Текст книги "Одинокая женщина не желает знакомиться"

11010000 10110001 11010000 10110101 11010001 10000000 11010000 10110101 11010000 10110011 11010000 10111000 11010001 10000001 11010001 10001100

Надя поборола в себе желание тотчас же уехать из города. Она вернулась в свою привычную квартирку. Решила выспаться, а наутро без спешки отправиться в путь. Выспаться не удалось: всю ночь мучили тревожные сны, что куда она ни пойдет – всюду Крысенок. Она то и дело с облегчением просыпалась, чтобы вновь вернуться к беспокойным грезам.

Наутро она проснулась совершенно разбитой. Она провалялась в кровати полдня, размышляя о гипотетических возможностях: если она и Крысенок остались невредимыми после массового исчезновения, значит, есть и другие такие же счастливчики? Надя почувствовала укол ревности: получается, все приключившееся – это случайность, это никак не связано с ней и не ради нее.

Надя с трудом заставила себя выйти на улицу. Велосипед, который она оставила у входа в дом, чтобы не толкать его по подъезду, куда-то исчез. Зато ее кое-кто дожидался. На детской площадке напротив ее дома сидел Крысенок. Завидев Надю, он встрепенулся, помахал ей рукой, вскочил и заторопился навстречу.

Надя закатила глаза, тяжело вздохнула и ввинтилась взглядом в приближающегося человечка. – Надя, я так рад встрече! Я не был уверен, что увижу вас снова. Я не устоял перед искушением разыскать вас.

– Как ты узнал, где я живу? – угрюмо спросила Надя.

– О, у меня есть подарок для вас, – ответил Крысенок, игнорируя Надин вопрос. Он рылся в карманах. – Ага, вот оно!

Крысенок извлек из внутреннего кармана маленькую бархатную коробочку в виде сердца. Он аккуратно раскрыл ее и протянул Наде. Там притаилось изящное кольцо с небольшим драгоценным камешком.

– Это подарок в честь нашей встречи! И в знак моего восхищения! – Крысенок шутливо поклонился.

Кольцо красивое, но Надя не хотела его брать.

– Где мой велосипед? Ты не видел его? – все так же угрюмо ответила она.

Крысенок зыркнул на нее своими маленькими черными глазками. Он протянул ей коробочку, но на лице Нади не дрогнул ни один мускул. Физиономия Крысенка, и без того острая, вытянулась и стала казаться еще длиннее.

– Велосипед… – протянул Крысенок, пряча колечко обратно в карман. – Нет, не видел. Зато видел кое-что другое. Это очень любопытно. Хотел бы вам показать. Это совсем недалеко отсюда.

Надя поморщилась:

– У меня были другие планы.

– Да бросьте, – отмахнулся Крысенок, – какие уж теперь планы. Я нашел кое-что, что способно пролить свет на всю эту историю с пропажей людей.

– Да какая разница, что с ними произошло, – сказала Надя раздраженным голосом. – Они пропали, вот что самое главное. А как, почему – это уже философия. Меня больше волнует, куда делся мой велосипед. И сдается мне, что это ваших рук дело – больше некому. Разве что собаки научились кататься на велосипедах.

– В этом-то и суть, – сказал Крысенок. – Пропадают не только люди. Пропадают предметы. Видимо, ваш велосипед постигла та же участь. Если вы сходите со мной, я вам все покажу.

Надя не знала, что и думать. Пропажа велосипеда ей совершенно не понравилась, но Крысенок выглядел таким субтильным, что опасности в нем ни на грош. Можно, наверное, и сходить куда он там хочет.

– А это не опасно? – для приличия спросила Надя.

– Да сейчас весь мир – одна большая опасность, – искренне пожал плечами Крысенок.

– Ладно, пошли, – сказала Надя. – И бросай ты с этим вы, мы же вместе в школе учились.

11010001 10000001 11010000 10111111 11010000 10110000 11010001 10000001 11010000 10110000 11010000 10111001 11010001 10000001 11010001 10001111

Крысенок остановился у небольшого магазинчика с надписью «Цветы», расположенного на первом этаже многоэтажного дома. Надя недоверчиво посмотрела на вывеску, а потом на Крысенка.

– Это что, какая-то шутка? – спросила Надя с плохо скрываемым раздражением.

– Нет, – улыбнулся Крысенок. – За этой дверью – разгадка. Ответы на все вопросы.

– Звучит обнадеживающе, – кисло сказала Надя. – Ты там уже был?

Крысенок кивнул.

– Может быть, ты тогда первым туда пойдешь? А то мне как-то не по себе.

Крысенок улыбнулся еще шире, потянул дверь на себя и вошел внутрь. Надя потопталась в нерешительности. Она размышляла, не достать ли пистолет из рюкзака, но решила не торопиться с самообороной.

Это было ошибкой.

Надя вошла в помещение. Из темноты выступили пустые вазы и корзинки, которые когда-то были заполнены цветами. Надя сделала нерешительный шаг вперед…

Все произошло быстро. В нос ударил резкий запах: смесь духов и пота. Она почувствовала, как две цепкие ладони легли ей на предплечья и с силой толкнули. Надя оступилась и спиной ударилась в стену. Под ногами что-то зазвенело. В затылке вспыхнула боль, в нем как будто образовалась дыра, сквозь которую в голову проникла темнота, заполняя собой сознание и гася зрение. Надя погрузилась в тягостное забытье.

11010000 10111111 11010000 10111110 11010000 10111111 11010000 10110000 11010000 10111011 11010000 10110000 11010001 10000001 11010001 10001100

Надя очнулась от сильной головной боли – хуже, чем при похмелье. Она не решалась открыть глаза, по фрагментам восстанавливая прошлые события. Тело было в какой-то неудобной позе. Спину жгло холодом. Надя отдала команду руке, но та не послушалась: запястье стянула боль. С другой рукой то же самое. Надя с силой разлепила глаза: боль спаяла их сильнее, чем конъюнктивит. Зрение медленно адаптировалось к полумраку.

Зрительные образы интерпретировались мозгом с опозданием, как в канувших в лету видеорепортажах по прямой линии: вопрос от журналиста коллеге из другого города доходил с раздражающим опозданием. Надя различила неровные дрожащие огоньки. В их зыбком свете угадывались какие-то блестящие прямоугольники. Надя не сразу узнала в них фотографии. Вокруг было много цветов, но они не выглядели живыми: это были искусственные, кладбищенские цветы. Рюкзака нигде не было. Спину холодила стена, обклеенная белыми обоями с крошечными нарисованными розами. Надя увидела свои руки, пристегнутые к крашеной батарее наручниками. Наручники сидели крепко, на руках проявились ссадины.

Ей удалось разглядеть фотографии, прикрепленные канцелярскими кнопками ко всем поверхностям. Фотографии ужасали: на каждой – Надя. В разных обстоятельствах, в разных ракурсах, в разных ролях. Тут были и настоящие ее фотографии, которые она сделала сама, видимо, скачанные с ее страничек в соцсетях и распечатанные. Были фотографии, где ее сняли издалека, по-видимому, подглядывая за ней. Также тут имелся фотомонтаж: голова Нади приставлена к голым женским телам с такими прелестями, о которых самой Наде можно было только мечтать. На некоторых фотографиях Надя изображалась вместе с Крысенком. Из-за топорного монтажа фотографии выглядели сюрреалистично. От них веяло жутью.

Самая страшная вещь во всей комнате – голая кукла в рост человека, сидящая за широким прилавком, на котором в прошлом продавщица обрезала цветы и заворачивала их в бумагу или целлофан. При всей условности кукольная голова повторяла черты Надиного лица.

Вся комната являлась извращенным признанием в любви.

– Ты проснулась? – раздался вкрадчивый голос Крысенка. – Я старался вести себя тихо, чтобы не разбудить тебя.

Звук шагов – в поле зрения появился сам Крысенок. Он успел переодеться: в большой халат не по размеру, черные носки и шлепанцы.

– Добро пожаловать в храм Надежды! – Крысенок сделал широкий жест руками и рассмеялся. Это был не злодейский, а детский заливистый смех, в подобных декорациях еще более пугающий.

– Теперь ты понимаешь? – Крысенок улыбался так широко, что, казалось, рот его сейчас порвется. – Ты понимаешь, почему все исчезли? Это было решение Вселенной. Она сделала так, чтобы мы были вместе.

Надя молчала. Если бы она и могла что-то выдавить из себя, то это был бы крик ужаса.

– Извини за такой неучтивый прием, – Крысенок кивнул в сторону батареи. – Я хочу, чтобы ты меня выслушала. Если бы я начал рассказывать тебе все в других условиях, ты бы не стала слушать. Я видел твой настрой.

Надя почувствовала, как по щекам бегут слезы. Она была напугана, выбита из колеи и совершенно не понимала, что происходит.

– С чего бы начать? – Крысенок постучал указательным пальцем по губам и нервно рассмеялся. – Наверное, надо начать с самого начала. Ты, конечно, всего этого уже не помнишь, но в школе у нас намечалось нечто… Нечто настоящее. Ты мне сама сказала, что я тебе нравлюсь. Ты ведь даже в кино пошла со мной. Я никогда не был избалован женским вниманием. Даже мама… Тот поход в кино… Хе! – Крысенок то и дело сбивался, фыркал, и было неясно, то ли он пытается прочистить нос, то ли не может сдержать нервный смех; возможно, и то, и другое. – Темный зал… От твоих волос так пахло… Я так хотел… Не знал, что делать… Хе! А ты показала, какая ты чистая, какая добрая. И что я был недостоин тебя! Хе! И тогда я понял, понял самое главное: я должен стать достойным. Я всю жизнь положу, чтобы стать достойным!.. Я все видел, как ты с тем, с этим… И с ней тоже, и с ней! Я знал, где ты живешь. Хе! Иногда я просто стоял около твоего дома. Знаешь, как это больно? Когда ты с ними, а не со мной. Но я ждал. Хе! Я умею ждать. Я мечтал, я ждал встречи с тобой. Хе! Когда было очень больно, я пытался забыть, но не мог. Не получалось. Хе! Я искал других, но другие только обманывали… Только доказывали, что они – не ты. Хе! Я завел дома особую коробочку. Я украсил ее. И я туда складывал фотографии, где мы с тобой… В каком-то другом мире, где я достоин. И мы там вместе. Все время, каждый день! Хе! А потом – чпок! – Крысенок надул щеки, засунул большой палец в рот и резко дернул, чтобы получился звук, будто откупорили бутылку шампанского. – Раз – и все, все исчезли. Я подумал, что это какое-то наказание для меня. А оказалось, что это величайшая награда! Это был намек, что я стал достоин. Хе! Я бросился проверять, исчезла ли ты. Я помню, как я бежал к твоему дому. Сердце в груди… Бум-бум-бум! – Крысенок постучал кулаком по груди. – Думал, выпрыгнет. Я боялся, что все… Я спрятался, я ждал. И я дождался! Когда я увидел тебя, я хотел кричать, хотел выть… Но тогда ты бы узнала, а я так не хотел, я должен был подготовиться к встрече, – Крысенок сделал широкий жест рукой, обводя комнату и ее содержимое. – Я приходил день за днем, чтобы полюбоваться тобой. А потом ты куда-то пропала. Хе! Я подумал, что у меня с головой что-то не так, что тебя не было на самом деле, что мне все показалось… Я ждал. Я готовился. Я никуда не уходил. Было холодно. Иногда я пропускал обед или ужин… Хе! Но это пустяки. Если много есть, станешь толстым, а толстых никто не любит. А я не мог позволить себе встретиться с тобой, если растолстею. Я ходил в наш кинотеатр, потому что он наш. Я сидел на тех самых местах. Хе! Я подготовил место для нашей встречи. И когда… и когда… – Крысенок вдруг опустил голову, зашмыгал носом, а потом слезливым, срывающимся голосом продолжил: – Когда ты пришла… в наш кинотеатр… Я все понял. Это награда. Я стал наконец достоин. И ты любишь меня и теперь всегда будешь со мной. Ты же пришла сюда, в наше место, в наш кинотеатр. Ты не забыла меня! Я тогда сделал вид, что так и должно быть, я так говорил, чтобы тебе было чуть проще… Я сдерживался, чтобы не броситься на колени перед тобой. Подумай, как высоко, как величественно то, что случилось! Сама Вселенная сделала так, чтобы мы остались вдвоем. Только ты и я! Как новые Адам и Ева… Признайся, ты же этого и хотела? Теперь мы вместе навсегда! Теперь мы будем счастливы!

Крысенок расхохотался сквозь слезы, в обеих ноздрях вздулись и лопнули пузыри. На него страшно было смотреть. В дрожащем свете свечей с перекошенным от сильных эмоций лицом он казался мелким бесом.

Надя не до конца понимала его сбивчивую речь. Общий смысл ясен: этот маньяк одержим ею. Но можно было не произносить злодейскую речь: достаточно осмотреться по сторонам. Каждая деталь в этом адском логове кричала: беги, здесь тебя поджидает маньяк. Еще одно напугало Надю: некстати и вдруг прорезавшая зубная боль. Она ощущала раздражающую резь даже сквозь стресс и тяжесть в голове. Если маньяк ее сразу не убьет, а продержит на цепи, ко всем ее страданиям добавится еще и это.

Крысенок вытер ладонью лицо, тряхнул головой и подошел к Наде. Он наклонился над ней, и она почувствовала, что от него странно пахнет: сквозь насыщенный аромат мужских духов пробивался какой-то резкий несвежий запах, нечто среднее между немытым телом и прокисшим ртом.

– Я вижу, ты боишься, – сказал он ласково, чуть присюсюкивая, как будто говорил с ребенком. – Тебе нечего бояться. Я же люблю тебя.

И он нежно, чуть коснувшись губами, поцеловал ее в щеку. Наде его прикосновение было омерзительно: будто бы на нее вдруг упала мерзкая гусеница. Она не смогла сдержать гримасу отвращения, и Крысенок это заметил. Он отдернулся, как от удара, и повернулся к Наде спиной. Он несколько раз резко оборачивался к ней, бросал через плечо пронзительный взгляд и снова отворачивался. А потом вдруг громко крикнул и несколько раз сильно ударил кулаком по прилавку. Сидящая по другую сторону кукла вздрогнула. Одна из свечей наклонилась и свалилась на пол. Крысенок топнул ногой, чтобы убедиться, что она погасла.

– Надя, Надя, Надя! – театрально растягивая слова, сказал Крысенок. – Ну почему у нас все не может быть просто? Почему нам пришлось ждать этой минуты столько лет? И почему у меня складывается впечатление, что ждал только я?! – последние слова Крысенок буквально провизжал, сложившись пополам.

Крысенок разогнулся, посмотрел на Надю и сделал примирительный жест рукой. Он нервно тряхнул головой и поправил ладонью волосы.

– Прости, я… Я отучился жить в обществе. Слишком долго был один. Тут любой бы свихнулся. Но ты не переживай, я не причиню тебе вреда. Скажи, чего ты хочешь? Я тут в соседней комнате сделал запасы на несколько лет вперед. Ты только скажи, я все принесу.

Крысенок сделал несколько торопливых шагов и скрылся из поля зрения Нади. Он начал хлопать дверями, шуршать пакетами.

Воспользовавшись небольшой передышкой, Надя попыталась оценить положение. Она осмотрелась, разыскивая путь к бегству. Подергала руками – больно. Труба, за которую были зацеплены наручники, выглядела прочной. Сами наручники сделаны на совесть: видимо, Крысенок подобрал их в ближайшем отделении полиции, как Надя когда-то – пистолет.

Кстати, где рюкзак? В нем – весь Надин скромный арсенал, пистолет и нож. Надя повертела головой: ничего похожего, только жуткие украшательства Крысенка. Маньяк наверняка порылся в ее вещах и нашел оружие. Ну что ж, есть шанс, что он не будет ее долго мучить и просто пристрелит.

Что же делать? Надя вспомнила, что давным-давно, еще студенткой, читала роман Стивена Кинга про женщину, по дурацкому стечению обстоятельств оказавшуюся пристегнутой наручниками к кровати. Героиня романа спаслась, разбив стакан и порезав себе запястья, воспользовавшись собственной кровью как смазкой, чтобы выскользнуть из наручников. Надя недостаточно отчаялась, чтобы всерьез рассматривать такой вариант, но на всякий случай попыталась приметить, что тут можно разбить. Несколько свечей находились в стеклянных подсвечниках, до них можно было бы дотянуться ногой. Рядом стояло несколько ваз, их можно было бы разбить ногой. И даже подобрать осколки возможно, нужно только каким-то образом подтолкнуть их к батарее, а дальше она бы их подцепила пальцами. Перед глазами пронеслись кровавые видения: Надя представила, как пинает Крысенка по причинному месту, маньяк невольно наклонятся к ней, а она вонзает осколок прямо в его крысиную морду.

Явился сам виновник торжества. Он принес с собой небольшой пластиковый пакет. Остановился рядом с Надей, перевернул пакет и высыпал на пол перед ней кучку шоколадок. Здесь вперемешку были и дорогие, и дешёвые плитки, что выдавало в Крысенке человека, равнодушного к сахару. Любитель шоколада всегда делает выбор между дорогим горьким и дешевым сладким в пользу последнего. Крысенок, по-видимому, от кого-то узнал, что многие женщины – сладкоежки, поэтому пытался задобрить Надю сладостями, излюбленной приманкой маньяков.

– Можно есть все, ты только скажи, какую хочешь, и я помогу тебе ее скушать, – Крысенок запустил руку в сладкую горку и раскидал шоколадки. – Вот это да! Да у нас же тут настоящий парадиз! Страна Делай-Что-Пожелаешь. Круто быть взрослым, да? Никто не говорит тебе, что делать. Ты сам делаешь все, что хочешь. Ну, какую ты хочешь? Выбирай! Ням-ням, хе! Ну же, что сделает тебя счастливой? Может быть, эта? Или вот эта?

Надя хотела промолчать, но слова вырвались сами:

– Я буду счастлива, если ты меня отпустишь.

Крысенок помрачнел. Его подвижные, беспокойные глаза остановились на ее лице и пронзили его немигающим взглядом. Под взглядом сумасшедшего Надя съежилась. Что происходит в его больной голове? В пленнице пробудилась сильная жажда жизни: все не должно кончиться вот так, здесь, после такого долгого и трудного пути. Это нелепо! Это лишено всякого смысла!

Крысенок сложил обе ладони чашей и скрыл в них свое лицо. Он будто бы надевал – или, наоборот, снимал – маску. Когда он убрал руки от лица, Наде на секунду показалось, что произошла какая-то магия, настолько он преобразился. Крысенок будто сбросил двадцать лет и снова превратился в мальчика, каким Надя его запомнила. Он в недоумении хлопал глазами, весь трясся и недоверчиво смотрел по сторонам.

– Отпущу? – пробормотал он. – Конечно, я тебя отпущу.

И снова куда-то ушел. Надя ожидала чего угодно, но только не того, что произошло дальше. Она вжалась в стену, готовясь к тому, что сейчас Крысенок полностью раскроется перед ней как маньяк, принесет свои любимые инструменты, с помощью которых он для удовольствия что-то меняет в людях. Металлический звяк, который долетел до Надиных ушей, был самым пугающим звуком, который она слышала за всю жизнь. Ее всю затрясло мелкой дрожью, из глаз брызнули слезы.

Появился Крысенок. В его руке что-то блестело. Он навис над Надей. Надя сильно-сильно зажмурилась. Она хотела закричать, но грудь сдавило от страха, не продохнуть. Хуже, чем в кошмарном сне!

Тихо лязгнуло железо. Хватка на запястьях ослабла. Надя почувствовала движение воздуха: мучитель отстранился от нее. Надя пошевелила руками, положила ладони на колени – свободна! Она недоверчиво открыла глаза и посмотрела на запястья, на которых вскоре расцветут синяки.

Крысенок стоял к ней спиной, ссутулившись, оперевшись кулаками на стол – как полководец, проигравший сражение.

– Где мои вещи? – наудачу спросила Надя.

– Твой рюкзак в соседней комнате, справа у стены. Я его не трогал, – глухо ответил Крысенок.

Надя, не веря своему счастью, поднялась на затекших ногах и заковыляла, куда указал Крысенок. Рюкзак действительно оказался на месте. Надя присела на корточки, расстегнула молнию и проверила, все ли на месте. Рукоять пистолета сама легла в ладонь.

В Наде вдруг пробудилось нестерпимое желание убить гадину, прихлопнуть, как омерзительное насекомое. Мораль подала вялый сигнал: всегда есть иной путь. Вот только мораль канула в лету вместе с людьми. Секунду Надя боролась с собой. Для нее эта секунда длилась вечность: она пыталась разобраться в себе, понять, чего она хочет и чего стоит. Она думала, есть ли шанс как-то помочь Крысенку, имеет ли она право на поступок, который собиралась сделать, чтобы обезопасить себя. А потом вспомнила пузыри, вздувшиеся в носу Крысенка, когда он рассмеялся, и решилась.

Она вернулась к нему, держа пистолет перед собой обеими руками. Крысенок посмотрел на нее непонимающим детским взглядом. Он выглядел как дурачок, не хватало только слюны в уголке рта.

– Я тебя расстроил, да? – пролепетал Крысенок. – Я испугался, что ты опять уедешь от меня. Я просто хотел удержать тебя рядом. Я думал, что смогу сделать тебя счастливой. Извини, не стоило так делать.

– Да уж, не стоило, – сказала Надя и нажала на курок.

На лбу Крысенка появился темный кружок. Тело повело назад, и он в нелепой позе, широко расставив ноги, отчего в запахе халата показалось весьма скромное достоинство, едва различимое за кучерявыми черными волосами (дежа вю), повалился спиной на прилавок и неподвижно замер, как мертвый жук.

И в очистительной ярости убийства Надя вспомнила все: кто она такая и как оказалась в этом сумасшедшем мире, где больше нет и не будет людей.

Она вспомнила, что имеет к этому непосредственное отношение.

Ответ был простым и обескураживающим.

Все-таки это она. Она во всем виновата.

Быть человеком – тяжелое испытание, затяжной прыжок из ниоткуда в никуда, много боли и мало радостей, крупица счастья в море проблем.

[стр. 185]

[зуб] [тонкая ниточка] [сигаретный дым]

Надя никогда не была так счастлива. Она сидела на траве в большом городском парке, прислонившись спиной к широкому старому дубу.

Теплый солнечный день подходил к концу. Еще один счастливый день в стране Никогде. Как долго все это продлится? Надя знала, что вокруг нее раскручиваются цепочки вероятностей. У нее под ногами начинается множество дорожек, которые приведут ее к неизбежному финалу. Она будто бы стоит одна в свете фонаря, а вне круга света бродят чудовища. Один шаг – и она погибла. Надя научилась жить сегодняшним днем: сегодня все в порядке, и это уже очень много. Счастье – оно здесь и сейчас, радость в прошлом – далекое эхо, будущее туманно.

Надя пошла домой, лавируя между вероятностями. Любая мысль, любое движение могли увести ее в другое будущее. Надя шла домой, и вместе с ней шли другие Нади (но каждая – та же самая Надя), которые однажды (через несколько секунд, через несколько лет) отделятся от нее и свернут на другую дорогу.

Один университетский преподаватель говорил, что каждый раз, проходя через дверь, попадаешь в параллельную реальность. Тебя уже нет по ту сторону двери, а за порогом может быть что угодно. В подтверждение он ссылался не на философские выводы из теории относительности, а на строчки из Анны Ахматовой: «Я на правую руку надела перчатку с левой руки». По его мнению, лирическая героиня оказалась в параллельном мире, где перчатка с левой руки легко надевается на правую.

Дома что-то изменилось. Надя как будто почувствовала незнакомый запах. Ничего определенного, только некая едва уловимая тревога, мысль на краю сознания. В таком настроении все кажется подозрительным: там ли лежали туфли, когда она уходила, было ли закрыто окно, отдернуты ли шторы. Надя успокаивала себя тем, что некому было прийти и что-то изменить в обстановке, пока ее не было.

Однако кто-то все-таки побывал здесь.

Молчаливое доказательство дожидалось ее на кухонном столе.

Белый лист бумаги посреди стола казался одиноким флагом на безжизненной лунной поверхности. Молчаливое доказательство существования во Вселенной еще одного человека.

Надя с опаской подошла к неожиданной находке. Бумага выглядела желтоватой в закатных лучах, льющихся сквозь грязное кухонное окно. В последний раз сердце так стучало при виде бумаги, наверное, когда Надя дожидалась списков поступивших в вуз. На бумаге что-то написано. Кто оставил эту записку? С какой целью?

Надя взяла бумагу дрожащими руками и подошла вместе с ней к окну, чтобы разглядеть написанное.

Почерк узнала не сразу, но поняла, кто автор, уже с первых строчек.

Надя… Я написал бы «дорогая Надя», но это банально и не отражает сути вещей. До этого события… Я хотел написать с большой буквы, но Событие выглядит и звучит пафосно, как будто из плохой фантастики. Короче говоря, до того, как случилось то, что случилось, у нас с тобой дела шли не очень. Мы оба это знали. Я все ждал, когда ты уйдешь от меня, потому что сам не решался. Ты, видимо, ждала, что я наберусь мужества и уйду сам. И мы оба знаем, что я бы никогда этого не сделал. Я не способен на поступок. Поэтому и свою поэму я так и не дописал. Ты не такая, ты всегда была сильнее. Видимо, из-за этого ты и оставалась со мной. Материнский инстинкт или что-то в этом роде. Когда люди начали пропадать, я был в магазине. Не так написал: они просто разом пропали – и все. Я хотел купить сигареты и стоял у кассы, дожидаясь своей очереди. Я рассматривал прилавок с шоколадками и размышлял, не взять ли одну. Все самые главные соблазны – всегда на кассе в супермаркете. Поэтому там и презервативы продаются. Вдруг раздался громкий звук совсем рядом. А потом громкий металлический лязг с улицы и истеричный писк сигнализации. Я обернулся и увидел, что корзинка с продуктами, которую держала соседка, упала на пол. Корзинка была наполнена до краев, то, что сверху, вывалилось. Я как сейчас вижу: батон хлеба и несколько дешевых йогуртов – из тех, что продаются по акции за полцены. Кассирши тоже не было на месте. Как и женщины, что упаковывала купленные товары в пластиковый пакет. Продукты так и остались – частично на ленте, частично в пакете. В этот момент лента сдвинулась с места, продукты поехали вместе с ней, сбились в кучу… Мне стало не по себе. Я перехотел курить, что со мной не бывало со студенчества, я тогда заболел ветрянкой и так тяжело ее переживал, что мне жить не хотелось, не то что курить. Я пошел из магазина, вглядываясь в опустевшие ряды. Между рядами я увидел продукты – видимо, их выронили из рук пропавшие покупатели. Я вышел на улицу – никого. Первым делом я подумал о тебе. Наша любовь выветрилась, как откупоренное шампанское, забытое в холодильнике, но первым делом я подумал о тебе. Я подумал: как же теперь жить без тебя? Я испытал острую душевную боль. Наверное, что-то похожее я бы почувствовал, если бы ты умерла. В каком-то смысле тогда ты и была для меня мертва. Как кот Шредингера. Помнишь, я тебе рассказывал? Я не хотел идти домой. Я пошатался по городу. Мрачное зрелище. Без людей это был не город, а труп города. Время как-то промелькнуло: я все думал, как теперь жить и что делать. Ноги сами вывели меня к дому. Видимо, у человека должна быть какая-то цель. И на подходе к дому я увидел тебя. Я был уверен, что больше тебя никогда не встречу. А тут я вышел из-за угла, а ты у подъезда. Стемнело, фонари не горели, и ты меня не заметила. Я хотел броситься к тебе, позвать, но заметил, что у тебя в руках большой пакет с едой. Ты двигалась так легко, так спокойно, и еще этот пакет… Я не мог разглядеть твое лицо, но понял: ты не напугана. Ты разобралась, что к чему. Я вспомнил, как много раз ты говорила, что просто хочешь, чтобы все оставили тебя в покое. Что ж, Вселенная исполнила твое желание. Дверь закрылась, и я вдруг понял, что если сейчас заявлюсь домой, то разобью тебе сердце. И я решил совершить поступок. Я ушел. Ту ночь я провел на скамейке на детской площадке в нескольких кварталах от дома. Сначала размышлял, куда податься дальше. А потом задремал. На следующий день я ушел из города. О, с тех пор я знатно поскитался. Но во всех этих скитаниях я так и не смог забыть тебя. Я не знаю, прочитаешь ты это записку или нет. Я видел, что ты убралась на балконе. Молодец! Я сам должен был сделать это много, много лет назад. Там никогда не было так… упорядоченно. Значит время от времени ты сюда заглядываешь, так что шанс есть. Я возвращаюсь к истокам. У меня нет тебя, но есть воспоминания о тебе. Я отправлюсь туда, где мы познакомились, и буду ждать там. Может, год, может, больше. Надеюсь, ты жива и здорова. Если да, то дай нам еще один шанс. Приезжай! Недаром же мы Последний Мужчина и Последняя Женщина на Земле.

Все еще твой муж (я ношу кольцо, а ты?).

P.S. Мужчина нужен женщине, как женщина – мужчине, и это факт.

Надя читала письмо, и на лице у нее сменялись разные эмоции. Сначала она хмурилась, а потом все шире и шире начала улыбаться. Все-таки это был человек, с которым она много лет прожила бок о бок. Наверное, никого – кроме себя – она не знала так хорошо, как его. И этот человек умудрился выжить в разразившейся буре и даже нашел в себе силы на поступок, на который в прошлом не был способен. Уходить всегда проще, если есть утешительная мысль, что тебя ожидает множество возможностей вне опостылевших отношений. Но в стране Никогде в плане отношений не было никаких возможностей. И все равно, даже осознавая это, он ушел. Неужели она все это время недооценивала его?

Надя ощутила то, что не испытывала уже очень давно, – тоску по человеку. Ее нестерпимо потянуло к нему. А ведь эта тоска все это время сидела в ней, спрятанная в подсознании: первая долгая поездка, которую она предприняла, привела ее как раз туда, куда муж звал ее в письме. И он делал это так деликатно, не давил на нее и с уважением относился к выбору, который она сделает, оставляя ей возможность не делать ничего.

Надя засобиралась в дорогу, пытаясь припомнить, откуда строчка, которую муж написал в постскриптуме. Ответ все время ускользал от нее, а потом вдруг осенило, и Надя даже легонько хлопнула себя по лбу: это же из его поэмы! Может, и поэма не так уж плоха? Как там начиналось? «Быть женщиной – быть половиной мира». И ведь это правда. Ей достался целый мир, но без мужчины теперь она чувствовала себя ополовиненной. Надя засмеялась, вспомнив, как она отреагировала на эти стихи много лет назад. «Это так непросто, это так красиво», – сказала она, ничего толком не поняв.

11010001 10000111 11010000 10111000 11010001 10000010 11010000 10110000 11010000 10111001 11010001 10000010 11010000 10110101 100000 11010000 10111111 11010000 10111110 11010001 10001101 11010000 10111100 11010001 10000011 100000 11010000 10111100 11010000 10110101 11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111110

Путь к лагерю на лимане казался коротким и знакомым. Надю по недоброй памяти беспокоил только приграничный участок, где на нее напали волки. Всю дорогу она вела себя осторожно: прошло уже много времени, и животные на дороге стали встречаться гораздо чаще. В основном лоси, зайцы, олени, кроты и лисы, но Надя была начеку – на случай, если придет кто покрупнее. Но звери – даже лисы – не выказывали к Наде никакого интереса. За прошедшее с прошлой поездки время мир сильно изменился. Надя попыталась проанализировать свои ощущения. Изменилось все, но очевиднее всего это было по цвету, звуку и запаху. Вокруг стало меньше серого цвета и больше – зеленого. В воздухе постоянно носились веселые переклички птиц. В мире без машин воцарился приятный, чуть пряный запах взявшей реванш растительности.

Опасный участок Надя преодолела без проблем. Время, осадки, ветер преобразили заснувшие мертвым сном машины, разбросанные по трассам. Все в ржавчине, побуревшие, с облупившейся краской – они напоминали диковинные полые валуны и понемногу сливались с ландшафтом.