Текст книги "Аферисты. BIG-ЛАЖА-TOUR, или Как развести клиента на бабло"

Глава 25

– Что же ты, Дашенька, сдала меня с потрохами? – Это был первый вопрос Ларчикова, когда он ввалился в квартиру.

– В смысле? Что ты имеешь в виду?

– Зачем ты рассказала Леве о смерти Искандера, вообще о той краснодарской авантюре?

Орбакайтевский носик в панике заметался, лисичка сумрачно выдохнула. Интересно, соврет, будет отнекиваться, божиться-креститься? Раньше за ней этого не водилось. Глядя в глаза, сказала, что уходит к Димке. В свою очередь, не лукавя и не юля, сообщила Курляндцеву о разрыве с ним.

– Случайно получилось. Он как-то про тебя расспрашивал. А что тут такого? Прикольная авантюрная история.

– Да-да, я знаю, ты полюбила меня за авантюризм! В Сибири без ума от смелых, решительных, безбашенных людей!

– Чего ты орешь? И что это за чушь про Сибирь?

– Это не чушь. Это правда жизни. Слава богу, ты о других аферах не знаешь. Или знаешь? Любка ничего не рассказывала?

Дашка хихикнула, повертела малокровным пальчиком у виска.

– Как будто ты сам этого Искандера убил. Чего ты боишься?

И Ларчиков внезапно остыл: и вправду – чего? Дело закрыто по истечении срока давности.

– Пожалуйста, Даша, будь с Фрусманом поосторожней. Он не такой простецкий парень, как кажется на первый взгляд.

– Я понимаю. Кстати, он тебе проценты за эту неделю отстегнул?

– О, женщины! Деньги! Кстати! Пусть пока в сейфе полежат. Заберем, когда понадобятся.

– И ключ от сейфа только у Левы, да?

– Да, у нас один ключ. Слушай, я все суммы записываю, не волнуйся. Вот, между прочим, он штуку баксов выделил на шопинг. Завтра в полдень встречаемся с ними в Манеже.

– С кем это «с ними»?

– С Левой и Верочкой, они теперь вместе живут.

– Напомни, чтобы я их поздравила.

– Непременно.

В полдень состыковались у фонтана, похожего на мертвого кита-самоубийцу. Верочка была вся в белом: куртка Снегурочки, сапожки Белоснежки. Прямиком венчаться – там, в ее приходе, в церкви для глухонемых. Спустились на первый этаж и зашли в какой-то турецкий трикотажный магазин. Похоже, Фрусман решил преподать компаньону урок, как правильно тратить «большие деньги». Вадим и Даша с преувеличенным вниманием следили.

Купили три свитера, оттенков невообразимых, самый вопиющий – цвета небритой свиньи. Впрочем, Верочке, с ее выпученными губами и носом-пятачком, этот цвет как раз шел. Джинсы одного покроя – две штуки. Куртка «горькая доля челночницы» – в единичном экземпляре. Без слез на эту примерку смотреть было невозможно.

Покупки обмывали в «Ростиксе» – тоже, конечно, особый шик. За пивом подвели итоги недели. Такого взрыва, естественно, никто не ожидал. Юрий Андреевич Папардю, за которого они чокнулись пластмассовой тарой, стоил, по мнению Левы, как «камень чистой воды», десятикаратный алмаз высшего качества – миллион долларов. На вопросик Даши, с подколкой, забит ли уже старый офисный сейф подобными суммами, Фрусман не ответил, загадочно улыбнулся, будто шаолиньский монах.

Далее стали обсуждать намеченную презентацию «карты паломника». Ее идейный вдохновитель Фрусман, выслушав отчет Вадима – мол, все готово, арт-директор клуба ждет бабло, Казанцева договорилась с коллегами-артистами, – вдруг заявил: презентации не будет.

– Вот те раз, почему? – возмутился Ларчиков, неаккуратно сдув пену со стакана.

– Ну, посуди сам, зачем нам лишние расходы при таком количестве клиентов?

– Ты же пафоса хотел напустить, прессу зарядить. Общественный, так сказать, резонанс.

– Вадик, я тебя умиляю! Деньги текут рекой, какой к черту резонанс? Если бы я сначала встретил Папардю, я бы с этой Казанцевой вообще связываться не стал. По крайней мере, по паломникам. – Фрусман многозначительно посмотрел на Дашу. Та покраснела.

– За что мы тогда платим Казанцевой процент? – хмельно прокричала Верочка. – Кто она такая? Дрянная певица, голоса – ноль целых пять десятых. А что поет? Вот эта песня ее, хит, «На покой»… – Секретарша пародийно затянула: – «И на этом пути не сойдемся мы боле с тобой. Я тебя отпускаю на волю, лети, мой миленок…» «Боле»! «На волю»!.. Тьфу!

– Ну, выступила, – пробормотала под нос лисичка.

– А что? Да я в тыщу раз ее лучше пою!

– В миллион.

– А чего ты ко мне придираешься постоянно?! – Верочка агрессивно хрустнула пивным кубком.

– Брейк, брейк, – остановил девушек Лева. – Между прочим, устами младенца глаголет истина. Выводить надо Казанцеву из нашего дружного коллектива. Может, не сразу, не резко. А пока перестать информировать ее о наших доходах или говорить, что дела, мол, идут все хуже и хуже.

– А потом? – спросила Даша.

– А потом подсунуть ей в сумочку браунинг. И сдать ментам! – Лева хохотнул, допил слоновьими глотками пиво.

– Какой браунинг? – насторожился Ларчиков.

– Потом поговорим. Вообще столы офисные надо на ключ закрывать… Кстати, хотите расскажу, как Казанцева раскрутилась? Сама мне по пьяни тут сболтнула. – Закинул ногу на ногу, начал декламировать – со своей фирменной мелодраматической интонацией…

Как только «мамка» Казанцева удалилась от дел и выскочила замуж за богатенького азербайджанца, она тотчас стала думать об артистической карьере. Не о певческой – поначалу Лариса Алексеевна примеряла на себе, образно выражаясь, «платье Офелии», из Шекспира.

Муж Гейдар был накоротке с одним театральным режиссером, Эдгаром Петровичем Шпилько, и как-то, ужиная с ним в «Метрополе», он ненавязчиво порекомендовал мэтру Ларису на главную роль в новом спектакле. Естественно, не за здорово живешь. Полная спонсорская поддержка: оплата всех расходов, гонорары, премии и так далее.

– А что вы заканчивали? – полюбопытствовал мэтр у Ларисы.

– Я… – замялась Казанцева. – Я в областном театре играла, а еще раньше в драмкружке – Офелию.

И вправду играла. Это был такой экспериментальный «Гамлет». В джинсах, с гитарами. Она там и песню собственного сочинения исполняла, называлась смешно: «Зачем мне эта девственность сдалась?» Спектакль, впрочем, прикрыли сразу после премьеры. Так что и Лариса Алексеевна, можно сказать, пострадала в глухие советские времена за свободу самовыражения.

Но актрисы из нее не вышло. На первом же просмотре, когда Казанцева с необычайным воодушевлением читала монолог Катарины из «Укрощения строптивой»: «Позор лишь мне. Заставили насильно и против воли сердца дать согласье заносчивому, грубому нахалу…» – Шпилько вдруг упал прямо на сцене с обширным инфарктом. Возможно, он воспринял эту шекспировскую фразу как пощечину лично ему, режиссеру, которого можно купить с потрохами? Кто знает. Спасти мэтра не удалось, а ведь деньги, гад, от Гейдара уже взял! И самое интересное – успел потратить на собственные нужды.

Теперь-то Лариса Алексеевна понимает, что драматического таланта у нее на медный грош – все больше надрыва, душевной волнообразной боли, которая периодически требует выхода. Все это понятно, все это обусловлено ее трудной женской судьбой. Но тогда, в день, когда умер Эдгар Петрович Шпилько, муж и слышать не хотел о каком-либо продолжении ее артистической карьеры. Шутка ли – сорок тысяч долларов безо всякой пользы угрохать! Да на них можно новую бээмвуху купить, «ауди» последней модели!

Однако вскоре сердце «заносчивого, грубого нахала» оттаяло. Разгульным вечером, после баньки, Казанцева спела мужу «Землячку» – свою невеселую, но очень чистую песню. Выпили, поплакали. И стали примерять на Ларисе Алексеевне «платье Пугачевой».

В первый альбом вошли две вещи самой Казанцевой – «Землячка» и «На покой». Остальные пришлось покупать у кого придется. Конечно, все было в новинку, не хватало опыта, поэтому композиторы, сволочи, впаривали за бешеные деньги то, что никто из более-менее известных исполнителей брать не хотел. Сейчас Казанцева ни за что бы, к примеру, не отдала пять штук баксов за «Поползновение» – серенький медляк, рассчитанный на кобелирующих по весне пенсионеров. Чего только эта строчка стоит: «Я терлась грудью о закрытое пространство, искала чувствам сексуальным постоянства». Боже мой, боже мой!..

Короче, когда после записи альбома в студии на Беговой подбили предварительный баланс, Гейдар застонал и стал качаться на стуле. Две бээмвухи, три «ауди»… Но «коготок увяз, всей птичке пропасть», как говорится. Отступать было некуда, и сломя голову семейный дуэт бросился покорять музыкальный олимп.

Кто-то посоветовал начать с радио. У Казанцевой еще не было ни администратора, ни директора. Все приходилось делать самой. Ранним утром она поехала в Останкино, на популярную радиостанцию «Европа-плюс». Стояли крещенские морозы, выходя из теплой машины, Казанцева подняла воротник норки – только хвостик с заколкой-змейкой торчал. Так бы и просвистела мимо охраны замаскированная, но ее строго окликнули:

– Девушка, остановитесь!

Блин, в натуре екнуло сердце, будто в юности, когда вот так же пытались незамеченными прошмыгнуть в какой-нибудь «Националь». Адреналин в кровь. Приятно засосало внизу живота. Втемяшилось в голову так же поиграть, как в старые добрые времена.

– Ну, ты чего, миленький? – обласкала она взглядом курносого сержанта. – Не узнаешь, что ли?

Ментяра поначалу даже смутился, потерял, так сказать, ориентацию, но быстро очухался.

– Пропуск предъявите, – хмуро сказал он. – Куда вы несетесь?

Чтобы заказать пропуск, надо было дозвониться по служебному телефону на радиостанцию. Музыкальный редактор долго сопротивлялся, и Казанцевой пришлось употребить все свои прежние, путанские навыки.

– Ну, миленький, – томным голосом шептала она в трубку. – Ты же не знаешь, какая я, а уже отказываешь. Мне и нужно-то всего пять минуточек. Я умею делать все быстро-быстро.

– Что делать? – изумился редактор.

– Спеть вживую хочу, – не растерялась Лариса.

– Вживую не надо. Нарезка у вас есть?

– Что?

– Запись на носителе с собой? Компакт или кассета?

– Ах, кассеточка… Кассеточка с собой, касатик!

Прослушав «Землячку», редактор покряхтел в кулачок.

– Песня ничего, душевная, – заметил он. – Это правда ваша?

– Моя, касатик!

– Не называйте меня… так. Я Алексей. А вас как?

– Лариса Казанцева.

– Очень приятно.

– И мне, миле… Алексей.

– Ничего песня. Но есть одно но.

– Ну.

– Не ну, а но… Мы пускаем в эфир только те песни отечественных исполнителей, которые уже активно крутятся на других крупных радиостанциях.

– Не поняла, ми… Алексей, – искренне удивилась Лариса.

– Если бы ваша песня, – стал терпеливо объяснять музредактор, – засветилась, скажем, на «Русском радио», ну, недельку-другую побыла в ротации… Ведь этого нет?

– На «Русском радио»? Нет, туда я еще не ездила.

– Вот. А вы съездите. Это их формат.

– Что, касатик?

– Я говорю, миленькая, что, как устроите свою «Землячку» на «Русское радио», через недельку-другую прошу к нам.

Дней десять кружила Казанцева по всем столичным радиостанциям. Уже без всякого стеснения доставала из сумочки пачку баксов и «прилагала» к кассете. Где-то осторожно брали, где-то отвергали с деланым, по мнению Ларисы Алексеевны, возмущением. Слава музредакторам, берущим взятки! Мало-помалу покатила «Землячка» по радиоволнам, а вскоре и в хит-парады попала, правда, выше тринадцатого места так ни разу и не поднялась.

И вот дебютный альбом вышел. По настоянию Гейдара Лариса назвала его «На покой». Сейчас-то уже понятно – дурацкое для первой работы название. Но тогда муж уперся: «На покой» да «На покой». Видимо, рассчитывал, глупенький, что это первый альбом жены и последний. Вероятно, его та дурацкая строчка из песни дезориентировала: «И на этом пути не сойдемся мы боле с тобой. Я тебя отпускаю на волю, лети, мой миленок…» Лети! Наивный, кто ж тебя отпустит!..

…На стадии прощания с Левой и Веркой выяснилось самое интересное: завтрашним воскресным утром парочка отбывает в Израиль. Ненадолго, на два-три дня. И не отдыхать, нет, по совместному, общему для всех делу: позвонили монашки из обители, кельи готовы к приему паломников. Нужно, так сказать, принять объект на месте. А потом, после инспекции, если все понравится, передать монашкам предоплату – из рук в руки. Ну и еще всякие проблемки есть: посетить подведомственные «махон бриюты» или, скажем, полить цветы в холонской квартире.

– Ключ от сейфа останется у меня, от греха подальше, – шепнул Ларчикову Лева. – Деньги пока складывай в ящик стола, там, где браунинг. Только запирай его, запирай!

– Ага, – хмуро кивнул Вадим. – А ты свечку там поставь в храме Гроба Господня. За здравие мое, твое и девчонок.

– Что ты, что ты! Нам, иудеям, туда нельзя. Да и не люблю я праздно расхаживать по Иерусалиму. Опасно.

– Лева, – встряла в мужской разговор лисичка. – А когда ты нас в Израиль отправишь? Ты помнишь о своем обещании?

– Вот, кстати, и этим делом там займусь. Займусь-займусь. Ну, целоваться не будем!

Глава 26

Катя стояла на остановке в летних парадных туфельках, серебристой курточке, накинутой на плечи, и мини-юбке, на которой справа болталась круглая картонка с цифрой 13. Автобуса не было. Она взмахнула рукой – забрызганная иномарка остановилась. «Тебе куда, тринадцатая?» В машине сидели двое парней. «К драмтеатру», – ответила Катя, со злостью отрывая картонку и уже жалея о своем опрометчивом взмахе. «Чего ж они вас, по домам не могли развезти? – сочувственно поинтересовался водитель. – Кто победил-то?» – «Да черт его знает! Я сбежала. Мне там прямо на подиуме чулок прожгли. Окурком. Там ни охраны, ни черта. Спасибо, что не изнасиловали».

Подавив легкую тревогу, Катя забралась на заднее сиденье и тут же вскрикнула. В углу, чуть прикрытые рваной майкой, лежали три мертвые сороки. Их головы были неестественно вывернуты, вместо глаз чернели неглубокие ямки. В ямках застыла влага. «Не хвылюйся, дивчина! – успокоил ее водитель. – Це для музея природознавства. Замова. Ну, заказ по-русски…»

В спальне, перед зеркалом трюмо, сидели Петр и Павел. Почти синхронными движениями наносили на лицо грим. Затем не очень умело прилаживали к носу длинные накладные шнобели, купленные по случаю в магазине «Маска», замазывали неаккуратные швы толстым слоем крема.

Они подружились в пятом классе, когда отца Павла перевели в этот городок, назначив районным прокурором. Петр имел склонность к гуманитарным наукам и лихо писал сочинения на любые темы. Павел, напротив, тяготел к строгим математическим формулам, выверенным физическим законам. И в этом смысле Апостолы (такую кличку им дали в школе) удачно дополняли друг друга: Петр списывал у Павла, Павел – у Петра. Вес и авторитет парочки рос от класса к классу. Большую роль в том, что группировка Апостолов к окончанию школы подмяла под себя почти весь район, сыграла блестящая карьера отца Павла. К выпускному вечеру он сделал сыну отличный подарок – стал прокурором города…

С накладными носами, в потрепанных курточках и чучмекских кепках, закрывающих пол-лица, Петр и Павел зашли в бар «Гренада». Это заведение одним из первых попало под их контроль, несколько лет приносило немалую прибыль, но в последние месяцы источник иссяк. Апостолы решили устроить точке маленькую проверку. Идея с переодеванием принадлежала Петру – заядлому театралу, до сих пор посещающему драмкружок при ДК «Серп и молот».

«Буэнос диас!» – поприветствовал их бармен. Испанский колорит растекался по заведению огнедышащей лавой. На стенах – фотографии быков, тореадоров, беснующейся публики. Позади бармена, одетого в форму матадора, шла по видику бесконечная коррида из Барселоны. Апостолы заказали горилку с перцем. «Матадор» расхохотался: «Ви що? Украинцы?» – «З Житомиру, – улыбнулся Петр. – А ты видкиля, землячок?» – «Да нет, – помотал головой бармен. – Это я так, прикалываюсь. Летом я всегда отдыхал у бабки, под Винницей. Поэтому знаю язык».

Вместо горилки налил им виски. Исподтишка Петр внимательно наблюдал за барменом. Он, конечно, хорошо знал Коляна, фаната корриды, активного боевика их группировки. Или просто быка. Именно его, приплясывающего за стойкой, а в самые острые моменты экранной битвы дико вскрикивающего, словно это в него всаживали острейшие бандерильи, Петр и подозревал в крысятничестве. А кого, собственно, еще? Сменщиков у Коляна не было.

Хлебнув «Джим Бим», Петр чуть не выплюнул все обратно. Сморщившись, посмотрел на Павла. Тот поправлял съехавший набок нос. «Слушай, – негромко сказал Петр. – Это не виски, это какая-то кошачья моча». – «Нормальное виски». Нос упорно не приклеивался, и Павел нервничал. «Я тебе говорю – моча», – настаивал Петр. «Это бурбон. Бурбон на кукурузе имеет специфический вкус». – «Пил я бурбон!» – «Да отвали ты! – не выдержал Павел. – Видишь, что у меня с носом?!» И, прикрывшись платком, он вдруг быстро выбежал из бара…

Катя шла по университетскому коридору, не обращая внимания на оклики однокурсниц. Возле деканата свернула в закуток, к двери с табличкой «Запасный выход». Озираясь, вынула из сумочки огромную связку ключей. Ключи были немыслимых размеров и конфигураций: маленькие, словно для игрушечных сундучков, обычные квартирные ключи с мелкими зубчиками, увесистые амбарные, которыми можно было запросто оглушить человека. Эту коллекцию Катя собирала лет пять. За несколько секунд изучив структуру замка, она уверенно вытянула из связки длинную отмычку с островерхой башенкой на конце. Щелчок – и Катя оказалась в полуоблетевшем университетском саду. Утопая по щиколотку в листьях, она добрела до угла главного корпуса и осторожно выглянула. Во дворике стоял черный «мерседес», на его капоте сидел молодой мужчина в кожаной куртке. Девушка облегченно вздохнула: она думала, явились те, с убиенными сороками, которые намеревались ее изнасиловать и от которых она чудом сбежала, отперев дверь чужого офиса… «Вы меня искали?» – спросила Катя, подходя к мерсу. «Если вы Екатерина Безлюдова, то вас. – Молодой человек соскочил с капота. – Я Петр. Майор Сохадзе попросил поговорить о том нападении. Ну, нападении на вас». – «Ах, этот заботливый дядя Вахтанг! – вздохнула Катя. – Где будем говорить? На улице?» – «Нет, поедем в одно местечко».

Через двадцать минут машина подкатила к ресторану «Баян». Вскоре они уже сидели в отдельном кабинете, выдержанном в красно-бурых тонах. Шторка, скатерть, стулья, картина на стене – все было красновато-бурое. Рябило в глазах. Принесли красных раков на красной тарелке. «Ты молодец, что от них отделалась, – сказал Петр, обсасывая клешню. – А как ты открыла дверь того офиса?» – «Ключом». И Катя, нисколько не смущаясь, выложила на стол все свое хозяйство. «Ни хрена себе! – искренне удивился Петр. – Откуда это у тебя?» – «Собирала. Дурная привычка с детства – открывать замки. Мама с папой часто запирали одну в квартире. Берегли, так сказать». – «Ты вот что, – нахмурился Петр. – Поосторожнее с этим. Поменьше об этом болтай. А то на тебя всех собак навешают, если что». – «А вам-то какое дело?» – усмехнулась Катя. «А я за тебя теперь ответственность несу». – «Майор Сохадзе приказал?» – «Нет. Нравишься ты мне, медвежатница… Так ты говоришь, по-украински чувак базарил?»

…Петр сидел в углу у окна, а напротив, растянутая от пола до потолка, болталась боксерская груша. По ней что есть силы молотил коренастый карлик, абсолютно голый и весь истекающий потом. За карликом с ужасом наблюдал Колян, туго привязанный к стулу. У него было заплывшее синее лицо, вместо глаз – узкие щелки. Петр набрал номер на мобильном: «Але, Катя?.. Привет. Я чуть позже подъеду. Нашел хохла, ага… Разбираемся. К ужину, как говорится, не жди. Целую». Он выключил телефон и хмуро посмотрел на Коляна: «Ну, вроде амнистия тебе вышла. В первом акте. А сейчас будет второй… Давай колись!»

Бармен покорно кивнул. И далее быстро нарисовал весь механизм бессовестного обмана и воровства в «Гренаде».

Спиртные напитки покупались на оптовом рынке, а не у официальных дилеров, как было положено и как писалось в отчетах. Дерьмовое качество, но зато в два раза дешевле. С некоторых пор стали вообще брать «левую» водку у азерботов и «упаковывать» ее в фирменные бутылки. Остатки со стаканов сливали и впаривали разным лохам. «Типа из Житомира?» – уточнил Петр. «Ага, – через силу усмехнулся Колян. – Из Житомира». – «А тотализатор? Сколько ты с этой корриды имел?» – «Я? Я почти ничего не имел. Я Апостолу все отдавал, ну, то есть Павлу. Мне и в голову не могло прийти, что он с тобой не делится. Вы же не разлей вода были, вы же… Апостолы!» – «Апостолы, да, – мрачно заключил Петр. – Я – Петр, он – Иуда».

Общак группировки хранился в городском музее природоведения или «природознавства», как говаривал покойный Колян. Павел с незапамятных времен числился там директором и на работу ходил достаточно регулярно: среди чучел животных и штабелей гербариев Апостолы проводили свои сходки и стрелки. Сейф с общаком был замурован в стену, аккурат за спиной белого медведя. «А охрана? Какова охрана?» – живо поинтересовалась Катя, поправляя сползшее на пол одеяло. Узнав о предательстве Павла, она сразу же, не раздумывая, поддержала идею Петра умыкнуть общак и смыться из города. «Днем человека два-три в самом музее, – ответил Петр. – И один на входе. Ночью сигнализация, которую я, естественно, знаю как облупленную. И два охранника внутри здания. Но они обычно дрыхнут. Задача такая: прийти в музей днем и заныкаться там до ночи». – «Нет проблем!» – радостно воскликнула Катя. «Проблемы есть, небольшие. Надо, чтобы днем меня не узнали охранники. И второе: один ключ от сейфа у меня, другой, без которого сейф не откроешь, – у Павла. Так изначально было задумано».

С первой проблемой разобрались следующим образом: Петр позвонил в свой драмкружок и попросил костюмершу Зинаиду Николаевну принести завтра утром офицерскую форму из спектакля «Лейтенанты» местного автора Колорезова. Вторую заморочку быстро решила Катя. «Если ключей не подберу, у меня куча отмычек», – уверенно пообещала она.

Целуя Катю в левое ушко, в ее самую чувствительную точку, Петр шептал: «Знаешь, за что я люблю театр? За то, что чудо происходит на твоих глазах. Мы устроим Павлу такой спектакль, что звери в музее будут аплодировать! А сам он ничего не оценит. Ведь он ничего не понимает в театре. Он очень плохой актер. У него даже нос постоянно отваливается».

Утром их разбудил звонок в дверь. Катя встала, чтобы открыть. «Это Зинаида Николаевна, – сонно пробормотал Петр. – Посмотри в глазок». – «Да, какая-то женщина!» Она открыла – и через секунду Петр услышал Катин крик. Он не успел вытащить из тумбочки свой макаров. Перед ним стояла растрепанная старуха, держа в левой руке пистолет с глушителем. «Черт, опять отклеился!» – зло выругался Павел, прикрывая платком отваливающийся нос.

И это были последние слова, которые слышал Петр.

…Катя закончила. Она пришла рано, за полчаса до начала приема, клиентов нет, и Ларчиков решил послушать девушку. Пока говорила, взбудораженно, с придыханием, расцарапала на коленке свои белые колготки. Дырочка у нее была с большую оливку и кожа того же цвета.

– Это вы где так загорели? – нарушил молчание Вадим. – В Египте, в Таиланде?

– В солярии.

– А, в солярии. Вообще интересную вы историю рассказали. С носами – очень смешно!

– Вам смешно? – Девушка вскинула глаза, тоже с каким-то оливковым оттенком.

Ларчиков несколько смутился:

– Извините… Вы хотите поехать в Святую землю? Паломником?

– Да. Это ведь мой грех.

– Ваш грех? В чем здесь… грех? Что вас заодно с этим Петром не убили?

Катя молча углубляла дыру на коленке. И вдруг, фальшиво улыбнувшись (актерская школа апостола Петра, видимо!), громко продекламировала:

– Ведь это же я Павлу Петра сдала! За тридцать сребреников!

«Господи, до чего ж я ненавижу театр! – подумал, морщась, Вадим. – Это не „чудо происходит на твоих глазах“, это пыльные декорации падают на башку, пьяный актер сваливается в оркестровую яму…»

– Интересная история, – повторил он вслух. – Ну, не будем углубляться. Давайте четыреста долларов, и я вам вручу «карту паломника». Кстати, вас не было на сеансе гипноза Папардю?

– Какого Папардю? Нет, не было.

Девушка порылась в сумочке, достала сначала связку ключей, потом деньги.

– А вы и вправду можете любую дверь открыть? – полюбопытствовал Вадим.

Катя не то чтобы покраснела – потемнела до цвета спелых маслин.

– Ну, не любую. Но многие.

– Прекрасно. Видите наш сейф. Его сможете?

«Грешница» вздохнула, взяла свою связку, подошла к сейфу.

– Замок несложный. Могу прямо сейчас попробовать.

– Нет-нет, – остановил ее Ларчиков. – Это я так, в шутку. Но вы, кстати, не забудьте оставить свой телефон, мало ли что.

Катя потрясла ключами, как погремушкой.

– Записывайте.

В приемной послышались голоса, шаги, гортанные сухие покашливания. Ларчиков открыл дверь кабинета. Очередные клиенты, стоят, переминаются.

– Вы за «картой»?

– Да, мы на паломничество, – загалдели в ответ.

– Проходите по одному.

Зашел первый, снял шляпу, как в чиновничьей канцелярии.