Текст книги "Год 1914-й. Пора отмщения"

– Да, сестренка, идем, – сказал Михаил Александрович. – Тебя ждут в Тридесятом царстве: любой, кто туда попадает, сильно меняется к лучшему, и ты тоже не будешь исключением.

– Ну, хорошо, Мишкин, я пойду, – вздохнула Ольга-старшая. – Но мне только сперва хотелось бы узнать, почему говорите вы, а господин Серегин молчит?

– А что мне следует говорить? – пожал я плечами. – Ваши родные просили меня, чтобы я дал вам возможность порвать с прошлым и начать новую жизнь. В своих действиях раскаивается даже ваша маман: почти с самого начала даже ей стало понятно, что этот брак не принес вам ничего хорошего, но открутить обратно уже ничего было нельзя. Я сделал все, что от меня зависело: спас от краха и нашу общую страну и вашу семью, и теперь только вам решать, принять этот дар или продолжить влачить прежнее существование… Только если раньше вы были недоженой, теперь станете недовдовой.

– А Петр (Ольденбургский) – он и в самом деле виновен в заговоре или вы специально приплели его к этой истории, чтобы дать мне свободу? – спросила Ольга Александровна.

– Что ты несешь, тетушка? – возмутилась Ольга-младшая. – Сергей Сергеевич никогда ничего не приплетает и не приукрашивает. С теми, кого он считает своими, этот человек всегда абсолютно честен. Если он говорит, что твой бывший супруг причастен к заговору, то так оно и есть.

– А разве мы для него свои? – тихо спросила дочь Александра Третьего.

– Да, Ольга, вы для меня «свои», – ответил я. – Из вашей племянницы Ольги Николаевны я сделаю будущую Императрицу Всероссийскую. Ваш брат Михаил станет ее правой рукой и защитником. И вам тоже найдется место в этой команде, или же, если вам так будет угодно, вы сможете выбрать для жительства любой другой мир прошлых или будущих времен. Так, ваше прошлое воплощение, Ольга Александровна из одна тысяча девятьсот пятого года, решила уйти с моей командой в верхние миры, чтобы найти себе место в жизни в конце двадцатого или начале двадцать первого века. И вам тоже будут открыты все пути.

– Другое воплощение? – переспросила Ольга-старшая. – И много у вас там таких «воплощений», господин Серегин?

– Пока у меня в Тридесятом царстве присутствуют два комплекта семьи Романовых, – честно признался я, – но если мне придется заглянуть в семнадцатый-восемнадцатый год, до середины июля включительно, то ваше семейство будет присутствовать у меня в трех экземплярах. И на этом все. В мирах, лежащих еще выше, старшая ветвь вашей семьи прекращает свое существование, а младшие маргинализуются до полного безобразия.

– А чего такого страшного должно произойти в середине июля восемнадцатого года? – наивно спросила Ольга Александровна.

– Знаешь что, сестренка, – сказал Михаил Александрович, – обсуждать здесь этот тяжелый для нашей семьи вопрос просто неуместно. Если ты пойдешь с нами, то Сергей Сергеевич пообещает тебе, что ты сможешь вернуться сюда или в другое место по твоему выбору тотчас, как только ты этого пожелаешь.

– Да, – сказал я, – это действительно так. Если Тридесятое царство придется вам не по душе, вы сможете покинуть его по первому желанию и в любом направлении.

Сложив руки в молитвенном жесте, Ольга-старшая закрыла глаза. Губы ее беззвучно шевелились, грудь взволнованно вздымалась. Мы молчали, ибо слова в такой момент были излишни. Потом она открыла глаза, вздохнула и вроде бы даже равнодушным голосом сказала:

– Я готова. Идемте.

Шагнув через портал в Тридесятое царство, Ольга Александровна обвела окрестности непонимающим взглядом туриста, впервые оказавшегося в новом для себя месте, увидела Фонтан Живой Воды, вздымающиеся в синие небеса башни-пагоды, палящее солнце, стоявшее почти в зените, вдохнула растворенный в воздухе аромат мирры и ладана и спросила:

– Это оно, Тридесятое царство?

– Да, это Тридесятое царство, – подтвердил я. – А сейчас я поручаю вас заботам вашей племянницы и госпожи Лилии, которая займется вашим здоровьем, а вечером, когда будут проделаны все обязательные процедуры, мы с вами снова встретимся и поговорим.

– Но я не больна! – испуганно возразила наша гостья.

– Это я тут, милочка, решаю, кто болен и чем, – сказала Лилия. – Не бойтесь, медицинский осмотр – это почти не больно и совсем не страшно. Если театр начинается с вешалки, то визит в Тридесятое царство с посещения врача, то есть меня. Это, как сказал Сергей Сергеевич, обязательная процедура. К тому же ваша племянница все время будет рядом с вами, и вы всегда можете рассчитывать на ее поддержку. Ну что же вы колеблетесь – сказав «А», следует проговаривать и все остальные буквы алфавита. Немного храбрости вам сейчас не повредит.

– Хорошо, госпожа Лилия, – ответила Ольга-старшая. – Я иду.

10 октября 1914 года. Полдень. Вена, Шёнбрунский дворец, рабочий кабинет императора Франца-Иосифа.

Присутствуют:

император Франц Третий

Начальник Генштаба генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф

Примас Австрии и архиепископ Венский кардинал Фридрих Густав Пиффл

Министр-президент Цислейтании Карл фон Штюргк

Курьер, посланный в Вену по поручению кайзера Вильгельма, банально не успел доехать до австрийской столицы, как все случилось само собой, потому что император Франц-Иосиф скончался в ночь с девятого на десятое октября. И тут (как говорится, король умер – да здравствует король) его место занял новый император Франц Третий.

Положение империи Габсбургов к тому времени было катастрофическим. Галиция была утрачена полностью, а на руинах разбитого в щебень Кракова уже стихали былые ожесточенные бои. До начала русского наступления в Моравии оставалось не более нескольких дней. В Восточной Венгрии ситуация аналогичная, железнодорожные войска закончили перешивку путей на русский стандарт, и теперь на фронтовых складах накапливаются запасы снарядов и патронов, необходимые для рывка на Будапешт. В Боснии четыре сербских армии форсировали Саву и Дунай, после чего начали наступление в северном направлении, на соединение с партизанской армией королевича Джорджи, к середине осени превратившейся в полноценную боевую силу. Через регулярно открывающиеся порталы повстанцы получали оружие и боеприпасы, а также эвакуировали в Тридесятое царство раненых и находящееся под угрозой репрессий мирное население.

Но еще худшая обстановка сложилась во внутренней политике. С того момента, как предыдущего императора разбил апоплексический удар, через всю империю по границе между Цислейтанией (Австрия, Богемия, Галиция, Босния и Словения) и Транслейтанией (Венгрия, Словакия, Трансильвания, Хорватия) пролегла широкая трещина. В Будапеште эрцгерцога Франца Фердинанда не любили люто, до недержания мочи и кровавого поноса, и тот отвечал венгерским политиканам полной взаимностью, считая их пустоголовыми болванами, переполненными самомнением. Развал австро-венгерской унии был делом времени и обстоятельств, и воцарение в Вене нелюбимого венграми императора Франца Третьего делало его неизбежным.

И в то же время по швам треснула и сама Большая Венгрия, ибо отношения между венграми и всеми прочими народами были далеки от душевных. Хорваты, считавшие свое королевство равноправным элементом лоскутной империи Габсбургов, крайне тяготились подчинением Будапешту, проводившему политику оскорбительного пренебрежения всеми прочими нациями в составе Транслейтании. Даже расписание движения поездов на хорватских железных дорогах публиковалось исключительно на венгерском языке. Аграм (ныне Загреб) в любой момент был готов разорвать венгерско-хорватскую унию для того, чтобы либо присоединиться к Цислейтании, либо… объединиться с Сербским королевством, как это было в Основном потоке. Унионистские, панславянские устремления среди националистически настроенной хорватской интеллигенции, по горло сытой мадьярским хамством, пока еще очень сильны. Время сербофобии среди хорват должно наступить позже, когда в карманной империи Караджорджевичей мадьярское хамство сменится сербским в не меньшем количестве. Мол, нет никаких хорват, словенцев, македонцев, мусульман-бошняков, а все это испорченные чужеродным влиянием сербы, которых требуется исправить.

В Вене новоявленный австрийский император Франц Третий, наскоро коронованный в соборе Святого Штефана, все это понимал, но ничего не мог поделать с неумолимой поступью истории, толкающей переобремененную грехами былых поколений Австро-Венгерскую империю к распаду и исчезновению. Ведь если на сторону укатится хорватская корона, никто не сможет дать гарантию, что депутаты в Праге не взбрыкнут и не предложат корону Богемии тому же Великому князю Николаю Николаевичу или любому другому русскому или германскому принцу, согласному прийти и владеть этой землей. При этом новый хозяин Шёнбрунского дворца помнил, как Артанский князь три месяца назад сказал ему, что не будет ни специально разваливать остатки Австро-венгерской империи на составные элементы, ни пытаться силой прикрепить обратно то, что уже отпало само, так как это бессмысленно. Если чехи (о настроениях среди них можно судить по «Бравому солдату Швейку») захотят объявить о своем отделении от империи Габсбургов, то они так и сделают, и никто им не помешает.

– Господа, – сказал генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф, – должен сказать, что война нами уже проиграна, и это вполне очевидно. Германия от помощи нам самоустранилась, предпочитая решать свои проблемы на Западном фронте, а остатков нашей армии после начала нового большого русского наступления не хватит даже на то, чтобы достойно потрепыхаться. В Боснии мы уже потеряли половину из задействованных там сил: от полумиллионной группировки второй и шестой армий осталось едва триста тысяч, и сейчас наши войска медленно отступают с территорий, заселенных сербами, в северном направлении. Но самое страшное положение сложилось на Восточном фронте – там наши потери в разы больше, и вместе с ранеными и пленными достигают миллиона солдат и офицеров. Первая и четвертая армии полностью уничтожены, третья армия потеряла более половины своего людского состава и почти всю артиллерию. В настоящий момент на моравском фронте почти две трети всех наших сил составляет плохо вооруженный и до предела ненадежный местный ландвер и ландштурм. Чехи и моравы не хотят воевать с русскими, и при начале вражеского наступления могут просто побросать оружие. На венгерском фронте положение немного лучше, потому что солдаты имперской армии и ополченцы из гонведа намерены драться до конца, но Венгрия для нас уже отрезанный ломоть. Ваше Величество в Будапеште ненавидят люто, и потому парламент Венгрии не прислал нам даже положенного в таких случаях соболезнования о смерти императора Франца-Иосифа. Если там еще не приняли рокового решения, то это случится в самое ближайшее время.

– Да, это так, – с горечью подтвердил министр-президент Цислейтании, – австро-венгерская уния дышит на ладан, и когда закончится эта война, мы больше уже не будем единой страной. Нам известно, что ландтаг в Праге уже провел свое заседание, но пока не стал признавать вас своим королем. Неспокойно в Краине[5]5
  Краина, она же герцогство Карниола – центральная часть будущей Словении.


[Закрыть] и на юге Штирии: заселяющие эти земли славяне не хотят более оставаться в пределах нашей империи и рвутся из них на свободу. Нам известно, что некоторые политические круги в Аграме при первом удобном случае готовы провозгласить королевство сербов, хорватов и словенцев, чтобы полностью обособить населенные славянами земли от центральной власти. Они думают, что после войны так им будет проще договариваться с сербами о разделе Боснии и об обмене территорией и населением.

– Воистину мой дядя был последним истинным императором Австро-Венгрии, – воскликнул Франц Третий, – а у меня нет никакой власти, только титул, который сам по себе значит очень мало. Впрочем, когда русские все же начнут свое наступление, все может стать еще хуже, поэтому нам следует немедленно выйти из войны и присоединиться к мирным переговорам России и Германии. Быть может, тогда хоть Богемия и Моравия передумают убегать из нашего общего дома в русский хлев или на вольные хлеба…

– А что, такие переговоры уже идут, а то я о них ничего не слышал? – с недоумением спросил Карл фон Штюргк.

– Такие переговоры под патронажем Артанского князя Сергия из рода Сергиев намечены в Тридесятом царстве на ближайшее будущее, – вместо императора ответил генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. – Российская империя считает, что ее цели в этой войне уже достигнуты, а кайзер Вильгельм желает окончательно развязать себе руки для войны против Франции. При этом избиение турецких младенцев, сдуру влезших в эту войну на проигравшей стороне, будет уже совсем другой историей. Я не исключаю полного разгрома государства безумных младотурецких башибузуков, захвата русскими Проливов, Великой Армении, Сирии и Палестины и изоляции османского ядра на Анатолийском полуострове, с превращением его в вассальный Петербургу султанат или эмират по образцу Хивы и Бухары. Но самое главное будет происходить на Западном фронте. Там германские генералы получат возможность есть жареного французского каплуне не спеша и не оглядываясь на восток. Не думаю, что после этой войны от Франции останется что-то большее, чем кучка дочиста обглоданных и обсосанных костей, которые и собаке-то давать стыдно.

– Герр Сергий еще при нашей первой встрече пообещал мне, что поджигатели этой войны, в первую очередь французские Ротшильды, в полной мере заплатят за все своими шкурами, – с мрачным видом произнес император Франц Третий, – и теперь становится ясно, что эти слова сбываются с неотвратимость закона мирового тяготения. Впрочем, у нас с вами, господа, сейчас есть много других забот, кроме того, чтобы печалиться о Мировой Блуднице, погибающей под натиском новых тевтонских варваров. Нам следует постараться сохранить из наследия наших предков то, что сохранить еще можно, и без содрогания расстаться с тем, что отпадает от нас само собой. Цепляться за эти куски было бы смерти подобно, потому что так можно лишиться всего. Бог сейчас не на нашей стороне, и только человеческая сущность герра Сергия из рода Сергиев, не любящая ненужных жертв, уберегает нас и наших подданных от самого страшного исхода. Кайзер Вильгельм не оказывал нам помощи прежде и не окажет в дальнейшем, потому что все его мысли сейчас в Париже, по которому должны пройти маршем победоносные германские войска. А потому решение мною уже принято. Чтобы избежать худшего, сразу после коронации я направил Артанскому князю сообщение о том, что мы готовы к мирным переговорам без всяких предварительных условий, потому что продолжение войны означает для нас неминуемую гибель. Помолчите, Ваше Преосвященство – я знаю, о чем говорю. Молитесь, молитесь, молитесь за успех этих переговоров, да еще о том, чтобы среди хорватских и чешских элит возобладало благоразумие, а не безумная жажда независимости любой ценой – ничего другого вы сейчас сделать не сможете. Теперь остается только ждать ответа от артанского князя, надеяться на лучшее, и при этом быть готовыми к худшему, что только может случиться в политике, ведь совсем не исключено, что мы потеряем все, за исключением земель с преобладанием немецкого населения. На этом у меня все, господа, аминь.

Семьсот пятидесятый день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Саммит глав трех Империй – тех самых, что в соответствии с англо-французскими планами должны были рухнуть по итогам войны – состоялся на следующий день после смерти императора Франца-Иосифа, потому что это было последнее препятствие к установлению мира на востоке Европы. Круг участников был предельно узкий: русский император с дочерью-наследницей, германский кайзер и австрийский император Франц Третий, поскольку других корон на голову этого человека пока еще не навесили. И если Николай Второй и Франц Третий (в бытность свою наследником престола Францем Фердинандом) у меня в Тридесятом царстве уже бывали, то для Вильгельма Второго все было в новинку. Он стремился сюда с момента битвы при Танненберге, и вот его мечта сбылась. При этом было заметно, что обстановка крупного военного штаба в башне Силы сразу настроила германского кайзера на деловой лад и даже в какой-то мере воодушевила. Возможно, он воображал меня средневековым властителем, живущим в старинном замке в окружении подхалимов и лизоблюдов, но увидев, что ничем подобным в моем окружении даже не пахнет, сразу успокоился.

– Очень рад видеть вас, герр Сергий, – сказал он. – Надеюсь, что с вашей помощью мы с Ники закончим нашу дурацкую вражду, и все в Европе снова будет как в старые добрые времена…

– Вражду мы, конечно, прекратим, но как в старые добрые времена в Европе уже ничего не будет, – ответил я. – Времена те ушли и более никогда не вернутся. Ваше бездумное потакание как безумным порывам старого маразматика Франца-Иосифа, так и алчности собственной элиты, возжелавшей русских лесов, полей и запасов полезных ископаемых, поставило Европу на грань всеобщей катастрофы. В Основном потоке главными побежденными были назначены Российская, Германская и Австро-Венгерская империи. Франция и Великобритания думали, что они победили, но эта победа оказалась пирровой. Немного смогли выиграть Североамериканские Соединенные Штаты, приподнявшиеся в своем статусе до уровня мировой державы, а главными победителями оказались два человека, с которыми я вас познакомлю позже, но они в мировой войне вовсе не участвовали. А двадцать лет спустя грянула война-продолжение, в которой Германия сначала побеждала, а потом проиграла и пала в прах, из которого уже не смогла подняться никогда, потому что пятьдесят миллионов погибших по ее вине взывали к отмщенью. Тут у нас исход боевых действий будет иным, но послевоенная ситуация тоже будет радикально отличаться от довоенной. Самое главное условие – никаких повторных общеевропейских войн быть не должно ни через двадцать, ни через тридцать, ни через пятьдесят или сто лет. И именно об этом нам с вами необходимо сегодня договориться.

– Герр Сергий, говоря о радикальных отличиях послевоенного мира от довоенного, вы имеете в виду Францию или… Восточную Пруссию? – спросил кайзер Вильгельм.

– За Восточную Пруссию вы будете разговаривать не со мной, а с Николаем Александровичем и его наследницей Ольгой Николаевной. У них к вам по этой части свои обиды, а я пас, потому что не ищу тут для себя удела. Помогу им чем могу, и не более того. В основном радикальные изменения коснутся Франции, Великобритании и… Австро-Венгрии, которая настолько иструхлявела, что разваливается на части прямо на глазах.

– Нет больше Австро-Венгрии, герр Сергий, – с мрачным видом произнес император Франц Третий. – Буквально пару часов назад мы получили сообщение, что венгерский парламент разорвал унию, связывавшую Будапешт и Вену, ибо господа венгерские политики не желают видеть меня своим монархом. Теперь надо ждать, в какую сторону качнется Аграм, разрывающий связь с Будапештом – к Вене или Белграду. Если с нами останется Хорватия, то и чехи не будут торопиться сбежать из нашей старинной Габсбургской богадельни. В противном случае у меня останется только населенная немцами Австрия, и более ничего, потому что словаки Краины и Штирии жаждут присоединиться к Хорватии и вместе с ней удрать от нас прочь, а у нас сейчас нет сил, чтобы подавлять их свободолюбивые устремления.

– Из подавления свободолюбивых устремлений у вас не получится ничего хорошего, потому что на свободу из вашей империи рвутся сами народы, а не жаждущие безнаказанности элиты, – ответил я. – Желание бегства куда глаза глядят возникло у словенцев потому, что немцы на их землях вели себя ничуть не лучше, чем мадьяры в Хорватии. Однако я по-прежнему не считаю полезным включение хорватских и словенских земель в состав Сербского королевства. Плохо от этого будет в первую очередь самим сербам, а уже потом словенцам, хорватам и бошнякам. Потом снова будет бегство народов куда попало, на этот раз от сербского диктата, только случится это через реки крови и гекатомбы трупов, а это совсем не та судьба для сербского народа, которую я счел бы счастливой. Пока никто не сделал никаких непоправимых глупостей, отбейте в Аграм телеграмму о том, что вы согласны предоставить словенско-хорватскому королевству полную независимость в некоей среднесрочной перспективе, когда подрастет один из ваших сыновей. Они даже могут короновать мальчика прямо сейчас, но до его совершеннолетия вы будете состоять при хорватском короле регентом. Сообщите тамошним деятелям, что на их земли зарятся пожиратели пасты под острым томатным соусом, и самостоятельно отбиться у них не получится.

– Но, герр Сергий, – сказал австрийский император, – после тех экзекуций, что вы проделали над нашей армией, она не будет способна воевать даже с итальянцами.

– Не беспокойтесь, брат мой Франц, – ответил я, – итальянцы – это такая нация, воевать с которой легко и приятно. Примерно четверть века спустя будут говорить, что если для того, чтобы воевать с итальянцами, нужна одна дивизия, когда Италия нейтральна, то на границе во избежание внезапного нападения нужно иметь три дивизии, а если, не дай Бог, итальянцы оказались союзниками, то требуется иметь в запасе десять дивизий, чтобы непрерывно штопать дырявый итальянский фронт. А еще есть поговорка, что Италия существует на свете для того, чтобы австрийской армии было кого бить. К тому же если все будет так, как я сказал, а макаронники все равно полезут за Триестом, то я пошлю вам на помощь свою авиацию. Мосты и временные переправы через реку Изонцо и притоки – очень удобная цель для ударов с воздуха.

– О да, – воскликнул кайзер Вильгельм, – артанские летательные машины – это такое «счастье», что не пожелаешь и врагу, особенно на таком ограниченном театре военных действий, как окрестности Триеста. Так что соглашайтесь, брат мой Франц, вам же будет лучше.

– На что соглашаться, брат мой Вильгельм? – не понял австрийский император.

– На то, чтобы стать вассалом герра Сергия, вот на что! – сказал германский кайзер. – Русских, сербов и болгар Артанский фюрст защищает, так сказать, в силу своих профессиональных обязанностей, а все остальные для этого должны вступать с ним в вассальные отношения, что не зазорно даже для императоров, ибо непосредственным сюзереном этого человека является лично сам Господь Бог.

– Хорошо, герр Сергий, – спокойно сказал император Франц, – я принесу вам положенный в таких случаях оммаж и положусь на вашу защиту и покровительство Господне, раз уж для сохранения в целостности остатков нашей Империи больше нет никакого другого пути.

В ответ на это заявление за окнами моего кабинета саданул раскат грома, что означало достижение важной договоренности.

– Что это было, герр Сергий? – немного растерянно спросил кайзер Вильгельм.

– Это, – сказал я, – знак свыше, что мы находим на правильном пути к сбалансированной Европе, управляемой социально ответственными монархиями. В Основном Потоке республиканский принцип всего за сто лет завел цивилизацию в тупик, так что теперь вам с моей помощью требуется взяться за это дело с другого конца.

– В тупик? – переспросил Вильгельм. – Это как?

– Если бы вы, Вильгельм Фридрихович, хоть одним глазком увидели Германию сто лет тому вперед по Основному Потоку, то плевались бы неделю не переставая, – ответил я. – И чем дальше шло время, тем положение все больше ухудшалось. Впрочем, какие ваши годы. Вот доберусь до уровня начала двадцать первого века, и свожу вас туда на экскурсию, чтобы вы знали, от какого ужаса я отворачиваю вашу цивилизацию.

– Договорились, герр Сергий, – ответил кайзер, подкручивая ус. – Интересно будет посмотреть, куда способны завести Германию тупоголовые либералы, если дать им полную волю.

– Скорее, это другая история, – обозлился я, непроизвольно продемонстрировав атрибуты младшего архангела. – В двадцатом веке Германия два раза подряд пыталась возвыситься железом и кровью, не имея при этом за душой ни грана правды, и два раза потерпела сокрушительное поражение. И если первый раз победители пустили дела на самотек, что позволило германским элитам организовать попытку реванша, то после второго разгрома ваша страна так и осталась оккупированной и подчиненной интересам заокеанских хозяев, а уже те назначили либералов в управляющие. Германия в двадцать первом веке – это задыхающийся под пластами жира холощеный кабан: с одной стороны посмотришь – тупое безмозглое животное, а с другой – уже почти колбаса. И время, когда вашу страну отправят на бойню, там уже не за горами. Тщательнее надо выбирать политику, брат мой Вильгельм, чтобы не завести свою страну в тупик, из которого нет выхода.

– А разве в войнах бывает какая-нибудь правда? – вместо германского кайзера осторожно спросил австрийский император Франц.

– Правда в войнах бывает, – убежденно ответил я, усилием воли загоняя архангела обратно внутрь себя. – Для Сербии эта война насквозь справедлива, потому что эта страна сражается за свое национальное единство и само существование, и любого, кто попробует обидеть братушек, я в ипостаси Божьего Бича буду лупить смертным боем, как только что избил вашу зловонную Империю. Для России эта война тоже справедлива, потому что она ее не желала, и бросилась в бой исключительно потому, что спасала от уничтожения братскую, единокровную и единоверную страну, а как только поставленная цель оказалась достигнута, пожелала прекратить кровопролитие и заключить мир. Для Германии эта война справедлива на западе и несправедлива на востоке. Защищаясь от нападения Франции и Британии, присутствующий здесь брат мой Вильгельм был совершенно прав, ведь ни для кого не секрет, что французский «План номер семнадцать» носил не оборонительный, а наступательный характер и предусматривал непрерывное наступление орд пожирателей лягушек в направлении Берлина. О франко-британском плане окончательных итогов этой войны и вообще нельзя сказать ничего хорошего: именно за это эти две страны, уже по моему плану, должны потерпеть жестокое поражение и униженно просить о пощаде. И в то же время, объявляя войну Российской империи ради защиты австрийских интересов, Германия действовала против правды, а потому должна будет за это заплатить – если не территориями, то материальными ценностями. Австро-Венгерская империя, нападая на Сербию, была не права с любой стороны, и именно поэтому по итогам войны оказалась на краю полного разрушения. Я сделал все возможное для того, чтобы свести последствия французской провокации к минимуму, но все равно война оказалась развязана императором Францем-Иосифом в те же сроки и в той же конфигурации, что и в Основном Потоке, а это значит, что выстрелы в Сараево были не причиной, а всего лишь поводом. Смерть солдат австро-венгерской армии, ландвера, гонведа и ландштурма была бесцельной, неправедной и напрасной, в то время как русские и сербы погибали в бою за правое дело, и за это требуется заплатить полную цену, а может даже, и сторицей. Все, господа, лекция о справедливых и несправедливых войнах окончена, можно переходить к обсуждению практических итогов войны на Восточном фронте и заключению мирных договоренностей.

– Да уж, Сергей Сергеевич, – хмыкнул довольный Николай Александрович, – расписали вы все нам как лубок по трафарету: мы с сербами оказались в белом с блестками, а дядя Вилли с милейшим императором Францем – с ног до головы в… грязи.

– Вы с сербами тоже грешны, каждый по-своему, – ответил я, – но только ваши грехи меньше калибром и не имеют прямого отношения к причинам, побудившим европейских правителей к развязыванию этой войны, а потому обсуждать я их буду только с вами и ни с кем более. Так же отдельно я буду разговаривать с вашим дядей Вилли по поводу его внутренней политики, а также наших общих планов в отношении Франции и отчасти Британии. Такие уж у меня правила.

– Хорошо, герр Сергий, – кивнул кайзер Вильгельм, – лично я не имею ничего против подобных принципов деликатности в общении между монархами. Но теперь давайте же поскорее приступим к самому главному. Войну на Востоке пора заканчивать, и чем скорее это случится, тем лучше.

– Начнем, как это и положено, с севера на юг, – сказал я. – Мирное соглашение с Российской империей, в том числе условия, на которых в состав Германии вернется Восточная Пруссия, вы обговорите с императором всероссийским Николаем Александровичем Романовым и его наследницей Великой княжной Ольгой Николаевной.

– У меня тут все посчитано, дядя Вилли, – сказала будущая императрица, передавая кайзеру лист бумаги, исписанный по-немецки аккуратным убористым почерком. – Вот это приложение номер один к нашему мирному договору, гарантом которого будет Артанский князь Сергей Сергеевич Серегин. Во-первых, необходимо провести немедленный обмен пленных всех на всех, несмотря на то, что у нас немцев сидит раз в сто больше, чем у вас, русских. Но на оружие и снаряжение для них не рассчитывайте, потому что его Сергей Сергеевич уже передал сербам. Во-вторых, вы должны внести плату за беспокойство, ибо это Германия объявила войну России, а не наоборот. В-третьих – отдельно плата за возвращение вам Восточной Пруссии. Пока все посчитано в денежной форме, но чуть позже мы перешлем вам спецификации, от каких германских фирм и какое оборудование мы хотим получить, без прежних дурацких ограничений на развитие нашей промышленности. И последнее – четвертое, нематериальное условие. Нам нужно согласие Германской империи на денонсацию условий Парижского и Берлинского трактатов. Всякие попытки ограничения развития России должны уйти в прошлое. Если вы согласны на наши скромные требования, то Российская империя обязуется не только прекратить против Германии боевые действия, но и в полном объеме восстановить торговые отношения. Вам нужно сырье и продовольствие, а нам требуется оборудование и промышленные товары. Меняемся баш на баш.

Кайзер взял у Ольги бумагу, бегло пробежал ее глазами и с оттенком восторга произнес:

– У вас, юная фройляйн, хватка, как у нильского крокодила! Теперь я понимаю, почему кузен Ники сделал вас своей наследницей, а не кого-то еще. И в тоже время могу сказать, что предложенные условия мирного соглашения для нас вполне приемлемы, потому что продолжение нашей вражды сулит Германии неисчислимые беды. Так что быть посему.

– С волками жить – по-волчьи выть, как говорит Сергей Сергеевич, – скромно сказала Ольга, передавая кайзеру еще несколько бумаг. – В нашей монаршей стае по-иному нельзя, так что вот вам предварительный мирный договор, подписывайте и ставьте перед фактом своих министров, чтобы потом не крутили задницами. Нам эта война не нужна, так что избавляемся мы от нее с легким сердцем.