Текст книги "Чашечка кофе. Рассказы о приходе и о себе"

Дождь

Торжества в честь Дня поселка были заявлены на ближайшее воскресенье. Одно смущало – дождь. Каждый день в течение целой недели он то начинался, то вдруг прекращался или шел, не заканчиваясь вовсе, словно издеваясь над метеорологами и игнорируя их прогнозы. Выходило, предсказать, как поведет себя небо, можно лишь на ближайшие часа три-четыре, и то не всегда.

Вот и сейчас. Начало торжественной части было намечено на два часа по полудню. Целое утро до назначенного времени работники Дома культуры вместе с волонтерами выносили аппаратуру с огромными колонками на поселковую площадь. А когда аппаратура была установлена и подключена, как всегда, неожиданно полил дождь. Правда, сперва он только накрапывал.

Надеясь, что этим все и ограничится, народ оставался стоять на месте и слушать поздравления официальных лиц. Хотя дождик только усиливался, никто не уходил. Людям и в голову не могло прийти, что никто из лиц, ответственных за проведение столь важного мероприятия, не позаботился заранее разузнать о предстоящей погоде. Ведь не просто так четыре с половиной часа носили и подключали аппаратуру, чтобы в итоге всю эту дорогостоящую технику угробить, затопив водой.

Но дождь, усиливаясь, превращался в ливень. Ожидание закончилось, и все вокруг официальных гостей немедленно пришло в движение. Одни, несмотря на ливень, выбегали из Дома культуры и кусками полиэтилена укрывали от воды звуковые колонки и прочую технику. Другие, наоборот, бежали в фойе, чтобы самим укрыться от ливня.

В это же самое время приглашенный оратор из районной администрации продолжал свое выступление. Но слушать его осталась одна-единственная девушка, маленькая, почти подросток.

Отец Георгий, тоже приглашенный поздравить жителей, еще раньше обратил внимание на эту девчушку. Потому что у всех зрителей в руках были зонтики, а у нее одной зонтика не было. А когда все, кто находился на площади, уже разбежались от дождя, она все продолжала стоять и слушать.

«Почему она не уходит? – спрашивал себя батюшка, сам же себе и отвечая: – Наверное, этой девчонке очень хочется праздника. Она устала от холодов. Ей надоел дождь и небо, постоянно затянутое тучами. Ее одинокое стояние под дождем – это вызов, это требование дождю прекратиться». Наконец кто-то из числа приглашенных на мероприятие не выдержал и закричал:

– Девушка, что же вы продолжаете стоять под дождем?! Вы же простудитесь!

После представителя районной администрации микрофон должны были передать батюшке. Но поскольку выступать было уже не перед кем, он счел свою миссию выполненной и, разворачивая зонтик, направился к выходу из Дома культуры.

Отец Георгий так и не выступил, а жаль. Он бы рассказал о том, что в этом году День поселка совпал с памятью святого, в честь которого всего за квартал от Дома культуры выстроена прекрасная часовня. И еще о том, что с завтрашнего дня начинается пост. Да и вообще, он нашел бы, что им сказать.

– Уже уходишь?

Отец Георгий обернулся и увидел знакомого музыканта. Тот курил, прячась от дождя под козырьком над входом в Дом культуры.

– Сейчас наладится, батюшка. Дождь пройдет, и все будет хорошо.

– Непременно хорошо. Я в этом не сомневаюсь.

На самом деле, к вечеру небо прояснилось, и праздник удался на славу. Если не считать нескольких пьяных драк. Но какой праздник без водки и что за выпивка без драки?

На следующий день только и было слышно:

– Кто подрался-то?

– Да тетки какие-то мужиков не поделили.

– Да, времена меняются. Раньше было наоборот.

А ночью снова пошел дождь.

Пару дней спустя, возвращаясь на машине из райцентра и въезжая в свой поселок, отец Георгий еще издали заприметил нескольких молодых ребят лет по пятнадцати. Направляясь к дороге, они шли и о чем-то между собой разговаривали. Высокие, стройные и очень красивые. Про себя отметил, наверняка занимаются спортом. Если им всего по пятнадцать, то наверняка именно он каждого из них когда-то еще малышом опускал в купель со святой водой. А после причащал Кровью Христовой, в каждый крошечный ротик по такой же крошечной капельке Причастия.

Дождь. Они идут и совсем не обращают внимания на приближающийся автомобиль. Так, словно его и нет. Резко нажав на тормоза, машина остановилась.

В другом месте отец Георгий, может, и не стал бы этого делать, но это был его поселок и его дети, за которых он отвечает. Он опустил стекло и крикнул:

– Мальчишки! Нельзя быть такими беспечными! Берегите вашу жизнь! Она у вас одна.

Перейдя дорогу, они остановились и только сейчас обратили внимание на священника.

«Они меня знают, – подумал батюшка. – Меня здесь все знают, тем более школьники. Сейчас кто-нибудь обязательно извинится».

Но они молчали. Наконец один из ребят, аккуратно постриженный сероглазый блондин, спокойно, не повышая голоса, сказал:

– Заткнись, дед. Не то в лоб получишь.

Засмеялись и отправились дальше. Уверенные в себе, спортивные и очень красивые.

«Все будет хорошо», – прозвучало в этот момент по радио.

«Это я уже слышал», – отметил про себя батюшка. И в надежде, что они его все-таки не узнали, по инерции прошептал:

– Непременно хорошо!

Прежде чем тронуться и ехать дальше, он взглянул на низкое, затянутое обложными тучами небо и с досадой продолжил:

– Скорей бы уже заканчивался этот дождь.

Бабушки-старушки

День рождения

Выхожу из квартиры, а у меня в голове почему-то кружится мотивчик старой шутливой песенки: «Бабушки, бабушки, бабушки-старушки, бабушки, бабушки – ушки на макушке…» Перед этим матушку благословлял, тогда меня уже эта песенка донимала. Достаю из сумки ключи, закрыл дверь, спускаюсь вниз со своего пятого этажа, а она все поется.

Слышу, на уровне второго этажа открывается дверь, и на площадке появляется моя хорошая знакомая Анна Павловна, я ее недавно поздравлял с юбилеем. А как получилось? Я даже не знал, что у нее день рождения. Машину поставил, подхожу к подъезду, вижу у двери другую старушку, родную сестру Анны Павловны. Они вместе в одной квартире живут. В руках у нее букет цветов. Я ей в шутку:

– Уж не меня ли встречаете? Да еще и с цветами? Ну, спасибо.

Та мою шутку словно не слышит.

– Ой, батюшка, как хорошо, что я тебя встретила. Выручай, сегодня у моей сестры день рождения. Вот я ей цветы купила. Только как было бы хорошо, если бы не я, а кто-то другой зашел сейчас к нам и поздравил ее с юбилеем. Раньше в этот день ее многие поздравляли, а сейчас почему-то никто не позвонил. Наверное, мы уже слишком старые и никто ничего не помнит.

Мне не трудно, это же по дороге. Беру цветы, поднимаюсь на второй этаж, звоню в дверь. Как только Анна Павловна открыла, я тут же начинаю: «Хепи бездэй ту ю!» – обнимаю и вручаю ей эти цветы. Пою, а сам думаю: почему, поздравляя друг друга, мы всякий раз поем эту дурацкую песенку на английском языке?

Нужно было видеть, как обрадовался старый человек. Потом всю дорогу, поднимаясь к себе на пятый этаж, я шел и умилялся, вспоминая ее глаза. Она на самом деле поверила, что я помню, когда у нее день рождения, и специально купил для нее эти гвоздички.

Так вот, слышу стук палочки и вижу Анну Павловну, выходящую из квартиры.

– Вот почему у меня в голове кружится песенка про «бабушек-старушек»! В предчувствии нашей с вами встречи, дорогая Анна Павловна.

Та смеется:

– Батюшка, вы не поверите! У меня все то же самое, только я напеваю: «Ангел мой неземной!» Спрашивается, при чем здесь ангел? Оказывается, почувствовала, что встречусь с батюшкой.

Опа!

Скажи мне кто в юности, что большую часть свой жизни проведу в общении со стариками, не поверил бы. Наша паства, особенно в деревнях и маленьких заштатных городах, народ все больше пожилой. Молодежь у нас не остается. Заканчивая школу, уезжают учиться в область или даже в Москву.

Молодые уезжают, и жизнь уходит вслед за ними. Школы и больницы закрываются. Для оставшихся наступает время доживания. Оставшиеся живут памятью. Старики сентиментальны, их питает любовь.

Подходит ко мне наша бабушка Рая:

– Батюшка, хошь, чего расскажу? Ага. Вот, помню, Ванька, внук мой, маленький был. Смешной такой. Любил очень играть в догонялки. Бежит от меня, а трава высокая, его еле видно. Догоняю его, а он смеется.

Я подхвачу его на руки, подниму над собой и кричу ему: «Опа!» Ванька аж завизжит от удовольствия.

Потом надо, чтобы все наоборот. Теперь Ванька меня должен догнать. Я поддамся ему, он ко мне подбежит, за ноги обнимет и тоже, мол, бабку вверх поднимает. Да только поднять никак не поднимет, а все одно «опа!» кричит.

Приехал тут он ко мне со своей девушкой знакомить. Красивый парень, высокий, весь в отца-покойника. Что-то мы во дворе делали, он мимо проходит и так, словно бы ненароком, подхватил, поднял меня в воздух и, как тогда в детстве, смеется и кричит мне:

– Бабушка! Опа!

Что это было?

Старушки – народ еще и непредсказуемый. Этот вывод я делаю, основываясь на собственном опыте. Веду однажды автомобиль по узкой дорожке, с обеих сторон густо заросшей кустарником. Еду осторожно, в любой момент на дорогу может выбежать ребенок. Неожиданно из-за угла вылетает бабушка на велосипеде и, не сбавляя скорости, мчит мне навстречу. Еще несколько секунд – и она в меня врежется! Этого только не хватало, возле самого подъезда!

Понимаю, что разминуться с велосипедом никак не получится. Дорога слишком узкая, еще и кусты. Останавливаюсь, открываю окно и что есть сил кричу велосипедистке:

– Бабушка, стой!

Старушка, не обращая на меня внимания, закладывает немыслимый вираж, бросает велосипед вправо на кусты и все так же, не сбавляя скорости, проносится мимо. Сзади доносится:

– Научись водить, водила!!!

– Что это было, батюшка? – участливо спрашивают мои соседки, обычно проводящие все свободное время на лавочке у нашего подъезда. – Такого мы еще никогда не видали.

Сдерживая дрожь в коленях, опускаюсь на лавочку рядом с ними.

– Это пятый всадник Апокалипсиса. Во времена апостола Иоанна про велосипеды еще не знали, вот он и остановился на четырех.

«Тогда все понятно»

Вскоре у меня у самого случился день рождения. И хотя я делал все, чтобы это событие прошло как можно тише, ничего не вышло. Поздравлять меня начали уже за несколько дней до означенной даты. А если не поздравляли, то спрашивали: мол, на самом деле у тебя день рождения? Сам я не люблю праздновать свой день рождения, а других поздравлять люблю и подарки люблю дарить.

Иногда удивляются: почему не радуешься собственному празднику? А чему радоваться? Если бы с каждым днем рождения годы уменьшались, так ведь нет, их только больше и больше. Вот именины – да, для меня это праздник. Начинаешь убеждать своих бабушек, а те: нет, батюшка, день рождения главнее. Если бы ты не родился, то и об именинах никто бы не заговаривал.

В этом году мой личный праздник совпал с воскресным днем, да еще и великим церковным праздником. Рассказывают, кто-то заходит и не может понять, почему сегодня в храме так много людей? Начинают расспрашивать, и в ответ слышат:

– Так сегодня у батюшки день рождения!

– А, – отвечают понимающе, – тогда все понятно.

Вечером, когда уже стало смеркаться, в дверь постучались. Открываю, а там соседские дети, и самый маленький протягивает мне букет красных роз.

– Батюшка, это вам от Анны Павловны!

– А где же она сама?

– А вот она, – радуются малыши и показывают на поднимающуюся по лестнице старушку с большой тарелкой в руках.

– Блинчики, батюшка, горячие еще, только со сковородки.

Что бы ни говорили, бабушки умеют быть благодарными.

«Человек – чело веков»

Мы все заключаем в себе самих собственный мир, иначе не были бы людьми. Человек – чело веков.

Епископ Василий Родзянко

Что такое человек? И чем мы отличаемся от животных? А если человек болен, ну, например, он психически больной, он – человек? А бывает, что остается раненый без ног и рук, да еще лишается органов чувств, он все равно человек? А когда хороним умершего, то мы кого хороним, человека или только его тело? Как разобраться во всех этих вопросах?

Запад всегда любил конкретику – цивилизация, основанная на римском праве, требует, как в той рекламе: «Скока конкретна вешать в граммах?» Поэтому Запад для себя определил, что человек без разума – это не человек.

Такая оценка почти без изменений перекочевала к еще более прагматичным протестантам. Поэтому, когда Гитлер, придя к власти, стал уничтожать пациентов психиатрических клиник, его действия особо не встретили осуждения. Экономить так экономить, бродячих собак, кошек и душевнобольных человеков можно смело отправлять под нож. Они же не люди, они не понимают, что им больно.

Православный Восток подходит к этому вопросу принципиально по-другому. Для нас человек – это тело и одухотворенная душа. Больное тело, как и больная душа, не лишает человека его статуса, напротив, душевнобольных всегда считали даже избранниками Божьими, которые несут в себе нечто, что может быть повреждено внешним рациональным миром, и Бог отделяет их от остальных. Они даже назывались убогими, у Бога отмеченными. Кстати, вспомним, их место было, как правило, возле храмов и монастырей. И не было греха в нашем народе больше, чем обидеть и без того несчастненького.

Их восприятие внешнего мира чаще всего ограничивается детским уровнем, особенно тех, кто таким родился, а молитва ребенка в Церкви вообще считается самой высокой и действенной. Потому эти люди все больше молились, они действительно знали Бога. За этот труд общество их кормило и одевало.

А что сегодня? Как живут наши болящие братья и сестры и каково их место в Церкви? В нашем приходе таких убогих до недавнего времени было трое: Леша, Коля и Дима. Дима вот уже несколько лет как умер. Причем умер очень тихо и мирно. Простудился человек, поболел недельку и помер, даже в постель не ложился, но воспоминания о нем свежи.

Все они были друзья, поскольку состояли в обществе инвалидов и на все чаепития собирались вместе. Самой колоритной фигурой из них, безусловно, является Леша. Это молодой громадный мужик, лет тридцати пяти, неимоверной силы и очень добрый. При встрече Леша всегда улыбается, он вообще доволен жизнью, работает в поселке в одном из детских садиков.

Любит общаться с детьми, лишь бы те его не дразнили. Леша всякий раз, здороваясь со мной, спрашивает, когда можно прийти поработать в церкви, но работать он особенно не любит, поэтому это скорее его вежливая дежурная фраза.

Когда он все-таки приходит в храм чем-нибудь помочь нашей старосте тете Зине, то обязательно что-нибудь утащит, а поскольку сила его неимоверна, то утащить он может все, что ему приглянется. Однажды он прихватил собачью будку, сбитую из шести поддонов из-под кирпича. Я сам человек не слабый, но эту будку мог только толкать. Леша взял ее под мышку, словно она была связана из соломы. Это было такое завораживающее зрелище, что мы, застыв, не посмели ему мешать.

Один знакомый рассказывал, будто видел, как Леша, словно тростинки, перебрасывал через высоченный забор шестиметровый брус 20 на 20. Потом, не напрягаясь, закидывал бревна на плечо и относил их к «новому месту прописки».

Леша любит выпрашивать на рынке у торговцев сладости и булочки. Убогому идут навстречу, а он этим пользуется. Однажды Леша поразил нас своей изобретательностью. Как-то к нам в храм на службу приехали мои друзья из соседней Московской области. Встретились, они мне и говорят:

– Батюшка, ты молодец! Берешь на вооружение новые технологии.

Я недоумеваю:

– Какие такие технологии?

– А вот этот двухметровый «шкаф» разве не по твоему благословению собирает по десяточке с каждого входящего в церковь? Мы спросили. Он говорит, ты велел: храм восстанавливать надо.

Может, кто-то сторонний подсказал Леше эту идею? Мой разум до такого точно бы не додумался. Деньги он собирал только с чужаков. Всех поселковых он, видимо, знает в лицо, поэтому никто из наших меня и не предупредил, а люди из других мест думали, что у нас так заведено.

Зимой в морозы по вечерам он ходит по поселку, собирая павших от алкоголя, и приносит их в участок. Говорят, будто за каждого принесенного ему платят по десятке. Не знаю, правда это или нет, но что спасает людей, знаю точно.

Коля – ближайший друг Леши. Лет сорока, маленького росточка, щуплый, угрюмый, никогда не улыбается. Они с Лешей неизменные участники рождественских елок: за подарками приходят. На Богоявление святим воду. Леша с Колей два дня разносят ее по поселку, тем, кто сам прийти уже не в состоянии. За это, видимо, им тоже что-то перепадает.

У Коли был брат – здоровый женатый человек. Вдруг он заболел и быстро умер. Коля с мамой пришли в храм заказывать отпевание. Мама плакала: «Такой хороший был, разумный, не пил – и умер, а этот дурак живет и живет».

Через минуту вижу заплаканное Колино лицо, подошел, угостил его конфеткой.

– Брат умный был и умер, а я вот, дурак, живу. Лучше бы я умер. Жалко маму.

Покойный уже Дима прожил 37 лет. Он был совсем маленького росточка, наверное, метр сорок, не больше. У него был большой зоб и грыжа. Родители его умерли достаточно рано, оставив двухкомнатную квартиру. Одна женщина оформила на Диму опеку, квартирой пользовалась, а за Димой не смотрела. Он вечно ходил грязный, неухоженный и всегда голодный.

Зоб мешал ему вращать шеей, поэтому он был статичен и высоко держал голову, казалось, что Дима важничает, болезнь придавала ему солидность. Несмотря на свое полуголодное бытие, он никогда не попрошайничал, кто покормит его, тот и покормит, а сам не просит. Дима всегда был улыбчив и чрезвычайно вежлив. При встрече он первым снимал кепку и отвешивал поклон, а при прощании шаркал ножкой.

В конце концов одна верующая семья взяла его к себе. Димина жизнь поменялась коренным образом. Ему купили добротную одежду, пошили хорошие брючки. Более того, Диме сделали две операции: удалили зоб и грыжу. Приемная мама говорила:

– Ну, хоть жени нашего Диму!

А тот скромно опускал глаза, но было видно, что ему это очень приятно. За столом он мог поддержать незатейливый разговор, кушая, неизменно правильно держал столовые приборы. Всякий раз, когда, бывая у них в гостях, я прощался с хозяевами, Дима провожал меня до двери и очень вежливо просил не забывать их и снова приходить в гости.

В ответ я отвечал:

– Как мы к вам, так и вы к нам, – прозрачно намекая ему на храм, но Дима, ссылаясь на занятость и нездоровье, никогда не приходил на службы, хотя в одной комнате с ним жила наша бабушка Параскева, Царство ей Небесное, подлинно земной ангел. Там же она и молилась. Но уговорить Диму сходить в церковь не смогла ни разу. Потом бабушка тяжело заболела, мужественно перенося страдания.

В те дни я приходил к ним в дом, Дима, встречая меня, всякий раз плакал и говорил:

– Бабулечку жалко.

Несмотря на природную доброту этих людей, наивность и доверчивость, никто из них не молится, а в храм они приходят только за тем, чтобы что-нибудь получить. Общество развратило их бездельем и отвратило от Бога.

О подвиге молитвы никто из них не помышляет. Да откуда взяться этому подвигу, если некому передавать традицию. Нет бабушек, которые бы жертвовали собой ради таких внуков, молились бы с ними, да и вообще традиция молитвы в семьях утеряна.

Мамы большей частью стараются научить их хоть как-то быть полезными обществу и этим от него защититься. Забывая, что рождаются они для молитвы – это их главное предназначение. Во все века за это общество их и кормило.

Здоровые, талантливые и сильные в храм не идут, во всяком случае, пока они здоровые и сильные. А станут слабыми и больными, если и придут, что смогут? Вот бы нам и опереться на таких, как Леша, да на Колю с Димой. Как бы они нас выручили!

Планета Земля

Меня всегда поражала способность братьев наших меньших предчувствовать события, которые вскоре нас ожидают. Мы привыкаем и уже не удивляемся тому, что животные знают о приближающихся землетрясениях или наводнениях, но то, о чем мне недавно рассказал один мой знакомый, до сих пор не укладывается у меня в голове.

Его я помню еще ребенком, помню даже, как он отправился в первый класс. С ним вместе учился его закадычный дружок, Сережка Царев. Все десять школьных лет они просидели за одной партой и, уже выйдя во взрослую жизнь, продолжали дружить.

– Серега был мне как брат, и даже больше, чем брат. Мы могли говорить с ним на любые темы. Я даже мог позвонить ему ночью, и он никогда мне не выговаривал и не бросал трубку.

В отличие от моего знакомого, человека обычного, земного, его друг Серега так и не женился. Став спецназовцем, год за годом он проводил в командировках на Кавказе и лишь на время отпуска возвращался домой к себе в деревню. Приезжая на побывку, созванивался с друзьями и отправлялся с ними на охоту. Правда, зверей зря не стрелял, если охотился, так больше, чтобы по лесу побродить. Лес он знал и любил.

Мать, хоть уже и отчаялась когда-нибудь понянчить Сережиных детей, всякий раз провожая сына в очередную командировку, просила:

– Обещай мне, что это твоя последняя поездка. Сколько же можно воевать? Тебе уже тридцать восемь, и ни дома своего, ни семьи. Вот помру я, кто тебя на пороге-то встретит?

Сын понимал, что когда-то нужно остановиться, перейти на спокойную должность без постоянных командировок, и снова ехал.

Он погиб в последний день своей последней командировки, после которой планировал жениться и жить мирной жизнью. И на это задание в тот день он мог бы не выезжать, но поехал. А когда женщина-шахидка подорвала себя рядом с нашими бойцами, мгновенно сориентировавшись, успел прикрыть собой товарищей.

– Накануне вечером мы с ним созванивались и уже договорились встретиться по его возвращении домой.

А ночью в деревне всполошились все собаки. Никогда еще такого не было. Местные рассказывали, из лесу вышли дикие звери, олени, лоси, кабаны. Встали на краю и стоят. Ночь, а светло, словно днем. Людям их видно. Собаки чувствуют зверье и заливаются. Потом звери ушли.

Хоронить Сергея приезжали многие его сослуживцы. Это я помню. Приезжал и мой друг отец Виктор, он хорошо знал Сергея. Помню, как он мне тогда сказал:

– Бать, ты бы знал, какого человека потеряли. Таких не бывает. Был я на Сережиных похоронах. Пока товарищи его, спецназовцы, отовсюду съехались, пока отпевали, короче, на кладбище мы двинулись только ближе к полудню. Идем, солнце светит. Смотрю, а по кромке леса, там же, где и ночью, снова звери вышли. Встали рядком и стоят, тоже будто бы провожают нашего друга. Я такого еще не видел, чтобы звери да белым днем на виду у такой толпы. Что их заставило так рисковать?

После разговора со своим знакомым я голову себе сломал. Что это было? Знак перед смертью Сережи или просто все так совпало, что звери из лесу вышли? Не знаю. Только он мне вот еще что рассказал.

Оказывается, та шахидка была беременной. Он слышал, как Сережины товарищи, поминая погибшего друга, говорили между собой:

– Что-то не так пошло, где-то мы ошиблись. Может, и ее можно было спасти?

Вот и думай, почему звери вышли ночью из лесу и стояли. Может, это они так оплакивали не увидевшего свет человеческого детеныша?

На положенную компенсацию после смерти Сережи в деревне поставили деревянную церковь.