Текст книги "Настоящее фэнтези. Сборник рассказов"

Оборотни

Шум стих. Хотя, какой это шум? Так, гудение общее от разговоров, каждый о своем. Шум – это когда кричат, когда доказывают друг другу, а остальные поддерживают, и начинается ор и крик в полный голос. А тут – ну, гудят себе потихоньку над кружками в сумрачном зале. Привычно так.

Вот когда вдруг затихают – это непривычно.

Шум стихал постепенно, волной. От входа и до самой полированной деревянной стойки, отделяющей зал от кухни. За стойкой стоял старый Берг, который отложил серое полотенце и, опершись обеими могучими руками, наклонился в сторону двери.

– Здравствуйте вам! – негромко сказал незнакомый паренек, только что вошедший в трактир.

– И тебе не болеть, – за всех ответил Берг.

Внезапно наступившая тишина давила. Давили и взгляды со всех сторон. Паренек поежился и жалобно спросил:

– А поесть тут у вас можно? А то там написано – «Открыт».

Что было раньше написано на большой цветной вывеске трактира, опоясывающей все здание по второму этажу, теперь не смог бы сказать никто. Время, погода, чьи-то клыки и когти оставили от нее яркие на черном от времени дереве клочки и один большой кусок почти ровно над крыльцом со словом «Открыт». Так его теперь и называли.

– Открыт, открыт. Только вот сначала скажи нам, откуда ты пришел, такой никому незнакомый?

Паренек вдумчиво покрутил головой, ориентируясь, а потом указал рукой в угол:

– Оттуда.

– Так, – из сумрака трактира вышел высокий человек в сером мундире королевских саперов. – Сначала ты ответишь на мои вопросы, а потом мы решим, кормить тебя или как, или что…

– А вы кто?

– Я буду местный шериф. Зовут меня Томас Ворд. Как шериф, представляю тут королевскую власть, значит. Вот и отвечай мне честно: оттуда, значит?

Паренек посмотрел на вытянутую руку шерифа и чуть поправил ее. Чуть левее.

– Вот так. Точно. Оттуда.

– Так ты хочешь сказать, что по лесной дороге теперь можно пройти?

– Я не знал, что нельзя! Я честно не ходил по дороге! Я не по дороге! Я по лесу, напрямик!

Шериф замер, ошеломленный признанием. Правая рука нащупывала рукоять длинной старой шпаги, оттягивающей пояс.

И тут вдруг грохнуло из-за стойки. Старый Берг чуть не упал от хохота. За ним смех покатился по всему залу. Некоторые и правда упали со стульев.

– Он не знал, понимаешь? – утирал слезы лесоруб Джон Вулф. – Он просто не знал! И вот так шел по лесу, шел и пришел!

Шериф неуверенно улыбнулся, со щелчком вернул шпагу в ножны, а потом тоже рассмеялся, хлопая паренька по спине так, что того покачивало:

– Ну, ты даешь, парень! Ну, даешь! Уморил… Не знал он, значит. Напрямик… Через лес, понимаешь! Садись уж, раз пришел. Покормят тебя, чего там.

Он вернулся в сумрак, куда-то в дальний угол, где сидел до этого. А паренька провели к свободному месту, усадили за стол, поставили перед ним тарелку, кружку…

– Это что? – удивился он.

– Как что? Это вот, паря, пшеничная каша, запаренная на меду. А это – шиповниковый чай. Его у меня Марго лучше всех делает.

И опять как-то тихо стало в трактире. Тихо и настороженно.

– А мяса у вас нет?

– Да откуда же нам тут мяса найти? У нас с тех самых пор-то, как оно, значит, пошло, так ни свиней нет, ни коров. Даже собак с кошками нет. Да и не стал бы ты кошатину есть, правда?

Заглядывали в глаза, следили за реакцией.

– А где у вас… Ну, это…

– А так это вот выйдешь и сразу слева. И рукомойник у крыльца есть. Давай быстренько, пока каша не остыла!

Паренек выкарабкался из-за тяжелого неудобного стола, прошел ровно посередине прохода, аккуратно закрыл за собой дверь.

На городок накатывался вечер. Темнело.

Отойдя за ворота, незнакомец прислонился спиной к тесовому забору и засвистел сквозь зубы какую-то затейливую мелодию. Свистел долго. Наконец, на крыльце появился шериф Ворд. Он шел, прислушиваясь, вытягивая шею, стараясь лучше услышать чудесные звуки.

За воротами паренек прихватил его под руку и, продолжая свистеть, двинулся к лесу.

Что тут было идти? Лес начинался сразу и внезапно. Вот – улица. А вот она уже дорога. И вокруг темнеют ели, и прохлада темного леса, и тишина. Но далеко идти не пришлось.

– Отпусти его, и мы отпустим тебя, – раздался голос за спиной.

Вплотную – как только подкралась так незаметно? – стояла Марго Берг, дочка трактирщика. Та, что варила шиповниковый чай и подавала сладкую кашу.

Двое – не один. Двое – это даже лучше. Только не работает на ней старинная мелодия. Не действует.

– Не старайся. И не пробуй причинить зло.

А это уже сказали спереди. Откуда-то появились братья Джо и Майкл Вулфы. Те, что таскают сухостой, пилят и рубят его, а потом разносят по дворам аккуратно увязанные вязанки дров. Крепкие лесорубы с загорелыми лицами.

И за Марго уже возвышается ее отец, загораживая дорогу. А за ним – чуть ли не весь городок в полном составе. Ну, во всяком случае – все те, кто был в трактире.

– Я говорила, отец – это дикая тварь из дикого леса! Он не знает закона и правил! Он опасен!

– Слушай, паренек. Ты можешь сейчас сорваться и побежать. Но вот они бегают ничуть не медленнее. И еще – у них нюх. Они найдут тебя рано или поздно. Они найдут твою семью. Они найдут ваше гнездо. А потом придем мы. Все вместе. Ты не шипи, не шипи. И глаза свои зеленые не таращь. Ишь, кошачье племя… Все время норовят стащить то, что им не принадлежит. Передай своим: это вот – наш лес. Это наш город. А это – наш человек. И он у нас один, последний. Поэтому делиться не будем. Отпусти его, отпусти немедленно. Пусть ложится. А теперь уходи. Быстро уходи. А ребята посмотрят, чтобы ты не вернулся.

Медведь был очень убедителен.

А Марго уже командовала, кому нести носилки, как нести, как сменяться. Пять минут – Томас уже лежал в своей кровати. А у кровати на посту осталась Марго Берг, дочь трактирщика.

Наступила ночь. Не зажглись огни в окнах домов. По улицам мелькали тени. Крепко пахло зверем и кровью. Из леса несли добычу. Без мяса оборотню нельзя никак. У ворот за ними присматривали свои же. Чтобы никого лишнего. Чтобы – порядок.

– Что было-то вчера? – спросил утром Томас, держась за голову.

– Ты опять напился. Пиво. Слишком много пива.

– Ух… Зарекался же. Теперь вот голова трещит.

– Спускайся к завтраку. Сейчас подлечим. Там и народ уже сидит. Как им без шерифа?

Томас умылся, оделся, поправил шпагу, задвинув ее подальше назад. Нечего тут перед своими городскими оружием лязгать. Спустился. Сидят, ждут.

– Кстати, а где паренек тот вчерашний? Ну, который через лес прошел, рассказывал, и уцелел?

– Ну, как это – где. Он поужинал и пошел себе дальше по дороге.

– Вы точно ничего ему не сделали? За то, что он – не как все люди? За то, что сквозь лес шел? А? – забеспокоился шериф. – Поклянитесь, что не тронули паренька!

– Скажу тебе так: за последние годы, что ты у нас шерифом, как вытащили тебя из той заварухи, так и не пострадал ни один человек в городе и на пять лиг вокруг. В чем клянусь сам, а также может поклясться каждый. Ни один человек!

– Ну, ладно тогда… Но сказали тоже – город! Это у нас тут на самом деле не город. Что у нас тут… Поселок. Село, что ли. Даже деревня придорожная. И так можно назвать. Вот город – это да. Может, дойдет паренек и до города. Может, опять пойдут люди и поедут по дорогам. И вернется все. И станет, как было? Товар повезут. Лампы снова будем жечь. Светло будет. В лес ходить без опаски и даже по одному… Эх… Марго, что там у тебя на завтрак сегодня?

– Вот такой у нас шериф, – шептались местные. – Сам на ногах не стоит, а о других заботится. И вчерашнего кошака жалеет, вишь. Хороший у нас человек.

– Да, хороший. Жаль – последний.

– О чем говорите? – подошел и присел к столу Томас.

– Да вот, говорим, повезло нам с шерифом.

– Это мне с вами повезло! Тихий народ, законопослушный. Никаких тебе эксцессов и происшествий. Хорошо мне тут с вами. Да и все равно идти некуда. И не уйти никак.

– И нам с тобой хорошо, шериф. Приятного тебе аппетита. А мы, стало быть, пойдем, поработает.

Офисный

В одном офисе жил да был офисный.

Вот бывает домовой, который в домах, бывает водяной, например, а этот был офисный. Днем он притворялся игрушкой, стоящей в темном углу самого дальнего шкафа рядом с пыльными бухгалтерскими документами, накопленными за века сидячей работы. Днем шевелиться и разгуливать по офису было нельзя, потому что почти все работники офиса были женщинами. А женщина, если вдруг увидит что-то мохнатое и маленькое, разгуливающее по цветному линолеуму, так сразу начинает визжать в голос и кричать:

– Крыса! Крыса!

Это само по себе неудобно, когда они так визжат, потому что в ушах щекотно. А еще и довольно неприятно с моральной точки зрения. Офисного – с крысой перепутать. Это же ни в какие ворота не лезет! Где у него длинный голый хвост? Где? И когтей никаких нет. И рот у него, а не пасть. И лицо, а не морда.

В общем, для окружающих офисный был простой игрушкой, когда-то на заре создания офисного центра подаренной кем-то из первых посетителей на новоселье. Так подарок и стоял то за одним стеклом, то за другим, то на полочке, то возле монитора, то на подоконнике. Никто никогда не пытался унести игрушку с собой, увольняясь с работы или уходя на пенсию. Эта игрушка была символом офиса.

Коллектив офиса постоянно обновлялся. Приходили новые работники, старые уходили на пенсию. А офисный был бессменным. Днем он игрушкой поблескивал черными глазами из угла шкафа, а ночью гулял, сложив руки за спиной, по всему огромному помещению, приглядывая за порядком.

За порядком был нужен глаз да глаз. Ведь в офисе столько всякого сложного!

Вот, например, в соседний офис постоянно бегают ребята из службы поддержки: то провода распутать, то новый провод подключить взамен почему-то истрепавшегося старого, то воткнуть что-то, то, наоборот, выткнуть, то поменять, то подключить… А сюда их и не звали не разу. Все работало, как хорошо смазанный механизм. Ничто не шумело и не гудело. Провода были разложены в кабельном канале один к одному и никогда не путались. Даже лампочки не перегорали в офисе.

Правда, была у него еще одна обида. Всегда находился кто-нибудь, кто, хихикая, говорил, что все дело у них в домовом. И, мол, домового этого надо подкармливать. Оставляли кусочки торта, немножко молока… Ну, еда – это правильно. Сладенькое все любят. Но назвать офисного домовым! Вот это было даже пообиднее крысы…

Офисный прохаживался между столов, на ходу посверкивая строгим взглядом то на распустившийся за день провод – и тот сразу подтягивался, то на замигавшую под конец дня лампочку – и она, явственно скрипнув, становилась на место.

…Однажды офис переехал. Так иногда бывает. То ли кризис накрыл с головой, то ли, наоборот, разбогатели настолько, что понадобились новые площади – в общем, съехали. Неделю паковали папки и скоросшиватели. Неделю! А потом пришла бригада грузчиков в синих комбинезонах и быстро загрузила в подъехавшие крытые грузовики всю мебель и все бумаги. А техника вся осталась. И в углу осталась лежать старая потертая игрушка, которую никто и не подумал тащить с собой на новое место.

Говорят, теперь в новом офисе они никак не могут прижиться: все у них не так. И током бьет, и лампочки лопаются, и провода запутываются постоянно, а из кондиционера тянет гарью. Кусочки торта и блюдечки с молоком остаются нетронутыми. Призывания домового, катание его в пустом ботинке из дома – не помогали. Ну, правильно. Домовой – он ведь исключительно для дома. А тут нужен был офисный. Да где же его теперь взять? Это же редкая специализация.

Старую потрепанную игрушку подобрала девочка из соседнего, бывшего соседнего офиса, совсем молодая, только-только пришедшая в бухгалтерию после колледжа. Она почистила ее, вытряхнула пыль, протерла блестящие стеклянные пуговки-глаза, поправила какую-то одежку и поставила в свой шкаф, сразу за спиной. А уходя домой, оставила на столе миндальное печенье. И еще – немножко молока.

Она не верила в домовых, потому что была очень современной, начитанной и даже атеисткой.

Но с тех пор в этом офисе все стало в порядке. Ну, то есть, совершенно все – в порядке.

А когда кто-то говорил со смехом:

– Наташа, ты тут домового подкармливаешь, что ли?

Она отвечала с серьезным видом:

– Какого еще домового? У нас здесь офис. А в офисе – офисный.

Шутила, конечно.

Счастливчик Ричи

– А-ах, ты! Черт-черт-черт! – выплясывал на верхней ступеньке Ричи. – Я убью тебя! Это же был мой лучший костюм!

– Ничего, – гудел снизу бас лейтенанта, прерывистый от сдерживаемого смеха. – Почистишь. Отдашь, вон, девкам – отстирают. Ты же у нас богатенький. А еще, говорят, очень ловкий. Зря говорят, выходит. Получается, не такой уж и ловкий.

Ведро помоев, как-то пристроенное под самым потолком над дверью, не просто опрокинулось, а прямо наделось с размаху. Так, что ни капли мимо. И его еще называли Счастливчиком. Ричи Счастливчик – так его звали, и так еще недавно называл себя он сам.

Дело-то было совсем пустяковое. Взять деньги, взять драгоценности, а потом тихо уйти. Так уйти, чтобы никто даже и не догадался. Ричи все четко рассчитал. И сработал так, что никто его не заметил. Оставалось только уйти. Во всем мире его бы все равно отыскали. Потому что нельзя красть у Высших. Потому что у них все лежит спокойно и на виду. И не скрывают они ничего. Потому что – нельзя. Все знают, что нельзя. А Ричи решил взять. Это же какая выгода: делиться ни с кем не надо, готовиться специально не надо, ждать годами не надо. И риска практически никакого! Ричи пришел светлым днем, вошел, взял и ушел. Он же Счастливчик! Он же знал, что на окраине в бывшей деревне стоит иноземный корабль. Осталось только опередить погоню – и все. И потом никто и никогда его не поймает.

Опередил ведь. На целую неделю опередил. Никто же не считает там, у Высших, сколько всего осталось чего и где. Вот, есть что-то на столе. И в сундуках еще лежит. И на полках. А сколько всего – то знает только кладовщик.

Ричи загнал трех верблюдов. Теперь у него были средства, и он мог купить хоть всю почтовую службу. Но просто менял верблюда на нового, и снова гнал и гнал.

Ричи опередил погоню на целую неделю. Вот уже деревня. Вот гостиница при ней. И вот на поле корабль. Ну же!

– Нет, – сказал странный инопланетник. – Я вообще никуда не спешу. И спешить мне некуда. У меня настоящий транспорт. Знаешь, Счастливчик, сколько товара может войти в транспорт? А сколько пассажиров займет его каюты – знаешь? Ты и представить себе не можешь этого. Мой корабль строили сто лет назад. Тогда все возили на таких кораблях. Это огромный корабль. Это целый город с улицами, складами и ресторанами. Только чтобы сдвинуть его с места требуется такая масса горючего, что всех твоих средств не хватит даже на первый толчок. Так что жди, Счастливчик. Билет купишь сразу или потом?

Ричи купил билет сразу. В самую лучшую каюту, как он заявил. И стал ждать. Ждал долго. Ждал час. Ждал два часа. Ночь ждал. А утром опять пришел к капитану:

– Летим?

– Не летим. Трюмы еще пусты. Пассажиров нет. Ждем.

Ричи ждал еще день. И еще день. Он не понимал, как можно сидеть и ничего не делать. А капитан, он же купец, сидел и ждал. То ли невиданного урожая снега, то ли открытия новой шахты, то ли войны и бегства всей аристократии в безбрежный космос. Он никуда не спешил. Один рейс окупал всё. Надо было только дождаться, когда этот рейс совершится.

Вот для того и стояла гостиница в бывшей деревне. Для тех, кто собирался улететь, но ждал своей очереди. Медленно и солидно подъезжали деловые люди. Беседовали с капитаном, платили, поселялись в гостинице.

– Летим? – спрашивал каждое утро Ричи.

– Нет, – спокойно отвечал капитан, не отрываясь от толстой бумажной книги. – Не летим. Еще долго, Счастливчик. Еще не скоро.

А через неделю примчался лейтенант и с ним десяток гвардейцев. Как же он смеялся! Как смеялся.

И сейчас еще смеется.

Пришлось из-за этих помоев вернуться в номер, переодеться, вызвать горничную, дать поручение, стараясь не смотреть на ее смеющуюся физиономию. Они тут все смеялись над Ричи Счастливчиком!

Потом осторожно, смотря по сторонам, стараясь не попасть в ловушку, спуститься вниз и сесть напротив лейтенанта.

– Слушай, лейтенант, а почему ты меня не арестовываешь? Почему не везешь на суд в столицу?

– Я тебе уже объяснял, но ты не понял. Повторю еще раз. Все, что ты украл – тьфу! Высшим это – тьфу! Но есть закон, и есть принцип. А принцип требует обязательно наказать нарушителя закона. Ты говоришь, арестовать и везти тебя в столицу? И кормить тебя в пути, охранять… А все вокруг будут смотреть и гордиться тобой – это сам Ричи Счастливчик, он обокрал Высших! Кто-то даже попытается тебя освободить. Ты ведь многим нравишься, парень.

Лейтенант с удовлетворением осмотрел старую потертую куртку вместо нового костюма.

– Но не мне. Понимаешь? Не мне. И не моим людям. Нам ты вовсе не нравишься. Но теперь мы тебя нашли. Гостиница для тебя заперта. Чужих тут нет. В деревне тебе никто не поможет. Транспорт уйдет еще не скоро…

– Сколько? – прохрипел Ричи, и слеза заблестела у него на ресницах.

– Ну, может, год. Может быть, два. Как получится. Но каждый день я буду любоваться твоей ловкостью. Я буду проверять тебя. Я буду строить новые ловушки. Не смертельные, но… Ну, ты понимаешь меня, парень? Потом я отвезу тебя в столицу. Но все уже будут знать, что я везу Невезучего Ричи. Ричи-Балбеса. Ричи-Идиота. Того, кто взял не там. Ну, а как и что решит суд – это уже будет дело десятое.

– Но я за это время потрачу все деньги! Я пропью!

– Да хоть выкинь или вот подари кому… Да хоть этой бывшей деревне. Я приехал за тобой, а не за твоими деньгами. Ты попал, Ричи.

После завтрака Ричи искал капитана корабля. Опять вежливо разговаривал с ним. Опять узнавал, что с корабля выдачи нет – это самая настоящая правда. Зашел на борт – ты уже на территории другой планеты. Но когда это будет? Нет, Ричи. Твои богатства не годятся. Ты слишком беден, чтобы купить весь корабль.

Ричи плакал от жалости к самому себе, шел в номер, запирался на тяжелый засов, доставал свои сумки и рассыпал по кровати свои сокровища. Вот же они. На это можно купить всю гостиницу. Всю деревню можно купить! Вот за это его теперь мучают. Наверное, так выглядит ад для вора-неудачника: у него есть сокровища, но он ничего не может с ними сделать. И все только смеются над ним.

Вот розовая раковина из Центрального моря. Она самая дорогая. Еще была горсть мелких ракушек из Озера Жизни. Они блестели, как блестят панцири зеленых жуков на солнце. Две раковины густо-черного цвета. Эти, как говорят, из подземного моря Смерти. Настоящие сокровища, неподдельные сокровища. На них можно купить все. Всех верблюдов купить. Дорогу купить. Маленький городок – тоже можно.

Но инопланетный транспорт, оказывается, стоит дороже. Надо было брать больше сумок. Если бы этих розовых было хотя бы с десяток… Эх, ну кто же заранее знал?

– Смешной парень, – говорил капитан своему помощнику. – И такой честный. У меня, говорит, ничего нет, кроме вот этого. Красивые такие раковинки. Я взял пару для дочки. У нас много места на транспорте, в третьем классе всегда остаются места. Пусть покатается.

– Как решишь, капитан. А что, симпатичные ракушки? Может, и мне у него парочку попросить?

Утром Ричи спускался к завтраку, а под ним громко скрипели и пели ступеньки. Каждая ступенька скрипела так, что было ему ясно – специально подстроили.

– У-у-у, какой неуклюжий, – басил от своего стола лейтенант. – И этот неудачник еще называл себя Счастливчиком? Да он же просто ходить не умеет!

И все опять смеялись.

Просто ад для вора. Просто ад.

Эльфы – они светлые!

И настал день, которого все так ждали: эльфы вернулись! Перворожденные сошли со своих кораблей с серебряными парусами, пришедших с далеких западных островов, преклонили колени на песчаном берегу и спели неземными голосами свои чудесные песни. И весь мир плакал и смеялся от радости.

Правда, пока эльфов не было в Средиземье, их волшебные леса заполонили невероятно размножившиеся лесные гоблины. Но у гоблинов все еще не было своей государственности, почему на них смотрели свысока не только конники Рохана и рыцари Гондора, но даже далекие хоббиты и заселившие сарумановы пустоши и Изенгард не боящиеся солнечного света орки-урукхай.

Трое оставалось тогда высших магов. Всего трое после отстранения Сарумана, ведь Галадриэль и Элронд и Кирдан покинули эти земли, когда эльфы уплыли за океан. А к оставшимся Гэндальфу и Радагасту примкнул вернувшийся с военной помощью с Востока Алатар. Трое и составили Белый совет, принимавший решения, надолго определившие пути развития всего Средиземья. Они же и решили тогда, когда получили весть через палантир от эльфов об их возвращении, что Лориэн будет теперь совместным жильем для эльфов и гоблинов. Половина – эльфам, так решили они, половина – гоблинам. По справедливости.

Но гоблины возмутились, что их гораздо больше, и поэтому никакой половины тут быть не может. И еще возмутились они, что нельзя отнимать у них земли, на которых они давно живут. Мало ли, что в заповедные годы здесь был Ривендел, и эльфы хранили его от полчищ Саурона! Нет, – сказали гоблины. И совсем не странным оказалось, что и Рохан вдруг поддержал гоблинов: а зачем им, собственно, сильное государство эльфов на севере! Не странным оказалось, что и орки вооружились и пошли на помощь лесным: все же гоблины и орки – порождения Тьмы. Странным было то, что далекие хоббиты тоже что-то бурчали в своих норах, а потом даже послали продукты и какое-то оружие гоблинам.

И была опять война в Средиземье. Эльфы в результате взяли себе не половину Лориэна, а весь лес. И еще кусок степи Рохана. И еще чуть не заняли Изенгард. Досталось и хоббитам, на которых посыпались магические огненные стрелы с чистого неба. И если бы не глубокие норы – кто бы вспомнил сегодня мохноногих?

А гоблины рассеялись по порубежью, продолжая размножаться – что они еще могут, кроме этого? – и стреляя из своих маленьких луков отравленными стрелами в каждого эльфа, независимо от пола и возраста. Иногда они собирались в немаленькие ватаги и бросались в лес, стремясь вернуть его себе. Но мало кто из них возвращался из похода. Эльфы убивали всех. А когда постоянные нападения надоели перворожденным, то они просто вышли из леса. Не с грибами и ягодами, не с подарками и песнями, а с луками и мечами. В кольчугах и шлемах. С магами и вождями во главе.

Нет, они вовсе не хотели убить всех гоблинов. Эльфы – они же Светлые! Но – всех, кто носит оружие. Кинжал у пояса есть? Убить. Меч? Убить. Копье носит? Убить.

Вот и не будет больше угрозы Лориэну.

Что там Рохан со своей конницей? А что они могут против луков эльфов? Тем более, что Гондор, в котором как раз опять сменился король, предупредил соседей, чтобы не высовывались и не лезли на рожон, ибо эльфы – светлые, а гоблины – темные. И все, что светлые делают против темных – законно и справедливо.

А орков приструнил Белый совет, напомнив, что в Средиземье давно уже власть светлых, и нечего тут порождениям Тьмы поднимать свой хриплый голос.

А хоббиты? А что – хоббиты? Кому нужны эти мохноногие, если нет Саурона, и нет назгулов, и нет кольца Всевластия, и нет всеобщей войны за выживание? Мнение хобитов никого сегодня не интересует. Пусть сидят в своих норах и читают в газетах сообщения с фронтов.

А уж когда новый король в Гондоре обживется, тогда и очередь орков придет. И не станет больше в Средиземье этих гнезд Тьмы, этих очагов сауроновской заразы. Не будет гоблинов и не будет орков – не будет и самой Тьмы.

И настанет, наконец, мир, потому что не с кем будет больше воевать.

И чудесные эльфийские песни будут литься из всех окон.