Текст книги "Одинокая женщина не желает знакомиться"

11010000 10111100 11010000 10111000 11010001 10000000 100000 11010000 10111101 11010000 10110101 100000 11010001 10000001 11010001 10000010 11010000 10111110 11010000 10111000 11010001 10000010 100000 11010000 10110110 11010000 10110101 11010000 10111101 11010001 10000001 11010000 10111010 11010000 10111000 11010001 10000101 100000 11010001 10000001 11010000 10111011 11010001 10010001 11010000 10110111

После незадавшейся попытки освобождения собак из приюта Надя несколько ночей мучилась кошмарами. В них собаки всех мыслимых пород, форм и видов дружно набрасывались на нее и долго и мучительно терзали. И чем хуже ей спалось, тем сильнее она убеждалась, что приняла верное решение. Планета сбросила с себя балласт в виде человечества, и теперь все процессы, которые люди исказили или извратили, восстановятся – в том числе популяции конкретных видов. Все действия, которые в нынешнем положении может предпринять Надя, повлияют на окружающий мир не больше, чем муравьишка и его жизнедеятельность где-нибудь в Австралии – на ее, Надину, судьбу. Так что спасти она может, в первую очередь, только себя, и то в ограниченный оставшейся жизнью срок.

Надя вдруг почувствовала себя выбитой из колеи. Болезненно ощутилось отсутствие цели. Что бы Надя ни делала дальше, однажды ее путь закончится, а вместе с ней бесславно уйдет в небытие целая эпоха в истории времени, как и само время, потому что его некому будет измерять. Экран погас, по черному полю бегут титры, а Надя – эпилог, финальная сцена. Безусловно, она будет наслаждаться каждым мгновением одиночества до самого конца, но в общем-то вокруг ничего не изменится, если она где-нибудь раздобудет пистолет и вышибет себе мозги. Наверное, нечто подобное чувствуют сказочно богатые люди: весь мир в их руках, но доступность обесценивает любое желание.

Раньше жизнь напоминала бег на короткие дистанции. Впереди всегда маячила какая-то цель. Даже самая банальная – дотянуть до выходных и полежать на диване. Доработать до отпуска и перезагрузиться. Дождаться посылки на почте. Ожидание и было осью, на котором вращалось субъективное время. А теперь эту ось вынули, и весь механизм пришел в негодность. Его несложно починить: придумать себе новые цели взамен привычных. Так спасался на острове Робинзон: найти пропитание, построить жилище, приручить коз. Так коротал свой один бесконечный день в трудовом лагере Иван Денисович: тысячи маленьких дел, миллион мелочей. Так Билл Мюррей попытался пережить затянувшийся День сурка. Придумать новые цели несложно. Сложно другое: выстоять под натиском пролившегося на тебя водопада свободного времени. А ведь это такая заезженная, навязшая в зубах фраза: «У меня нет времени». Тот, кто произносит ее, и представить себе не может, какое это проклятие, когда у тебя его куча.

Несколько дней Надя провела, апатично напиваясь. Она вываливалась из дома, чтобы пополнить запасы еды, но быстро возвращалась обратно. Она сидела на удобном стуле на расчищенном балконе, закинув ноги на оконную раму, раскачиваясь и попивая вино. Когда накатывала дремота, она шла в комнату и засыпала. Когда просыпалась, иногда затемно, возвращалась на балкон и созерцала новый удивительный мир, казавшийся несотворенным: в редких окнах горел свет, потому что исчезновение произошло днем; свет был включен у тех, кому по какой-то причине не хватало естественного освещения или кто забыл его выключить по рассеянности. Но ведь все не будет работать так, как сейчас, всегда. Однажды что-то случится, и свет погаснет. И лето пройдет, похолодает. Отопление не включится само. Надя гнала от себя эти вопросы. Она подумает об этом завтра. А завтра она снова пила вино и откладывала все на завтра.

В один из дней, проснувшись с сильной головной болью, Надя решила: хватит деградировать. Надо чем-то занять себя. Надо придумать себе какое-то дело. Долго думать не пришлось: она огляделась по сторонам и с раздражением отметила, что, оставшись одна, она может навести беспорядок в квартире не хуже самого отъявленного холостяка. В их семье муж отвечал за уборку по дому, потому что у него имелся какой-то пунктик на систематизации вещей. Наде же чистота безразлична, она готова убраться только тогда, когда не убраться было уже просто невозможно (вот как сейчас). На мужнин книжный шкаф страшно было смотреть: только маньяки делают что-то так аккуратно, шутила она. Книги были упорядочены в какой-то замысловатой последовательности: по эпохам и сериям, что бы это ни означало. Собственно, книжный шкаф и остался единственным оплотом порядка в хаосе, которому поспособствовала Надя. Повсюду одежда, упаковка от еды, стаканы, пустые бутылки…

Надя взялась за уборку решительно, но энтузиазм поубавился уже тогда, когда она снесла на кухню всю перепачканную посуду. Она мысленно пнула мужа за то, что тот в свое время отказался покупать посудомоечную машину, сославшись на какую-то ерунду вроде «ее надо подключать, она будет расходовать много воды, бла-бла-бла». Надю не утешала мысль, что всю посуду можно не мыть, а выбросить в окошко, заменив хоть золотыми тарелками и серебряными кубками из сокровищницы Чингисхана. Просто у нее болела голова, и она не любила мужа. И даже разлука не избавила ее от скопившегося раздражения.

Она продолжала уборку и потихоньку приходила в себя. В голове начинали появляться смутные идеи, как быть и что делать дальше, но мысли не очерчивались во что-то определенное и ходили по кругу. Она даже несколько увлеклась уборкой и решила разобрать ящички, в которые не заглядывала давным-давно. Там скопились разные документы, чеки, на которых уже не разобрать, что купили и за сколько, какие-то старые фотографии, рентгеновские снимки, оставшиеся после походов в больницу. Надя принесла с кухни мусорный пакет и безжалостно бросала туда эти клочки прошлого.

В небытие отправился страховой полис мужа, его же фотографии 3×4, сделанные, по-видимому, много лет назад, до того, как он необратимо поправился, какие-то почетные грамоты еще со школьных времен, их свидетельство о браке. Надя не тешила себя иллюзией, что все волшебным образом вернется на свои места, поэтому спокойно распоряжалась бумагами, которые, возможно, имели значение для ее мужа, раз он так долго хранил их. Хотя, скорее всего, он и думать о них забыл. То, что делала Надя, напоминало перебор вещей покойника. Живой человек не существует для государства, если у него нет кучи подтверждающих его существование бумаг, а когда сам человек перестает существовать, эти документы, такие необходимые и трудновосстановимые, превращаются в самые обыкновенные потрепанные временем бумажки. Для Нади ее муж и был покойником: обошлось без обряда, фиксирующего разлуку, но их отношения прекратились навсегда. Он не вернется, они не встретятся случайно на улице, все их «если» утратили силу.

Внимание Нади привлек маленький скомканный конвертик, спрятавшийся на дне ящика. Надя расправила его и увидела надпись ручкой: «М.» Внутри – пусто. Надя бросила конверт в пакет с мусором и забыла бы о нем, если бы осколок воспоминания не царапнул память. Она знала, что это за конверт. Муж ее был человеком со странностями. Однажды она уже находила этот конверт. Ей нужно было разыскать какую-то свою важную бумажку, а в этом ящичке как раз в традиционном беспорядке хранились все их совместные важные бумажки. И Надя наткнулась на этот конверт и полюбопытствовала, что там внутри. Когда она открыла конверт, ее передернуло: там лежал человеческий зуб. Надя выругалась, брезгливо швырнула конверт в ящик, позвала мужа и попросила объяснить, что это делает у них в ящике. Муж рассмеялся и сказал, что это его зуб мудрости. Врач вырвал его и зачем-то отдал ему. «На память», – так сказал врач. Муж широко улыбнулся: «А М – это просто М. Ну или можешь считать, что это означает мудрость. Или муж. Если хочешь, выкини». Она не ответила ему улыбкой. И зуб выкидывать не стала, просто оставила там, где лежал.

Надя немного, совсем чуть-чуть насторожилась от этой истории, но за все время совместной жизни муж ничего ужасного не сделал и никак в плохом свете не раскрылся. В этом ничего такого, кажется, нет, вот только зуб куда-то делся. Выпал? Она возилась в ящике, перерыла все бумаги, не могла не заметить. Может быть, муж выкинул его? Но почему не вместе с конвертом? Или конверт он оставил в приступе бережливости? Да какая разница? Только разница есть. Что-то внутри, на каком-то подсознательном уровне, заставляло Надю отнестись к этому серьезно. Надя прислушалась к себе. В чем источник беспокойства? Почему эта деталь цепляет ее, как и исчезновение Ричи? Это же мелочь, пустяк…

11010000 10110111 11010001 10000011 11010000 10110001 100000 11010000 10111111 11010000 10111110 11010000 10111100 11010000 10111110 11010000 10110011 100000 11010000 10111100 11010000 10111101 11010000 10110101 100000 11010000 10111101 11010000 10110000 11010000 10111111 11010000 10111000 11010001 10000001 11010000 10110000 11010001 10000010 11010001 10001100 100000 11010001 10001101 11010001 10000010 11010000 10111110 11010001 10000010 100000 11010001 10000000 11010000 10111110 11010000 10111100 11010000 10110000 11010000 10111101

Вот оно! Ключевое слово: исчезновение. Кажется, у нее сформировался пунктик по поводу исчезновений. Впрочем, нечему удивляться.

Что если – допустила Надя безумную мысль – зуб из конверта пропал в тот же миг, когда исчез его бывший владелец? Вдруг испарились не только люди, но вообще все, что с ними связано? Все, что имеет отношение к человеческой ДНК? Проговорив эту мысль вслух, Надя не нашла ее такой уж безумной. Кстати, пока убиралась, она не нашла ни одного ногтя: ее муж был большим любителем стричь ногти где попало; они потом оказывались в самых неожиданных местах.

Что же, мать вашу, произошло? Люди исчезли при полном параде, полностью одетые, (если были одеты, конечно), но выронили то, что держали в руках в тот злосчастный миг. И вдобавок выясняется, что все волоски, сопли и, возможно, семя, что они разбросали по миру, улетучились вместе с ними. Это противоречило тому, что Надя прочитала в интернете: ни одно теоретическое построение мгновенного исчезновения не предполагало такого развития событий. Наоборот, везде особое внимание уделялось тому, что будет с банками спермы и можно ли возродить род человеческий с их помощью. Неужели и все спермобанки обанкротились? В конце концов, это даже смешно.

Надя подумала, есть ли какая-то возможность проверить ее догадку? В голову сразу пришла мумия Ленина. На месте ли вождь пролетариата? Что-то подсказывало, что да, потому что после многих лет реставрации тела осталась только реставрация. Также она представила, как она ночью орудует на кладбище лопатой и проверяет, на месте ли свежепреставившиеся.

Простой и быстрый способ проверить эту странную идею обнаружился снова благодаря мужу. Надя, наверное, впервые за всю жизнь порадовалась тому, что муженек у нее со странностями. В детстве с ним случилась плохая история: его старшая сестра утонула. Все его странности наверняка берут начало в этой трагедии. Всю жизнь он хранил локон ее волос. Для него это была важная реликвия. Он говорил, что они когда-то с сестрой посмотрели вместе фильм, где герои обменивались прядками в знак любви и вечной дружбы. И они с сестрой сделали так же. Локон лежал в красивой коробочке на верхней полке книжного шкафа. Надя подошла к шкафу. Коробочка – на месте. Надя встала на цыпочки, ее роста едва хватило, чтобы дотянуться. Есть!

Надя открыла коробку.

Пусто.

Надя присела на диван, в задумчивости вертя коробку в руках. Какое же удивительное событие произошло в ее жизни! Настоящее чудо. Нечто необъяснимое, загадочное и в то же время какое-то чересчур прозаичное. Люди исчезли по какой-то неясной причине. Великие умы смогли бы догадаться, что произошло, и провели бы параллель, например, с молнией, которая появляется и вдруг исчезает. Или предположили бы, что есть какая-то другая Земля, на которой оказались все, кто исчез; для них ничего не изменилось, разве что с ними нет Нади. Почему она? Есть ли в этом какой-то смысл? Она не самая умная, не самая здоровая, не самая выдающаяся представительница человеческого вида. Надя видела в этом только случайность. Она не была избранной, спасительницей, праведницей или, наоборот, самой великой грешницей, которую не взяли на небеса, когда все остальные вознеслись. Она была просто Надей. Надей, которая наконец осталась одна.

Надя ухватилась мыслью за пропавший локон. Ее интересовала не столько загадка, сколько возможность чем-то занять себя, поставить новую цель. И она решила окончательно удостовериться, что ее догадка верна и исчезли не только сами люди, но вообще все, что когда-либо было человеком или его частью. Ее мысль двигалась прямолинейно: рядом с ее домом есть больница, а в больнице – морг. Можно пойти туда и посмотреть, на месте покойники или нет. Мысль довольно странная и даже безумная, и она сама ужаснулась бы, если бы кто-то месяц назад предложил ей нечто подобное, но счастливые беспечные дни, когда можно было рассуждать о выходе из зоны комфорта, попивая коктейль, ушли безвозвратно.

Надя снова запланировала поход на раннее утро. И снова для успокоения устроила на ночь обильные возлияния. И снова все проспала. И снова вышла из дома с больной головой. Ничему ее жизнь не учит. Она выкатила из подъезда велосипед, который бросила тут после незадавшейся операции по спасению собак из приюта. Ехать, по ее оценке (с навигатором она не сверялась), минут пятнадцать-двадцать. День выдался облачный и прохладный. Она крутила педали и раздумывала, не вернуться ли за какой-нибудь одеждой потеплее. И еще ей хотелось пить, а воду она взять с собой забыла. Уже в который раз мысленно отругала себя: вокруг все завалено вещами, надо просто позволить себе взять их. Она затормозила у магазина, оставила велосипед в велосипедной стойке и зашла внутрь. В магазине погас свет (интересно, как долго свет будет у нее в квартире?). По сумеречному залу распространялся неприятный запах: что-то испортилось. Надя посветила себе мобильником, взяла воду с полки и шоколадный батончик у кассы (за фигурой теперь можно не следить). Также на спинке вращающегося креслица, на котором сидел кассир, висела форменная накидка. Ее Надя и набросила на себя, чтобы утеплиться. Накидка на удивление хорошо пахла. Надя представила себе продавщицу с идеальным макияжем и маникюром, которая всегда приветливо тебе улыбается и знает, как тебя зовут. У Нади сжалось сердце – от какой-то светлой грусти, когда рада вспомнить, но не жалеешь об утрате. Если вдуматься, можно найти в ушедшем мире много таких приятных мелочей, которые составляли повседневность, а потому не были ценными.

По дороге Надя проехала мимо большой мусорки, в которой копошились несколько дворняг. Они не выказывали никаких признаков агрессии. Когда Надя проколесила мимо, псы поджали хвосты и проводили ее долгими взглядами.

Больница выкатилась из-за поворота – целый маленький город. Небо нахмурилось сильнее, и от этого весь больничный комплекс стал выглядеть еще угрюмее, чем обычно. Здания, которые должны были вселять надежду, почему-то строили так, чтобы при взгляде на них улетучивалось бы всякое желание жить. Надя не стала искать в интернете расположение морга, предположила, что может случайно наткнуться на фотографии, которые взбудоражат ее нервы.

На въезде в больницу на большой доске висел подробный план расположения корпусов. Надя с огорчением обнаружила, что неказистое одноэтажное здание по левую руку от нее и есть морг. Она хотела бы, чтобы морг находился где-нибудь подальше и поход туда можно было бы ненадолго оттянуть. Но робеть поздно, приехала же.

И Надя как могла решительно пошла ко входу, прокручивая в голове кадры из всех фильмов ужасов об оживших мертвецах, которые ей довелось видеть. Умом она понимала, что ничего плохого не случится. Но ноги дрожали, и сердце в груди ходило ходуном.

Оказалось, все не так просто. За дверью, куда сперва сунулась Надя, обнаружилось небольшое помещение с неудобными стульями по стенам. В противоположной стене от входа – еще одна дверь. Стулья, видимо, для тех, кто ожидает чего-то, что происходит за этой дверью. Надя с опаской толкнула дверь в новое помещение. Там горел свет. Надя приготовилась к самому страшному и даже набрала в грудь воздуха, чтобы закричать, но и за этой дверью ничего ужасающего не обнаружилось. Комнатка с двумя старыми, покосившимися столами с ноутбуками на них. По обе стороны от столов – такие же стулья, как в предыдущей комнате. По-видимому, для работника морга и для его посетителя, печального родственника усопшего. Тут явно обговаривались какие-то детали, связанные с ритуалом погребения, и зарабатывались деньги. Один из ящиков стола был приоткрыт, и в нем бессистемно хранились заветные бумажки.

Взгляд Нади выхватывал странные детали, которые расстроенные родственники, наверное, не замечали, а если замечали, то могли счесть кощунственными. Комната была наполнена черным юмором. На столе стояла чашка в виде черепа, на стене висел плакат с изображением красивого пляжа и подписью «Момент у моря» и еще один с здоровенным плачущим мужиком (подпись: «Плакальщик на вашу свадьбу. Плач и причитания – 1000 рублей. Плач и громкие причитания – 3000 рублей. Плач и прыжок в могилу – 15 000 рублей»), а на тумбочке лежали ключи с брелоком-скелетиком. Это наверняка вещи работников морга. В любом деле есть свой профессиональный юмор, но насколько уместен юмор на фоне скорби – вопрос открытый. За одним из столов Надя увидела дверь, протиснулась к ней и с опаской дернула ручку. Дверь со скрипом открылась. Надя была готова ко всему, но определенно не к тому, что увидела за дверью. Это оказалась малюсенькая коморка с сиротливым унитазом. Туалет для сотрудников. Надя поняла, что ничего здесь не найдет, только очередные доказательства человеческого цинизма.

Она вышла на улицу и пошла по периметру здания. За поворотом обнаружилась новая дверь, такая же неприметная, как и предыдущая. Надя вошла в новое помещение. Это был просторный зал с единственным смысловым акцентом: одиноким столом посередине. Пустой стол был подсвечен лаконичной лампой, висевшей прямо и строго над ним. Если вглядеться, можно увидеть прячущиеся по стенам лавки и еще один столик в углу, но все эти предметы терялись в тенях. Здесь работник морга показывал тело родственникам, чтобы те опознали тело или приняли его работу по подготовке усопшего к похоронам. Жуткое местечко! Надя вспомнила несколько похорон, на которых присутствовала. Она никогда не ходила в морг и ограничивалась посещением кладбища.

Надя подумала, что в произошедшем исчезновении много милосердия. Люди не столкнулись с какой-то ужасной угрозой, не погибли вместе с планетой, им даже не пришлось друг друга хоронить. Надя попыталась представить, как бы развивались события, если бы кроме нее остались еще какие-то люди. Совсем немного, например, десять процентов населения Земли. Что за мир скорби она бы имела неудовольствие лицезреть! Те, кто остался, считали бы себя брошенными, ненужными, обманутыми, деградировали бы и искали во всем символы и подсказки. Непременно соорудили бы какой-нибудь символический памятник в честь тех, кого больше нет. Например, ополовиненного человека (десять процентов смотрятся не так зрелищно, хотя нужно уточнить, о каких именно десяти процентах идет речь) или универсальный образ матери (платок, печальный взгляд вниз и влево), у которой в руках пустота вместо ребенка. Хорошо, что у Нади нет амбиций скульптора или живописца, а то у нее тоже зачесались бы руки изобразить что-нибудь этакое.

Надя разглядела еще одну дверь в противоположной стене. Видимо, основная работа морга кипела там. Собравшись с духом, Надя открыла дверь и переступила порог. Следующее помещение напомнило Наде об общественном душе или туалете. Крупная квадратная плитка на полу, безжизненные квадратики плитки по стенам, серые длинные лампы под потолком, изливавшие белый, лунный, мертвенный свет. И в этом свете купались ряды убогих каталок, кроватей на колесиках, напоминавших тюремные нары, – последнее пристанище бренных человеческих тел. В помещении было холодно, и Надя зябко обхватила себя за плечи. Вот уж действительно ледяное дыхание смерти. Надя представляла себе морг как-то иначе: выдвижные ячейки в несколько уровней, как показывали в американских фильмах, торчащие из темноты мертвые ноги с биркой на большом пальце. Возможно, тут тоже где-то было такое. Надя не собиралась искать. Кажется, она получила подтверждение своей догадке: кровати пустовали. И, что самое странное, вдруг поняла Надя: в помещении пахло – из-за холода не так отчетливо – чем угодно: какой-то химией, немытыми полами, лосьоном для бритья, – но только не смертью.

Люди исчезли, не оставив после себя даже запаха.

11010000 10111111 11010001 10000000 11010000 10111110 11010000 10110001 11010001 10000011 11010000 10111001 100000 11010001 10000000 11010000 10110000 11010000 10110111 11010000 10111101 11010000 10111110 11010000 10110101

Запах – важнейшая характеристика объекта. Обоняние – главное из чувств. Обонять запахи так привычно, так естественно, что сам процесс едва заметен. Может показаться, будто бы у аромата нет определяющей роли в восприятии, но это не так. Зрение и слух оттягивают все на себя, и если бы у человека спросили, каким бы из чувств он пожертвовал, он бы предпочел носу глаза и уши. И лишился бы самого главного: вкуса к жизни. Это фигура речи: жизнь нельзя попробовать на вкус, язык тут не поможет, но ее можно обонять. Собаки, например, получают семьдесят процентов информации об окружающем мире с помощью нюха. У человека этот процент ниже, о точных данных спорили ученые, пока у них была такая возможность, но совершенно определенно можно утверждать, что без запаха любая еда будет казаться пресной и невкусной, самый красивый человек – посредственностью, а яркий летний день – заурядным. Иногда культура порождает пророков запаха. Например, Патрика Зюскинда, автора «Парфюмера». Его книга – квинтэссенция запаха, максимально точное его отображение словами на бумаге. Текст не передает сам запах, но использует другую важную его возможность: пробуждать ассоциации и воспоминания. Обонятельная память – самая долговечная. Запах из детства пройдет с человеком всю жизнь. Легко вспомнить запах какого-нибудь блюда с новогоднего стола, накрытого десять, двадцать лет назад. Или запах чужого тела. Или запах школьного спортивного зала и собственной футболки, пропитанной потом после урока физкультуры. В то же время лица людей из прошлого – зыбкая рябь на воде, жертвы близорукой памяти; а прочитанные книги выветриваются из головы напрочь через полгода.

Когда Надя обнаружила, что осталась в мире, где больше нет не то что людей, но даже их запаха, она вдруг почувствовала себя безвозвратно осиротевшей. Именно в этот миг она в полной мере осознала утрату. Она по-прежнему не чувствовала сожалений по поводу своего одиночества, но ей стало грустно, как бывает, когда происходят необратимые вещи. Ломается кукла, разбивается чашка, трескается стекло на мобильном телефоне – все это можно починить, но оно уже не будет таким, как прежде. Срываешься на кого-то, стареешь, теряешь навсегда тех, кто дорог, – это естественно, но это забирает с собой частичку тебя.

Надя вышла из морга под пасмурное небо в хмурый день. Из-за пережитого, а также из-за добротной накидки из продуктового магазина Надя немного вспотела. Никогда она еще не была так рада запаху собственного пота. Этот запах как будто кричал: «Ты жива! Ты существуешь!» После того как еще в школе Надя прочитала (точнее начала, а потом бросила) «Тихий Дон» Шолохова, она всегда думала о естественном запахе женского тела как о «пряном бабьем поте». Она вспомнила свою короткую интрижку с подружкой: теплое голое женское тело на диване рядом, такое похожее на ее собственное и в то же время совершенно другое. Больше всего в той связи ей нравился именно запах: удивительный, будоражащий запах духов, которые всегда были слишком дорогими для Нади. «Были», – подумала Надя.

Так наметилась очередная незначительная цель – магазин с косметикой и парфюмерией.

Надя вскочила на велосипед и поехала наугад, не сомневаясь, что без труда найдет по дороге то, что ей нужно. Она помнила, где находится ближайший магазинчик с косметикой, но ей хотелось как-то разнообразить свою поездку. Да и выбор у них был ограниченный, можно отыскать что побольше. Стемнеет не скоро, так что можно отъехать подальше.

Надя ехала по застывшему городу. Ее посетила мысль: а что, если она находится в каком-то межвременье? Что если она застряла в том мгновении, когда одна секунда сменяет другую? Кажется, у Стивена Кинга было нечто подобное… Но подул ветер и пронес мимо мусорный пакет, сбивая Надю с мысли и увлекая с собой ее теорию.

Большой магазин с косметикой не заставил себя ждать. Он находился на первом этаже девятиэтажки и привлекал внимание яркими, кричащими цветами; в пасмурный день это выглядело неубедительно, как тусклый грим на лице пьяного клоуна. На выступающей крыше магазина расположилась целая стая ворон. Надя с опаской покосилась на них. Ничего хорошего от птиц она не ждала, и не из-за фильма Хичкока, а по личному опыту: когда она была маленькой, во дворе напротив обосновалась злобная ворона, которая нападала на людей. Говорили, что у нее родились птенцы, вот она их и защищает. Поначалу люди терпели – до тех пор, пока ворона не покалечила мальчика, возвращавшегося из школы: глубоко клюнула в щеку и едва не выколола глаз. Позвонили в милицию, приехали два толстяка в форме не по размеру (еще чуть-чуть и пуговицы на голубых рубашках лопнут) и пристрелили птицу. За экзекуцией следил весь район – и Надя тоже. Люди высовывались из окон и выкрикивали милиционерам советы и слова одобрения. Надя помнила, как милиционер долго целился, прошла минута, две, три, ворона сидела на козырьке над входом в подъезд и трясла крыльями, вот-вот улетит. Стояла оглушительная тишина, и тут у какого-то мужика порвались нервы, и он крикнул с мягким южным выговором: «Харэ быньку за пыпыньку тянуть, стреляй давай!» – и со всех сторон грянул смех, как будто засмеялись олимпийские боги, и звук выстрела потонул в этом смехе. Ко всеобщему восторгу пуля достигла цели, ворона подскочила на месте, завалилась набок и черной тряпкой свалилась на асфальт. Люди захлопали, заулюлюкали. Кто-то прогремел: «Доверие народа – сила милиции!», какая-то женщина истерически воскликнула: «Дядя Степа!» Дядя Степа разулыбался, его круглое лицо стало похоже на мордочку сытого кота, и он подошел к вороне, взял ее за лапки, как курицу, и сунул в ближайшую урну. Для дяди Степы, возможно, это был лучший миг в жизни, его звездный час.

Вспомнив эту историю, Надя подумала, что неплохо было бы обзавестись пистолетом. Вряд ли она сможет так же мастерски поражать цели на расстоянии, но от каких-то проблем на близкой дистанции это могло бы ее избавить.

Надя вошла внутрь. В магазине горел свет и играла негромкая однообразная музыка. Надя подумала, что теперь весь опустевший город выглядит как зловещий парк аттракционов из американского ужастика: карусели сияют и призывно крутятся, а внутри пусто и никого нет.

Головокружительный запах духов ощущался сильнее, чем обычно. Надя заметила осколки стекла между рядами: покупательницы выронили скляночки, когда наступил час икс. Пытаясь отыскать тот самый аромат, Надя нанюхалась духов до головокружения. Она несколько раз прочищала нос кофейными зернами, но стойкий васильково-розовый запах отказывался выветриваться. Надя помнила марку аромата, но все, что она перепробовала, – не то. Может быть, такие духи уже не производят; та история случилась уже достаточно давно. И Надя взяла первый понравившийся флакончик с соседнего стеллажа. Несмотря на утомленное обилием запахов обоняние, Надя безошибочно определила: это он, тот самый волшебный запах. Очень свежий, немного терпкий, нежный, искренний, напоминающий о летней прохладе, чистой постели и предвкушении удовольствия. Надя бросила три флакончика заветного аромата в рюкзак. Перед тем как уйти, захватила еще несколько кистей, тушь и пару карандашей – то, на что раньше всегда жалела денег и покупала раз в году, когда на восьмое марта коллеги по работе дарили дамам подарочные сертификаты.

А потом вышла из магазина, вскочила на велосипед и покатила к дому. Сегодня ей было над чем подумать, что отметить и что вспомнить.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010001 10010001 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Студенчество – странная пора. Ты уже не девочка, но еще не женщина. Тебя пьянит свобода, новые знакомства и новые возможности. Твое тело – загадка, которую ты страстно желаешь разгадать. Весь мир искрится, как бокал шампанского, а на несовершенства и шероховатости закрываешь глаза. В дурацкой одежде среди обветшалых стен ищешь в себе женщину. Поиски приводят в темные комнаты, на скрипучие кровати, подпертые кирпичами или книгами, чтоб не упали. Звучит пьяный смех, дыхание хриплое, сдавленное, к стыдливым щекам приливает кровь. Невозвратная пора. Короткая, непонятная, разочаровывающая и стыдливая. Время прогулов, бессонных ночей, мимолетной дружбы, скуки. Время, приправленное запахом старых книг, синих чернил на клетчатой бумаге, теплых объятий. Время клякс и опозданий. Время удачи и храброго безрассудства. Время любви, смеха и забвения. Время парков, дешевого вина и чипсов. Солнечная пора и уютная пора ненастий. Лучшее время в жизни.

Студенческие годы в воспоминаниях Нади выглядят как нарезка событий под лирическую музыку, монтаж веселья. Повзрослев, она отдалились от родителей, меньше времени проводила дома и окончательно утвердилась в уверенности, крепнувшей в ней с подросткового возраста: она ни в чем не виновата. Для многих родителей (и для ее родителей в том числе) дети – лишь аргумент в затянувшемся споре друг с другом. Мир не вертится вокруг нее, случается всякое, но ничего ужасного не произойдет, если она совершит ошибку. Сверху на нее не смотрят внимательные глаза неведомого божества, отмеряющего ей лакомства и подзатыльники, как собаке. Всем правит случай. Все врут и все ошибаются. Со всеми не построишь хороших отношений – и не стоит пытаться. Нужно по возможности разобраться в себе и быть собой. Не лучшей версией себя, не стервой и не милашкой, а просто собой. Но это и есть самое трудное и самое главное – понять, кто ты такая.