Текст книги "Милый Ханс, дорогой Пётр"

– А зачем тебе?

– Ну а тогда – на чем?

– На доске, – отвечал Крокодилыч. – Сиди спокойно и не задавай, главное, вопросов. У нас насчет этого тоже уговор.

– Я смотрю, крепко вы тут договорились, – заметил Афонин.

Молчали. Ели из консервных банок, запивали из одной кружки по очереди.

– Нет, ребята, а это правда здорово! – опять не выдержал Спиркин. – Я ведь, честно говоря, даже не знаю, кто вы, и не хочу знать… Ты, может, меня обвешиваешь там, в магазине. А ты, чего доброго, пиджак с меня снимешь на темной аллее…

– Кто, я? – спросил Слон.

– Не важно. Но вы как друзья. В самом деле. У меня правда таких еще не было!

– Ну и зря, – сказал Султан. – Дружить – это, брат, тоже надо стараться. Вот у меня, скажем, друзей хватает. Что-что, а друзей… День рождения – полная квартира, сажать некуда…

– Все торгаши? – спросил Афонин.

– Не только. Торгаши тоже люди, – сказал нравоучительно Султан. – А еще, между прочим, врачи. У меня врачи друзья. Профессор один по ухо-горло-носу. Невропатолог-доцент, жена в филармонии…

– Ты им мясо? Вырезку? – спросил Афонин.

– Я им – дружбу!

– Но и мясо тоже, верно? Ох, не люблю я вашего брата! – заметил Афонин. – Заграбастали всё на свете. Эти ваши ухо-горло-носы! Очереди отчего? Оттого, что все без очереди – такие, как вы! Кормите-лечите друг друга!

– Откуда столько завистливых людей? – отвечал беззлобно Султан. – Вот у меня жена такая. Сейчас вернемся – спросит: как, мол, провели время? Надо отвечать: плохо. Тогда пожалеет. Тогда она хорошая. А скажешь “хорошо” – лопаться будет от зависти…

– А у меня умер друг, ребята, – сообщил Слон. – От водки умер, верите – нет. Пил, пил и бросил. И всё – умер. Похоронили этой весной.

– Теряем друзей, это ты правильно сказал, – включился Крокодилыч. – Вот у меня еще в армии был дружок, можно сказать, самый близкий. Вместе на заводе начинали. Потом я женился, он женился, у него ребенок, у меня двое, всё уже не то. Одна жена другой не понравилась, не так приняла, видишь ли, ну и пошло все вкривь да вкось, уже не выправить…

– А я свою боюсь, – вдруг признался Афонин. – Вот с места мне не встать. Боюсь, да и всё. И не то что она там пишет куда-то или в партком – ничего этого нет, ведет себя нормально. Настроением действует. Знаете как? Вот молчит, а ты уже нервничаешь. Что-то ей, значит, не так, чем-то не угодил, начинаешь думать! Вот так молчанием и скрутила, надо же…

– Тебя скрутишь, – усомнился Султан.

– Нет, моя-то как раз разговорчивая, – заявил Крокодилыч. – Как откроет рот…

– Ну, твоя! – сказал Слон. Очевидно, жену Крокодилыча знали.

Посмеялись дружно.

– Слушайте! – сказал опять с воодушевлением Спиркин. – Что ж мы, так вот и расстанемся в конце концов? Даже жалко, ей-богу! Давайте хоть изредка встречаться!

– А зачем? – удивился Крокодилыч. – Что нам встречаться? Вот мы с ними за два года – ни разу. А что у нас общего-то? Это мы здесь вместе, в куче, вон идем неизвестно куда, да и то в последний раз.

– Почему в последний?

– А потому, что больше на сборы не возьмут. Старые мы. Так что вряд ли увидимся. Разве что где-нибудь случайно.

– Почему ж это? Крокодилыч!

– Иван Корнилыч меня зовут. Спать, что ли? Костер оставляем? Продукты – где они? Пиджак чей, уберите, – уже распоряжался Крокодилыч.

Затихли.

И возник теплоход – гирлянды огней, музыка, уже совсем близко, так что видны были силуэты людей на палубах, слышны голоса, чей-то смех. И все это проплыло, жизнь напомнила о себе и скрылась, стало опять темно и тихо, трещал костер…

Рано утром на необитаемом острове оказался человек с лодкой. Его обнаружили в зарослях камыша – увидели сначала майку с иностранной надписью и наконец всю фигуру – человек стоял в лодке и сматывал спиннинг.

– Алло! – позвали его. – Привет!

Человек обернулся, на лице его выразились удивление и испуг, но незнакомцы, несмотря на свой странный вид, не обнаруживали никаких агрессивных намерений. Он отозвался вежливо:

– Привет! – И продолжал на них смотреть.

– Палатка там чья, ваша?

– Моя.

– А лодка?

– Тоже моя.

– Не продадите?

– Что?

– Лодку.

– А что, есть покупатель? – Незнакомец был, видно, не лишен юмора.

– Я, – сказал Султан, ведший эти переговоры, и для ясности вытащил пачку денег.

– Ого, – отреагировал человек. – Я бы с удовольствием, но лодка казенная, с турбазы.

– Понятно. А вы кто? Физик?

– Почему именно физик?

– Похожи.

– Нет, не физик. Химик.

– Что, серьезно? Химик? Это где же ты химичишь? На автобазе? В магазине?

– Почему – в магазине?

– Ну а где?

– Я действительно химик. Химик-органик, кандидат наук, – заверил незнакомец. – У меня отпуск.

– Ну вот что, товарищ кандидат, мы люди военные, правда, без формы, но у нас задание. Спецзадание стратегической важности. Нам нужно выбраться с этого проклятого острова. Что будем делать?

– Не знаю, – сказал Химик.

– Возьмем тебя в плен, что ли? Вместе с лодкой? Как, товарищ лейтенант? Или давай добровольно. Как тебе лучше?

Теперь они представляли забавное зрелище: Химик сидел на веслах, Герман с Султаном на корме, остальные кто где, в том числе и за бортом – плыли, держась за корму. Лодка, осевшая почти до краев, шла медленно, временами зачерпывала воду, но шла. Пассажиры подбадривали:

– Давай, еще немного. Может, сменить?

– Да уж сидите, не двигайтесь, – говорил Химик и греб. – Куда-то вы меня тащите, потом не выберешься.

– А чего тебе выбираться? Ты теперь с нами. И не надо никуда выбираться. Зачем? Разве плохо? – разглагольствовал Султан. – Как, товарищ лейтенант, примем его? Только у нас, учти, устав. Довольно строго. Слово командира – закон. Кто ты там есть – кандидат наук или кто, сейчас не имеет значения. Всё это – там. Хитрый ты там, или жадный, или перед начальством тянешься, или у бабы под каблуком… Здесь ты – другой человек. Один за всех, все за одного, понял?

– Сам умри, а товарища выручай! – догадался Химик.

– Ребята, он мне нравится! – заключил Султан. – Всё, мы его берем. Мы тебя берем! Как, товарищ лейтенант?

Так их стало семеро.

Теперь, достигнув дощатого причала и привязав лодку, они поднимались в гору.

Начинался парк. Культурный, ухоженный парк, принадлежавший, по-видимому, какому-то санаторию: стройные деревья, газоны, вдали – беседка из белого камня.

И уже встречались люди – старик в шляпе и женщина, сидевшая на скамейке, и еще две женщины, посторонившиеся, уступая дорогу компании. Все они, как и те, кто встречались позднее, были в годах, старики; похоже, в этом странном парке совсем не было людей иного возраста. Старики здоровались, пришельцы отвечали им и продолжали путь, провожаемые взглядами.

И вот показалось из-за деревьев белое здание с колоннами; здесь также стояли и прогуливались старые люди. Одна из женщин почему-то особенно пристально смотрела, вглядываясь в лица незваных гостей.

– Федя! – сказала она вдруг. – Федя, Федя приехал! Ольга Игнатьевна, смотрите, мой сын приехал, Федя, с товарищами! – И женщина сделала шаг к гостям, к одному из них – Герману Костину, всматриваясь в него с радостной улыбкой.

– Простите, – успел сказать Герман, но женщина уже держала его за руки.

– Феденька, ну вот наконец, где же ты так долго, ведь я тебя жду!

– Мамаша, простите, – бормотал, отстраняясь, Герман. – Вы, наверное… – И уже уходил вслед за товарищами, слыша за спиной все тот же голос:

– Федя!

Деловитый мужчина в пиджаке с орденскими колодками быстро шел навстречу компании.

– Сюда, сюда, товарищи. С утра вас ждем. Пойдемте поскорей!

Компания замешкалась, но мужчина был настойчив. Он взял за руку Крокодилыча, и остальные пошли следом.

Они оказались в столовой, пустой в этот час; человек в пиджаке, не мешкая, уже усаживал их, распоряжался на кухне. Наконец Султан, видя официантку с подносом, спешащую к ним, заявил:

– Товарищ, товарищ, остановитесь на минутку. Тут какая-то ошибка. Мы с турбазы, туристы, зашли вот сюда… а вы кого ждете?

– Как туристы? – помрачнел человек. – А не из ремстройконторы?

– Да нет.

– Гм, вот номер! А где же эти ремонтники? Ну, я им покажу, паразитам! – И он вновь, уже теряя темп, оглядел компанию. – Ну и ну!

Тарелки с борщом, семь тарелок, стояли на столе, и пришельцы смотрели на них вожделенными взглядами. Человек в пиджаке сказал:

– Ну ладно уж, ешьте. У нас тут гости, прямо скажем, нечасто. В диковинку. Вон, смотрите! Уже ждут вас!

И гости увидели несколько лиц, приникших к стек-лянной стене столовой. Оттуда, снаружи, смотрели на них глаза стариков и старух.

К исходу дня они здесь, можно сказать, прижились. На аллеях, верандах, в беседках можно было увидеть то одного, то другого из компании пришельцев. У главного входа на веранде сражался в шахматы Крокодилыч; его партнером был старик в военном кителе и фуражке. Пока Крокодилыч, насупясь, обдумывал хитроумный ход, другого старика катил в кресле на колесиках Слон.

– Вот так, батя, прокатимся с ветерком! Ты дыши, дыши. Что ж в помещении сидеть, смотри, погода какая! – И Слон, заботливо укрыв старику ноги пледом, выкатил его на аллею и крикнул весело: – Эй, с дороги!

Афонин общался с двумя старыми женщинами, говорил деловито:

– Найдем, найдем, мать, дочку твою с мужем. Ты мне адрес скажи, не бойся. Я депутат. Найдем, приведем в чувство, если не понимает своего долга…

В Германа вцепился старик в чесучовом пиджаке.

– А летающие тарелки? – спрашивал он с пристрастием. – Ваша наука консервативна, она не хочет шагнуть за грань доказанного! Не спорьте, пожалуйста!

Герман слушал, изредка кивая, как вдруг на дорожке послышалось знакомое:

– Федя! Федя!

Женщина, искавшая сына, шла теперь в сопровождении другой, и обе уже подходили к Герману, так что уйти было невозможно.

Женщина-спутница зашептала Герману:

– Скажите ей, что вы ее сын! Не важно. Она завтра забудет. Я сама врач, я знаю. Скажите, не бойтесь!

И Герман сказал:

– Да-да.

Женщина-мать смотрела на него в ожидании, улыбаясь счастливой улыбкой.

– Мамаша… Мама! – с трудом выговорил Герман. – Я здесь, здесь. Вы видите меня?

– Конечно!

Слон продолжал прогулку со стариком, вез его в кресле-каталке, что-то рассказывал.

И это зрелище – заботливый Слон, каталка, старик в шляпе, с пледом на коленях – можно было наблюдать из окна комнаты на третьем этаже, где сидели за чаепитием Герман и его новоявленная мать.

– Вас тогда увезли по Ладожскому озеру, – говорила женщина. – Я была на работе, в госпитале, прихожу – ни тебя, ни Маринки. Увезли. Я – по всем детским домам, и потом уже, как блокаду прорвали, – и туда, и сюда, по справочным. Они могли, говорят, в этом возрасте имена свои забыть, и документы все пропали, ищите, говорят, по приметам, где-то живы теперь, выросли… Может, родинка какая? Да нет, говорю, как назло… И вот видишь: я тебя – сразу. По лицу. Ты на отца похож…

– Да-да, – твердил Герман.

– Почему ты не пьешь? Это хороший чай, свежий, и вот пирожки…

У нее было приятное лицо, седые волосы собраны в пучок, глаза смотрели чисто и открыто, и двигалась она совсем молодо, и отозвалась приветливо на чей-то стук:

– Да-да, войдите! Наталья Сергеевна, голубушка, попозже, ко мне сын приехал!.. Ну-ну, рассказывай, – просила она Германа, – я же ничего о тебе не знаю. Ты женат?

– Да, мама.

– И дети есть?

– Сын, восемь лет.

– Карточки нет при себе? Вот жалко. А жена кто?

– Она работает. Мы вместе учились. Я пошел в астрономию, она – в школу.

– Ну расскажи, расскажи еще, я все хочу знать. Какой ты? Веселый?

– Да нет, наверное.

– И неразговорчивый! Почему?

– Не знаю. Не о чем говорить.

– Как так – не о чем?

– Обо всем переговорено. Все, в общем, ясно. Устаешь от слов.

– Есть у тебя друзья?

– Нет… Вернее, есть. Вот эти люди, с которыми я пришел.

– Ты добрый?

– Да нет, не сказал бы.

– А откуда у тебя эта астрономия? Твоя мечта с детства?

– Я хорошо учился. Хорошие ученики хотят быть астрономами. Открывать звезды. Но все давно открыто.

– Неужели? Так быть не может!

– И тем не менее.

– Чем же ты занимаешься?

– Живу, работаю. Занимаюсь расчетами в секторе переменных звезд.

– Интересно?

– Можно набрать на диссертацию.

– Мне это не нравится, Федя, – сказала женщина. – Надо быть веселее. Мне кажется, тебе этого не хватает. Мы с отцом были очень веселые люди. Надо чаще вспоминать, что жизнь прекрасна.

– Я стараюсь.

– У тебя что-то детдомовское в характере. Это надо изживать.

В дверь опять постучали. На этот раз приятели Германа: Султан, Спиркин, Химик.

– Прошу прощения, – сказал очень вежливо Султан. – Товарищ командир, все в сборе.

– Да-да, – кивнул Герман.

– Вас тут просят по срочному делу оперативной важности, – продолжал в том же духе Султан, явно предлагая Герману свою помощь.

Но Герман сказал:

– Идите.

– Так мы ждем, – еще настаивал Султан, уходя. В коридоре он сказал: – Что-то там надолго!

– Братцы! – взмолился Химик. – Тут все, черт возьми, нашли себе родителей. Найти и мне, что ли? Вон та бабушка у вас свободна?

Женщина, на которую он указал, шла по коридору им навстречу, направляясь в комнату, где сейчас сидел Герман Костин. Это была уже знакомая докторша, судя по всему, докторша в прошлом.

Она вошла и застала свою приятельницу и ее сына Федю сидящими друг против друга – они держались за руки и молчали.

– Анна Васильевна, – сказала твердо докторша, – мы сейчас проводим нашего гостя. Феденька, вас там ждут, мама сейчас ляжет, а вы придете утром, да? – Она проворно достала из кармана таблетки, а Герману показала знаками, чтоб он тотчас уходил. – Идите, Феденька, там все постелено, идите, до утра!

Герман еще смотрел вопросительно, пятясь к двери, но Анна Васильевна, как-то сразу подчинившись и сникнув, только кивнула ему. Докторша уже подталкивала Германа к выходу и быстро закрыла за ним дверь.

Друзей в коридоре уже не было, Герман нашел их на веранде. Здесь было сейчас людно – обитатели дома целой толпой стояли на ступенях и на ближайшей аллее, все как один задрав головы, устремив взгляды в ночное небо.

Крокодилыч тронул Германа за рукав:

– Я им тут сказал про парад планет – видишь, что делается! Я ведь не напутал, правда, только не видно ни черта. Вон у этого, видишь, бинокль!.. Ну что, батя, увидел, нет?

Огромный темный купол в светлых точках звезд незыблемо висел над землей.

И было опять утро, и снова – путь. Семеро шли – на этот раз по лесу, по тропинке, друг за другом, молча, устало, долго.

Потом лес поредел и кончился, за ним была серая лента шоссе. Дорога шла под уклон, сворачивая в населенный пункт, и поселок был уже виден отсюда: ряды домов светлого кирпича, разделенные улицами, здание школы, зеленый прямоугольник стадиона с мачтами прожекторов и, наконец, бетонно-стеклянный куб кинотеатра, еще одно детище Спиркина.

– Что же это такое?! – проговорил Султан. – Что они тут понастроили, смотрите!

Друзья обозревали панораму поселка, не скрывая удивления.

– Представляешь, – объяснял Крокодилыч Спиркину, – два года назад здесь же трава росла вот досюда! Деревня без хозяев – заходи, живи, любой дом твой. Мы тут оборону держали. Земляники навалом! Грибов! А зайца помнишь, Султан? Заяц непуганый сидит, на тебя смотрит. Ну и ну!

– Такси, ребята!

“Волга” с шашечками стояла на площади у магазина. Друзья приближались к ней, и кто-то уже ускорил шаг, заметив нечто знакомое.

– Сюда!

Минуту спустя они окружили машину. В ней спал водитель, прикрыв лицо форменной фуражкой. Тем не менее личность его была уже опознана. Третий парк пошевелился во сне, затем проснулся и обрадовался:

– Ребята! Ну вы даете!

Открыли дверцу, здоровались, вытащили его из машины.

– А я, представляете, – говорил Третий парк, освобождаясь от объятий Слона, – который раз сюда езжу, пассажиров беру! Ну, думаю, где же они, эти вояки! Вы видите, чего они тут понаделали – было Гуськово, стало хреново… Ну ладно, как воевали, рассказывайте! А это что, новенькие? – тарахтел Третий парк. – Я тут, понимаешь, который раз – вчера, сегодня! Ну не может же быть, думаю!.. Так что? Поехали куда-нибудь, тут на шоссе есть одна сказка – “Сказка” называется. Как, лейтенант? А оттуда домой!

– Так много нас, – сказал Герман.

– Много, да, – спохватился Третий парк, пересчитав компанию. – Пятерых я могу свободно, пожалуйста, двоих в багажнике. Ну, вы решайте. Может, жребий. Пятерых могу точно. Остальные поездом, тут теперь автобус до станции…

– Давайте тогда, – сказал неуверенно Химик, – будем тянуть.

– Чего тянуть? – сказал Крокодилыч. – Старые сюда, новые пешком.

– Пожалуйста, я готов, – пожал плечами Спиркин.

– Готов? – сказал Крокодилыч. – Ну давай! Иди, иди!

– Иду!

И Спиркин уже стал прощаться, когда тот же Крокодилыч, отменив шутку, сказал:

– Ладно, Третий парк, поезжай. Нам нельзя расставаться, лейтенант не велит.

– Ну, ребята! – огорчился Третий парк.

И он долго стоял у машины, глядя вслед удаляющейся семерке, будто ждал еще, что они повернут обратно.

А семерка снова достигла леса и здесь разбрелась. Перекликались, теряли и находили друг друга, и вновь кто-то оказывался в одиночестве, а затем неожиданно нос к носу сталкивался с другими. А потом открылась поляна, куда, не сговариваясь, вышли все вместе, чтобы тут же снова разойтись и встретиться уже на тропинке, идти в тесноте, друг за другом…

А потом была ночь, заставшая их на этот раз в поле, на стоге сена, где они все вместе расположились, зарывшись, кто как умел, разбросав свои головы, руки, ноги, перемешавшись, став чем-то одним, что дышало, храпело и вздрагивало сейчас в лунную ночь под открытым небом. Спали в обнимку Спиркин с Крокодилычем, и голова Германа покоилась на ноге Афонина, и прямо в ухо Химику дышал Султан…

Яркий свет мгновенно скользнул по их лицам – взметнулась, прошла параболой и погасла сигнальная ракета, секунду спустя – еще одна, а затем раздался гул, и он все нарастал и надвигался. Спящие зашевелились, кто-то уже отвалился от стога:

– Танки!

Это и впрямь были танки, огни их были уже видны, они шли вдалеке колонной, сотрясая землю. Потом ухнула невидимая артиллерия, танки уходили, а канонада еще продолжалась – шли учения.

Артиллерия замолчала, танки ушли, в мире опять была тишина, и только Спиркин говорил не унимаясь:

– Ребята, я не хочу домой! Давайте не будем расходиться! Вот Химик нас приглашает, он без жены. Где твоя жена, Химик? Братцы, есть квартира. Только без лишнего звона – по-тихому, прямо с вокзала! А? И выпить возьмем. Надо ж когда-нибудь. Как, лейтенант? Лейтенант согласен, ребята! Ура!

Семеро небритых мужчин быстро растворились в толпе пассажиров, сошедших с поезда, потом выделились, двинулись сплоченной группой и уже при выходе с перрона неожиданно притормозили: один из них остановился, задерживая остальных.

– Стоп! Переждем! – произнес Султан конспиративным шепотом. И, спрятавшись за спины друзей, следил за удаляющейся парой. – Сослуживцы моей жены, черт бы их побрал! С ягодами!.. Ну так что, Химик, к тебе? Супруга не нагрянет?

– Нет-нет. Она у меня как раз в Болгарии, по туристской.

– Тут гастроном на площади, надо взять чего-нибудь, – напомнил Крокодилыч.

Так, вполголоса переговариваясь, они двинулись дальше, уже осторожнее, с оглядкой, как бы навстречу опасности.

Но опасность, как всегда, пришла с той стороны, откуда ее не ждали. Она была за спиной. Пришла она в образе полной женщины, быстро и решительно, несмотря на свою полноту, нагнавшей компанию.

Женщина была настроена миролюбиво.

– Ваня! Ваня! – звала она, приближаясь.

Ваня, он же Иван Корнилович, он же Крокодилыч, пробормотал растерянно:

– Всё! Засветился!

И шагнул навстречу жене. Ей он сказал:

– Шура! Ты откуда? Ну, привет!

– Откуда, откуда, – проворчала Шура, оглядывая му-жа, а заодно и всю компанию. – Когда должен был приехать? Ну, здравствуй!

– Я же говорил – из-под земли достанет, – сказал Крокодилыч. – Здравствуй!

– А это кто такие? – Шура с явным неодобрением кивнула на компанию. – Ну, пошли, что ли? А вещи твои где?

– Вот.

– А ягоды?

– Нет ягод в этом году, – сказал Крокодилыч.

Шура уже шла, Иван Корнилович еще колебался, но вот, взмахом руки простившись с друзьями, поспешил за женой следом.

– Оглянется, как? – загадал Слон.

Уже напоследок, прежде чем исчезнуть, Крокодилыч все-таки обернулся. Они помахали ему.

Что-то сразу пропало с уходом Крокодилыча. Компания еще стояла, потом двинулась медленно, вразнобой, словно лишившись стержня. И уже без осторожных заговорщицких взглядов по сторонам.

На привокзальной площади сновали приезжие и встречающие, толпилась очередь на такси.

– Ну что? По домам? – спросил Султан. И вопрос его был ответом.

– Мой автобус, ребята! – сказал Афонин и, быстро попрощавшись, побежал.

Разбрелись быстро, растворились в вокзальной толчее. Герман Костин уже пересек площадь, когда издалека послышалось: “Карабин!” И еще раз: “Карабин!” Чей-то голос отозвался с другого конца площади: “Кустанай!”

Герман оглянулся, помахал рукой в толпу и пошел своей дорогой.

1983