Текст книги "Спецзона для бывших"
Автор книги: Александр Наумов
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
– Давайте поговорим о тех девяноста процентах, которые попадают за решетку за дело.
– Ну я ведь сидел в СИЗО в камере для бывших сотрудников. Так что говорить могу только о сотрудниках правоохранительных органов. Люди разные, как и среди гражданского населения. Но сотрудник милиции, который идет на преступление, хуже в том, что он использует форму, использует власть.
– Используя форму, он, возможно, надеется, что благодаря этому уйдет от ответственности?
– Нет, об ответственности он не думает.
– Попадали в вашу камеру какие-то высшие чины?
– Нет. В основном, рядовые. Были и офицеры, но значительно меньше.
– В отношениях рядовых и офицеров присутствовала какая-то субординация?
– Нет, в тюрьме все одинаковы.
– Может быть, кто-нибудь пытался поставить себя выше других?
– Да там не поставишь…
– Почему?
– Просто отвернутся от него, и кто его будет слушать – никто. Хотя можно и совсем не общаться. Специально никто ни к кому не лезет. Все думают об одном: как отсидеть срок.
– На вашей работе как расценили происшедшее? Что написали в характеристике?
– А я не работал в последнее время в милиции. Я не с погон в тюрьму попал. Уволился из милиции – сам ушел. На тот момент у меня было, можно сказать, частное предпринимательство. Но я не успел его зарегистрировать. В общем, в уголовном деле я фигурировал как безработный.
– В чем заключалось ваше частное предпринимательство?
– Я кормил людей. Делал дома пирожки и развозил по офисам, возле которых нет столовых. Приходилось много ездить, искать клиентов, договариваться, принимать заказы – дело хлопотное. Но окупалось с хорошей прибылью. Я прожил с этой семьей пять лет. Я ушел от первой семьи и оставил им все. То есть оставил все сыну – у меня сын уже взрослый, ему сейчас девятнадцать лет. Квартиру, дачу оставил. Собрал сумку и ушел. Первая жена не хотела со мной разводиться. Она развелась, уже когда меня посадили в СИЗО. Что я потерял, когда меня посадили? В материальном плане – свое предприятие. Которого я добивался. Которое я налаживал. Удар для меня большой. Я потерял все, что создавал своими руками. К чему стремился. О чем мечтал. Хотя я всегда был уверен в себе, и я всегда знал, что в тюрьму я никогда не попаду. Я был в этом убежден, потому что был законопослушным гражданином. На суде удивлялись: «Как же так, у тебя даже никогда не было приводов в милицию». Никто не верил, что я мог такое совершить. С моей стороны это все произошло неумышленно. Хотя считается умышленным убийством. Я его убил… Убил!.. На суде подтвердилось, что он пил часто, скандалил. Пять лет я терпел… и моральное унижение – как только грязью меня не поливали. Но я терпел, потому что любил эту женщину, хотел с ней жить, жить семьей… И уходил я, просто не выдерживал. Может быть, и в этот раз тоже надо было к кому-то уйти в гости – к кому-нибудь из друзей. Я бы ушел, но не успел.
– Иногда убийцам снятся их жертвы…
– Самое удивительное, мне он ни разу не снился. Хотя у меня были… сомнения. Просто я не имел права лишать жизни человека. Вот это меня угнетает. И всю жизнь будет угнетать. Я не раз думал об этом. На свободу я выйду только через девять лет!.. И в таком возрасте… Тут есть о чем подумать. Я выйду, и буду никому не нужен. Женщина, с которой я жил, она девять лет меня ждать не будет. Ребенок вырастет, у него появится своя семья. Я ему дал какую-то базу, остального в жизни он будет добиваться сам. И когда я выйду на свободу, приду к нему, он скажет: «Извини, но когда я добивался всего этого, тебя рядом со мной не было». Такая вот ситуация. Куда идти? К матери? Она живет у моей сестры, там без меня тесно. И где гарантия, что я, когда выйду, не совершу новое преступление? Потому что я потерял все: жену, квартиру, машину, гараж, дачу. С чего начинать жизнь на свободе? Вставать в очередь на биржу труда? Или открывать свое дело? Не так это просто… Любое дело начинается пусть с маленького, но криминала. И я тоже, когда делал пирожки, оформил документы на тещу, потому что пенсионеры не платят налоги. Святых людей нет. Просто возникают ситуации, когда без криминала не обойтись. В такие условия нас поставило современное государство. Я как человек, поживший в совдеповские времена, скажу так: в то время я никогда не думал искать на стороне какую-то работу. Где можно подработать, чтобы принести домой побольше денег, я не думал… Я знал, что мне на производстве заплатят вовремя зарплату. И такую зарплату, на которую я могу, там, съездить… ну, прокормить семью свою. Если мне это надо, я просто пойду и устроюсь еще на одну работу. И буду работать. А как сейчас происходит, в наших условиях? Молодой человек оканчивает школу. Хорошо, если у его родителей есть возможность содержать его в институте – он поступает и учится. А если нет возможности? Надо идти работать. Но куда? В коммерцию? Сейчас столько конкурентов, что выбиться просто невозможно. Надо где-то что-то делать… все это идет через нарушение закона. Молодежи сейчас особенно трудно. Раньше молодой человек мог прийти на завод, у него была цель, он знал: пусть через десять лет, но он заработает квартиру. Сейчас все заводы закрыты, зарплату нигде не платят. Чтобы открыть свое дело, нужен первоначальный капитал. А где его взять? Опять надежда на родителей…
– Когда человек вырастает, он уже сам должен помогать родителям.
– Вот поэтому у нас и преступность сейчас растет. Это очень серьезный вопрос. Человек еще не смог встать на ноги, а родители ему уже становятся помехой. Очень много таких преступлений… Это тоже своеобразный итог проводимой государством политики.
– Однако роль личности нельзя недооценивать. Фактически человек сам себя сажает в тюрьму: сначала он совершает преступление, а потом уже государство его наказывает.
– Если говорить о наказании, то мне кажется, что каждый человек, попадая в тюрьму, задумывается о своем преступлении. Я не встречал еще ни одного человека, который бы пришел и хвалился: «Да я, там, убил пятерых». Все осознают свою вину. Каждый переживает. Я сейчас думаю, какой вред я принес той семье, в которой совершил убийство близкого человека. Как она – женщина, с которой я жил, сейчас будет зарабатывать деньги? Хорошо, если она где-то устроится. Хорошо, если, пойдет у нее дело. А если не пойдет? Я сломал ей жизнь. Себе-то я не сломал: я проживу здесь. Государство меня здесь обеспечит. У меня девять лет срок, я этот срок вполне выдержу. Я нормальный, физически развитый, здоровый человек. Я просуществую здесь. Мне большого вреда это не принесет. Может быть, только в моральном плане.
Железнодорожный инцидент
Трое в форме. – Случайная ссора. – На мировую. – Роковые ступеньки. – «Я очнулся – поезд ушёл». – Смертельный удар. – Милиция вместо «Скорой». – «Нужна только подпись». – Недоучившийся следователь и запуганные свидетели.
В приговоре осужденному Л. написали: «Преднамеренно нанес тяжкие телесные повреждения».
– Вы согласны с такой формулировкой? – спрашиваю его.
– Да, я перестарался, переборщил.
Осужденный Л.
– Я родом из Екатеринбурга. Работал я сперва в военизированной пожарной части. А потом ее расформировали, и я перевелся в Управление по конвоированию при ГУИН по Свердловской области. Наша работа заключалась в том, что мы забирали из СИЗО подследственных и осужденных, а потом везли их по этапам в столыпинских вагонах.
– За что вас осудили?
– Мы приехали из очередной командировки. Сдали оружие. Поехали по домам. И в пригородном поезде у меня получился инцидент.
– Какой инцидент?
– Мы были втроем, в служебной форме. Мы ездили в форме, потому что на работе у нас не было помещения, чтобы переодеваться. Когда мы заходили в вагон, один из моих товарищей случайно наступил на ногу одному гражданину. Был сентябрь, пять часов утра. Было темно. Когда он наступил на ногу, тот человек стал материться. А я шел следом, говорю ему: «Извини, что так получилось. Сам видишь, что темно». – «Ну вот, форму понацепите и ходите туда-сюда. Шары задерете». Мы сели в конце вагона. Сели и выпили. Потому что у одного из нас был день рождения. В это время проводница зашла. Я говорю: «Пойдемте в другой вагон». Мы перешли, сидим спокойно. И тот гражданин тоже перешел и опять пристал к нам: «Вот, вы, такие-сякие, форму натянули и ходите тут по всем вагонам». Я говорю: «Уважаемый, мы же случайно на ногу тебе наступили. Во-вторых, мы же попросили у тебя прощения». – «Мне ваше прощение не нужно, идите вы к такой-то матери». Я говорю: «У моего товарища день рождения. Давай мировую, и разойдемся». Он выпить-то выпил, а потом всех нас опять послал. Я пошел в тамбур покурить, и он за мной пошел. Я говорю: «Давай покурим». – «Нет, я не курю, да и пошел ты вообще на…» У него все вот на этом сходилось, что мы – плохие люди. И в тамбуре он ударил меня по лицу. Я ему ответил. А когда поезд остановился, я решил его вывести на свежий воздух, чтобы он охладился. На ступеньках он запнулся, упал на землю, на бок, лежит, бурчит чего-то под нос. Я вышел ему помочь встать, взял его под руки, со спины, а он мне наотмашь ударил в висок. Ударил явно не кулаком, это сто процентов. В руке у него что-то было. Может, гравий, камни… Потому что я на какое-то время потерял сознание. Когда я очнулся, поезд уже ушел. И я сразу почувствовал, что у меня болит все тело. Пока я лежал без сознания, он все время бил меня. Пинал куда попало. У меня голова болела, спина болела. Я встал и тоже его ударил. Ударил так, что он упал. Мы были на какой-то маленькой станции. Он долго лежал, не приходя в сознание. Тогда я взвалил его себе на плечи и дотащил до автомобильной трассы. Было уже около семи часов утра. Я остановил проходивший автобус и сказал водителю: «Тут человека надо доставить в больницу». Он говорит: «Я никого никуда не повезу. У меня полный автобус народу. Мне надо ехать по маршруту». Я опять говорю: «Да никто никуда не поедет, пока не отвезем человека в больницу». В автобусе оказался сотрудник милиции. Он предъявил мне свое удостоверение, а я показал свое. Он сказал: «Сейчас никто никуда никого не повезет, так как все едут на работу». Я развожу руками и говорю: «Тут такое дело, человек без сознания». – «Ничего страшного. Сейчас я доеду до работы, позвоню в “скорую”, и “скорая” приедет». Я вернулся к этому потерпевшему. Сидел, ждал приезда «скорой». «Скорой» не было. Приехал милицейский уазик. С этим же милиционером. Он уже был в форме, видимо, службу уже принял. Спрашивает меня: «Он еще не в сознании?» Я говорю: «Нет». Погрузили его в уазик, увезли в больницу. На следующий день он скончался.
– А вы где были в то время, когда его повезли в больницу?
– Я поехал с ними. А потом меня отпустили. Я приехал домой и обратился в свою больницу. У меня оказалось сотрясение мозга. Мне дали больничный. На следующий день я позвонил на работу, чтобы сообщить, что нахожусь на больничном. А мне начальник отдела говорит: «Давай приезжай на работу. Надо кое-что порешать». Естественно, я понял, в чем дело. Приехал на работу, мне говорят: «Увольняйся задним числом». Я спрашиваю: «Почему задним?» – «Надо так». Там уже все бумаги были составлены. Нужна была только моя подпись. Мне говорят: «Если не хочешь, чтобы тебя уволили по статье, увольняйся сам. А если выкарабкаешься потом из этого дела, мы тебя обратно возьмем на работу. Восстановим». Я им сказал: «У вас все интересно так получается». Но больше спорить не стал, подписал бумаги и уехал домой. А потом меня вызвали на допрос. Арестовывать не стали. Отпустили по подписке. Два месяца я был на воле. Ездил на все следственные действия из дома. А потом пришел новый, совсем молодой следователь и сказал, что я должен изменить показания. Он сразу заявил, что случайностей не бывает и он уверен, что я совершил преднамеренное убийство. Следователь был практикантом, его со второго на третий курс перевели. И ему просто надо было меня посадить, так как это было его первое дело.
– Адвокат у вас был?
– Был. Но у этого следователя за спиной были очень сильные влиятельные люди, то есть родители и их знакомые. Он пытался воздействовать на меня через моих родственников – жену, сестру. Говорил им такие вещи, что со мной в тюрьме, на зоне могут сделать такое, что… Его отстранили сперва. Прокурор забрала у него уголовное дело. А через несколько дней ему дело вернули. Прокурору дали нагоняй, это я знаю из верных источников. Областной транспортный прокурор взял это дело под личный контроль.
– А какие показания дали свидетели, то есть ваши коллеги, с которыми вы ехали в одной электричке?
– Свидетели были разные. Там были проводники недовольны. Наговаривали всякое. А моих бывших сослуживцев следователь запугал до такой степени…
– К какому сроку вас приговорили?
– К семи годам строгого режима.
– Что написали в обвинительной части приговора?
– «Преднамеренно нанес тяжкие телесные повреждения».
– Вы согласны с такой формулировкой?
– Скажем так: да, я перестарался, переборщил. Но в то же время, когда он мне постоянно угрожал, твердил одно и то же: «Я тебя все равно убью!» – что мне оставалось делать? Тем более после того, как я очнулся. А я когда очнулся, у меня все болело. Как я должен был поступить? Куда-то убежать? Да любой мужик, который уважает себя, никуда бы не побежал. Тем более я был в форме.
– У погибшего была семья?
– Да, мать и две сестры. Жены у него не было. Хотя он всего на год младше меня. Я с 1972 года рождения, а он с 1973-го. На суде его мать и сестра выступили с убедительной просьбой, чтобы меня не сажали.
– Они так и сказали?
– Да.
– Чем они обосновали свою просьбу?
– Я не знаю. Про меня они сказали: «У него семья, ребенок. Пускай этот человек будет дома». От других людей я слышал о покойном, что он был очень самоуверенным человеком, который ставил себя выше всех. Особенно когда примет рюмочку-другую. Что он и доказал, когда подошел к нам троим в электричке и сказал: «Вы все вот такие-сякие».
– На суде были родственники с вашей стороны?
– Естественно.
– Как они восприняли то, что вы совершили?
– Они тоже видели беспредел со стороны следователя. У меня мать-старушка, она ездила ко мне на ИВС, хотя меня на ИВС и не было. Этот следователь сообщил родителям, что меня привезли на ИВС на следственные действия. Сообщил им, что они могут приехать, сделать для меня передачу. Мать приехала с сумками, а меня нет. А следователь потом с улыбкой на лице заявил: «Это не моя вина». Ну как не его вина? Он знал, что меня в ИВС нет.
– Какими были первые впечатления от колонии?
– Замкнутое пространство. И не знаешь, что ждет тебя впереди. Меня ведь сначала поместили в карантин и только потом вывели в зону.
– Когда вывели в зону, что бросилось в глаза в первую очередь?
– Я увидел… людей! Кстати, немало здесь хороших людей. Я даже знаю несколько человек, которые сидят в зоне, но никакого преступления не совершали. И они до сих пор пытаются бороться с правосудием. Если оно есть… Его нет в нашей стране! Очень редко, когда следствие от начала и до конца разберется во всех подробностях дела. А если перед ними сидит бывший сотрудник правоохранительных органов, так следствие только руки потирает. Это же очень хорошо, когда попал на крючок бывший сотрудник. Надо его хорошенечко раскрутить. А прокурорским работникам это тем более хорошо. Все изображают активную деятельность по разоблачению очередного «оборотня». Но я хочу сказать о тех хороших людях, которых здесь немало. Любой может оказаться под градусом, что-то совершить. Оступился человек. Но он потом в полном объеме осознает свои действия. Он признается, что поступил неправильно. Он в душе остался нормальным человеком. И таких в зоне большинство. Они раскаиваются. Я тоже раскаиваюсь. Я не хотел, чтобы пострадавший умирал. Я вообще никак не думал об этом. Просто защищал себя. В том же законе написано, что любой гражданин имеет право на защиту.
– В каком звании вы были?
– Старший сержант.
– Долго собирались служить в органах?
– До конца.
– Жалеете, что пришлось уйти со службы?
– Да не пришлось, а помогли уйти.
– В колонии к чему труднее всего адаптироваться?
– К плохим людям. Есть здесь и такие. Здесь у нас совсем другая жизнь, чем на воле. Ты можешь на воле с плохим человеком не общаться. Можно просто отойти от него. А в зоне закрытое пространство. Хочешь не хочешь, приходится общаться.
– В колонии есть свои неписаные законы?
– Здесь совсем другие условия, чем на бытовых колониях, где есть положенцы. В нашей колонии основная масса осужденных старается жить по нормальным человеческим правилам. То есть никуда не лезть.
– Что значит «никуда не лезть»?
– Некоторые осужденные находятся в постоянных конфликтах с администрацией. У кого-то бывают стычки в отряде, с другими осужденными. Любой конфликт, с осужденным или администрацией, является нарушением порядка, за что может последовать наказание: ШИЗО, ПКТ, СУОН.
– Из-за чего осужденные могут ссориться между собой?
– Кто-то на кого-то не так посмотрел. В итоге – потасовка.
– В основной массе, за какие преступления здесь сидят?
– За особо тяжкие.
– Не смущает, что вокруг столько злодеев?
– Поначалу это сильно давило. Но со временем ко всему привыкаешь.
Случай после дежурной смены
– Город у нас маленький, слухи передаются быстро, – вздыхает осужденный Д. – И мое уголовное дело получило большой общественный резонанс. У нас на работе было собрание, где меня объявили «оборотнем в погонах».
Осужденный Д.
– Я проживал в городе Артеме Приморского края. Работал в милиции. В колонию попал, можно сказать, случайно. За обычную драку. И вместо того чтобы доставить того человека в отделение милиции, мы разошлись в разные стороны.
– Это произошло в рабочее время?
– Нет, в свободное. После работы. Мы возвращались домой.
– Вы были в гражданской одежде?
– Нет, в служебной форме.
– В какой должности вы работали?
– Начинал я службу в конвое, потом был помощником оперативного дежурного в отделе милиции, а затем перевелся в отдел вневедомственной охраны.
– Работа вам нравилась?
– Да.
– Приходилось применять оружие?
– Конечно. На задержании.
– По вашей работе были случаи, которыми вы могли бы гордиться? Например, задерживали матерого бандита…
– Случаев много было, всех не упомнишь. По крайней мере, у себя в отделе я был лучшим по задержанию.
– Расскажите о драке, за которую вас посадили.
– Мы ехали в машине с работы втроем, поскольку в одном районе все жили. По дороге увидели мужчину, который выходил из частного сектора, где жили цыгане, которые продавали наркотики. На просьбу предъявить документы он не отреагировал. И на этой почве произошла драка. Но вместо того чтобы доставить его в отделение, как положено, мы разошлись в разные стороны.
– Почему же вы не доставили его в отделение?
– У вас бывали такие моменты, когда вы что-то делаете, потом психуете, бросаете и отходите в другую сторону? Так и у нас получилось. Вот представьте, что мы ехали после ночной смены. Заметили мужчину, остановились, выяснили, что ничего критического не происходит, и уехали. А потом, через пять-десять минут, вернулись, но его уже не было.
– Что-то не совсем понятно, зачем вы вернулись.
– Получилось так, что я нанес ему тяжкие телесные повреждения, повлекшие смерть по неосторожности.
– Так он сразу же умер?
– Почему сразу же? Когда мы уезжали, он сидел, матерился. Но мы уехали. Высадили третьего человека и вдвоем вернулись обратно. Поискали того мужика, но его нигде не было. Через месяц его нашли совсем другие люди, совсем в другом месте, уже мертвого. Завели уголовное дело по факту убийства и выяснили, что три милиционера ехали на машине, остановились, посадили этого мужика в свою машину и куда-то увезли. Прохожие запомнили цвет и марку машины. А в милиции только у одного человека была машина такого цвета и марки. Так нас и вычислили.
– Но вы же говорите, что не сажали его в машину.
– Я расскажу, как все получилось. Мы посадили его в машину, повезли. Потом я прошу водителя: «Остановись, я выйду. По малой нужде». И задержанный говорит: «Командир, мне тоже надо выйти». Ну вышел так вышел. А как только он вышел, то кинулся на меня. Судмедэкспертиза потом подтвердила, что он был в нетрезвом состоянии. Спустя месяц мне предъявили обвинение. А двое моих коллег, остававшихся в машине, пошли как свидетели преступления.
– Какой резонанс по факту случившегося был на вашей работе?
– Ну представьте себе, что меня там все очень хорошо знали. И жену мою тоже знали, она работала следователем в нашем управлении. А когда меня привезли в изолятор временного содержания, там тоже все знакомые. Потому что я два с половиной года проработал в конвойной службе при изоляторе. Город у нас маленький, слухи передаются быстро. И мое уголовное дело получило большой общественный резонанс. У нас на работе было собрание, где меня объявили «оборотнем в погонах».
– Как вы сами оцениваете то, что произошло с вами? Можно ли было избежать трагической развязки драки?
– Можно было. Если бы я позволил, чтобы он меня избил, а не я его.
– А мирным путем не пытались решить конфликт?
– Человек кинулся на меня. Драться. Либо я даю сдачи и выигрываю, либо не даю сдачи и проигрываю. Тем более что нас учили: сотрудник милиции с синяком – это не сотрудник милиции, это позор.
– В вашем уголовном деле были смягчающие обстоятельства? Ваши коллеги, остававшиеся в машине, впоследствии подтвердили, что драку начали не вы?
– Перед судом этим двоим свидетелям сказали, что я сознался в убийстве, а их тяну как соучастников. Я знаю, что это им говорили. В итоге на суде они давали те показания, которые от них хотели услышать. Меня осудили и направили отбывать наказание в бригаду хозобслуги при межобластной больнице для осужденных. Эта больница находится на территории владивостокской тюрьмы. В бригаде была самая разная публика. Был даже адмирал флота. И попался мне человек, которому дали пять лет общего режима за двух дохлых курей. У него на иждивении были двое детей. Он не мог никуда устроиться на работу. А если государство не могло его ничем обеспечить, он и пошел на кражу. Такая же ситуация и у меня может сложиться. Вот мне через один год и пять месяцев подойдет конец срока. А я не знаю, куда пойду. Нужен ли я кому? Какому предприятию? Чтобы приняли меня с распростертыми объятиями? Да никому я не нужен. Даже жене, которая написала в письме, что разводится со мной.
– Все равно на воле вы будете чем-то заниматься…
– Хотел бы обратно в милицию.
– В самом деле?
– Да нет, это шутка. Понимаете, я столкнулся с тем, как относится государство к тем людям, которые защищают его интересы. Если человек немножко оступился, тут же дается команда: «Посадить!» И никаких шансов для человека не оставляют. Вот у меня за пять лет работы в милиции не было ни одного взыскания. Одни благодарности были. Денежные премии были. Вот если бы меня не посадили, то в том же году меня признали бы лучшим по отделу охраны. У нас раз в полгода проходил конкурс на лучший экипаж, который больше других раскроет преступлений. Я вам более того скажу, что, когда я был в хозобслуге больницы, мне приходилось общаться со смотрящими за зонами. И я для себя сделал шокирующий вывод: такой смотрящий за зоной, то есть уголовник, он намного грамотнее тех же сотрудников милиции, с которыми я работал в отделе. Смотрящий за зоной всегда культурно выражается. Он не позволит себе ни ругаться, ни материться. Он начитанный. Очень хорошо знает психологию. У вольного человека нет времени читать. Ему надо работать, кормить семью, одевать, обувать. А в зоне времени много. Они читают, просвещаются. Очень грамотные люди.
– Сколько времени вы пробыли в хозобслуге при больнице?
– Год. Потом меня отправили в эту колонию.
– В связи с чем отправили?
– Это я оставлю при себе.
– Что-то произошло?
– Не со мной. С моей женой. Я – бывший сотрудник милиции, а она – действующий сотрудник милиции. Связь? Надо было подальше нас развести.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.