечить достижение преступного результата. Все они подразделяются на два вида: средства, которые абсолютно не пригодны для совершения преступления (например, суеверия), и средства, которые только в конкретной ситуации не могли привести к достижению преступной цели. «…С одной стороны, выдвигаются те случаи, когда субъект составил план действия вполне удовлетворительный и пригодный к делу… – результат же не был достигнут только вследствие того, что при выполнении плана сделана была ошибка, или заключавшаяся в случайной замене одного предмета другим, или основанная на незнании некоторых фактических обстоятельств… С другой стороны, выделяются те случаи, когда в самом плане коренится ошибка, делающая его вполне бесплодным, сколь бы точно и сообразно с замыслом он ни был выполнен…» 292.

Покушение первого вида, выделяемое Сергеевским, наказуемо на общих основаниях, второго же вида – ненаказуемо, так как оно не может привести к нарушению благ и прав другого лица. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных приравнивает его к обнаружению умысла в тех случаях, когда «подсудимым, по крайнему невежеству или суеверию, употреблены были только средства вполне и очевидно недействительные для совершения преступления» (ст. 115). В ст. 49 Уголовного уложения указывается, что «покушение учинить преступное деяние очевидно негодным средством, выбранным по крайнему невежеству или суеверию, ненаказуемо».

Покушение на негодный объект, по Сергеевскому, имеет место в случаях, когда запланированный результат не наступил, так как непосредственный предмет посягательства (в соответствии с современными взглядами непосредственный объект преступления) оказался «таким или в таком положении, что преступное деяние по отношению к нему не могло быть приведено в исполнение» 293.

Выделяются три вида указанного покушения: 1) отсутствие объекта вообще (выстрел в труп, принятый за живого человека); 2) предмет преступления не обладает свойствами, от которых зависит преступность данного деяния (похищение вещей, оказавшихся своими, или фальшивых денежных купюр); 3) сам по себе объект годен, но находится в таких условиях, при которых причинить ему вред не представляется возможным (кольчуга на теле человека защищает от телесных повреждений). «Наличность двух первых моментов превращает всю деятельность лица в совершенно бесплодную и безусловно неопасную; она никогда не могла бы привести к совершению преступного деяния, а посему и должна признаваться ненаказуемой… Наличность последнего момента… определяет собой не негодность объекта, а лишь негодность, недостаточность избранных субъектом средств; поэтому случаи этого последнего рода должны разрешаться по общим правилам о покушении с негодными средствами» 294.

Г. Е. Колоколов высказывает иное мнение. В частности, он пишет, что негодность объекта не равнозначна «негодности» субъекта; он способен нарушить правовой порядок и поэтому представляет серьезную опасность для всего общества. «Согласно с правильным взглядом на основание наказуемости неоконченного деликта, уголовная реакция является вполне применимой и в случае покушения над негодным предметом» 295.

Эта точка зрения в литературе подверглась критике. Так, Н. С. Таганцев указывает, что покушение на несуществующий объект будет мнимо преступным (например, нельзя оскорбить несуществующее лицо). В вопросе же о юридической оценке посягательства на объект преступления, который характеризуется потерпевшим или предметом, находящимся в ином месте или ином положении, он в целом солидарен с Сергеевским, предлагая квалифицировать его по общим правилам о покушении 296.

В ст. 47 Уголовного уложения по данному поводу закреплено следующее правило: «Не почитается преступным деяние, направленное на предмет несуществующий или очевидно негодный для учинения того рода преступного деяния, которое замышлено».

Соучастие

Как и во многих других случаях, Сергеевский не формулирует определение рассматриваемого понятия, если не считать следующего утверждения: «преступное деяние… совершается нередко совместной деятельностью многих лиц, а не одного преступника, таким образом, что преступный результат находится в причинной зависимости от действий всех этих действующих лиц» 297.

Между тем в литературе дефиниции соучастия уже существовали. А. С. Жиряев, первым среди российских ученых специально исследовавший данный институт, например, так характеризует его: «Под стечением преступников 298 (concursus delinguentium) разумеется такое нескольких лиц к одному и тому же преступлению отношение, вследствие коего каждое из них является или заведомо участвовавшим в его совершении, или же учинившим другое какое-либо противозаконное деяние, но по поводу и в интересах первого… Все стекающиеся при одном и том же противозаконном деянии преступники представляются в такой внутренней связи между собою, по коей вина одного более или менее отражается и на всех прочих» 299.

Г. Е. Колоколов предлагает два определения соучастия, условно говоря, формальное и материальное. Согласно первому из них, соучастие – форма преступности, при которой за одно и то же запрещенное законом последствие отвечают несколько субъектов; по второму – соучастие есть такое отношение нескольких лиц к единичному результату, при котором каждое из них виновным образом обусловливает этот результат посредством совершения деяния 300.

Ответственность за соучастие Сергеевским в первую очередь связывается с наличием двух и более лиц, отвечающих признакам субъекта преступления. При этом присоединение преступной деятельности одного не исключает сознания и предвидения преступного результата другим. «Если такая совместная деятельность совершается одним из действующих лиц при наличности субъективных условий вменения… а прочими вне этих условий, то такое положение вещей не вызывает никаких затруднений: присоединение к действиям преступника человеческой деятельности, совершаемой вне субъективных условий вменения, …имеет то же значение, как и присоединение сил внешней природы» 301.

Для признания соучастия безразличны роль и вклад конкретного лица в совершение преступления. Главное, чтобы деятельность каждого из них находилась в причинной связи с наступившими преступными последствиями.

Принцип вменения всего последствия в полном объеме каждому из соучастников не охватывает вопросы назначения им наказания. При определении последнего необходимо, по мнению ученого, учитывать характер и степень участия лица в совершении преступления, степень вины («субъективные настроения и объективный состав деятельности»).

Такой подход не ставит под сомнение один из основных объективных признаков соучастия – наличие единого преступного результата для всех соучастников. «Признавая каждого из соучастников ответственным за последствие, мы вместе с тем должны, по общим правилам наказуемости, поставить меру ответственности в зависимость от субъективной и объективной стороны его виновности» 302. Указанные обстоятельства обусловливают необходимость выделения видов соучастников и форм соучастия, определения критериев их наказуемости.

Во-первых, Сергеевским выделяется так называемый простейший вид соучастия – совиновничество. При этом следует обратить внимание, что оно рассматривается как вид соучастников, хотя точнее соисполнительство (совиновничество) признавать видом соучастия. При совиновничестве отсутствует разделение ролей, каждый из соучастников полностью или частично выполняет объективную сторону преступления, несет равную с другими соучастниками ответственность. Другими словами, «все соучастники равны между собою, то есть деятельность одного из них, по совокупной оценке субъективной и объективной ее стороны, равняется деятельности каждого из остальных» 303.

Во-вторых, по факту приложения физических или интеллектуальных усилий в совершение преступления выделяются подстрекатели, или подговорщики. Интеллектуальная деятельность последних также находится в причинной связи с последствиями преступления, поэтому согласно общему правилу они подлежат уголовной ответственности наравне с «физическими» исполнителями общественно опасного деяния.

В-третьих, по причиняющей способности действий виновных различаются главные и второстепенные соучастники (пособники). С объективной стороны в «физическом» соучастии это может проявляться в выполнении различных действий – от приготовительных до исполнения преступления. «Интеллектуальный» виновник может создать план действия и внушить другим необходимость его реализации, одобрить план, составленный другим соучастником, помочь советами и указаниями, обещать скрыть следы и т. д.

С субъективной стороны соучастник может действовать как в собственных целях, так и в интересах другого лица, сам желать последствия преступления или относиться к нему «безразлично; может иметь самостоятельный умысел или может иметь умысел условный, производный, то есть может желать последствия только в том случае, когда желает другое лицо» 304.

Как главные виновные, так и пособники несут уголовную ответственность за все содеянное, однако наказуемость действий пособников должна быть меньшей.

Вопрос о том, кто является главным виновником, а кто второстепенным, по мнению Сергеевского, должен решать суд исходя из фактических обстоятельств совершенного преступления. Задачу науки он видел в том, чтобы разработать общие правила, помогающие суду определять роль соучастника в совершении конкретного преступления. Сам он сформулировал три таких положения. Во-первых, в тех случаях, когда причиняющая деятельность выражается в действии, которое, будучи взятым само по себе, охватывает состав преступления, лицо признается главным соучастником.

Более точно, на наш взгляд, этого соучастника определяет А. С. Жиряев, который пишет: «Под главным виновником… разумеется лицо, которое с сознанием и свободно решаясь на преступление, содевает его собственными или чужими, физическими или интеллектуальными силами» 305.

Во-вторых, лицо, замыслившее преступное деяние и склонившее другого путем просьбы, подкупа, угрозы и т. д., является подстрекателем; в-третьих, лицо, ограничившее свое участие в совершении преступления предоставлением орудий и средств совершения преступления, обещанием устранить препятствия, скрыть преступника, есть подстрекатель.

Как видим, по сути, ученый, пусть и в самой общей форме, заложил основы характеристики таких соучастников, как исполнитель преступления, подстрекатель и пособник. В его правилах отграничения видов соучастников организатору преступления места не нашлось, хотя «интеллектуального» соучастника, выделяемого Сергеевским, частично можно отнести к таковому.

Формы соучастия автор определяет исходя из отношения соучастников между собой и к их общей деятельности. По сути, он близко подошел к современному определению формы соучастия как отражения степени согласованности действий соучастников при подготовке и совершении преступления. Выделяются три формы соучастия: 1) соучастие без предварительного соглашения; 2) соучастие по предварительному соглашению; 3) соучастие неосторожное.

Первая форма соучастия охватывает собой две разновидности: а) скоп; в этом случае необходимые для ответственности за соучастие условия (знание каждым соучастником присоединяющейся деятельности других соучастников) возникают непосредственно в момент совершения преступного деяния, хотя бы в виде consensu tacito 306; б) соучастие, при котором распределяются роли по выполнению одного преступления; в этом случае соучастники не знают друг друга, «условия устанавливаются без всякого обмена мыслей, молчаливого или выраженного в словесной форме» 307.

Соучастие по предварительному соглашению имеет место, если соучастники действуют, предварительно сговорившись относительно места, времени и способа совершения преступного деяния, распределяют между собой роли и т. д.

При неосторожном соучастии по отношению к наступившему преступному последствию форма вины соучастников характеризуется неосторожностью.

Эту форму соучастия автор иллюстрирует следующим примером. Плотники работают на крыше дома, старший из них отдает приказ сбросить бревно со стены. Один из плотников исполняет приказание, пригласив помочь другого плотника. Бревно падает и убивает человека. В этом случае, по мнению Сергеевского, первый выступает подстрекателем в неосторожном соучастии, второй – главный «физический» виновник, третий – физический пособник.

Взгляды ученого не нашли поддержки в науке. Критикуя их, Н. С. Таганцев пишет: «…Возникает вопрос, распространяется ли понятие соучастников не только на виновников умышленных, но и на лиц, действовавших по неосторожности.

Несомненно, что такое лицо может быть виновником, может вкладываться одновременно с деятельностью других в воспроизведение правовоспрещенного результата, быть наравне с другим одним из образующих его условий, но оно, по самому свойству неосторожности, не может быть общником в вине других, не может нести ответственности за совместность его действия с другими» 308.

Сказанное относится к неосторожному участию в умышленном действии другого лица, умышленному участию в неосторожном деянии другого лица и, наконец, к случаям совместного причинения вреда по неосторожности, о чем говорит Сергеевский.

По последнему обстоятельству Н. С. Таганцев обоснованно замечает: «Виновность каждого, несмотря на общую их судимость и ответственность, сохраняет свой индивидуальный характер: индивидуально обсуждается не только размер неосторожности, проявленной каждым виновным, но и самое ее бытие; связь между ними имеет чисто объективный характер… Уголовное уложение, ставя условием соучастия соглашение или, по крайней мере, заведомость об общей деятельности, исключает возможность вопроса о неосторожном соучастии… Общность вины предполагает наличность умысла у каждого вкладывающегося в деяние» 309.

Выделение форм соучастие имеет не только теоретическое, но и существенное практическое значение. Соучастие по предварительному сговору представляется наиболее его наиболее опасной формой; организованное сообщество преступников способно причинить больший вред порядку в государстве. Поэтому само вступление в подобное сообщество может признаваться самостоятельным преступлением.

Сергеевским выделяются два вида таких преступлений: заговор, в этом случае соучастники замышляют совершение одного преступления; шайка, в этом случае предполагается совершение ряда преступных деяний, которые конкретно могут и не определяться. В шайке, условно говоря, соединяются воедино заговор и соучастие без предварительного соглашения. Участие в ней делает преступность профессиональной 310.

В заговоре главным преступником является зачинщик («заводчик»), в шайке – атаман.

Обоснованию ответственности соучастников в литературе XIX в. уделялось большое внимание, хотя в целом, как отмечалось многими специалистами, пока не удавалось выработать исходную позицию, на которой можно было бы построить учение как о соучастии в целом, так и по отдельным его аспектам. Достаточно, например, отметить, что некоторыми криминалистами соучастие рассматривалось наряду с совокупностью преступлений, их повторностью, объединяя все это под одним общим названием «формы сложной виновности».

По этому вопросу, если абстрагироваться от нюансов, сформировалось четыре направления. Первое направление, взгляды представителей которого разделяет Сергеевский, исходит из того, что соучастники – это все те лица, чьими действиями умышленно или по неосторожности причинен общий преступный результат. Поэтому соучастие выглядит как один из видов присоединения деятельности одного лица к действиям другого, причем деятельность и первого, и второго является преступной, а сами они отвечают общим условиям ответственности. «Задача всей конструкции (теоретической и законодательной) соучастия, сообразно этому взгляду, в применении к отдельным соучастникам общего начала уголовной ответственности: всякому субъекту вменяется все то, что он причинил при наличности субъективных условий вменения» 311.

Согласно второму направлению (его наиболее заметными представителями являются Н. С. Таганцев, Фейербах, Шютце) соучастие возможно лишь в умышленных преступлениях. Для ответственности соучастников недостаточно наличие причинной связи между действиями каждого из соучастников и преступным последствием, а также общих условий «субъективной виновности»; требуется единство воли, наличие единого умысла, общего соглашения и т. д.

Данное направление само по себе разнородно, охватывает четыре группы теорий: а) теория соглашения признает единственным основанием общей ответственности всех сговорившихся между собой соучастников за все наступившие последствия; б) теория единства воли соучастников; в) теория взаимного подстрекательства; г) «соединительная» теория основывается на единстве воли соучастников и взаимном подстрекательстве.

Сторонники третьего направления исходят из того, что ответственность отдельных соучастников, различаемых по содержанию их деятельности, определяется вне отношения одного из них к действиям другого. В российском уголовном праве эту точку зрения отстаивал И. Я. Фойницкий. Он пишет: «Общность вины соучастников… оказывается простым предположением, голым и недоказанным, построенным схоластическим путем и составляющим один из остатков тех многочисленных презумпций, которыми была так богата старая уголовно-правовая доктрина» 312.

Четвертое направленное представлено Листом, отрицающим необходимость установления особых правил ответственности соучастников. Действия каждого из них, образующие состав преступления, достаточны для того, чтобы вменить ему в вину все содеянное всеми соучастниками полностью как самостоятельному субъекту преступления. «… Безразлично: окажется ли в качестве такового одно лицо… или будет их несколько… совершает ли такой виновник все необходимое своими руками и силами или пользуется для этого силами и деятельностью другого как орудием… в случаях, когда этот другой невменяем, действует по принуждению или не сознает совершаемого» 313. В связи с этим нет оснований относить таких лиц к соучастникам. К соучастию, по мнению сторонников этого направления, могут быть причислены лишь те случаи, когда действия лица не образуют собой самостоятельного преступления, представляют лишь участие в преступлении, начатом и оконченном другим виновным.

В связи с разработкой учения о соучастии Сергеевский останавливается, хотя и очень бегло, на вопросах прикосновенности, под которой понимает действия лица, совершенные по поводу уже имеющегося преступления, не состоящие в причинной зависимости с наступившими от последнего последствиями, а также неисполнение предусмотренных законом обязанностей по воспрепятствованию преступлению либо его раскрытию.

Прикосновенность образуют укрывательство, попустительство и недоносительство о совершенном преступлении.

Первый ее вид охватывает укрывательство преступника, следов преступного деяния, вещей, добытых преступным путем. Выделяется укрывательство «по ремеслу» и укрывательство вещей.

Попустительство выражается в невоспрепятствовании совершению преступления, неизвещении лица, которому угрожает опасность; а недоносительство – в несообщении властям о готовящемся преступлении.

Наказуемость попустительства и недоносительства зависит от общего уровня культуры в стране, общественной оценки доносов; как правило, они признаются преступными, если нарушают специальные обязанности или когда от этого страдает невиновное лицо. По мнению Сергеевского, нецелесообразно карать за недоносительство одного из супругов, детей или родителей, опекуна и опекаемого и т. д., т. е. родственников или близких.