Текст книги "Атолл «Морская звезда»"

– Ну вот, – с удовлетворением произнес он, когда Брызгалова опустилась на краешек кровати, – совсем другое дело. Как это говорят у русских: в ногах не имеется правды. То есть лучше сидеть, чем стоять. – Он посмотрел на Ловетти: – Я правильно передаю эту поговорку? Ведь вы специалист в русских делах, совсем недавно побывали в Москве.

– Абсолютно правильно, – итальянец тепло улыбнулся Брызгаловой: – Вы могли бы гордиться городом, в котором прошла почти вся ваша жизнь. Что до меня, то я в восторге от русской столицы.

Женщина сидела неподвижно и молчала. Зачем пришли эти двое? И что за человек спутник хозяина острова? В самом деле ученый? Вдруг появление его каким-то образом связано с исчезновением Бартье?

– Синьора, – продолжал Ловетти, – поездку в Россию я совершил с чисто научными целями. Дело в том, что мы поддерживаем довольно тесные контакты с русскими биологами и психиатрами. А я представляю обе эти науки. Отправляясь на Восток, я уже знал о ваших злоключениях. И был удивлен: нигде в Москве о вас не было речи во время моих встреч в советских научных кругах. Будто вы и не жили никогда на земле…

– С кем вы встречались? – вдруг спросила Брызгалова, хотя секунду назад и не думала, что задаст такой вопрос.

– О, было много встреч. Назову профессоров Анциферова, Кочкину, Томилину… Говорят вам что-нибудь эти имена?

Брызгалова сглотнула ком. Она хорошо знала всех троих, а с Таней Томилиной училась в школе, затем в университете – они были неразлучны, пока не обзавелись семьями: муж подруги военный; лет восемь назад его перевели куда-то на восток, с ним отправилась и Таня. Оба вернулись в Москву недавно – она, Брызгалова, как раз собиралась в эту роковую командировку…

– На какой щеке у Томилиной родинка?

– Стойте… – Ловетти наморщил нос. – Нет, щеки у нее чистые. Ага, родинка здесь! – он ткнул себя пальцем в лоб, чуть повыше переносицы.

Все было правильно. Родимое пятно размером с копеечную монету было у Тани точно посреди лба, за что в школе она была прозвана шахиней. Итак, этот человек действительно ездил в Москву, встречался там с учеными.

– Я вижу в ваших глазах вопрос. Хотели бы спросить: говорил ли я о вас профессору Томилиной? Конечно, нет – она могла бы догадаться, что мне известно ваше местонахождение. Но через день появилось это прискорбное сообщение в газетах…

– Какое сообщение? О чем вообще речь? – не выдержала Брызгалова.

Ловетти всем корпусом повернулся к Лотару Лашке:

– Ничего не понимаю… Вы что, не сообщили этой особе о решении парламента ее бывшей страны?

– Я не имел указаний, – Лашке поджал губы и качнул головой. Он вел роль дисциплинированного служаки.

– Так сделайте это сейчас!

Лашке посмотрел на Брызгалову:

– Официально объявлено, что Москва лишила вас советского гражданства.

Она вскочила на ноги, сделала несколько быстрых шагов, снова села и снова вскочила. Верила и не верила тому, что сейчас услышала. Воображение уже рисовало картину: какие-то люди вырывают у нее паспорт, она бьется, не отдает, но враги сильнее, берут верх…

Женщина стояла посреди комнаты, расставив непослушные ноги, и ее трясло от ненависти, горя, и сами собой текли по щекам слезы.

– Я вижу, нашим словам не очень верят, – с ленцой проговорил Ловетти. – Следовательно, нужны доказательства. Ну что же, они будут представлены. – Он посмотрел на Лашке: – Пошлите за моим портфелем. Уверен, там найдется кое-что любопытное.

– Я схожу сам. – Лашке стремительно вышел из комнаты.

Хуго Ловетти вновь оглядел помещение.

– Вас плохо устроили, – изрек он со вздохом. – Голые стены, тусклая лампочка под потолком. Разве подходит это для такой особы, как вы? Однако скоро все изменится к лучшему… Простите, вас что-то тревожит?

– Хочу знать, куда девался профессор Бартье.

– Поговорим сперва о вас. Начав сотрудничать с исследовательским центром, вы вдруг изменили это свое решение. Почему? Ведь вам предлагали заниматься чистой наукой. А она, как известно, стоит вне политики. Таким образом, соблюдались нормы морали, этики. Вы даже в малой степени не изменили бы своим идеалам.

– Где профессор Бартье? – повторила Брызгалова. – Что с ним сделали? Мне сказали, он в командировке. Но командировка затягивается. Почему я не знаю о его судьбе?

– Он близкий вам человек?.. Нет-нет, я не настаиваю на ответе… Но все же кто такой этот Бартье? Не припомню, что слышал такое имя.

– Эжен Бартье – крупный биолог, быть может, самый крупный в мире ученый своего направления. Мне страшно при мысли, что с ним что-нибудь случилось.

– Мне ничего не говорили о нем. Сейчас мой коллега вернется, и мы все уточним…

Лашке принес портфель. Ловетти взял его, привычно отщелкнул замки и вывалил на стол пачку номеров «Известий».

– Ну вот, прибыла почта, – сказал он. – Ведь вы давно не имеете вестей из Москвы?

– Сперва хотела бы знать…

– Минуту! Перед вами полтора десятка номеров центральной советской газеты. Передаю их в надежде, что просмотрите прессу от первой до последней страницы. Начните вот с этого номера, – он пришлепнул ладонью по газетному листу. – Итак, вы берете газету, переворачиваете ее, чтобы перед глазами была последняя страница, и читаете. Начинайте же!

– Что я должна читать?

– Видите эту заметку? Вот она, в левом нижнем углу страницы. У нее заголовок: «Хроника».

Брызгалова взяла газету. В комнате было темновато, и с газетным листом в руках она подошла к лампочке.

Лашке и Ловетти смотрели на женщину и ждали. Она неподвижно стояла с газетой в руках. Первым не выдержал итальянец.

– Ну, прочитали? – сказал он и шагнул к Брызгаловой. – Каково впечатление?

– Это фальшивка!

– Увы! – Ловетти вздохнул. – Газета настоящая. Я не зря привез сюда целую пачку номеров. Они останутся у вас. На досуге прочитайте их все, сравните бумагу, шрифты, манеру изложения… Вы умная женщина, во всем разберетесь…

Брызгалова разжала пальцы. Газета упала на стол. Пройдя в дальний угол комнаты, женщина стала спиной к посетителям.

– Уходите! – сказала она, не оборачиваясь. – Убирайтесь, слышите? Оба убирайтесь отсюда!

– И не подумаю, – Ловетти достал из портфеля билетную книжку-купон: – Ну-ка посмотрите! – Подошел к Брызгаловой, взял ее за плечи и повернул к себе: – Глядите же! Это авиационный билет вашего Аэрофлота, ибо из России я летел на довольно приличном советском лайнере. А вот мой паспорт. Шире откройте глаза: вот на этой странице визы московских пограничников. Ну, что скажете? А, молчите?! Что ж, я убедился: верите мне, верите, что я действительно был в Москве и что газеты в самом деле привезены оттуда… Правда, визит мой был краток, я побывал только в русской столице, но все равно мне повезло: касающаяся вас правительственная хроника была опубликована именно в эти дни. Чтобы все окончательно прояснилось, скажу: жил в отеле «Националь», газеты покупал в киоске, расположенном внизу, в вестибюле…

– Дайте мне сигарету, – глухо сказала Брызгалова.

– Сейчас! – Ловетти выхватил из кармана пачку «Уинстона», достал зажигалку.

Вспыхнул огонек. Брызгалова раскуривала сигарету и все глядела на зажигалку в руке Ловетти. Вспомнился другой противник – владелец зажигалки с красивым рубином в крышке. В тот раз обстоятельства сложились так, что она смогла в них разобраться. Теперь же все было много сложнее. Эта пачка газет, этот купон авиационного билета, точь-в-точь такой, какой был у нее самой, когда она покидала Родину!..

– Мои слова – правда, – сказал Ловетти, будто подслушал ее мысли. – То, что напечатано в газете, тоже правда. Теперь вы, как сказал бы русский, отрезанный ломоть. Лицо без родины. И мы, единственные ваши защитники, говорим: доверьтесь нам, примите нашу веру, идеологию, научитесь смотреть на вещи нашими глазами – и вы преуспеете в жизни. Вам нанесли тяжкое оскорбление. Так неужели вы оставите его без ответа, не попытаетесь отомстить?

– Вы в самом деле были в Москве? – спросила Брызгалова.

– Да! – выкрикнул Ловетти и вновь затряс розовым авиационным билетом. – Планировал совершить поездку по России, но отменил ее, когда прочитал в газете эту мерзость про вас. Побывал в Москве – и назад, прихватив с собой столь убийственный документ. Синьора Брызгалова, я торжественно заявляю: с этой минуты вы – свободный человек. Остров можете покинуть хоть завтра. Но надеюсь, останетесь, чтобы сотрудничать с нами во имя утверждения идеалов свободного мира. Это все, что я имел сказать вам. Сейчас мы уйдем. Двери вашего дома открыты. Вы знаете дорогу в коттедж директора исследовательского центра. Приходите туда, как только примете окончательное решение. Ждем вас в любую минуту, днем или ночью.

Ловетти закончил тираду, посмотрел на Лашке и в глазах его прочитал одобрение. Оставив на столе пачку сигарет и зажигалку, пошел к выходу. Лашке следовал за ним.

Брызгалова слышала, как стихли шаги в коридоре, хлопнула наружная дверь. Наступила тишина.

Она стояла посреди комнаты, уставясь в стол с газетами. Один из номеров был развернут и свешивался со стола, доставая до табурета, – тот самый, где была напечатана официальная хроника…

Внезапно все поплыло перед глазами. Теряя равновесие, она упала на кровать и разрыдалась. Через несколько минут затихла – лежала, зарывшись лицом в подушку, изредка всхлипывая.

Скрипнула дверь. Послышались шаги.

– Не пугайтесь, – сказали у нее за спиной, – повернитесь ко мне!

Она решила, что галлюцинирует: говорили на чистом русском языке. Откуда здесь взяться русскому?

Вновь прозвучал тот же голос – настойчиво, нетерпеливо:

– Повернитесь же!

И вот она сидит в постели, и в метре от нее, на табурете, – мужчина.

Косясь на дверь, торопливо рассказывает. Заприметил ее давно, однако не делал попыток к сближению, потому что не знал, кто она. Все прояснилось только полчаса назад. Его, тоже пленника, содержат неподалеку, во флигеле. Поэтому, выйдя из помещения, он и услышал происходивший здесь разговор – женщина и ее «гости» вели бурную полемику, то и дело срываясь на крик.

Это Станислав Мисун. Он в холщовой робе, давно не брит. Худой, с глубоко запавшими глазами на костистом лице, похож на умалишенного.

Брызгалова глядит на незнакомца с опаской, вслушивается в каждое его слово: не очередной ли противник, прикидывающийся другом? Уж сколько раз бывало такое! Впрочем, ничто теперь не имеет значения. Путь домой отрезан.

Все, что ей остается, – это тянуть лямку, работать, пока работается… Конечно, она не сделает ничего, что могло бы повредить Родине. В конце концов, документы составляют и подписывают люди. Она же служит не им лично – стране, народу.

А визитер продолжает говорить. О каких газетах шла речь?

Она показывает экземпляр «Известий» с хроникой.

Мисун читает заметку, придирчиво рассматривает газету – подносит ее к свету, сравнивает с другими номерами, даже ощупывает и нюхает бумагу.

Брызгалова следит за каждым его движением. У нее надежда в глазах.

Моряк закончил осмотр.

– Увы, настоящая, – говорит он со вздохом. – Бумага, шрифты, заголовки, даже запах краски одинаковые во всех экземплярах. Короче, газета с хроникой, где речь идет о вас, ничем не отличается от других номеров.

Брызгалова не отвечает. Вернулись сомнения относительно личности стоящего перед ней человека. Конечно, визит этот подстроен. Причем сделано примитивно: не успели уйти главные противники, как тут же появляется «советский моряк»…

Теперь она глядит на Мисуна с презрением. Вот ведь как усердствует фашистский холуй! На память приходит изречение восточного мудреца: «Ты сказал, и я поверил. Ты повторил, и я усомнился. Ты сказал в третий раз, и я понял, что это ложь». Точь-в-точь как сейчас! Противники перестарались в своих усилиях. Почему же они столь настойчивы? Не потому ли, что «хроника» сфабрикована?

Мысль эта – как вспышка света.

Неожиданно для самой себя она улыбается: смотрит на собеседника и в улыбке раздвигает губы. Он все заметил, озадаченно морщит лоб. «Что такое?» – говорит его взгляд.

Брызгалова отвечает на эту безмолвную реплику:

– Вы прервали рассказ о последнем рейсе своего судна. Поведайте же о том, что было дальше. Все очень любопытно. Значит, в океане был выловлен утонувший. Что произошло в дальнейшем? Говорите же, я люблю рассказы об утопленниках.

– Сказать по чести, продолжать не хочется.

– Почему же?

– Ваш тон… Эта убийственная ирония… Вы не верите ни единому моему слову. Но я не в претензии. Ведь вы окружены врагами.

– Продолжайте рассказ, уважаемый господин советский моряк!

– Знаете ли вы, как метили людей в лагере Освенцим?

– Вы были в Освенциме?

– Я – нет.

– О чем же тогда речь?

– Метка Освенцима была на другом человеке. Вот здесь, – Мисун показал на сгиб своего левого локтя.

– На руке утонувшего? Как он выглядел?

– Высокий худой старик с густыми волосами, совсем белыми.

– А цифры? – Брызгалова вдруг встала с кровати, шагнула к моряку. – Какие были цифры? Запомнили их?

– Две двойки и две семерки… Осторожно!

Мисун подхватил женщину, едва удержавшуюся на ногах.

– Я так и подумал, что вы могли знать старика, – сказал он, усаживая Брызгалову на табурет. – Судя по всему, покойный был с этого острова.

И он рассказывает о дальнейших событиях. Закончив, просит разрешения закурить. Взял сигарету из пачки, оставленной Хуго Ловетти, сделал несколько глубоких затяжек.

– Те двое называли вас доктором. Вы ученая?

Она кивнула.

– Выловленный нами старик тоже был ученый?

– Большой ученый, – Брызгалова помедлила. – И совсем еще не старик.

Мисун быстро посмотрел на собеседницу. Она тоже взяла сигарету. Моряк подал огня. Пододвинул к себе газету с хроникой, ткнул в нее пальцем:

– В чем тут дело? Вы действительно виноваты?

– Не знаю…

– Это не ответ.

– Я действительно не знаю, в чем моя вина. И есть ли она вообще.

– Такие сообщения без достаточных оснований не печатают, – Мисун вновь стал просматривать хронику. Не обнаружив ничего нового, хотел было отодвинуть газету, но задержал взгляд на нижней части листа. И насторожился. – Очень любопытно… Как я помню, человек, принесший эти газеты, утверждал: прилетел в Москву, пожил там – и сразу назад. В других наших городах не был.

– Только в Москве, – подтвердила Брызгалова.

– В таком случае он бессовестный лжец.

– Какая разница, где он был и где не был? – женщина вяло пожала плечами. – Может ли это иметь хоть какое-то значение?

– Может, и очень большое… Взгляните сюда, в конец страницы.

– Но там только номера телефонов редакции.

– Еще ниже… Нашли? Тогда читайте. Стойте, я сам. Итак, сказано: «Газета передана в Баку по фототелеграфу. Отпечатана типографией «Коммунист» ЦК КП Азербайджана».

– Не понимаю, чего вы разволновались. У нас каждый школьник знает: центральные газеты печатаются не только в Москве, но и в столицах союзных республик и некоторых других крупных городах страны. Что вас поразило?

– То, что экземпляры «Известий», отпечатанные в Баку, продавались в киоске московского «Националя». Смотрите, что получается: в Москве делают и набирают газету, телеграфом передают матрицы в Баку, там печатают тираж и отправляют его для продажи назад в Москву. Полагаете, это возможно?

Брызгалова не ответила. Взяв газету, снова принялась рассматривать хроникальное сообщение.

– Я вот о чем думаю, – рассеянно продолжал Мисун. – Давайте рассуждать. Итак, в лапы здешних господ попала некая нужная им особа. Не идет на компромиссы, демонстрирует верность своим идеалам, рвется на Родину. Как тут быть ее противникам? Рождается план, цель которого привести данную особу в покорность. Главное в этом плане – подлог. Фабрикуется сообщение, что женщину лишили советского гражданства…

– Но газета подлинная! – воскликнула Брызгалова. – Вы сами это утверждаете.

– Выслушайте до конца… Итак, фальшивка сфабрикована. Придуман и способ подачи ложного сообщения. Выбор пал на уважаемую советскую газету. Все остальное, как говорится, дело техники. Выволокли из хранилища пачку номеров «Известий», вставили в один из экземпляров состряпанную хронику и воссоздали номер газеты заново, но уже с фальшивкой. Уверен, для здешних специальных служб это не самая трудная работа… – Мисун взял газету с хроникой, повертел перед глазами: – Сделали хорошо. Номер не отличишь от подлинного… И все же допустили ошибку. Взяли не тот выпуск – не московский, а иногородний. Ведь у них богатый выбор нашей литературы и периодики – они и выписывают советские издания, и получают их от своих эмиссаров в СССР, не жалеют денег на приобретение прессы… Вот такие дела, – Мисун улыбнулся. – Думаю, нарисованная картина достаточно достоверна. Как ваше мнение?

– Спасибо вам, – прошептала Брызгалова.

– Не за что, – моряк наморщил лоб, встал. – Хоть теперь-то верите, что я не подосланный к вам предатель?.. Ну, мне пора. Вообще по ночам здесь тихо. И все же кому-то может прийти в голову мысль проверить, спит ли дрессировщик обезьян.

– Дрессировщик?..

– Впрочем, нет. Индеец Рикардо, убирающий клетки подопытных животных, называет меня так: «Человек, которому повинуются обезьяны». Мне действительно удалось установить контакт с животными: кормлю их, пытаюсь лечить заболевших… Как я уцелел после гибели своего судна? Хозяева острова хотели окончательно убедиться в том, что в Москву не отправлены снимки найденного в океане мертвеца, усиленно допрашивали меня. В перерывах между допросами заставляли обслуживать животных: немцы – практичные люди, стремились полностью использовать пленника. И вот – оценили мои способности обращаться с обезьянами… Вообще здесь острая нужда в персонале. В газетах нацисты кричат, что их много и что они всесильны. На деле же вынуждены охотиться за каждым нужным им человеком. Вот вас изловили. Еще раньше к ним в руки попал француз Бартье… Да и кто добровольно согласится мучить подопытных людей?..

– Подопытные люди… Что это значит?

– То, что слышите. Людей используют как обезьян. Рикардо был одним из таких.

– Что же с ними делают? Какие ставятся эксперименты?

– Не знаю. Но все они быстро погибают.

– Однако этот ваш Рикардо уцелел?

– Понадобился человек, чтобы выгребать грязь из клеток животных… Но мне надо уходить.

– Повремените минуту… Что за люди подвергаются экспериментам?

– Это были индейцы, взрослые и дети. Человек тридцать. Все исчезли. Я слышал, что скоро доставят новую партию подопытных. Но что-то не везут. Вот и ходили мои хозяева мрачные. Однако сегодня повеселели. Думаю, это связано с прибытием самолета.

– Я видела в окно, как он садился. Большая машина.

– Очень большая… Но мне в самом деле надо уходить.

– Когда я снова увижу вас?

– Может, следующей ночью?.. Да, вот еще! – Мисун похлопал ладонью по газете с хроникой: – Поверьте фальшивке, покажите им, что поверили. Пусть подумают, что вы сломлены, смирились. Только не переиграйте – это самая большая опасность. Во что бы то ни стало завоюйте доверие. Чем больше доверия – тем больше шансов вырваться отсюда. Лично я держусь такой тактики. И кое-чего добился.

– Отчего же не бежали? – спросила Брызгалова.

Мисун вздрогнул.

– Я бы не хотел, чтобы со мной разговаривали таким тоном, – угрюмо сказал он. – Ведь я тоже могу задавать неприятные вопросы…

Он не договорил – Брызгалова вдруг схватила его руку и прижалась к ней губами.

– Вы с ума сошли! – Мисун выдернул руку.

– Простите меня! – у женщины от волнения прыгали губы, срывался голос. – Я верю вам, верю. Готова выполнить все, что потребуется. Единственное, чего боюсь, – потерять вас!..

– Все же отвечу на поставленный вопрос, – жестко сказал Мисун. – Нет, попыток побега не предпринимал. Выбрался однажды за жилую зону с целью разведки… Вы должны знать: тщательно охраняются только она, эта зона, и лаборатория. Сам же остров почти без охраны. Хотите знать почему? Практически с него невозможно бежать: лагуну окружают рифы, за ними всегда сильный прибой. И нет никаких плавсредств, ни единой шлюпки! А лагуна кишит крокодилами. Непонятно, откуда они взялись…

– Как далеко отсюда до материка?

– Верных восемьдесят миль. Ко всему, остров в пустынной части моря, вдали от обычных судовых трасс.

– На что же нам надеяться?

– Пока не знаю. Будем искать выход.

– Меня доставили сюда по воздуху.

– Меня тоже, – сказал Мисун. – Вот и сейчас на острове находится самолет. Но я не летчик… Нет, начинать надо с того, чтобы завоевать доверие мерзавцев. – Он встал, пошел к двери. У выхода обернулся, вскинул кулак: – Будем бороться?

– Да!

– Тогда до встречи завтра ночью. Я бы хотел напомнить… – Мисун не договорил: хлопнула входная дверь коттеджа.

– Сюда! – Брызгалова показала под кровать.

В дверь постучали.

– Кто это?.. Минуту, я накину халат.

– Хорошо, мы подождем, – откликнулся Лашке из-за двери. И шепотом, адресуясь к Ловетти, добавил: – Как видите, она не спала!

После первого посещения Брызгаловой оба долго спорили. Лашке досадовал, что дело не довели до конца. Газета с поддельной хроникой дала нужный эффект. Значит, надо было не спешить с уходом, а добиться окончательного согласия женщины на сотрудничество, пока она ошеломлена, подавлена. Вместо этого ей предоставили время на размышление.

Ловетти спросил, что же предлагает коллега.

Идти назад теперь же, не теряя ни минуты. Заполучить ее твердое «да» и немедленно переселить ученую даму в новое, удобное помещение: комфорт, роскошь. Пусть придет к заключению: старая родина от нее отказалась, новая же предоставляет все для жизни и творчества.

Ловетти покачал головой: утомленная тем, что на нее свалилось в этот вечер, Брызгалова конечно же спит.

– Разбудим, если спит, – настаивал Лашке. – Придумаем какой-нибудь предлог. А вообще я не верю, чтобы в ее положении можно было заснуть. Нет, сидит за столом, подперев руками голову, предается невеселым размышлениям. Или просматривает газеты, одна из которых преподнесла ей такую пилюлю… – Лашке запнулся, взглянув на коллегу: – Кстати, до конца убеждены, что там все на высоком уровне?

– Что вы хотите сказать? Сами же видели: она во все поверила!

– Но это было два часа назад.

– Что же могло случиться за два часа? Считаете ошибкой, что мы не унесли газеты? Но они прошли строгий контроль специалистов, среди которых были и русские… Однако вы насторожили меня. Что собираетесь предпринять?

– Нанести ей новый визит.

– Прямо сейчас, ночью?

– Почему бы и нет?

…Когда Лашке и Ловетти вошли в комнату, Брызгалова в халате и домашних туфлях стояла перед кроватью и терла пальцем заспанные глаза.

– Спите и не выключаете свет, – сказал Лашке. – Как это понять? Мы потому и рискнули войти, что увидели свет в вашей комнате. – Он понюхал воздух: – Ого, накурено, как в баре!

– А нам не спалось, – Ловетти улыбнулся Брызгаловой. – Решили прогуляться, глотнуть воздуха, видим – свет в вашем окне. Вот и вновь потревожили вас…

– Зачем? Принесли очередную порцию газет? Думаю, хватит и одной.

– Но ведь окно было освещено. – Ловетти увидел на столе развернутый экземпляр «Известий», быстро посмотрел на Лашке. Тот самый номер, говорил этот взгляд.

Брызгалова поняла его по-своему. Противники вернулись потому, что замыслили что-то новое. Но что именно?

– Ну, – сказал Лашке, – как все-таки дальше поведем дело? На чем порешим? – и он протянул руку к столу.

«Что встревожило противников, пришедших сюда снова посреди ночи?» – лихорадочно размышляла женщина.

Но Лашке задержал руку. Быть может, заметил, как напряглась хозяйка комнаты.

– Синьора, – сказал итальянец, – вижу, вы нашли время ознакомиться с советской прессой. Каковы впечатления?

– Поначалу думала, что газеты фальшивые…

– Думаете так и теперь?

– Вы в самом деле ездили в Россию?

– Синьора!

– Были в разных городах?

– Вам это уже известно: в Москве, и только в ней.

– Ну хорошо… Что я должна делать?

– Что делать? – переспросил Ловетти. – Начнем с того, что вы немедленно переселитесь из этой дыры в приличное жилище. Синьор Лашке предоставит вам виллу. У вас будет своя лаборатория, штат…

– Все это – при одном условии… Стойте! – крикнула Брызгалова, увидев, что Лашке взял со стола газету с хроникой и стал ее складывать. – Обещайте, что мне не будут приносить советские газеты.

– О, синьора!

– Никогда, слышите вы? Даже если в них напечатают хронику, противоположную нынешней.

– Клянусь вам!

– Где газета с заметкой?

– Она у меня, – Лашке помахал номером «Известий».

– Сожгите ее.

– Это еще зачем?

– Сожгите! – Брызгалова притопнула ногой. – Немедленно!

– Хорошо, хорошо, – Ловетти взял газету у Лашке. – Можете не беспокоиться, больше вы ее не увидите.

– Сожгите теперь же! При мне!

– На вашем месте я не стал бы торопиться, – Лашке тронул Ловетти за рукав.

Тот досадливо дернул плечом, взял со стола зажигалку. Газета вспыхнула.

– Дайте мне сигарету, – сказала Брызгалова, обращаясь к Лашке. – Возьмите и себе. Окажите честь, покурите со мной. Глядите, пропадает такой славный огонь.

Она прикурила от номера с фальшивкой. То же сделал и Лашке.

Газета догорала. Ловетти выпустил ее из пальцев. Бумага стала парашютировать к полу, разбрасывая пепел и сажу. Еще несколько секунд, и все было кончено.

– Кому из древних принадлежит фраза: «Сжег корабли»? – спросил Ловетти улыбаясь.

Никто не отозвался. Брызгалова размышляла над тем, как выпроводить ночных визитеров, чтобы моряк мог покинуть свое убежище. Что касается Лашке, то он угрюмо курил, делая затяжку за затяжкой.

– Итак, синьора сожгла газету и тем самым поставила точку в нашем диалоге. Можем мы так считать?

– Можете, – Брызгалова устало улыбнулась. – Можете, синьор. Но только ради всего святого – оставьте меня одну. Я хочу спать.

– А как же вилла? Мы проводим вас туда.

– Не сейчас. Я еще посмотрю, что это за новое жилье. Оно должно понравиться.

– Мы сделаем все, чтобы понравилось!

– Очень хорошо, – Брызгалова откровенно зевнула.

– До завтра! – Ловетти повернулся к двери.

Выйдя из дома, он взял под руку Лотара Лашке:

– Как вам все показалось?

– Не знаю, что и думать…

– Но ведь мы добились чего хотели.

– Слишком уж быстро… Бьюсь с ней более полугода. А вы только приехали, и вот – она поднесла себя как на блюде.

– Так уж и на блюде! – Ловетти был уязвлен. – Просто я сразу взял верный тон. Женщины куда более чутки, чем мы, мужчины. Нет, это в самом деле выглядело эффектно: в высоко поднятой руке я держу пылающую русскую газету!

– Десятью минутами раньше, когда я взял этот номер «Известий», женщина занервничала. У нее даже губы скривились от напряжения. Интересно, почему это она так разволновалась?

109 октября 1934 г. в Марселе хорватские террористы – усташи убили югославского короля Александра и министра иностранных дел Франции Барту. Террористический акт был инспирирован германской секретной службой с целью осложнить международную обстановку.