Текст книги "Одинокая женщина не желает знакомиться"

Надя давным-давно не ездила на велосипеде. Все говорят, что этот навык невозможно потерять, но Надя не верила, будто что-то нельзя забыть. Она верила в то, что забвение – главное правило Вселенной, еще более безжалостное, чем притяжение. Забвение – лаконичная конституция страны Никогде.

Но кататься на двух колесах она, действительно, не разучилась. Несколько неуверенных оборотов педалей – и она будто снова оказалась в детстве! Она быстро разогналась, ветер заиграл ее волосами… Надя жила недалеко от большой трассы, ведущей за город. И сейчас она ехала к ней, лавируя между застывшими и разбитыми вдребезги машинами. Трасса представляла собой впечатляющее зрелище: роковая секунда, выдернувшая водителей со своих мест, прошлась по дороге, как рука малыша, который устал играть в машинки, и от скуки смешал все. Впечатавшиеся друг в друга автобусы, сбившиеся в кучки машины, грузовики, завалившиеся набок, свалившиеся с платформы-перевозки иномарки – настоящая кошмарная полоса препятствий. Надя ехала по обочине, оглядываясь на внушительные последствия катастрофы. По-своему это было даже красиво. Есть в разрушении своя, особенная прелесть, поэтому дети с таким удовольствием ломают замки из песка, которые до этого так долго строили.

Надя смотрела разные фильмы-катастрофы. Обычно в них была какая-то мораль: люди разрушают то, к чему прикасаются, в конце концов они уничтожат дом, в котором живут. Но реальность обернулась тем, что людей будто бы выдворили из собственного дома, не дав собрать вещи. И их игрушки и бумажки без владельцев лишились всякого смысла. Вдруг сами люди тоже были чьими-то игрушками – кого-то, кто точно так же исчез с планеты в далеком прошлом?

Надя выехала за город. Мертвых машин стало заметно меньше. Поездка преобразилась в приятную загородную прогулку на велосипеде. Надя время от времени останавливалась и сверялась с навигатором, чтобы не пропустить нужные повороты. Ее взгляд отдыхал на зеленом: мимо мелькали чудесные родные пейзажи, будто бы сошедшие с полотен Шишкина. Все, до чего не дотянулась рука человека, радовало глаз. И плохие дороги, вечная проблема, на которую испокон веков жаловались соотечественники, отлично решалась с помощью велосипеда. Впрочем, другая проблема, дураки, тоже, в общем-то, больше не стояла.

Надя подумала, что, наверное, могла бы так провести всю жизнь. Крутить педали, подставлять лицо солнцу и ветру, вдыхать чистейший загородный воздух. Ее переполнял восторг. Ей хотелось кричать что-то есенинское, соскочить с велосипеда и босой танцевать на голой траве. Теперь вся эта красота – ее! Только ее – и ничья больше! Это солнце, эта трава, эти деревья, это голубое небо с барашками облаков! Ее! Ее! Ее! Какую же ошибку совершили люди, отгородив себя от природы. Вся прошлая суетная жизнь, здесь, в лесу, кажется сборищем ложных химер: деньги, успех, богатство, карьера… Ничто из этого не заменит глоток чистого воздуха. Повышение по службе откроет дорогу к новым стрессам, а лесная прохлада укроет в знойный день и не потребует ничего взамен. На все богатства мира не купишь журчание ручейка – ты сможешь убедить кого-то, что это твой ручей, но от этого он не станет твоим. Планета крутится и без нас – простая истина, которую мало кто понимал. Жизнь – это подарок, а все надстройки и условности, придуманные людьми, – химеры. Наверное, что-то похожее почувствовал Будда, когда коснулся рукой земли, вспомнил свои прошлые жизни и разглядел сквозь зыбкий туман обыденности сияющий путь к нирване.

В хорошем настроении – похмелье совсем выветрилось – Надя достигла собачьего приюта. Услышала она его гораздо раньше, чем увидела. Надя такого никогда не слышала: собаки галдели, как стая перепуганных птиц. Она поначалу даже и приняла новый, все усиливающийся по мере приближения к цели звук за птичий гвалт. Но вскоре она начала различать в нем отчетливый многоголосый лай. Это ее немного насторожило, но не так, чтобы испортить настроение. Казалось, ничто не сможет испортить ей настроение в этот чудесный день.

Приют выступил из-за деревьев весь и сразу, как будто дожидался ее и выскочил навстречу. Надя не очень представляла, что ее ждет. В прошлой жизни она никогда не бывала в приютах. Она увидела перед собой неказистый деревенский дом, одноэтажный, но довольно большой. Рядом с домом была внушительная огороженная территория размером со спортивную коробку. За металлической сеткой бесновалось множество собак – тут было навскидку двадцать животных или около того. Надя прислонила велосипед к дереву и аккуратно, почти крадучись, пошла к клетке. По мере приближения глаз выхватывал детали. Звери всех форм и размеров занимались кто чем: кто носился по кругу, кто бросался на клетку, кто огрызался на соседей. Зрелище производило тревожное впечатление. Проблема заключалась в том, что собаки не выглядели такими милыми и спокойными, какими Надя привыкла их видеть. Повсюду оскаленные пасти, дикие глаза вращаются на озлобленных мордах, сильные лапы царапают землю. Надя, хотя и старалась идти тихо, не могла укрыться от острого собачьего восприятия. Звери заметили ее, нестройно стихли, а потом нестройно же заворчали и бросились к ней. Некоторые просто встали у решетки, выжидая, некоторые встали на задние лапы и передними трясли отделяющую их от Нади железку. Надя, продолжая приближаться, попыталась сказать что-то успокоительное и примирительное, но никакого эффекта это не возымело. Собаки смотрели на нее выжидательно-бессмысленными взглядами, те же, кто пытался сокрушить преграду, взгляд сфокусировать не могли. Кобель внушительных размеров начал выразительно облизываться.

Поверх собачьих спин и голов Надя разглядела какие-то два странных предмета. Они выглядели как две разрозненные кучки соломы или как два кустика с какими-то воткнутыми в них красными цветочками. Надя всмотрелась и поняла, что никакие это не кустики. Посреди собачьей клетки лежали два трупа. Два маленьких зверька неопределенный породы. То, что она приняла за красные бутоны, оказалось обнаженным мясом: другие собаки потрепали и погрызли погибших товарищей. Возможно, животные умерли с голоду, схватилась за мысль Надя. А, возможно, сказала внутренняя реалистка, собаки загрызли их, потому что те меньше и беззащитнее.

Надя вспомнила, что ее отец завел аквариум, когда она была ребенком. Идея казалось просто замечательной: организовать у себя дома настоящее подводное царство! Они купили в зоомагазине большой стеклянный параллелепипед, заключавший в себя небольшую фигурку затонувшего корабля, камешки и водоросли. Там же они приобрели разных рыбок, которые показались им симпатичными: по парочке золотых и сомиков, несколько гуппи, выводок неонов и рыбу-прилипалу. Когда они наполнили аквариум водой, включили фильтр и выпустили рыбок, это был полный восторг! Вот оно – настоящее чудо, прямо у них дома! Кусочек моря, над которым они могут повелевать. И все было хорошо, пока Надя не начала замечать, что поведение рыбок далеко от идиллического. Проще говоря, рыбки постоянно преследовали друг друга, дрались и срали. Золотая рыбка преуспевали в последнем больше других. Поскольку она крупнее, то и гуано она производила гораздо более внушительное. И эта отвратительная лента болталась позади нее, как прилипшая водоросль, а другие рыбы следовали за ней и пытались отщипнуть кусочек. Когда одна гуппи вдруг забеременела, она довольно быстро от бремени разрешилась: рыбка с ужасной скоростью металась по аквариуму, разбрасывая икринки, а ее товарищи мгновенно подскакивали к ним и проглатывали. Что тут говорить – и сама счастливая мать не брезговала полакомиться детенышем, когда натыкалась на него. А иногда рыбы будто бы сговаривались и начинали всей бандой колошматить (за неимением рук или лап – кусать) того, кто меньше и слабее. Так на глазах у Нади оголтелые рыбы забили крошку-неончика. Она попыталась вмешаться, но было уже поздно – неончик перевернулся брюшком кверху.

Вдруг и собаки такие же? Что, собственно, Надя знает о собаках? Что будет, если она сейчас откроет дверь? Ни набросятся ли на нее эти четвероногие друзья человека и не разорвут ли в клочья? Может быть, самое правильное – это просто повернуться и уехать? Всех не спасти, а покалечиться самой – запросто. Надя посмотрела на сгрудившихся напротив нее собак. Все псы симпатичные – особенно ей понравился какой-то большой трехцветный мохнатый пес, название породы она забыла или не знала; вот что ей не понравилось – так это выражение его морды. Он с какой-то механической периодичностью морщил свой вытянутый нос, и морщины уродовали его. Именно эти морщины помогли Наде принять решение. Она развернулась и решительным шагом пошла к велосипеду. Это не ее дело. Рисковать незачем.

Чем дальше Надя отходила от загона с собаками, тем сильнее замедлялись ее шаги. Это напоминало вязкий бег во сне: движение без движения. Ее тяготил моральный выбор, который она сделала. Неужели она настолько безответственная? Зачем она проделала весь этот путь? Для того, чтобы поехать обратно? А кто сказал, что она должна ехать обратно? Перед ней открыт весь мир! Она может исколесить весь огромный континент от края и до края. Она может увидеть то, что всегда мечтала увидеть.

Так Надя сделала сразу два открытия.

Первое: человеку нужен дом, то, что он может назвать домом. Ее нестерпимо тянуло домой, в ее маленькую квартиру, хотя она могла занять целый дворец и жить где угодно. Она думала, но без подробностей, о том, чтобы улучшить свои жилищные условия в изменившихся обстоятельствах. Видимо, как Чехову пришлось по капле выдавливать из себя раба, так и Наде придется по капле выдавливать из себя домоседа. Надя попыталась осмыслить эту мысль. Что такое дом? Дом – это место, где находятся ее вещи. Она первым делом вспомнила о нескольких платьях и любимых лакированных ботиночках, которые ее муж находил некрасивыми – слишком мужские, на его вкус. А будет ли дом ее домом, если положить эти платья и ботинки где-то еще? Станет ли новое помещение, в котором они лежат, ее домом? Нет. Дом – это расположение комнат, это возможность тихо попить чай на кухне, это понимание, что где лежит, пусть даже в беспорядке. И больше всего дом – это привычка. Поэтому часто люди гибнут, когда их дому угрожает опасность. Оставьте его и спасетесь – но нет же, тут бабушкино пианино. Именно из-за въедливой привычки один из популярных сюжетов ночных кошмар – прийти домой и понять, что это не твой дом.

Вторым открытием для Нади стало осознание, что у нее нет жалости. Скорее не жалости, а какого-то морального барьера. Она точно знала: если уедет сейчас, это не будет ее мучить. И то, что она приняла за раскаяние в связи с пропажей Ричи, на самом деле было просто желанием чем-то занять себя. К тому же, в исчезновении соседского пса была какая-то тайна, и, по-видимому, на каком-то подсознательном уровне Надя хотела убедиться в том, что исчезновения не продолжаются. Ей была безразлична судьба Ричи, судьба этих собак… Даже ее собственная судьба была ей безразлична. И еще одно: сейчас не перед кем рисоваться, кроме как перед собой. С исчезновением человека пропала нужда в подвиге. Некому рассказать о том, какой она проделала большой путь, как устала, как рисковала, как ей было непросто спасать этих несчастных собачек. Нет похвальбы, нет и подвига, поэтому можно спокойно сесть на двухколесного коня и уехать по своим делам.

Вот только ноги не слушались. Идут, но не идут. Как во сне. Надя обернулась и вдруг оказалась рядом с дверцей в собачий загон. Как так вышло? Как ей удалось пройти несколько шагов и не заметить? Руки сами тянутся к щеколде. Цок! Дверка открыта! Собаки бурным потоком выливаются из загона. Мгновение – и Надя окружена пушистыми телами. Они кружатся вокруг, и их гораздо больше, чем она думала. Здесь даже не десятки, здесь сотни собак. Земли не видно, только колышущееся море из волосатых спинок. Наде и радостно, и вместе с тем тревожно. Собаки обступают ее, несколько зверей встают на задние лапы и толкают ее: в бок, в грудь, в спину. На собачьих мордах – улыбки и выражение счастья, но не у всех, некоторые скалятся. И к Наде подкрадывается страх. Она хочет оттолкнуть настойчивых животных, но тело ее не слушается. Она теряет равновесие и падает. Над ней смыкается шерстяное море. Собаки лижут ее лицо, нос, губы, руки и щиколотки. Наде щекотно, и она смеется. Но скоро это перестает быть приятным: собаки топчут ее, царапают своими когтями. Надя пытается закричать, но ей не хватает воздуха в легких. Она хлопает ртом, и рот тотчас же заполняется чем-то теплым и мохнатым: какая-то собака так поставила лапу. Надя крутит головой, пытаясь освободиться, но у нее ничего не выходит. От навалившейся сверху собачьей кучи становится трудно дышать. Надя чувствует, как ее пронзает острая боль. Кто-то укусил ее за руку. Раздается ворчание, визг, и вот уже все собаки рычат и злятся. Вся свора набрасывается на Надю и кусает ее, топчет, дерет когтями. Боль настолько белая, настолько ослепительная, что даже не больно. Это чистая, светлая, очищающая боль, это рубеж, за которым уже никакой боли нет. Собаки разрывают Надю на клочки и долго пируют над ее обезображенным телом. А Надя смотрит на это как будто со стороны, как игроки, совершившие ошибку, наблюдают за гибелью своего персонажа, и думает: «Как же хорошо, засранцы, что я вас не выпустила».

11010000 10110001 11010000 10110101 11010001 10000001 11010001 10001111 11010001 10000010 100000 11010001 10000001 11010000 10111101 11010001 10001011 100000 11010000 10110010 100000 11010000 10111010 11010000 10111101 11010000 10111000 11010000 10110011 11010000 10110000 11010001 10000101

11010001 10000001 11010000 10111111 11010000 10110000 11010001 10000001 11010000 10111000 11010000 10110001 11010000 10111110 100000 11010000 10110111 11010000 10110000 100000 11010001 10000010 11010000 10111110 101100 100000 11010001 10000111 11010001 10000010 11010000 10111110 100000 11010001 10000010 11010001 10001011 100000 11010001 10000000 11010001 10000011 11010001 10000001 11010001 10000001 11010000 10111010 11010000 10111000 11010000 10111001

Первый опыт борьбы против потных рук приходит всегда слишком рано. Надя не попадала в какие-то плохие истории, потому что никогда не искала приключений. В классе восьмом или девятом, еще до своих первых продолжительных отношений, Надя с удивлением обнаружила, что ловит на себе заинтересованные взгляды одноклассников. Надя выглядела не так эффектно, как некоторое другие девочки, но ее это не очень занимало. Она достаточно рано поняла, что мужчина – это примитивная машина, обращаться с которой очень и очень просто. Она видела, какие уловки используют другие девочки, когда хотят произвести впечатление на парней, и ей хотелось кричать от такого неандертальства. Вся хитрость состояла из двух-трех взглядов, пары улыбок и некотором терпении. Терпение требовалось для того, чтобы дать возможность парням рассказать о себе и выслушать все эти излияния. Парни, если не несли всякую малоинтересную мальчишескую чушь, распространялись на одну из двух тем: какие они сильные или какие они (читай: их семьи) богатые. В этом, по-видимому, и есть наглядное отображение прогресса: мужчины в пещерах в те времена, когда язык только-только родился, наполовину гласными, наполовину жестами, могли похвастаться перед взъерошенными древними женщинами только силой и ловкостью; много веков спустя мужчины хвастались, сколько им и их предкам удалось накопить денег.

Среди тех, кто начал проявлять к ней недвусмысленный интерес, был парнишка, который лучше всех успевал в ее классе. Он не был ни самым умным, ни самым прилежным, но у него имелись два определяющих качества для успеха у учителей: член между ног и умение пресмыкаться. Надя росла в то время, когда все вокруг были уверены, что какой-то толк есть только от мужчин, а женщины – это нечто среднее между роботом-пылесосом и сиделкой для детей. Поэтому если ты мальчик и вроде как стараешься, у тебя априори есть преимущество перед такой же старательной девочкой. И в спорных ситуациях, когда речь идет о том, чтобы поставить пять с минусом или четыре с плюсом, учительница (подавляющее большинство учителей в школе, где училась Надя, – женщины) поставит мальчику пять с минусом, а девочке, соответственно, четыре с плюсом. Умение пресмыкаться – тоже необходимое качество в любом общественном институте. В старой скрипучей иерархической структуре, которой, несомненно, является школа, лесть и подобострастие играют роль своеобразной социальной смазки, масла, которое помогает юному телу занять наиболее выгодное положение. И вот этот парнишка, о котором сейчас идет речь, отлично пользовался своими преимуществами. Ему удалось создать себе настолько безупречную репутацию, что, казалось, если он просто сдаст пустой листочек вместо проверочной работы, учительница по предубеждению своему не поверит в это, сама все напишет за него и поставит пятерку. Это, конечно, крайность, но не раз бывало, что он заваливал какой-то предмет, потом оставался после урока и проникновенно просил не спешить с плохой оценкой, но дать возможность все понять и отработать. Для большинства детей вся эта возня с оценками не имела никакого значения, но для этого паренька это почему-то было важным. Видимо, им двигало пробудившееся раньше времени тщеславие. В этом невзрачном человечке с жиденькими черными волосами и маленькими черными глазками на крысиной мордочке скрывался какой-то психологический или телесный изъян, заставлявший его действовать так, как он действовал. И именно этот маленький крысенок начал заглядываться на Надю. Надя не была переутомлена мальчишеским вниманием, но все самые симпатичные парни сконцентрировались на девочках из высшей лиги, в то время как Надя пыталась быть честна с собой и причисляла себя максимум к средней. И те, кто интересовался ей, были не то чтобы падальщиками, бросавшимися на то, что никем не занято, а просто всеядными ребятами, в которых играют гормоны, и им без разницы, на кого обратить внимание, лишь бы девочка не была слишком толстой, а если толстая, но лицо симпатичное, то и так сойдет. Наде же мечталось, чтобы ухажер хотя быть чуть-чуть обращал внимание на нее, чтобы ему хоть немного было важно, о чем она думает. Со временем ей станет ясно, что это утопия и даже в отношениях взрослых людей каждый зациклен на себе, на своих желаниях и целях. Но детство – это пора идеализма. Поэтому маленькому подлизе удалось ее зацепить. Он повел осаду довольно неумело. На переменах подсаживался к ней и спрашивал, все ли она понимает по тому или иному предмету. Предлагал помочь, объяснить. Надю тяготили большие домашние задания, которые приходилось делать, потому что учителя взяли в привычку проверять тетради. И она решила совместить приятное с полезным: она прямо спросила, не хочет ли он поделать домашку за нее какое-то время. Крысенок захлопал глазками: «Но ведь почерк разный?» «Учителя смотрят по наличию, сидим мы далеко друг от друга, никто не будет сверять почерк». Крысенок сглотнул обреченно, но за дело взялся. Теперь Надя передавала ему свои тетради после уроков, и, обремененный двойной ношей, подлиза спешил домой. Надина жизнь стала чуточку легче: после школы она могла погулять подольше, пропущенные знания и так с годами выветрятся из головы (посмотри на взрослых, они вообще, кажется, никогда ничему не учились), а контрольные можно списать у соседа по парте. Крысенок какое-то время прилежно приносил тетради с выполненным домашним заданием. Никто не заметил перемены в Надином почерке, о тайне знали только Надя, ее волшебный помощник и черные-черные круги у него под глазами.

В какой-то момент Крысенок устал от двойной работы. И попытался вывернуться, обыграв это так, будто таков и был его первоначальный замысел. «Послушай, Надя, – сказал он ей перед уроками, выкладывая на парту очередную партию тетрадей с домашкой. – Ты же не думаешь, что это я все просто так делаю». Надя на это наивно захлопала глазами. «Все же не просто так. Кви про кво, как говорили древние». «Кви про что?» – удивилась Надя. «Услуга за услугу», – пояснил Крысенок. «А, вот ты о чем, – протянула Надя. – А я думала, что я тебе нравлюсь». Крысенок нервно и как-то затравленно обернулся. «Да, ты мне нравишься, – сказал он с видимым усилием, будто бы это признание к чему-то обязывало. – Поэтому я все это делаю. Думаешь, мне нравится сидеть ночами, корпеть над этой двойной порцией домашки?». «Ну, – сказала Надя, – она же не совсем двойная. Ты все делаешь один раз, просто потом переписываешь решение мне в тетрадь. Я бы даже не назвала эту порцию полуторной. Наверное, это примерно одна целая две десятых домашки». «Да?! – взвизгнул Крысенок, – но ведь это по всем предметам». «Чего ты хочешь?» – перешла Надя к делу. «Может быть, погуляем вместе после школы?» Встретив недоуменный взгляд Нади, Крысенок добавил: «Или в кино сходим?» «Ты приглашаешь меня в кино?» – сказала Надя, сделав ударение на глаголе. «Да, я же вроде так и сказал». «Нет, я имею в виду, кто будет платить? Каждый сам за себя? Или ты приглашаешь?» Надя решила мудро оговорить это перед тем, как соглашаться, потому что хорошему человеку не дадут прозвище Крысенок, пусть даже мысленно. Надя порылась в памяти, припоминая, было ли у него какое-то прозвище. Кажется, не было. Вроде бы все звали его по фамилии, а она у него была какая-то нелепая, связанная с животным. Козлюченко? Коровчук? Петушонкин? Уже не вспомнить. «Конечно я! Обижаешь. У меня пригласительные есть», – гордо сказал Крысенок. «Какие такие пригласительные?» – удивилась Надя. «У моего друга отец работает в кинотеатре, там им дают пригласительные, вот он мне и подарил, а я решил тебя позвать». Надя взвесила за и против. Вроде бы ничего страшного. «А приставать не будешь?» – прямо спросила Надя. Крысенок вздрогнул от этого вопроса и нервно заозирался. Все остальные школьники занимались своими делами, до Нади и ее нелепого ухажера никому не было дела. «За кого ты меня принимаешь, блин?» – сказал Крысенок, но без уверенности в голосе. Видимо, собирался-таки. Что ж, возможно, это собьет ему настрой. «А на что пойдем?» «Ну, не знаю, а что там сейчас идет? Может, на месте выберем?» «Надо точно знать, а то как мы договоримся о времени? Кстати, когда?» «Давай в воскресенье?» – наморщил Крысенок маленький лобик. «Хорошо». «Тогда созвонимся», – сказал он облегченно. Тут прозвенел звонок, и если они хотели еще что-то друг другу сказать, то было уже поздно.

Надя не хотела идти в кино с Крысенком, но сходить куда-то, да еще с мальчиком, было интересно. Приятно чувствовать себя взрослой. Взрослая Надя усмехнулась, вспоминая ту школьницу, которой была когда-то. Во всем человеку нравится экзотика, нечто редкое и труднодоступное. Когда ты толстый, хочется похудеть; когда бледный – идешь в солярий; если ты чересчур богат и тебе от роду необходимо быть утонченным, спешишь опроститься и вернуться к естественному состоянию. Так и ребенок хочет поскорее стать взрослым, а взрослый мечтает о беззаботности ребенка. На самом деле, взрослая жизнь – отстой. Куча обязанностей и проблем, а все взрослые развлечения быстро приедаются и, к тому же, смертельно опасны. Во всяком случае чреваты последствиями.

Накануне совместного похода Крысенок ей позвонил и предложил посмотреть фильм «Царство небесное». Название так себе, отдает чем-то заупокойным, но Надя не возражала, потому что каких-то своих предпочтений у нее не было. Крысенок сказал, что в главной роли там Орландо Блум, это который Леголас из «Властелина Колец», и эта новость немного ободрила Надю: будет на кого посмотреть. Сеанс утренний, без десяти двенадцать начало, так что договорились встретиться у кинотеатра в половину.

В воскресенье Надя встала пораньше, чтобы подготовиться к выходу в свет. Задача представлялась ей непростой: нужно нарядиться и выглядеть сногсшибательно, но при этом неброско, чтобы Крысенок не подумал, что это она из-за него расстаралась. Надя согласна стараться только ради себя, чтобы мысленно смотреть на себя со стороны и восхищаться.

В итоге она составила и примерила три разных образа, остановившись на последнем: узкие джинсы, кроссовки, простая футболка и легкая курточка сверху. Платья, каблуки – все это было отброшено за излишнее украшательство. Она все равно оделась не совсем по погоде: за окном – ранняя весна, надо было бы как-то утеплиться, но утепляться – это не по-девчачьи. С одеждой определились, теперь нужно прикинуть, как быть с макияжем. Время неумолимо ускользало, но Надя не беспокоилась: ничего, подождет. Она придирчиво посмотрела на себя в зеркало. Несколько неприятных прыщей на лбу – она скроет их за прической. Как быть с глазами? Красить, не красить? Надя закусила губу в размышлениях. Заодно подумалось и про губы: может быть, и помадой воспользоваться? Нет уж, обойдется. Решила ограничиться подводкой для глаз – Крысенок не заметит, мужики вообще ничего не смыслят в макияже, а ей самой будет приятно.

Пока Надя готовилась к выходу, к ней заглянула мама. «Куда-то собираешься?» – сказала мама каким-то нарочито небрежным тоном. Мол, мне вроде нет до тебя дела, но на самом деле есть. «Иду в кино», – буркнула Надя, концентрируясь на том, чтобы рука не дрогнула и нехитрый макияж получился аккуратным. «С кем?» – спросила мама. Надя поколебалась секунду, но виду не подала. Если сказать, что она идет в кино с мальчиком, начнутся вздохи, пронзительные взгляды и прочая драма, еще отца привлечет. Поэтому Надя ответила безопасно: «С подругами». «А кто платит?» – с некоторым облегчением спросила мама. «У одной подруги день рождения, она всех приглашает». Надя немного рисковала, если бы мама спросила, у кого именно, пришлось бы громоздить какую-то ложь, но Надя понадеялась, что мамке в общем и целом это безразлично, и не ошиблась. «Может быть, тебе денег дать? Попкорн себе купишь, если захочешь?» – казала мама с некоторой теплотой. «Если можно», – не стала спорить Надя. Мама вышла и вернулась с несколькими купюрами. Надя поблагодарила, сунула бумажки в карман. Мама для порядка поинтересовалась, когда она вернется. Надя ответила, что не знает, фильм может быть долгим, так что, видимо, к вечеру. Удовлетворенная, мать ушла к себе, даже не поинтересовавшись, что за фильм. Кино в их семье не пользовалось большой популярностью.

Надя вышла из дому с легкой досадой из-за того, что опаздывает. Она не любила приходить не вовремя. Но она вспомнила, какой же все-таки этот Крысенок проныра и слизняк, и полностью извинила себя.

Когда она подошла к кинотеатру, сеанс уже десять минут как начался. Крысенок ждал ее на лестнице перед кинотеатром, с недовольным лицом переминаясь с ноги на ногу. «Я уж думал, ты не придешь», – вместо приветствия сказал он. Надя усмехнулась и пожала плечами: «Пришла же». «Пойдем скорее, фильм вот-вот начнется, – поторопил Крысенок – Я и так пропустил рекламу, а я хотел ее посмотреть». Надя проигнорировала это замечание. «Пойдем в бар сначала, купим попкорн и колу». «Я не хочу есть, пойдем лучше в зал». Надя пожала плечами: «Тогда я сама схожу». Крысенок наморщил нос, быстро зыркнул вверх и поплелся за Надей. «Хорошо, что я уже выбрал места», – бурчал он по дороге. Надя спросила, какой он хочет попкорн, сладкий или соленый. Крысенок снова сказал, что есть не хочет. Тогда Надя купила ведерко сладкого попкорна и большой стакан газировки. После этого они пошли в зал. В зале было темным-темно, еще шла реклама, и во вспышках света, сопровождаемые банальными фразами из очередного трейлера («Такого вы еще не видели» – «Что ты сделала?» – «По мировому бестселлеру» – «Я смогу» – «Основано на реальных событиях» – «А-А-А!» – «Этим летом. Только в кино»), отдавив пару ног, они добрались до своих мест.

На этом, собственно, хорошие впечатления того дня закончились. Фильм оказался редкостной тягомотной трехчасовой мутью про рыцарей и крестовые походы, насыщенной вялыми батальными сценами. Даже Орландо Блум подкачал: здесь он был брюнетом и больше напоминал какого-нибудь дядю Витю из соседнего подъезда, чем прекрасного Леголаса. Так что фильм, в общем-то, оправдывал свое название – в том смысле, что от скуки можно было отправиться прямиком в Царствие Небесное. Однако главным раздражителем на этом мероприятии был, конечно же, Крысенок. Не успел фильм начаться, как он начал шептать ей на ухо какую-то муть: «А что ты знаешь про крестовые походы?» (как будто, твою мать, в тишине и темноте кинотеатра можно дать хоть сколько-нибудь развернутый ответ), «А был еще детский крестовый поход» (надеюсь, будет еще один – лично против тебя, Крысенок, надо подговорить парней в школе), «А ты знаешь, что такие арбалеты стреляют так-то и так-то» (ох, был бы у меня сейчас арбалет, я бы тебя нашпиговала болтами), «А вот этот мужик в маске – он прокаженный» (даже в маске он выглядит лучше тебя) и так далее. В какой-то момент Крысенок спросил, можно ли ему немного попкорна, Надя, конечно же, разрешила, и он набросился на ее ведерко с такой жадностью, что каждый раз, когда он пыталась взять себе немножко, ее рука встречалась там с его рукой. Ел он неаккуратно, на грани отвратительного: брал полную пригоршню, запихивал в рот, попкорн рассыпался, падал ему на одежду и скатывался на пол. Еще Крысенок громко и неприятно чавкал. Надя попыталась оценить, не придирается ли она к нему, просто потому что он ей не нравился. Посмотрела на него, на его крысиное личико в тусклом свете кинозала, заметила, как он неудержимо уничтожает ее попкорн, споткнулась взглядом о блестящую ниточку слюны, протянувшуюся через весь рот сверху донизу, как сталактит в пещере. Нет, это был совершенно и на сто процентов объективно мерзкий парнишка. И поведение у него соответствующее. Где-то через час этого бесконечного фильма Крысенок как ни в чем ни бывало обнял Надю за плечи. Его ручка была такой маленькой и холодной, как будто по ее душу из могилы вылез покойник-младенец. Надя поежилась от этого прикосновения и поерзала на сидении, но ее сосед намека не понял или не захотел понять: рука там и осталась на ее плече. Надя какое-то время потерпела, а потом убрала его руку. «Ты чего?» – прошептал-прошипел Крысенок. «Неудобно», – компромиссно ответила Надя. В другой момент она увидела боковым зрением движение справа, там, где сидел Крысенок. Она невозмутимо смотрела перед собой, на скучнейшее действие на экране, а сама гадала: что еще там задумал ее поклонник? А поклонник тем временем максимально близко приблизил свое лицо к ее лицу. Она ощутила на щеке его дыхание. Твою мать, он что, собирается ее поцеловать? И действительно – она почувствовала у себя на щеке чмок, такой же холодный, как и крысиные лапки этого незадачливого влюбленного. Надю как будто обожгло. Она испытала целую гамму чувств. С одной стороны, ей было противно, потому что ее спутник ей совершенно не нравился, с другой – она сидит в кино с мальчиком, и он только что ее поцеловал! Чего тут было больше, хорошего или плохого, Надя так и не разобралась, но одно было совершенно ясно: Крысенок не собирался останавливаться на достигнутом. Надя не отстранилась от его поцелуя, и он снова неправильно понял ситуацию. Крысенок решил закрепить успех и положил Наде руку на грудь. Надя впервые почувствовала чужую ладонь на своей груди. Эта обжигающе холодная – холод пробирал даже сквозь одежду – конечность начала сжиматься и разжиматься, как какой-нибудь осьминог или страшная тварь из фантастических фильмов. Надя попыталась возмутиться, но вдруг поняла, что у нее не хватает слов. Ей вдруг стало стыдно: а что если соседи смотрят? Вдруг они думают, что это нормально для нее? Еще ведь посчитают, что она шлюха. Надя быстро оглянулась по сторонам, но соседям, по-видимому, не было дела ни до нее, ни до Крысенка. Неужели их так увлек этот фильм? В это Надя ни за что бы не поверила. Видимо, просто отрабатывают потраченные деньги на билет: пришли же в кино, надо сидеть и смотреть на экран. Нет бы встать и уйти… Может быть, так и сделать? Но Надя почему-то осталась на месте. Крысенок тем временем действовал все смелее. Его рука двинулась вниз, проползла по животу и остановилась на талии, прямо над джинсами. Холодные пальцы скользнули вниз, под джинсовую ткань, но далеко пробраться не смогли: узкие джинсы сработали как защита не хуже, а то и лучше, чем дурацкая броня крестоносцев на экране. Все эти манипуляции удивили и немного напугали Надю: зачем это все? Чего он хочет добиться? А Крысенок все не унимался. Его пальцы вились под Надиными джинсами как змеи, которым наступили на хвост. Осознав, что так крепость не сдастся, Крысенок начал возиться с пуговкой на Надиных джинсах. Проделывал он это неуклюжей левой рукой, в то время как правой продолжал потрошить ведерко с попкорном. У него ничего не получалось, но он не сдавался. Двойная домашка в последние несколько месяцев усилила его упорство. Надя наконец решилась. «Убери руки», – прошептала она. Он не убрал, просто молча продолжил возню. Надя схватила его руку и отвела в сторону. Он начал сопротивляться. «Я сейчас закричу», – сказала Надя. Крысенок агрессивно запыхтел носом, но сник. «Ты чего? Я же ничего… я думал… я хотел, чтобы тебе было хорошо…» Надя не ответила. Остаток фильма просидели тихо. Почему Надя не ушла сразу? Наверное, из-за привычки доделывать дела: доедать все, что мать положит в тарелку, дочитывать книги, досматривать фильмы… Да и поход в кино в то время был для нее редкостью. После сеанса Надя и Крысенок холодно попрощались и разошлись по домам. Надя возвращалась с неприятным чувством, будто бы наступила в грязь. Эх, сколько еще такого будет в ее жизни. Она шла, опустив плечи, ссутулившись. «В следующий раз, если захочу в кино, пойду одна».