Текст книги "Спецзона для бывших"

– И вы утверждаете, что все исходило из вашей работы?

– Нет, дело в том, что часть исходила из работы, а часть исходила из побуждения лучшего. Мое дело разделили на два уголовных дела… А вообще, когда завели дело, то я уволился годом назад, чтобы не попасть в сводки по Комитету.

– То есть уволился задним числом?

– Да, я уволился задним числом. Я пошел на это, потому что начальство относилось ко мне хорошо. И меня попросили.

– Расскажите о своем преступлении.

– Дело в том, что я очень сильно увлекаюсь автомобилями. Знаю их «от и до». Ну и связался с компанией… Перебивал номера на дорогих иномарках. И перекрашивал машины.

– У вас была своя мастерская?

– Да, я сделал себе мастерскую…

– Большие деньги крутились?

– Да, нам троим перепадало… Собрались мы, трое «афганцев», нам перепадали деньги, и мы держали этими деньгами два детских дома.

– Что значит «держали»?

– Ну… приносили туда деньги, то есть поддерживали ребят.

– И вы в то же время работали в КГБ?

– Да.

– И перебивали номера краденых машин?

– Да.

– Был страх, что вас когда-нибудь разоблачат?

– Я уже анализировал свои ощущения. Может быть, не хватало адреналина после войны.

– Но вы жили в ожидании чего-то?

– Как сказать… просто это было несерьезное занятие. Никто очень серьезно к этому не относился.

– Но ведь кто-то реально угонял машины?

– Реально угоняли машины те люди, с которыми мы связались.

– То есть в деле было больше людей, а не только вы трое?

– Да, было гораздо больше людей. А мы втроем только перебивали номера. И делали это так, что потом ни одна экспертиза практически это не могла доказать.

– Вы сказали, что вас осудили еще за убийство.

– Это уже другое дело. Суть в том, что, когда я перешел в другой отдел, мне приходилось работать с сексотами, то есть с сотрудниками, которые числились у нас. Была такая мамочка проституток, работавшая в элитной гостинице «Арктика». Те иностранцы, которые через них проходили… Девчонки собирали сведения и передавали нам. Вот… как остальное случилось, мне бы не хотелось говорить.

– Но вы кого-то убили?

– Нет, на моих руках крови нет. Часть моей вины есть – это то, что я знал, мог предвидеть, это есть…

– Расскажите, как вообще было возбуждено уголовное дело? Какие факты вскрылись?

– А вскрылось все как? Вскрылось так, что… вообще война между милицией и комитетчиками как была, так и остается. В милиции обрадовались, что взяли сотрудника КГБ, тем более за убийство, за оружие. Это дало погоны и другие плюсы тем людям, кто этим делом занимался… То, что я прошел через пресс-камеру, и то, что у меня два ножевых ранения… Меня прозвали даже «железобетонным столбом» за то, что я не давал показания. Меня посадили в обычную камеру – не для бывших сотрудников. Это была пресс-хата. Когда в ней произошла драка, одному я сломал руку, второму – ребра сломал. После этого я уже переехал в камеру для бывших сотрудников. То есть меня оставили в покое.

– Какой срок вам дали?

– Сначала дали тринадцать лет. Потом им показалось мало. Прокурор отменил решение. Меня пересудили и дали пятнадцать лет. Но со сроком получилась интересная штука. Дело в том, что я сбежал из этой зоны.

– Когда это было?

– Это было в 1999 году. В зоне я очень хорошо зарекомендовал себя. Отпустили меня в отпуск. Жена у меня сейчас живет в Сибири. Я поехал к жене. Все было нормально, и я уже возвращаться хотел обратно сюда, в зону… то есть не было у меня мыслей о том, чтобы отсюда сбежать. Тем более десять лет срока было впереди – пять лет я уже отсидел. Отношение начальника зоны ко мне было очень хорошее. И подводить людей я просто не хотел. Мне даже доверяли машины, которые шли в зону в ремонт. Я ехал из отпуска на чужой машине. И в последний момент я позвонил родителям в Мурманск. Отец сказал, что мать в очень плохом состоянии. Нужна операция. Я позвонил одному из сотрудников зоны – не буду говорить кому, сейчас он уже здесь не работает – и он сказал мне: «Ну, вернешься в зону – решим». А отец и мать для меня – это всё. И мне надо было всего лишь четыре дня, чтобы слетать туда на самолете, найти деньги на операцию, потому что отец нигде бы не стал просить. И я бы вернулся обратно. В зону я не поехал. Развернул машину, доехал на ней до Свердловска. Гнал днем и ночью, потому что чувствовал, что меня вот-вот объявят в розыск. Машину оставил в Свердловской области и попал – не буду говорить, каким путем, – в Мурманск. В Мурманске мне помогли друзья – дали денег, много, – и я отвез матушку вместе с отцом в Москву. Матери сделали операцию. Потом я вернулся обратно в Мурманск. Я уже находился в розыске. Можно было сдаться в тот момент. Но надо было отдавать деньги. Потому что я людям пообещал отдать деньги. Я опять уехал в Москву. Устроился охранником к Славе Зайцеву на проспекте Мира, 24. Потом работал по оформлению земли, стал директором базы отдыха, потом стал работать в Ленкоме артистом. Устраиваться мне помогали те люди, которые после Афганистана работали в охране. Помогали и те, кто работал в Комитете когда-то со мной.

– Они знали, что вы сбежали из колонии?

– Знали.

– Где вы еще работали?

– Снимался в кино.

– В каком?

– В сериале «Адвокат». Это первая часть. Шестая, седьмая и одиннадцатая серии. Правда, без моей фамилии.

– Кого там играл?

– В одиннадцатой серии – наемного убийцу, в шестой и седьмой – водителя.

– С кем-нибудь из известных актеров общался?

– Да, со многими.

– Ну и кто запомнился больше всего?

– Бондарчук-младший.

– А в Ленкоме кого вы играли?

– В четырех спектаклях я играл.

– В каких?

– Дело в том, что там не моя фамилия указывалась, поэтому не буду говорить. Я был в бегах и представлялся под другим именем.

– И что же, при оформлении на работу у вас не спрашивали документы?

– Мне верили на слово. Просто помогали те люди, которые меня везде рекомендовали.

– Что дальше было?

– Я заработал приличные деньги, вернул долг. Встретил в Сергиевом Посаде женщину. Она верующая, очень хороший человек. В Сергиевом Посаде я начал учиться писать иконы. Прошел обучение, помог восстановить в самой лавре некоторые иконы. Потом вернулся в Москву и устроился таксистом.

– Сколько лет вы были в бегах?

– Всего восемь лет.

– И судя по вашему рассказу, особо-то вы и не скрывались.

– Но с психологической точки зрения быть в бегах очень тяжело. Потом даже следователи удивлялись тому, что за эти восемь лет я не совершил ни одного правонарушения.

– Как же вас вычислили?

– Честно говоря, это было по пьянке. Я позвонил в Мурманск своему другу, полковнику милиции, и сообщил, что скоро приеду. Дело в том, что я захотел повидаться с родителями. Друг подтвердил, что меня уже никто не ищет, дескать, меня потеряли давно. Он и сдал! Правда, когда я уже ехал в поезде, он позвонил мне и сказал: «Тебя уже ждут. Поэтому лучше слезь где-нибудь по дороге». Я спросил: «А как так получилось?» Он говорит: «Я не буду всего рассказывать». Ну и всё, я в Кандалакше взял несколько бутылок водки и напился. Приехал в Мурманск. Отец с матерью были на вокзале. Мне дали попрощаться с ними. И сразу увезли в СИЗО. Потом этапом – обратно в колонию.

Послесловие

Возле канализационного колодца рядом с плацем копошится группа осужденных, выполняющих хозяйственные работы. Один из них, завидев меня, стремительно отделяется от «коллег по несчастью» и решительно подходит ко мне.

– Вы собираете материалы по нашей зоне? – спрашивает он.

– Да, собираю.

– Можно с вами поговорить? Меня зовут Александр Михайлович, 1955 года рождения, содержусь под стражей с 22 апреля 1997 года по статьям 105-й и 167-й…

– О чем вы хотите поговорить?

– В зале суда, где мне оглашали приговор, не было герба и флага Российской Федерации…

– В самом деле?

– Даже судья не имела одежды.

– В каком смысле?

– Не имела мантии.

– Вы считаете это серьезным нарушением процедуры судебного производства?

– Конечно, это нарушение. Меня осудили как в 37-м году – неизвестно кто и неизвестно за что.

И вдруг словно спохватившись, он вскрикнул:

– Вы понимаете, о чем я вообще говорю?

Я внимательнее пригляделся к нему. Передо мной стоял немолодой человек, очевидно, с большим сроком, полностью поглощенный своими мыслями, и, кажется, находившийся на грани нервного срыва. О таких осужденных в зоне говорят, что им терять нечего…

– Я проработал в МВД восемнадцать лет восемь месяцев и двадцать четыре дня, – сообщил он, и немного подумав, добавил. – Имею четырнадцать благодарностей, две медали – за десять и пятнадцать лет службы, награжден знаком «Отличник советской милиции».

– Где вы работали?

– В Московском РОВД Санкт-Петербурга.

– В какой должности?

– Я был старшиной РОВД.

– В каком звании закончили службу?

– Прапорщик милиции.

Спрашиваю, за что он попал в зону.

– За чужое преступление, – у моего собеседника начинает дрожать голос. – Я разменял квартиру и переехал жить по новому адресу. С соседкой я жил в хороших дружеских отношениях. Даже комнату не закрывал…

– То есть у вас была всего одна комната?

– Да, у меня была одна комната, а еще две комнаты были у соседки. Соседка прописала к себе родственника. Этот родственник оказался пьяницей. И безработным. Под старый новый год, с 13 на 14 января 1997 года, он не пришел домой. Соседка переживала, что ее родственника нету. Утром пришли его друзья, и он вместе с ними пришел. И что там у них в комнате произошло, мне не известно. А я находился в своей комнате. Потом я услышал запах гари, как будто горят провода. Телевизор в своей комнате выключил. Когда вышел на коридор, увидел дым. Тянуло из соседкиной комнаты. Я постучал – тишина. Открыл дверь – толкнул ее плечом – и сразу произошла вспышка. Произошел доступ кислорода – туда поступил воздух, так как входная дверь была открыта. Расстояние от входной двери до комнаты было всего лишь метр. Я – к телефону своему. Телефон не работал. Я выбрался из квартиры. На улице позвонил по телефону. Вызвал пожарных. Обратился в отдел милиции. Приехала следственная группа. И меня арестовали. Потом меня обвинили в убийстве. И на суде мне заявили: «Ты хотел скрыть следы преступления».

– Какой у вас срок?

– Восемнадцать лет. И я не знаю, за что. За чужое преступление? Я чужое преступление на себя не брал и не возьму.

Наконец, немного остыв, он повторяет:

– Преступление я не совершал.

А потом совершенно неожиданно говорит:

– Спасибо за внимание.

И уже спокойной походкой возвращается к своим товарищам.

Приложение

Из запомнившихся высказываний обитателей спецзоны

О заключении

Зона похожа на армию. Но в армии знаешь, что через год выйдешь…

В зоне все ходят, как у нас говорят, на ручнике, сдерживают себя постоянно. Видимое благополучие – только мнимое.

Зона – это вынужденная командировка.

В зоне сейчас спокойно. С опаской я гляжу на это. Не может в зоне быть спокойно.

О письмах

Трудно заставить себя писать домой письма. О чем? О том, что был на работе, копал канаву? Поэтому начинаешь писать от третьего лица.

О наказании

Я-то в зоне проживу, а наказали тех, кто меня любит: мать, жену.

О необходимости общаться

В тюрьме обязательно нужно хоть с кем-то общаться. Если не общаться, уйти в себя, переживать, то по коже пойдет сыпь. Появятся болячки, зуд. Так со многими бывало.

О правилах поведения

В зоне соблюдается правило: не укради. Если опустится, то его опустят. Он боится. «Лучше два раза спросить, чем один раз взять без спроса» – так говорят здесь. За спрос не спросят.

В тюрьме нельзя врать. Лучше промолчать.

В тюрьме свои правила. Нельзя говорить спасибо. Надо говорить: «Благодарю от души».

В тюрьме нельзя храпеть. Сразу разбудят.

В зоне не принято расспрашивать, если человек сам не расскажет.

Заповедь в зоне: не бери в долг, но и не давай. Хочешь курить? Нет табака? Откажись вообще. Чтобы не быть зависимым от кого-то.

О татуировках

Некоторые осужденные делают здесь наколки. Зачем? На память о зоне!

Это же идиотизм!..

О больших сроках заключения

У кого большой срок – больше двадцати лет – они на грани срыва. На грани шизофрении. Хотя ведут себя внешне нормально. Но у него как будто перед глазами пелена, как у сектантов.

В зоне у многих плохо с психикой. Нервные расстройства…

О молитвах

В колонии есть молельная комната. Туда ходят, молятся. Но не каются, они просят побыстрее их освободить.

О спецконтингенте

В нашей зоне сидит один младший начсостав. Большие начальники в зону не попадают.

О бывших коллегах

Интересный момент: как только сотрудник правопорядка совершил преступление, он уже уволен задним числом. И «кидают» в силовых структурах – это удивительно.

О следствии

Я сам читал в уголовном деле такую фразу: «Свидетелю нельзя не верить потому, что он доктор юридических наук».

О приговоре

В моем приговоре написали: «Угрожал неустановленным следствием пистолетом и наручниками».

О проблемах

У меня только одна проблема: хочу домой.

О перспективах

В тюрьму человек попадает, как в могилу.

О самокритике

Попав в зону, я ощущаю себя дураком. Умнее надо было быть.

О доверии

В зоне по-другому смотришь на жизнь: в жене сомневаешься, друзьям уже не веришь.

О первом дне неволи

Когда меня завели в камеру, я подумал: ну всё, жизнь прошла, это конец.

Закрыли камеру – и земля ушла из-под ног. Ты вроде живой, и вроде тебя нет.

Сама камера угнетает, всё в черных тонах, в воздухе стоит какой-то неприятный запах: дым не дым, смрад не смрад. Вонь какая-то…

Люди все незнакомые, и что у них на уме – тоже неизвестно. Что с тобой произойдет через пять минут, никто не знает.

Заходишь в камеру: вроде бы ты никому не нужен, но за тобой смотрят десятки глаз.

Неприятно ночь не спать и думать, что тебя зарежут. Или удушат.

О преступлениях

В нашем отряде сидит сто человек, и на каждом – по трупу.

Об исправлении

Нас сюда посадили, чтобы мы исправлялись. Чтобы мы отбывали наказание, нас изолировали от общества. Но одна плохая овца все стадо портит. А здесь все плохие овцы.

Об откровенности

В колонии приходится со всеми держать дистанцию. Не открывать душу. Потому что если откроешь, они уже норовят туда с грязными ногами залезть. Тюрьма – она и есть тюрьма.

О свободе

Выйдя на волю, я уже буду ко всему относиться без иллюзий, получив опыт колонии. Если тебе улыбаются, то это не значит, что ты такой хороший. Вполне возможно, это значит, что тебя опять хотят посадить.

О судопроизводстве

Вам почти каждый скажет, что его большой срок – это судебная ошибка.

Не я виноват, что попал в колонию. Меня судьи в колонию засадили.

О культуре речи

В зоне обостряется чувство ответственности за некоторые выражения, которые оскорбляют. Могут как минимум отлупить. Поэтому каждый «фильтрует свой базар».

О дисциплине

В тюрьме я учусь контролировать себя. Сдерживаться. Хотя иной раз хочется чисто по-мужски дать кому-нибудь в морду. Нельзя! Потому что это будет нарушение режима содержания. Тюрьма приучает к дисциплине.

О загранице

В Швейцарии, если тюрьма пустая, на здании тюрьмы вывешивают флаг. В России флаги на тюрьмах никогда не появятся.

О «тюремных университетах»

В нашу колонию попадают люди грамотные, они знают закон. Из колонии они выходят уже с опытом зоны.

О красках жизни

Я уже восемь лет обычной травы не видел! В колонии везде – асфальт…

О питании

Пища в зоне низкокалорийная, витаминов нет. На здоровье скажется.

О мироощущении

Меня посадили на двадцать лет. Я отношусь к этому философски: я просто приехал сюда жить.