Текст книги "Одинокая женщина не желает знакомиться"

Однажды к Наде добавился в друзья какой-то незнакомец. Она посмотрела на фото в его профиле и не узнала. Короткая стрижка, острый подбородок, большие очки. На безыскусном фото он стоит в зимней куртке на фоне серого дня и пятиэтажки. Надя заявку не приняла и выкинула этот профиль из памяти. Но незнакомец оказался настойчивым. Выждав какое-то время, он прислал личное сообщение. «Привет, Надя. Ты меня, наверное, не помнишь.» Конечно, чувак, я тебя не помню, если бы я тебя знала, я бы сама добавилась к тебе в друзья. Сейчас, наверное, напишет, что я ему снилась или пришлет фотку члена. Одно из двух. «Ты знаешь, ты мне снилась.» Надя чуть не свалилась со стула от смеха. «Помнишь, как мы провели тот вечер?» Нет, ну это явный неадекват. Надо бросить его в черный список, а то сейчас какая-нибудь жесть начнется. «Быть женщиной – быть половиной мира. Я дописал то стихотворение». Тут Надю осенило: это же ее первый мужчина, поэт, вожатый в том лагере! Она кликнула по его аватарке в переписке, чтобы попасть на страницу профиля. Она увеличила фотографию и всмотрелась в его лицо. Это же он! Конечно, как она могла забыть! Без длинных волос и в очках он выглядел совсем другим человеком, к тому же, возмужал (читай: поправился), но что-то – самое главное – в нем не переменилось: мальчишеский взгляд, полный страха и надежды.

Она листала его фотки, пытаясь реконструировать события из его жизни за последние несколько лет. На всех фотках он был один, либо с приятелями, это значит, что так и не обзавелся женщиной. Наде это понравилось. Наверное, так и не смог забыть ее, раз пишет спустя столько лет. Ох! Он успел съездить куда-то за границу. Вот черт, даже последний поэт деревни выбрался за кордон, одна она безвылазно сидит на родине.

Так, все-таки есть несколько снимков с женщинами. Никакой химии на этих изображениях не наблюдается: видимо, коллеги по работе. Фоток мало, поэтому Надя быстро все прокликала. Посидела, пожевала щеки, раздумывая, отвечать или нет. Надо ли ей это? В одну реку не входят дважды, на граблях как на батуте, бла-бла-бла. Тем временем поэт не удержался и попытался все испортить: «Ладно, извини, я все понял. Будь счастлива». Надя вспомнила, как он плакал в последний вечер перед отъездом, как неумело изобразил из себя любовника, как не мог выговорить, мать ее, «р». Р-р-р-р! Надя раздраженно хлопнула крышкой ноутбука. В другой жизни!

Другая жизнь, как ни странно, началась на следующий день. Поэт снова написал ей. «Ах, Надя, мне сегодня опять снился лиман». А мне снился Милан. Но ты меня туда отвезти не сможешь, потому что все поэты нищие и их хрен отлепишь от русских березок. Подумала так, а написала зачем-то другое: «Привет! Сколько лет, сколько зим!»

Завязался разговор. Надя сама не понимала, зачем ей это нужно. Из любопытства? От скуки? От недостатка внимания? Но с каждой новой фразой она все дальше уходила по дороге, ведущей к неизбежному сегодня.

Тогда она объясняла себе происходящее поэтически: она решила дать ему шанс из-за стихотворения. Это был единственный мужчина, как казалось Наде, который пытается понять женщину. Взрослая Надя смотрела на ситуацию иначе. Всегда, когда она вспоминала его, перед ней стояло его заплаканное, предельно немужественное лицо. Длинные волосы на мокрых щеках, в ноздре пузырится слизь… Просто в ней впервые в жизни и в последний раз сработал материнский инстинкт. Поэт искал в ней валентность матери, а она вдруг почувствовала, что валентность любимого существа не занята. Так и произошло их сближение.

Самое удивительное, что он мог жить где угодно, в любом конце большой страны, а он жил в том же самом городе, что и она. Они не провстречались и года, как он предложил ей выйти за него замуж. Она ответила «да». Так все отвечают, если спросить в лоб. Свадьбу сыграли самую скромную, но оба так и хотели. Надя переехала жить к мужу, в его просторную двухкомнатную квартиру, без сожалений распрощавшись с родителями.

Раздражение в Наде начало копиться чуть ли не со дня свадьбы, а то и раньше. Она чувствовала себя так, будто бы изнутри ее постоянно точит какой-то червячок. Ей решительно все не нравилось. Она стала нервной и раздражительной, все время жевала себе щеки, иногда закусывала до крови. Она понимала, что все, происходящее с ней, ненормально, что нужно искать какой-то выход из капкана, в который она угодила. Но как и годы спустя, когда она окажется в другом капкане, запертая на одинокой планете без всякого смысла и цели, так и в прошлой жизни она тянула с решением и не находила в себе душевных сил что-либо поменять. Жизнь превратилась в ад, потому что дьявол в деталях, а детали повсюду. Надю раздражало, что муж не заправляет кровать. Если она капала себе кетчупом на блузку и не замечала сразу, в этом был виноват муж, потому что не заметил и не предупредил. Когда была плохая погода и они проводили время дома, Надя злилась, что они сидят дома и что у мужа не было никакого плана, как бы ее развлечь. Но больше всего ее ярость вызывала его работа, точнее отсутствие работы. Он от случая к случаю перебивался какими-то текстами на заказ, но в основном бездельничал, брал деньги у мамы и носился с мечтой однажды написать великую поэму о России. Стихотворение про то, что же такое быть женщиной, мыслилось, как одна из глав будущего шедевра. Он еще что-то написал, но замысел не складывался, музы бежали от него. Надя совершенно не интересовалась этой стороной его жизни. Еще он вел блог в ЖЖ и очень болезненно реагировал на комментарии. К этому блогу она тоже была равнодушна. Иногда им удавалось скопить на поездку за границу, они даже слетали в Париж, потому что всем женщинам навязали мечту о Париже, но и поездки не сближали супругов: Надя чувствовала, что могла бы быть счастливее, если бы рядом с ней был кто-то другой. Или если вообще никого бы не было рядом.

Материнский инстинкт в ней быстро угас, и она смотрела на мужа скорее как на обузу. В итоге он стал чем-то вроде домашнего животного: ее большой (он стремительно набирал вес), ленивый, безынициативный муж.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010001 10010001 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Надя катила по шоссе на юг. Чем дальше от города, тем меньше машин, тем легче и приятнее дорога. Надя попыталась сохранить мобильный интернет, он бы пригодился ей в пути. Она предположила, что если подключит себе какой-нибудь тариф для путешествий и закинуть побольше денег на счет, она долго сможет оставаться на связи.

Не тут-то было. Сайт ее провайдера умер. Она зашла на сайты других операторов связи: ни один не работал. Надя напрягалась: а работает ли вообще интернет? Она зашла на главную страницу в своем браузере: поисковик работал. Надя полюбопытствовала, работают ли соцсети. Отсутствие обновлений в ленте отучило ее от пристрастия к соцсетям. К удивлению, соцсети тоже перестали работать. Справлялись только Одноклассники и ЖЖ. Какая ирония! Сколько в свое время шутили на тему «мертвого» ЖЖ, а вон как оно вышло: пережил всех.

Надя волевым решением выбросила интернет из головы, распечатала в турагентстве предполагаемый маршрут (благо, электричество не выключилось) – на случай, если навигатор перестанет работать, – тщательно собралась, все перепроверила, не сомневаясь, что, по своему обыкновению, забыла что-нибудь жизненно важное.

Вроде все на месте. Ладно, пожала она плечами, проблемы будем решать по мере поступления. Навигатор показывал ей, что ее ждут три дня пути на велосипеде. Путь предполагал, что придется заехать на территорию соседней страны. Надя предположила, что поездка затянется. Она поглядела на довольно увесистый походный рюкзак, который она набила всем, что казалось ей важным. Забросила его на спину: в общем-то, терпимо. Ничего, зато окрепнет. Надя особенно гордилась тем, что в рюкзаке не было ни грамма алкоголя.

В день, когда началась ее одиссея, она сумела встать с рассветом – этого никогда не получалось, когда она злоупотребляла выпивкой. Занимался солнечный день, приятный прохладный ветерок ласкал лицо и играл волосами. Надя почувствовала душевный подъем. Этого с ней не случалось уже давно.

Все-таки любая дорога начинается с первого шага, и Надя этот шаг сделала.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010001 10010001 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Самой удручающей частью совместной жизни оставалась близость. Как не задалось у них тогда, в первый раз в лагере, так никогда и не наладилось. Регистрация брака, как легко догадаться, никак не помогла делу. Несмотря на разные попытки исправить ситуацию, ничего у них не выходило. Проблемы были разные, но суть сводилась к одному: они просто не подходили друг другу. В какой-то момент Надя начала испытывать настоящее отвращение к близости. Весь процесс казался грязным и бессмысленным. Ее давило удручающее чувство, что она не может реализоваться в этих отношениях как женщина. Она ничего не чувствовала. И никогда не чувствовала, не только с мужем. Просто никак не могла получить ни малейшего удовольствия от процесса, не могла сосредоточиться или, наоборот, расслабиться. А еще она часто в самый неподходящий момент думала об отце, о том маленьком событии из далекого детства. Она, конечно, делала вид, что ей все нравится, чтобы не обижать мужа, но сама все время ловила себя на мысли, что отдает больше, чем получает.

Она подозревала, что у других то же самое. Если не у всех, то у какой-то существенной части. Все ее знакомые казались какими-то недовольными жизнью и неудовлетворенными. Многие изменяли своим парням или мужьям, и вот они выглядели – или хотели выглядеть – чуть более уверенными в себе.

И Надя тоже решила завести любовника. Просто чтобы дать своему телу еще один шанс. Долго искать претендента не пришлось. Объект страсти всегда находится в непосредственном окружении. У нее на работе один коллега давно засматривался на нее. Он засматривался в принципе на всех женщин, попадавших в поле его зрения, но Надю это заботило мало. Главное – результат.

Это был невысокий мужчина, очень тщательно, до неприятного следивший за своей внешностью. Прическа, в которой геля было больше, чем волос, и прямой, как магистраль, пробор, напоминали накладную шевелюру человечка из конструктора Лего. Борода представляла собой сложный геометрический узор. Неизменный синий пиджак наглажен так, что заставлял задуматься о заботливой руке мамы. От него всегда исходил приятный аромат – один из немногих мужчин, которых знала Надя, кто не брезговал пользоваться духами. Невысокий рост компенсировали громкий голос и нарочито вальяжная походка, при которой тело движется как бы газообразно, стремясь заполнить все доступное пространство вокруг. Надя была не в восторге, но выбирать не из кого. Остальные коллеги-мужчины в той конторе, где она тогда работала, делились ровно на две половины: те, что помоложе, напоминали округлившихся малышей из детского лагеря, другие, постарше, полысевшие и обрюзгшие, выглядели как стайка нелепых вампиров из фильмов, что снимали на заре кинематографа. Ее будущий любовник располагался где-то посередине. Вообще он формально играл в первой команде, но с возрастом обязательно перейдет во вторую.

У Нади не было на него долгосрочных планов. Интрижка завязалась бы еще легче, если бы любовничек был поумнее. Он не смог распознать знаки, которые Надя ему посылала. Он двигался по единственному сценарию, который сложился у него в голове. Он звал ее на обед, где непрестанно себя нахваливал. Возможно, именно ему, а не ее горемыке-мужу, следовало стать писателем. Муж считал, что все надо описывать в унылых, слезливых тонах, ню-ню-ню, никакого юмора, только мизерабли, а этот парнишка заворачивал как надо: все в превосходных тонах, все у него самое-самое и сам он самый-самый, каждая история – история успеха. Вот что действительно нравится людям!

За этой бравадой Надя видела мальчика, воспитанного мамой, который рос без отца и которому все сходило с рук. В итоге получился довольно самоуверенный, но хрупкий человечек. Сломать его – ничего не стоит, достаточно просто сказать, что он не самый-самый и таким образом обеспечить его незаживающей раной на всю жизнь. Надя приберегла это до возможных осложнений, но ей так и не пришлось воспользоваться своим оружием: никаких осложнений не последовало.

Новый ухажер звал ее в обеденный перерыв во двор, на спортивную площадку, чтобы поподтягиваться при ней. Потом он начал слать Наде огромные анонимные букеты цветов. Весь офис знал, кто и кому их шлет, но Надя не беспокоилась о последствиях. Люди обычно предпочитают шептаться за спиной, а в лицо сказать что-то трусят, поэтому вряд ли кто-то донесет о происходящем ее мужу. А если все и раскроется, что Надя, собственно, потеряет?

Любовничек безбожно все затянул, оказавшись, по-видимому, большим романтиком, чем подозревал сам. У них так ничего бы и не случилось, если бы Надя буквально не взяла его за руку и не отвела в соседнюю гостиницу.

Эксперимент оказался недурен. Вся эта возня чего-то стоила. Впервые за долгое время Надя испытала радость от близости. Возможно, ее будоражило ощущение игры: смотрите, она делает нечто запретное. Может быть, так проявлялась, как это называла одна из ее подруг, «эйфория нового человека». Наверное, верно и то, и другое. Как бы там ни было, счастье продлилось недолго. Надя начала чувствовать в отношении любовника то же, что чувствовала к мужу: растущее раздражение. Все эти его нелепые украшательства, глупые разговоры, самодовольный вид выводили ее из себя. А еще вдруг ко всему примешалась ревность. Любовничек не изменил привычек и продолжал заигрывать со всеми подряд, и Надя свирепела. Они постоянно ссорились. Доходило до совсем некрасивых сцен, когда они ругались, не скрывая чувств, перед коллегами. Со временем и радость от близости стала не такой острой. А потом вдруг любовничек перешел на другую работу, и их связь, к обоюдному удовольствию, оборвалась совсем. Надя погрустила для приличия, но сама поняла про себя важную вещь: проблема все-таки не в муже, а в ней. Может быть, права была мама, и Надя действительно виновата во всем? В результате отношения с мужем даже немного улучшились, потому что Надя искала способы загладить свою вину. Но улучшение было кратковременным: простак-муж витал в своих эмпиреях и не заметил ни признаков измены, ни попыток ее искупить. «Эх, – вздыхала про себя Надя, – насколько все было бы проще, если бы Господь не придумал мужчин».

11010000 10110010 11010001 10000001 11010000 10110101 11010000 10110011 11010000 10110100 11010000 10110000 100000 11010000 10111100 11010000 10110101 11010001 10000111 11010001 10000010 11010000 10110000 11010000 10111011 100000 11010000 10111101 11010000 10110000 11010000 10111111 11010000 10111000 11010001 10000001 11010000 10110000 11010001 10000010 11010001 10001100 100000 11010000 10111011 11010001 10001110 11010000 10110001 11010000 10111110 11010000 10110010 11010000 10111101 11010001 10001011 11010000 10111001 100000 11010001 10000000 11010000 10111110 11010000 10111100 11010000 10110000 11010000 10111101

Надя провела в дороге уже полдня. За это время она проехала два крупных города. Она озиралась по сторонам, чтобы разглядеть что-то интересное, но смотреть было не на что. Один город походил на другой, и оба они напоминали все остальные города, городки и поселки, в которых ей довелось побывать. Надя читала названия улиц и все время находила знакомые: по такой же улице она ходила в школу, а вот на такой жила ее подруга, тут было общежитие. Как будто у строителей огромной страны было всего несколько десятков идей для того, чтобы назвать сотни и тысячи улиц. И, как и во время своей первой длинной вылазки в собачий приют, она заметила, что ее совершенно не увлекают опустевшие города, их убогий и вместе с тем величественный облик, архитектура, маковки церквей, пустые глазницы окон. Глаз отдыхает только на зеленом.

Удивительно, но покинутое жилье не выглядело заброшенным, призрачным, лишенным души. Казалось, местные жители не испарились, а сидят по домам, занятые своими делами. О запустении свидетельствовали только вытянувшаяся повсюду высокая трава и неаккуратно разбросанные автомобили, будто бы с ними решил поиграть великан. Машины чинно застыли на перекрестах, дожидаясь зеленого сигнала светофора, который уже много раз просигнализировал им: «В путь!» Впрочем, работали уже не все светофоры. Пройдет еще некоторое время, и вся страна, весь мир превратится в большую зону отчуждения, как под Чернобылем, где можно было бы сделать атмосферные фотографии (куколки на пустых подоконниках, пустые детские площадки, навсегда остановившиеся часы и прочие бытовые детали, которые без контекста показались бы скучными), но только некому фотографировать и некому смотреть на фотографии. Наде достался в наследство весь мир, а личные вещи, переданные по наследству, которые так много значили для владельца, для наследника зачастую представляют из себя всего лишь мусор. Надя вспомнила, как однажды ей довелось разбирать вещи умершей бабушки. Какое же это тяжелое занятие! Оно наглядно показывало, какая пропасть лежит между людьми, пусть даже и близкими. Каждая новая вещь, извлеченная из шкафа, провоцировала вопрос: зачем? зачем это хранить? Но Надя одергивала себя: не все смотрят на вещи так, как ты. А теперь все вокруг – чье-то наследство. Все кому-то принадлежало, и все – мусор. Все, что сделано руками людей, без создателей – просто пыль, корм для зверя по имени Время. Кремль, Собор Парижской Богоматери, Оперный театр в Сиднее – мусор, все можно выбросить на свалку истории. Поля, реки, озера, моря, ветер, деревья – вот, что останется, все это не выкинешь на помойку. И Надя поняла, что вне городов, на пустой дороге, окруженной деревьями или красивыми золотистыми полями, она чувствует себя уместной и счастливой.

В дороге Надя ощутила острую необходимость поговорить. Просто сказать что-то вслух, размять задеревеневшие голосовые связки, услышать свой голос. И она заговорила – сама с собой, как в детстве, обо всем, что видит. Она читала указатели, вывески, подбадривала себя, задавала вопросы, отвечала на них, потом начала напевать песенки. Она безбожно фальшивила, забывала слова, смеялась над собой. Ее сознание будто бы раздвоилось на время, и появилась вторая Надя, более спокойная, уравновешенная, сочувствующая, уверенная в себе. Эта Надя смотрела на другую Надю, ту, что ехала на велосипеде, со стороны, с любовью, с полным пониманием и принятием. Эта новая Надя могла бы стать настоящей Наде хорошей матерью, которой у той никогда не было. Возможно, принятие себя поможет не сойти с ума и не умереть со скуки.

Несколько раз она останавливалась у магазинов, чтобы перекусить и не трогать собственные запасы. Она окидывала взглядом полки с консервами и утешалась: голодная жизнь в этом изобильном мире ей не грозит. Однообразие еды не пугало. А если она захочет разнообразить и оздоровить рацион, то осядет где-нибудь, обучится скотоводству и агрономии, и у нее будет здоровое видовое питание не хуже, чем у Робинзона Крузо.

Надя никуда не спешила, часто останавливалась, чтобы перевести дыхание, то и дело бросала велосипед и прохаживалась взад-вперед, чтобы размять ноги и поясницу, поэтому приехала в гостиницу, которую отметила заранее на распечатанной карте, уже в сумерках. Гостиница стояла на въезде в небольшой городок, напоминающий челюсть с редкими зубами-пятиэтажками и клыками – панельными «свечками» в двенадцать этажей. Гостиница стояла на возвышении, откуда открывался хороший вид на город.

Панорама выглядела тревожно: спускающуюся ночь освещали пожары, ярившиеся в разных концах города. Что случилось? В сумерках не разобрать. Надя оценила расстояние: есть ли шанс, что пожар скоро доберется до гостиницы? Вряд ли – далеко. Она пошла к гостинице, толкая рядом с собой велосипед. Натруженное за день тело ныло и требовало отдыха. Особенно сильно болели мышцы на ногах. Как ни странно, усталость была приятной. В катастрофах при желании можно найти и плюсы: когда бы еще она заставила себя целый день крутить педали?

В гостинице не горел свет. Надя положила велосипед у входа, забросила рюкзак на спину и прошла сквозь раскрытые автоматические двери. Сразу за ними обнаружились три ступеньки, и это были три самые мучительные ступени в ее жизни. Подниматься вверх после долгого заезда было еще сложнее, чем просто ходить.

Надя подсветила себе дорогу мобильным, а в голове сделала пометку, что надо в ближайшем магазине раздобыть фонарь на батарейках. Высветила стойку регистрации с часами, показывающими разное время над ней. За стойкой – крючки с ключами от номеров. Она доковыляла до ключей, взяла тот, что с номером поменьше, в надежде, что не придется никуда подниматься.

Краем глаза Надя заметила какое-то быстрое, едва различимое движение у ног, но была слишком усталой, чтобы испугаться. Наверное, крыса. «Как страшно… наверное», – пробормотала она и, уже плохо соображая от усталости, пошла наугад. Совершенно случайно она уперлась в дверь нужного номера. Дверь легко открылась. Надя щелкнула выключателем, но ничего не произошло. В свете мобильного она разглядела, что в комнате беспорядок: как будто два чемодана, валявшихся на полу, взорвались, и вещами засыпало всю комнату. Видимо, здесь остановились какие-то неряхи, которые не считали нужным наводить порядок в гостиничном номере. Надя сбросила рюкзак на входе, прошаркала к большой смятой кровати, запуталась в каких-то тряпках и повалилась на мягкое скомканное одеяло. Как только голова ее оказалась на мягком, Надя тотчас заснула. Очередной долгий и странный день подошел к концу.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010001 10010001 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Она проснулась разбитой. Тело болело так, будто ее избили. Надя застонала.

По привычке поискала мобильный, пошарила рукой по смятой кровати – безрезультатно. Куда делся? Не потерялся ли?

Телефон сам вдруг завибрировал у нее в кармане. Надя с облегчением извлекла его из переднего кармана джинсов, отключила будильник и посмотрела на время. Она проспала двенадцать часов. Хорошая новость: хотя бы чуть-чуть набралась сил.

У телефона осталось половина заряда, еще на день хватит. Замечательно, потому что тут зарядить негде.

В номер сквозь задвинутые шторы пробилось несколько теплых солнечных лучей. Надя зажмурилась, глядя на окно. Собралась с силами, сползла с кровати. Добрела до окна, раздвинула шторы и посмотрела на улицу. За окном зеленел заросший садик, без регулярного ухода потерявший всякую форму.

Надя обернулась и оценивающе осмотрела помещение. Вчера ей было не до того. Номер выглядел вульгарно. Стены и пол – в красных тонах, на кровати – смятое красное покрывало, над ее изголовьем – большая картина, изображающая женские губы, обильно накрашенные красной помадой. Видимо, то, что Надя приняла за приличную четырехзвездочную гостиницу, на деле оказалось придорожным заведением для свиданий на одну ночь.

Надя оценила бардак, царящий в номере, и не поняла, зачем постояльцы взяли с собой все эти вещи, если занимались тут такими тривиальными вещами. Странно: ключ от номера она забрала на стойке регистрации, значит гостей в момент исчезновения в отеле не было. Тут что, не убираются в номерах? Скучная загадка, на которую она никогда не узнает ответ.

Надя с трудом наклонилась, подобрала свой рюкзак и на негнущихся ногах вышла в коридор. Зачем она так нагрузила себя накануне? О чем она думала? И что раньше мешало ей вести спортивный образ жизни, хотя бы зарядку делать?

Надя спустилась по лесенке, вышла из гостиницы. Спускаться оказалось еще тяжелее, чем подниматься. Посмотрела на город, где все еще тлел пожар. В свете дня картина разрушения казалось не такой впечатляющей.

Надя повозилась с навигатором на телефоне. Этот участок дороги подгрузился плохо. Распечатанный лист с маршрутом тоже ясности не добавил. Надя решила поехать по запланированному маршруту: строго прямо. Области, пораженные пожаром, находились вроде бы в некотором отдалении от дороги, по которой она собиралась проехать.

С проклятиями Надя подняла велосипед, опустилась на седло и толкнула педали. Тело отреагировало болью, будто невидимый садист-кукловод потянул ее за все жилы. Терпи! Наслаждайся здоровым образом жизни!

Сначала дорога шла под горку, и Надя ехала по инерции, почти не трогая педали, потом выровнялась, и Наде пришлось поработать ногами. Как ни странно, боль вскоре отступила, и Надя даже почувствовала прилив энергии.

Город сильно пострадал от огня. Недлинная улица с деревянными домами выгорела почти полностью. О былом напоминали только очертания, похожие на композиции из обгоревших спичек. Надя так и не поняла, что конкретно произошло. Возможно, возгорания происходили в разных местах в разное время. Если бы пожар бушевал здесь с момента исчезновения, то от города ничего бы не осталось, только пепелище.

На выезде из города-погорельца Надя чуть расслабилась. Вновь потянулась приятная взгляду зеленая полоса. Жилье – одноэтажные неказистые домики – встречались редко. Надя отвлеклась на болтовню с собой и едва не налетела на неожиданно возникшее на дороге препятствие. Заметив движение, Надя дернула руль в сторону и резко крутанула педали в обратную сторону, чтобы затормозить. Едва не свалилась вместе с велосипедом, но удержалась. Надя неуклюже затопала по дороге двумя ногами, отпустив педали, чтобы сохранить равновесие. Остановившись, она обернулась, чтобы рассмотреть препятствие. Им оказалась большая коричневая дворняга, которая предпринимала слабую попытку подняться на дрожащих ногах.

Надя слезла с велосипеда и осторожно, почти крадучись, пошла к собаке, готовая в любой момент защищаться, если животное на нее бросится. Собака была не в состоянии ни на кого бросаться. На нее было жалко смотреть: кожа на боках натянута, как на барабане, просвечивают кости. Надя разглядела рваную рану на боку и следы многочисленных укусов на задних лапах. Видимо, собака что-то не поделила с сородичами и едва унесла ноги. Пес со страхом смотрел на Надю. Напряженный хвост прижался к пузу.

«Эх ты, дурачок, я тебя не обижу», – сказала Надя. Стараясь не делать резких движений, сняла рюкзак, поставила на асфальт, расстегнула молнию и нашарила внутри банку собачьего корма. Она чувствовала свою вину перед собачьим племенем, поэтому взяла с собой баночку, чтобы хотя бы отчасти снять груз с совести, если представится такая возможность – и возможность действительно представилась. Надя потянула за язычок на крышке, открыла банку, перевернула, потрясла и вывалила содержимое перед собакой. Собака недоверчиво посмотрела на Надю, повела носом, подползла к угощению, понюхала и жадно набросилась на еду.

Надя надела рюкзак, забралась на велосипед и покатила прочь, чтобы не обнадеживать животное сверх меры. Пес быстро расправился с едой, посмотрел голодными глазами вслед своей добродетельнице, запрокинул голову и тихо заскулил.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010001 10010001 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Надя была уже недалеко от границы, когда небо начало темнеть.

Она думала, что доберется быстрее, но теперь понимала, что переоценила свою форму.

Она решила не пересекать границу в темноте. По дороге удачно встретился небольшой мебельный магазин. Там наверняка можно хорошенько выспаться на каком-нибудь удобном диванчике.

В здании не было света, как и в других домах уже несколько часов пути. Днем она заглянула в домик с надписью «Тысяча мелочей» и забрала оттуда компактный фонарик на батарейках. Она вошла в мебельный магазин, освещая себе дорогу.

В свете фонаря все выглядит жутковато. Мебель, выхваченная лучом из темноты, заставляла вспомнить о пыльной гробнице, укрывающей саркофаги. На один такой диван-саркофаг Надя и забралась. В нос бил едкий запах синтетической ткани, мысли путались от усталости.

Надя ворочалась с боку на бок, перебирая впечатления дня. Она думала о пройденном пути как о бегстве – от себя, от прошлого, от воспоминаний, от прежнего мира. Если вдуматься – вся ее жизнь была таким бегством. Если бы за секунду до исчезновения ее спросили: «Чего ты хочешь больше всего на свете?», она бы ответила: «Я хочу, чтобы меня оставили в покое». Когда мечта исполнилась, и Надя осталась наедине с собой, она поняла, что все это время проблема была не в окружающем мире, а в ней и только в ней. Она была одной из тех неустроенных, вечно всем недовольных женщин, кто никогда не найдет себе места в обществе. Пока рядом кто-то есть, его всегда можно во всем обвинить. Маму – в том, что не любила; одноклассника – в том, что не заметил; мужа – в том, что мало зарабатывал; любовника – в том, что у него маленький член. От этого – плохое настроение, и его приходится улучшать бокальчиком-другим. Надя подумала, что и сейчас не отказалась бы выпить, но вставать и снова крутить педали – выше ее сил.

Если смотреть на вещи позитивно, – уже засыпая, думала Надя, – ей дан удивительный дар: целый мир и целая жизнь в единоличное пользование. Ни с кем не надо считаться, никто не мешает, не о ком заботиться, не из-за кого страдать. Завтра будет новый день, она спрыгнет со своих эмоциональных качелей и наконец-то обретет душевный покой.

Надя засыпала с улыбкой, и далекий вой ничуть не встревожил ее, а плавно влился в сон, где она видела себя работницей на пустом заводе, снимающей фартук под сигнал отбоя.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010001 10010001 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Ничто не предвещало беду.

Надя отлично выспалась. Погода уже третий день стояла ясная и теплая.

Солнце припекало. Надя сняла пропахшую потом кофту и обвязала ее вокруг пояса.

Надя представляла, что чем дальше на юг, тем сильнее будет меняться ландшафт. В ее воображении рисовались горы, гордо выступающие из-за горизонта, буйная растительность, чистый воздух. Реальность оказалась прозаичнее: все та же пыльная дорога с трупами машин и унылые здания по обочинам. В заброшенных городках по-прежнему тоскливо, а на ярких, сочно-зеленых лесополосах отдыхал взгляд. Природа чувствовала приближение осени, завершения естественного цикла, неизбежной смерти и перерождения, и пыталась отцвести во всю мощь – так самый яркий фейерверк приберегают к концу праздничного салюта. Никаких гор не было и в помине. Несколько раз дорога пробегала по холмистой местности, и Надя лихо скатывалась под горку, а потом, чертыхаясь, крутила педали, преодолевая подъем.