Текст книги "Говорит Москва"

7. Зимняя сказка

Есть папы, которые умеют и любят гулять с семилетними детьми. Костя этого терпеть не мог. Очень раздражался. Нет, конечно, он любил сына, но ходить за ним, следить, чтобы Витька не сорвался с дерева, не влетел на бегу в какую-нибудь бабушку или не подрался с кем-нибудь из мальчишек, Косте было трудно. Совершенно невозможно было сосредоточиться… К тому же холодно. И первый, наконец-то выпавший снег не радовал. Парень отвык от отца, убегал далеко, потом смотрел, идёт ли за ним папа, папа шёл, и мальчик убегал ещё дальше. Потом всё же возвращался, радостно перепахивая собой свежие сугробы… Дети постарше спускались с горок на лыжах, поменьше – на снегокатах, сын – на ледянке, ошалевший от скорости и ветра… Костя уже стал замерзать, но парень ни за что не хотел домой. Взбирался на крутые опасные горки, Костя нервничал, но Витька лез всё выше и бесстрашно слетал – показывал папе, как он с прошлой зимы осмелел: «Папа, я слетаю с ума!» Скатываясь рекордно далеко, он кричал: «Я поколотил рекорд, я его поколотил!» – и показывал руками и ногами, как он бьёт и топчет рекорд. Мама поощряла в нём словотворчество, а лучше бы приучала к дисциплине.

И вдруг вместо того, чтобы в очередной раз «поколотить рекорд», Виттька вдруг спустился с горки пешком и пошёл к отцу. Наконец-то внял? Нет, он прошёл мимо, дальше-дальше, не оглядываясь, вдоль свежей лыжни. Костя его окликал, но сын не откликался. Куда он? Костя, всё более раздражаясь, крикнул строго, мальчик оглянулся, яростно помахал ледянкой, указывая папе на что-то впереди. Пришлось рявкнуть: «Витя, я кому сказал, назад!» – все гуляющие, которых в этот субботний день в честь снегопада было у реки очень много, его услышали, а сын, ушедший метров за сто или больше вперёд, нет. Костя быстро пошёл за ним, думая о неотвратимости наказании. Парень забирался в сугробы, целеустремлённо и нагло уходил от погони, шёл-шёл куда-то по свежей снежной целине. Папа еле его догнал. Всё, хватит миндальничать, совсем отбился от рук маменькин сынок. Но сынок не боялся наказаний, досадуя на непонимание, он показывал отцу на причину его такого поведения: «Смотри, папка, смотри, неужели ты не видишь?..»

И папка увидел.

Две лыжницы (мама и дочка?) в комбинезонах невозможного цвета. Небесного. Они светились. Да, да, излучали свет и тепло. Цвет, нежный, голубой, но и солнечный, как будто пробивающийся сквозь облака. Странно, что в этот холодный чёрно-белый вечер никто на них внимания не обращал. Только Витя с папой… Стало ясно, что пока эти лыжницы не уйдут, сын в сторону дома не двинется. Ослиное упрямство, понятно в кого. А лыжницы дошли – то и дело падая, видно, совсем неопытные спортсменки – до следующих горок, не таких крутых и опасных, как те, с которых спускался на ледянке сын. Он крутился вокруг маленькой небесной лыжницы. Уж слишком назойливо привлекал к себе внимание. Девочка спускалась на лыжах, а он бежал за ней, рядом с ней, перед ней, катался кубарем, вертелся вокруг, как собачонка. Девочка падала, мальчик помогал ей встать, из-за чего она опять падала, и он тоже. Папе было стыдно за поведение сына, пришлось извиняться перед мамой лыжницы: «Не знаю, что на него нашло…» – «Ничего не поделаешь, это же дети…» – как будто приняла извинения мама.

А её дочке «ухаживания» его сына, кажется, не только не мешали, но даже и нравились.

Наконец небесные лыжницы накатались и двинулись в сторону своего дома. Он находился по другую сторону реки, далеко от дома, где жил Витя, но мальчик непреклонно шёл за небесной девочкой. Викой её звали.

Тут уже стало совсем не до шуток, Вите уже давно было пора к маме, а папе надо было ехать по своим делам. Но мальчик упорно шёл в гости и со слезами на глазах говорил, что девочка его пригласила, – последнее слово он выделил и голосом и жестами, заглядывая в глаза и тряся перед папой открытыми ладонями в варежках. Точно так жестикулировала его мама, когда нервничала. А нервничала она часто.

– Папочка, миленький, любименький, мы должны в гости, – страшно шептал мальчик.

– Неудобно, – говорил папа, но мама девочки, видимо, понимая, что иначе детской истерики не избежать, согласилась.

– Ну конечно, заходите, Витя попьёт с Викой чайку, а потом сразу пойдёт домой! Договорились? Обещаешь?

– Обещаю! – радостно и твёрдо обещал Витя.

– Ну хорошо, – сказал папа, огорчённый тем, что мама девочки его не поддержала.

– Снежный бапа! – Витя на радостях залез на шею заснеженного папы – он всегда забирался на отца в минуты счастья, чем приводил Костю в бешенство. Снять его удалось только у подъезда, где мальчишка бросился помогать Вике нести лыжи и палки. Лыжи падали, Витька их поднимал, и падали палки. «Виктор и я – Виктория! Победа и победитель!» – кричал сынок. Вика тоже необыкновенно возбудилась, пришлось её лыжи нести папе. В лифте дети, отряхиваясь от снега, прыгали, строили рожи, кричали – бесились… Комбинезоны лыжниц на свету казались обыкновенными, просто голубыми, наверное, в краске была какая-то специальная, «ночная» фосфоресцирущая добавка… Мама же поразила папу алым цветом лица.

В прихожей дети сняли верхнюю одежду, побежали в комнату с игрушками… Пока мама Вики переодевалась, папа посматривал на секундомер, понимая, что всюду опоздал, позвонил Маркину и отменил запланированную встречу…

Его позвали на кухню. Мама включила электрический чайник.

Села на диванчик и, глубоко вздохнув, стала смотреть на папу. Краска с её лица сошла. Совсем.

И папа сел.

Он мог бы сесть и мимо стула, но повезло.

Она молчала, и он молчал. Смотрели друг на друга.

Чайник закипел. Она встала, и он встал…

Когда дети вбежали на кухню, родители не сразу отпрянули друг от друга.

Витя, красный, решительный, держа за руку Вику, заявил мощно: «Папа, я люблю Вику и хочу на ней жениться!».

«Невеста» не возражала. Она улыбалась. Безмятежно, покорно и счастливо.

Совсем не так, как её мама.

Сделав своё громогласное заявление, Витя не стал дожидаться вердикта родителей и увлёк Вику назад в детскую, и там они шумно начали семейную жизнь. С ссоры из-за мягких игрушек. Её прервала сирена папиного мобильника, звонила Зоя и требовала немедленной эвакуации ребёнка на ужин. Мальчик выполнил данное Викиной маме обещание и быстро стал одеваться, потому что уж очень оголодал. Он договорился с расстроенной «невестой», что придёт завтра на горку.

«Молодые» в шумном прощании не услышали, о чём договорились родители. Костя по-особенному простился с «возлюбленной» сына; поднял её до уровня своих глаз, долго смотрел на девочку с близкого расстояния и сказал, как он думал, про себя:

– Моя.

– Моя! – взвился сын.

– Наша, – сказал папа и отдал девочку маме, та крепко прижала её к себе. Испугавшись маминых слёз, и Вика захныкала – видимо, мама дочку своими слезами не часто баловала. И совершенно неожиданно их поддержал Витя. Он так просто заревел.

– Долгие проводы – лишние слёзы, – прекратил Костя рыдания и решительно повёл сына на вьюжную улицу.

Она их встретила трескучими раскатами грома. Из чёрного неба, разрываемого молниями, ливнем валил снег. Костя подумал, что гром и молнии ему померещились.

– Слышишь гром? – спросил он сына.

– И молнии слышу, – ответил сын и крепко сжал руку отца.

– Ничего не бойся, смотри, какая красота кругом. Шли не по тротуарам, которые не успевали расчищать дворники, а напрямую вдоль реки, прокладывая по снежной целине дорогу к дому.