Текст книги "Год 1914-й. Пора отмщения"
Автор книги: Александр Михайловский
Жанр: Историческая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)
Тем временем вчера, первого ноября, на рассвете, началась Фракийско-Константинопольская операция русско-болгарской армии. Не успело еще взойти солнце, как вдоль линии фронта взревели десятки тяжелых осадных мортир времен прошлой русско-турецкой войны, нанося страшные разрушения турецким полевым укреплениям. В нижнем течении Марицы, напротив Александруполиса[19]19
кусок побережья Мраморного моря между устьями рек Марица и Места отошел к Греции только по итогам Первой Мировой войны.
[Закрыть], русские и болгары под общим командованием генерала Плеве неожиданно для турок форсировали вздувшуюся от осенних дождей реку, сбили немногочисленные заслоны, навели несколько ниток понтонных переправ, и уже к вечеру овладели укрепленной деревней Ипсала (порядка двух тысяч жителей). А уже сегодня утром в прорыв пошел конный корпус генерала Келлера. Турки наступления с этого направления не ждали, и свои основные силы сосредоточили в районе Эдирне-Люлебугаз. Задача армии генерала Плеве не дать этой орде отступить к Константинополю, окружить и разгромить ее в районе нынешнего местонахождения.
Во Франции тоже все движется к закономерному концу. До захлопывания горловины мешка, где-то в районе Санса, остается три-четыре дня, и уже сейчас понятно, что французский червяк окажется перерубленным германским заступом напополам. В районе Немура и Труа сейчас кипят отчаянные встречные бои, ибо генерал Жоффр желает не допустить хотя бы частичного окружения своих сил. Ощущение близости конца такое острое, что германцы прут вперед как наскипидаренные, а у французов от отчаяния опускаются руки. При этом немецкие части имеют постоянное снабжение по контролируемым ими железным дорогам, а французские солдаты могут рассчитывать только на содержимое своих ранцев и полковых обозов, так как фронтовые армейские и дивизионные склады брошены, и при эвакуации из них удалось вывезти не более одной десятой части запасов. Напряжение этих боев так велико, что я махнул рукой и опять открыл свой госпиталь для раненых немецких и пленных французских солдат. Сюзерен я Вильгельму или нет? Возможно, где-то в общей массе прошедших через быстрое излечение (и большевистскую обработку) был и юный папенька Бригитты Бергман.
В Бордо настроения близки к панике, и я уже начинаю подумывать о том, чтобы закончить и эту кампанию визитом Каменного Гостя. Ведь совершенно понятно, что война проиграна, и солдаты с обеих сторон в грандиозной битве юго-восточнее Парижа гибнут уже совершенно напрасно. Но прежде необходимо нанести визит в полевую ставку генерала Жоффра, расположенную в районе городка Осера, и поговорить. Военные в таких случаях обычно оказываются гораздо более здравомыслящими, чем политики.
2 ноября 1914 года. Полдень. Франция. Бургундия, лесной массив в пяти километрах к северу от города Осера, двести метров до станции Монето. Полевая ставка генерала Жоффра.
Ожесточенное сражение, по своему накалу ничуть не уступавшее битве на Сене, продолжалось уже восемь дней, и к этому моменту генерал Жоффр уже понимал, что имя ему – Катастрофа. Германцы превосходят французскую армию раза в полтора, а то и в два[20]20
первоначально полтора миллиона французов и полмиллиона англичан противостояли миллиону семистам тысячам немцев. Потом англичане выпали из уравнения, а германской армии на Западный фронт поступили контингенты, высвободившиеся после заключения мира с Россией, освобожденные военнопленные и новобранцы призыва четырнадцатого года, что составило примерно восемьсот тысяч солдат. Итого конечное соотношение сил полтора миллиона французов против двух с половиной миллионов немцев при господстве на поле боя тяжелой полевой германской артиллерии, производство которой во Франции Основного Потока было развернуто только в 1915 году.
[Закрыть], а на направлении главных ударов это преимущество можно было счесть и десятикратным.
Сначала из войны, хлопнув дверью, вышла Россия, оскорбившись из-за инспирированной Вторым Бюро попытки государственного переворота. Потом случилось предательство англичан, решивших, что в сложившихся условиях хранить верность союзнику будет не в их интересах. Тогда пожиратели лимонов просто открыли фронт, и генерал Жоффр как кочегар лопатой принялся бросать в Нормандию все доступные резервы, в том числе снимая части со спокойных участков фронта, только ради того, чтобы сдержать неожиданное германское наступление в обход Парижа, стремительно развивающееся в оперативной пустоте.
Но как оказалось, это было еще не самое худшее. В полной тайне накопив ударную группировку в южном Эльзасе, германская армия неожиданно перешла в наступление в районе Бельфора (там, где никакого наступления не могло быть по определению) и в первый же день прорвала фронт. Выяснилось, что крепости, построенные по всем правилам фортификационного искусства девятнадцатого века, оказались беззащитны перед атаками с воздуха тяжелыми бомбами. Бельфор был разрушен и пал, а седьмая германская армия вырвалась на оперативный простор, и бросать на то направление французскому командованию было уже нечего, ибо обещанные колониальные контингенты существовали пока только на бумаге.
Дальнейшие действия генерала Жоффра вылились в бег наперегонки с неумолимым временем. Попытка при угрозе окружения отвести французскую армию на линию Луары обернулась утратой всех накопленных фронтовых запасов, потерей управления, перемешиванием частей между собой – короче, таким хаосом, в котором не мог бы разобраться и сам Господь Бог. Сражением уже никто не управляет, ибо Ставка утратила связь со штабами армий, армии с дивизиями, а дивизии с полками, и только общее желание не дать сомкнуться неумолимым германским клещам еще бросает неистовых французских пуалю в безнадежные кровопролитные бои. Лазареты переполнены ранеными, в них не хватает буквально всего – от врачей и медицинского персонала до коек и перевязочного материала. Помимо войск и санитарных обозов, дороги запрудили огромные толпы гражданских беженцев, и это тоже мешает французской армии вовремя выйти из-под удара. Пройдет еще несколько дней, и положение станет таким плохим, что хоть стреляйся.
И вот в этот трагический момент вокруг расположения Ставки раскрылись несколько порталов и оттуда появились вооруженные люди в военной форме буро-болотного цвета, в которых, по описанию, с первого взгляда узнавались солдаты артанской армии. Несколько автоматных очередей (пока что в воздух) и команда бросать оружие и поднимать руки. Нападавших было около батальона, при том, что Ставку охраняло не более роты французских солдат старших возрастов, выполнявших в основном хозяйственные обязанности, а из штабных офицеров вояки и вовсе никакие. Поэтому обошлось почти без смертоубийства, только несколько офицеров, схватившихся за револьверы, были застрелены безжалостными пришельцами без всякой пощады. И все, как говорили во время оно в Одессе, больше никто никуда не идет.
Прошло всего несколько минут с момента нападения, и вот уже генерал Жоффр, трясясь от бессильной ярости, стоит лицом к лицу с неумолимым пришельцем из иных миров, который, как уверен француз, вынес его милой Франции смертный приговор и самолично привел его в исполнение. Сами по себе германцы в начале войны так воевать не умели, кто-то должен был их научить и подсказать, и после Восточно-Прусской и Галицийской операций уже понятно, что это мог сделать только один человек – Сергий из рода Сергиев, самовластный дюк Великой Артании, Защитник Земли Русской и Бич Божий. Разъяренный попыткой переворота в России, этот человек (а может, и не совсем человек) совершенно перестал стесняться в методах и в кратчайший срок довел Францию до катастрофического поражения, ведь предательство англичан тоже стало результатом его интриг.
Тогда же и там же. Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
Генерал Жоффр под Истинным Взглядом смотрелся как человеческое воплощение галльского петуха. Один из авторов «Плана номер семнадцать», в качестве начальника французского генерального штаба, он был одним из самых ярых сторонников скорейшего развязывание Первой Мировой Войны. Впрочем, я видел и другое. Парижские политиканы не посвящали этого прямолинейного «сапога» в свои конечные планы и цели войны, а потому тот был полностью уверен в искренности русско-французского союза и считался сторонником его всемерного укрепления.
И ничего не предвещало беды, ведь до покушения на Николая Второго я ни разу не обмолвился ни одному русскому генералу или офицеру о необходимости разрыва русско-французского союза, а говорил только о правильной расстановке приоритетов: сначала – разгром Австро-Венгрии и спасение сербских братушек, и только потом – вооруженное принуждение Германии к миру. Париж германцам с налета не получится взять ни в коем случае, а потому необходимо делать свое дело и не отвлекаться на выкрики с мест. То, что, в отличие от Жоффра, о конечной политической цели войны я знал заранее и трюк с государственным переворотом держал в уме, сейчас к делу никак не подошьешь.
– Ну что, месье Жозеф, пожалуй, на этом все, – сказал я по-русски, а энергооболочка перевела мои слова на французский. – Армия разбита, командующий в плену, пора подписывать капитуляцию и заканчивать эту безнадежную войну, в которой каждый день погибают тысячи молодых французов.
– Наша армия не разбита, господин Артанец, – угрюмо произнес генерал Жоффр, растопырив пышные седые усы.
– Разбита, разбита, – уверил я собеседника. – Как Бог Войны с практическим опытом, могу вам сообщить, что из мясорубки в районе Немур-Труа у вас вырвется самое большее триста тысяч солдат без тяжелого вооружения, растрепанных, нуждающихся в отдыхе и переформировании, а противник, даже после всех понесенных потерь, сохранит в строю два миллиона штыков, имеющих превосходную прусскую организацию. Дальнейшее можете представить себе сами. Это все равно, что доигрывать шахматную партию с королем и парой пешек против соперника, сохранившего половину начального состава фигур. Жалкое и тошнотворное зрелище, групповое изнасилование на сеновале одинокой Марианны взводом ражих прусских гусар.
– Но вы же сами хотели, чтобы Франция потерпела поражение, и теперь радуетесь этому мне в лицо, – огрызнулся Жоффр.
Я посмотрел на собеседника как взрослый на ребенка и ответил:
– Мне требовалось наказать вашу политическую и военную элиту за планы развязывания жестокой общеевропейской войны, в которой со всех сторон должны были погибнуть миллионы людей. Вы думаете, что попытка переворота в Петербурге была со стороны ваших правителей шагом отчаяния? Отнюдь нет! Вы еще не закончили работу над своим дурацким «Планом номер семнадцать», с которым вас без собеседования возьмут в лучший сумасшедший дом, а ваши политические деятели уже знали, что эта война, помимо отвоевания Эльзаса и Лотарингии, закончится крахом всех европейских абсолютных монархий и торжеством республиканского принципа. Нет ничего более гадкого, чем легкозаменяемые политиканы, вершащие судьбы своих стран и целого мира. Их истинные хозяева, когда поняли, что дело пахнет паленым, сбежали из Франции, прихватив с собой свои богатства, но от меня еще никто не уходил, не расплатившись по Гамбургскому счету.
– Вы имеете в виду господ Ротшильдов? – угрюмо спросил французский главнокомандующий.
– Их самых, – ответил я. – Пару дней назад они загрузили на зафрахтованный пароход все ценное и бесценное, то есть принадлежавшую им коллекцию предметов искусства, и отплыли на нем в Америку, чтобы продолжить свою деятельность там, куда не смогут дошагать гренадеры кайзера Вильгельма. Уж очень сильно напугало их мое обещание судить поджигателей войны судом международного трибунала. И вот теперь их нет нигде и никак.
– Вы потопили их корабль или навели на него германскую субмарину? – спросил Жоффр.
– Совсем нет, – ответил я, – при этой операции вообще никто не погиб. Я просто перебросил их в другой мир, где у меня есть верные друзья, которые займутся их приведением к человекообразному состоянию. А если пациенты окажутся безнадежными, то им просто без гнева и сожаления поотрубают головы, ибо в том мире такие порядки. Впрочем, меня конечная судьба господ Ротшильдов уже не интересует. С глаз долой и дело в архив. Теперь мне осталось только выпороть их политических холопов, но вот вашу Францию и ее народ мне жалко.
– И что же будет с Францией, если я все же соглашусь отдать приказ о капитуляции? – проворчал французский генерал. – Вы думаете, я не знаю, что кайзер Вильгельм спит и видит, как бы аннексировать нашу территорию по самую Луару.
– Ничего он не аннексирует, – сказал я, – ибо даже маленький кусочек территории с чисто французским населением вызовет у него жесточайшее несварение. Ваши колонии в Африке и Кохинхине нравятся ему гораздо больше. Могу вам обещать, что французская Метрополия сохранится в тех же границах, что и сейчас, хотя о мечтах об Эльзасе и Лотарингии вам придется забыть навсегда, и это тоже факт. На самом деле ваша Франция надорвалась еще во времена Наполеона Бонапарта, отдав цвет своей нации тридцати годам бесцельных и безнадежных войн, ибо тактикой невозможно победить географию. Но это было истинное величие. Во времена Наполеона Третьего Франция величие только имитировала, а нынешнее положение дел похоже на имитацию имитации. Если эта война дойдет до своего логического завершения, Париж будет обращен в руины, и погибнет еще несколько миллионов французов, ибо штурма крупного города без жертв среди гражданских не бывает, то и имитировать, пожалуй, уже будет нечего и некому. Вся кровь вытечет из вашей Милой Франции до конца, и в этом будете виноваты именно вы.
– Хорошо, месье Сергий, – сказал генерал Жоффр, – вы умеете уговаривать. Я отдам армии приказ прекратить сопротивление и сложить оружие. Но что будет потом?
Я выдержал некоторую паузу, якобы на раздумье, и ответил:
– А потом мы отправимся с вами в Бордо и арестуем там нынешнее правительство, ибо это оно привело Францию к поражению, после чего вы займете должность временного военного диктатора, в обязанности которого будет входить подготовка к провозглашению во Франции Третьей Империи. Кандидатура во всемилостивейшие императрицы у меня уже имеется. Потом, конечно, будет международный трибунал, но сотрудничество со мной обеспечит вам предельно мягкий приговор – изгнание из родного мира, при том, что остальные обвиняемые, скорее всего, будут повешены за шею до смерти. Вы куда предпочтете отправиться с сохранением нынешнего звания – в мир, где я победил Наполеона Бонапарта, но сохранил его на троне, или в середину девятнадцатого века, где я сверг Наполеона Третьего, оказавшегося наглой подделкой, и заменил его малолетним Наполеоном Вторым, которому никогда уже не стать герцогом Рейхштадским? Или, быть может, вы предпочтете принести присягу Генриху Наварре, которого теперь не зарежет никакой Равальяк? Работы по специальности там у вас тоже будет хоть отбавляй.
– Да уж, месье Сергий… – вздохнул генерал, – знакомства у вас такие, что ум заходит за разум. Я, пожалуй, еще подумаю между этими тремя вариантами, но в общем и целом я ваше предложение уже принял, ибо уже знаю, что вы никогда не обещаете того, что не можете исполнить, и всегда делаете то, что обещали. А сейчас мне нужно попасть на телеграф, чтобы отбить необходимые приказы в войска.
Семьсот семьдесят шестой день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
На то, чтобы окончательно утрясти все дела на французском направлении, у меня ушло ровным счетом пять суток, при этом визит в Бордо даже не стоил того, чтобы о нем говорить. Пришел на заседание бывшего правительства вместе с генералом Жоффром, предъявил подписанную им бумагу о капитуляции всех французских вооруженных сил и забрал дрожащих (в прямом смысле) тварей к себе в Тридесятое царство, в застенки Службы Безопасности. И тут же прозвучал сигнал о том, что мое задание в этом мире почти выполнено, а операция в Проливах (тоже, кстати, развивающаяся вполне успешно) проходит по разделу «факультатив». Отмобилизованная русская армия, освободившаяся от всех прочих дел, доломает Османскую империю и без моей помощи. Впрочем, пароходы с турецкими войсками в Средиземном море Елизавета Дмитриевна топит один за другим, так что после нескольких подобных случаев, произошедших почти у самого берега, турецкое командование отказалось от идеи возить войска морем и погнало их пешим маршем по суше. Это еще как минимум месяц пути, и окончательное изматывание и без того уже уставших аскеров, едва таскающих ноги.
И вот сегодня утром ко мне пришел Дима Колдун и сообщил, что разблокировались каналы в миры, обозначенные как: «первая половина 1918 года» (проявившийся совсем недавно) и «начало 1941 года». Канал «сорок первый год» наполняется энергией крайне медленно, и если мы будем сидеть и ждать у моря погоды, то попадем туда уже к шапочному разбору, примерно во времена Курской битвы. А это не есть хорошо, потому что задание в таком случае будет считаться проваленным. При этом доступ в мир кануна Гражданской войны, хоть он для нас не обязательный, откроется уже через пару дней.
Один раз у нас уже такое было, и чтобы попасть из мира Смуты в мир Бородинской битвы, нам потребовалось отрегулировать дела в мире императора Петра Второго, предотвратив наступление «бабьего века». Думаю, что и тут ситуация схожая, только на этот раз нам потребуется предотвращать массовое смертоубийство, когда брат пошел на брата. При этом мне потребуется гасить как порывы отдельных деятелей из числа большевиков на углубление революции до полного разрушения страны, так и интриги политиканов из двунадесяти держав, желающих разорвать Россию на множество белогвардейских полугосударств и стран-лимитрофов, каждое из которых будет вассально своему зарубежному интересанту. И то, что год восемнадцатый, а не семнадцатый, говорит о том, что малой кровью, как в мире товарища Половцева, нам не отделаться. Пожар придется гасить не в зародыше, а когда уже готово заполыхать во всю мощь.
Ну что же, задания себе не выбирают, и не перебирают варианты. Как я уже говорил, если потребуется заниматься интригами – буду заниматься интригами; надо будет отстреливать возомнивших о себе гешефтмахеров от революции и белогвардейских генералов, присягнувших иностранным державам – займусь и этим грязным делом, надо будет вразумлять местные версии Ильича и товарища Сталина – буду вразумлять, лишь бы они не померли. Надо будет вытащить семью последнего императора – вытащу не задумываясь. Такая у меня работа.
И вот, чтобы в уже отработанном мире не допустить перегибов или недогибов по идеологическому вопросу, который из всех других вопросов является основным, я собрал у себя в Ставке, то есть в рабочем кабинете, небольшое совещание на высшем уровне. Я, конечно, и в дальнейшем буду приглядывать за тем, как тут идут дела, но уже не в полную силу, а вполглаза. Помимо меня самого, там присутствовали Виктория Великобританская из четырнадцатого года, кайзер Вильгельм, Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна, их папенька Николай Александрович, дядя Михаил Александрович, а также, со стороны большевиков, товарищ Коба и Ильич. Дополнительно, в качестве наблюдателя, я пригласил на эти посиделки будущую французскую императрицу Мари Великолепную. Станет эта девушка государыней всея Франции или нет, еще пока до конца не ясно, но человек она неглупый и даже проницательный. Имейся у нее хоть капля магического таланта, быть бы ей магом Разума, но чего нет, того нет.
– Итак, – сказал я, когда все собрались, – начнем, пожалуй, с того, что в основном тут мои дела закончены. Открываются каналы в следующие миры, а значит, впереди у меня новая кампания. Я, конечно, вас всех не брошу и буду помогать чем необходимо, но основное мое внимание будет обращено вперед. А потому небольшой инструктаж. Основной причиной всех европейских бед стала сформулированная Моисеем и насмерть впаянная в еврейский культурный код мессианская идеология богоизбранного народа, призванного господствовать над всеми остальными народами в мире. Как только еврей перестает верить в это положение, он тут же прекращает быть таковым и превращается в русского, немца, англичанина (и так далее) еврейского происхождения, что является первым и самым главным шагом на пути к ассимиляции. Все прочие тухлые идейки того же рода, вроде «арийской расы господ» и «американской исключительной нации» являются производными от еврейской идеи богоизбранного народа, закрепленной, между прочим, прямо в Ветхом Завете. Оттуда эта зараза перекинулась дальше, только каждая нация, воспринявшая эту идею, вычеркивала слово «евреи» и вписывала на это место свое собственное название.
– Так вы же, товарищ Серегин, тоже верите в господствующую роль русского народа и, более того, насаждаете ее своим мечом, – возбух Ильич, в то время как Коба загадочно усмехнулся в усы.
– Не в господствующую, а в руководящую и направляющую, – резко ответил я. – Между мною и моими Верными нет отношений господина и раба. Я не отношусь к ним с оскорбительным пренебрежением, не унижаю их и не оскорбляю, а вместо того веду их за собой вперед к лучшей жизни, ибо я – это они, а они – это я, и вместе мы сила, перед которой не устоит ничто. Если отдать власть русскому народу, вместо господства принявшего идею сосуществования, то и у всех прочих жизнь будет такая же, как и у него, без различия цвета кожи и разреза глаз, а если отдать власть любому другому народу, то не получится ничего, кроме этнической диктатуры. Проверено историей. Даже милейшие сербы городили в моем прошлом такое, что нормальному русскому человеку и на голову не налезает. Иисус Христос не проповедовал господства, эта идея пришла в христианство из Ветхого Завета, и, кажется, я понимаю замысел Небесного Отца, начавшего проект «Аквилония», где писать набело и без помарок начали не просто с чистого листа, а вообще с новой книги.
– А что делать нам, не имеющим возможности начать все с начала? – спросила Виктория Великобританская.
– Вам, Тори, – сказал я, – следует жить и изживать в себе накопленные за века грехи, заблуждения и предубеждения. Вот именно что изживать, а не просто замаливать или даже искупать. Ваше общество с идеей господства сжилось более чем полностью, и даже к своим согражданам кельтского происхождения относится как к существам низшего сорта. Когда-то предки англичан завоевали эту землю, поставили свою стопу на шею побежденным, и такое отношение к другим народам, да и к собственному простонародью, закрепилось у вас навсегда. Там, где не хватало вооруженной силы, в ход шел подкуп и обман, и оправданием всем этим преступлениям была идеология господства, позаимствованная вами из Ветхого Завета. Наличие или отсутствие в вашем обществе еврейского влияния в настоящий момент не играет никакой роли, потому что богоизбранным народом вы провозгласили себя, и эта мессианская идеология господства ведет вас в пропасть, от которой я вас пытаюсь отвернуть. Задача эта в сто раз более трудная, чем с нуля начать строить ментально чистую цивилизацию, но если вы не справитесь, то ваши потомки проклянут вас, так как конец Британской империи будет страшен. Царство, разделившееся внутри себя, не устоит, и эту истину вы должны помнить.
– Зато у нас в Германии, – самодовольно произнес кайзер Вильгельм, – народ един как никогда. В обществе патриотический подъем, и даже вечно всем недовольные социал-демократы славят своего кайзера.
– Ваши социал-демократы, – это нечто вроде комнатных собачек, лают, но не кусаются и даже приносят хозяину в зубах тапочки, – ответил я. – Присутствующий здесь господин Ульянов как-то назвал их политическими проститутками, и я полностью согласен с этим определением, ибо нет предела их рептильности. На самом деле вы, Вильгельм, внутри себя значительно более социалистичны, чем самые отъявленные социалисты в вашем политикуме, ибо желаете счастья своему народу, а те только монетизируют свою политическую позицию. Но на этом ваши достоинства заканчиваются, и начинаются недостатки. Идеология господства укоренилась и в вашем обществе, поэтому стоит Германии ступить на путь завоеваний, и укрощать ее придется усилиями всего мира, после чего от нее останутся только остатки былой роскоши, примерно такие же, как и от Франции. Быть фабрикой мира, что у вас получается довольно хорошо, это гораздо более безопасная и почетная участь. Если вы это запомните и подберете себе подходящего наследника, ибо ваш старший сын Фридрих воинственен как бабуин в течке, то все у вас будет хорошо. На этом по Европе у меня, собственно, все, дальше разговор пойдет о России…
– Месье Сергий, а почему вы ничего не сказали о Франции? – неожиданно спросила Мари Бонапарт.
– А что тут сказать? – ответил я. – Вашей стране предстоит зализывать раны, нанесенные войной, и в то же время понять, что Великой Державой ей не быть уже никогда. Окно возможностей для этого закрылось еще сто лет назад, и каждая последующая заявка на величие только ухудшает ваше положение. Вместо того французам придется привыкнуть к мысли, что они – граждане государства, являющегося миноритарным членом Великого Континентального Альянса, контрольный пакет в котором принадлежит России, Германии и Великобритании.
– О да, – сказал кайзер Вильгельм, – с политикой Бисмарка покончено навсегда. Не будет больше нагромождения враждующих коалиций, а будет один всеобъемлющий альянс, объединяющий сильнейшие державы мира. Если заокеанские фермеры решат залезть на нашу территорию, то они получат большой и очень неприятный сюрприз.
– Заокеанщина – это вопрос отдельный, – сказал я, – и укрощать ее аппетиты вам придется действительно совместными усилиями. Ведь если британцев в их действиях сдерживают хоть какие-то нормы морали и приличия, и мятежных ирландцев они даже не пытались вырезать под корень, то их американские кузены тормозов не имеют вообще, и доказательством тому – целые народы американских индейцев, уничтоженные ими во время завоевания континента. В Британской Канаде дела обстоят куда благостнее. Тори, ну вы меня поняли?
– Да, я вас поняла, – ответила та, – и, став королевой, постараюсь раздувать в своем народе все доброе и гасить все злое.
– Ну вот и хорошо, – кивнул я. – А теперь перейдем к русскому вопросу. Он, собственно, очень короткий, потому что на мире моего следующего задания написано «первая половина тысяча девятьсот восемнадцатого года». Там в разгаре то, от чего я вас так старательно отворачивал последние четыре месяца. Могу заверить, что тамошние воплощения присутствующих здесь людей будут находиться под моей защитой, а всем остальным может и не повезти. За разжигание Гражданской войны в России я буду карать не менее, а даже более жестоко, чем за развязывание Первой мировой, ну а вы по ходу дела сможете корректировать свою местную политику. На этом у меня все, товарищи и некоторые господа. Разговор окончен.
И, как аккомпанемент моим последним словам, за окнами прозвучал раскат небесного грома. Так Всемогущий Боже скрепил мою программу своей одобрительной резолюцией.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.