Текст книги "Тайная битва сверхдержав"

Глава IV. СССР: асимметричный ответ

1. Стратегия «массированного возмездия»

В Корее еще продолжалась война, горели города, гибли люди, но на политическом поле льды «холодной войны» уже начали подтаивать. Этому способствовали три обстоятельства: избрание Д. Эйзенхауэра президентом США осенью 1952 года, смерть Сталина в марте 1953-го и бесперспективность продолжения корейской авантюры. Появились надежды на потепление международного климата. Летом 1953 года на Корейском полуострове прекратилась война. В 1954-м прекратилась французская интервенция во Вьетнаме, в 1955 году в Вене был подписан государственный договор четырех держав – СССР, США, Англия и Франция – с Австрией. Страна стала независимой, демократической, нейтральной. Из нее были выведены оккупационные войска великих держав. Еще раньше У. Черчилль, бывший в 1951—1954 годы премьером Великобритании, предложил возобновить «встречи в верхах». После появления в СССР атомной бомбы он уже не призывал к войне против Советского Союза, а наоборот, ратовал за созыв руководителей четырех великих держав.

К этому склонялись и США.

Неудачи американцев в попытке «отбросить коммунизм» на Корейском полуострове сказались и на позиции официального Вашингтона. Война в Корее оказала большое влияние и на внутреннюю обстановку в Соединенных Штатах. Принеся немалые прибыли довольно узкому кругу монополистов, она усугубила инфляционные процессы в стране, привела к существенному дефициту в государственном бюджете. Значительные потери (157 530 убитыми и ранеными) вызвали всеобщее недовольство внешней политикой администрации Трумэна. Обещание Д. Эйзенхауэра положить конец войне в Корее оказалось решающим фактором, обеспечившим его победу на президентских выборах в 1952 году. Новое американское руководство, анализируя опыт войны в Корее, вынуждено было признать провал стратегии «отбрасывания коммунизма». Действительно, военная машина США столкнулась на Корейском полуострове не с «главным противником» – СССР, а с вооруженными силами КНДР и КНР и после трех лет войны оказалась на том же рубеже, с которого началась война. Американские военные теоретики расценивали этот факт как безусловный провал США.

Кроме того, изменения в советском руководстве после смерти Сталина и расстрела Берии, явное желание новых лидеров Советского Союза принять меры к смягчению международной обстановки создавали благоприятные условия для возобновления переговоров между великими державами Востока и Запада.

Такая встреча состоялась в июле 1955 года в Женеве. Советскую делегацию возглавляли премьер-министр СССР Н. А. Булганин и председатель Президиума ЦК КПСС Н. С. Хрущев. США представлял президент Д. Эйзенхауэр, Англию – сменивший Черчилля премьер-министр А. Иден, Францию – премьер Э. Фор. Впервые после 1945 года главы правительств великих держав собрались вместе для обсуждения важнейших вопросов войны и мира. Советское правительство предложило осуществить программу разоружения, предусматривающую сокращение как обычных, так и ядерных вооружений. Предполагалось ограничить численность вооруженных сил для СССР, США и Китая до 1—1,5 миллиона человек, а для Англии и Франции – до 650 тысяч. Конечно, в те годы отсутствовал механизм контроля, а в условиях взаимного недоверия эта проблема представляла огромную сложность: национальные средства контроля сторон были еще далеки от совершенства, чтобы обеспечить надежное наблюдение за ходом разоружения партнера по соглашению. Для того чтобы как-то преодолеть это препятствие, делегация Советского Союза предложила создать международный орган, обладающий правом требовать от правительства документацию об уровне военных расходов, иметь на согласованной основе в портах, на железнодорожных узлах и авиабазах посты, укомплектованные личным составом от заинтересованных государств. Однако представители Запада сочли этот проект недостаточно эффективным. Президент Эйзенхауэр выдвинул план «открытого неба». План предусматривал наблюдение за военной техникой других стран с воздуха путем фото – и радиоэлектронного контроля. Принятие такого плана для США, уже освоивших тактику воздушной радиотехнической и фоторазведки и летом 1955 года имевших почти готовый к вводу в строй новый военный самолет-разведчик У-2, недосягаемый для средств ПВО, «открытое небо» значительно повышало уровень надежности их контроля за вооружениями. Но для СССР, который в развернувшейся в те годы гонке вооружений стремился в кратчайшие сроки догнать США и по возможности вырваться вперед, «открытое небо» означало раскрыть для американских и иных западных специалистов главные секреты программ создания своих стратегических вооружений. И это в обстановке «холодной войны», когда в политике господствовал блоковый конфронтационный менталитет, а переговоры о нормализации отношений и разоружении носили второстепенный, часто лишь пропагандистский характер. Поэтому Хрущев, прекрасно зная, что в Советском Союзе все работы по созданию стратегического оружия велись в глубине страны, в районах, доступ в которые был закрыт для всех, кто не участвовал в данных программах, отверг план «открытого неба». Договориться о контроле над вооружениями в Женеве не удалось.

Но, несмотря на разногласия, все же была создана обстановка диалога между СССР и западными державами, и уже это во многом способствовало потеплению международной атмосферы. В 1955 – начале 1956 года, казалось, наступило некоторое улучшение международной обстановки. При подписании государственного договора по Австрии государственный секретарь США Джон Ф. Даллес и министр иностранных дел СССР В. М. Молотов стояли рядом на балконе Бельведерского дворца в Вене. Даллес приветствовал радостную толпу помахиванием платка. Молотов поднимал сжатые руки над головой. В апреле 1956-го Булганин и Хрущев прибыли с визитом в Англию. В ходе визита Хрущев не уставал повторять, что наступила эра ракет, и называл самолеты и корабли «летающими и плавающими гробами». Когда жена английского премьера А. Идена спросила Хрущева: «Какие у вас ракеты? Далеко они могут летать?» Он ответил: «Наши ракеты не только могут доставать ваши Британские острова, но и дальше полетят». И это говорилось тогда, когда в СССР еще не была принята на вооружение ракета Р-5М (дальность – 1200 километров). Тем не менее слова советского лидера произвели должное впечатление и еще более возбудили любопытство Запада в отношении советского ракетного оружия.

Однако несмотря на некоторое смягчение международной напряженности, отношения между СССР и США, между Советским Союзом и западным миром в целом были крайне неровными. Краткосрочные полосы потепления перемежались с острыми международными кризисами, порой ставившими человечество на грань ядерной войны. В военно-политических кругах обеих сторон преобладало конфронтационное мышление, опиравшееся на противостоящие друг другу военные блоки НАТО и Варшавского Договора. Любой возникавший кризис сопровождался угрозами применить силу против другой страны или демонстрацией силы.

Крайнее недоверие между правящими кругами СССР и стран Запада не позволяло разработать и применить на практике действенные меры контроля над различными вариантами разоружения, разработать меры доверия.

Более того, учитывая рост обороноспособности СССР, наличие у него атомного оружия и его носителей, военно-политическое руководство США считало, что они смогут создать превосходящие по отношению к Советскому Союзу стратегические силы за счет «преимущества» в ядерном оружии и средствах его доставки к объектам удара. США пытались найти новый путь, который привел бы к созданию превосходства над военной мощью стран советского блока в первую очередь в стратегической авиации. Силам, предназначенным для воздействия по группировкам войск на театрах военных действий, отводилась второстепенная роль.

Создание превосходства в стратегических силах американская правящая элита намеревалась достичь за счет принятия на вооружение водородного оружия, более мощного по сравнению к атомным, и оснащения сил, действующих на ТВД, тактическим ядерным оружием. Как отмечал известный американский политолог Г. Киссинджер, «приход к власти правительства Эйзенхауэра в 1953 году ознаменовался принятием новой оборонительной политики, которая делала гораздо больший упор на ядерные силы, как стратегические, так и тактические» {231}.

Таким образом, с начала 50-х годов США, хотя и утратили монополию на ядерное оружие, но, имея превосходство по его количеству и по средствам доставки и продолжая в какой-то мере оставаться недосягаемыми для ответного удара, разработали новую стратегию. Эта стратегия, вошедшая в историю под названием стратегии «массированного возмездия», была принята в США вскоре после избрания Д. Эйзенхауэра президентом страны. Она предусматривала ведение против СССР и других социалистических стран исключительно всеобщей, и никакой другой, ядерной войны. Главное средство войны американские правящие круги видели в мощной стратегической авиации, способной наносить ядерные удары по глубокому тылу Советского Союза. При этом предполагалось, что воюющие державы или их коалиции, обладающие ядерным оружием, используют все имеющиеся средства, без каких-либо ограничений, в том числе и ядерного оружия. «…Наша стратегическая доктрина, – писал Г. Киссинджер, – почти не признавала никаких промежуточных состояний между тотальной войной и тотальным миром. Она рассматривала всеобщую войну как единственное решение проблемы» {232}.

Всеобщая ядерная война мыслилась как односторонний и безнаказанный акт со стороны США, и в отличие от стратегических концепций первых послевоенных лет ведение войны против СССР без применения ядерного оружия исключалось. Предполагалось путем массированных ударов с широким применением ядерного оружия, осуществляемых силами стратегической авиации, уничтожить военно-промышленные объекты и административно-политические центры противника, в решающей степени подорвать экономику, нарушить управление страной, сломить волю противника к сопротивлению и достигнуть таким путем стратегических целей войны. Окончательный разгром возлагался на все имеющиеся силы и средства, и прежде всего на войска европейских стран НАТО. Основным способом развязывания войны считалось внезапное нападение.

«Массированное возмездие» как официальная стратегия США была объявлена в речи государственного секретаря США Д. Ф. Даллеса перед Советом по международным отношениям в Нью-Йорке 12 января 1954 года. Он заявил, что впредь США будут полагаться в проведении своей внешней и военной политики прежде всего на «устрашающую силу массированного возмездия», на свою «огромную способность к возмездию, мгновенно, средствами и в районах по собственному выбору {233}. В декабре того же года эта стратегия стала официальной для НАТО под названием стратегии „щита и меча“.

Основные положения этой коалиционной стратегии были разработаны Пентагоном еще в 40-е годы и одобрены Советом НАТО в 1952 году. Решающая роль разящего «меча» отводилась, как и прежде, американской бомбардировочной авиации. Однако в отличие от 1952-го, в 1953—1954 годы Пентагон исходил в своих военно-стратегических принципах из применения не только стратегического, но и тактического и оперативно-тактического ядерного оружия. Европейским государствам НАТО отводилась роль «щита», своего рода дополнения к вооруженным силам США на Европейском театре военных действий. Эти силы должны были:

спровоцировать концепцию вооруженных сил социалистических стран, с тем чтобы они могли быть уничтожены ядерными ударами НАТО;

захватить территорию стран Центральной и Юго-Восточной Европы;

подготовить и организовать контрреволюционные выступления в социалистических странах {234}.

Принятие на вооружение НАТО военно-стратегических концепций США произошло в расчете на включение ФРГ в этот военный блок. Это обещало и значительное повышение его ударной силы, и существенное усиление обычных вооруженных сил, в частности сухопутных войск на Центрально-Европейском театре военных действий. Выходило, что народы стран Западной Европы, и прежде всего ФРГ, поведут чреватые наибольшими потерями войны, отстаивая интересы США.

Были приняты меры к тому, чтобы надежнее привязать западноевропейские страны НАТО к ядерной колеснице Вашингтона, сделать их соучастниками готовившейся Пентагоном ядерной войны против СССР и его союзников. На сессии Совета НАТО в апреле 1953 года был поставлен вопрос об оснащении ядерным оружием вооруженных сил НАТО.

«Чтобы нейтрализовать возможность отрицательного отношения союзников к американским планам атомных ударов, – говорил государственный секретарь США Дж. Даллес на секретном совещании в январе 1954 года, – следует обменяться с западноевропейцами некоторой информацией по данному вопросу и позволить кое-кому из них приобрести несколько атомных бомб» {235}.

В связи с такими установками американский конгресс пересмотрел в 1954 году закон Макмагона от 1946 года, по которому запрещалось распространение информации о ядерном оружии. По новому положению в распоряжение союзников США по блоку могли выделяться средства доставки ядерных устройств.

Вообще в те годы, как свидетельствует двухтомный сборник «Внешняя политика США, 1952—1954 годы», содержащий рассекреченные документы, на заседаниях Совета национальной безопасности многократно поднимался вопрос о применении атомного оружия против корейского, вьетнамского и китайского народов. Так, 31 марта 1953 года президент Эйзенхауэр высказал мысль, что нельзя исключать необходимости «расширить войну за пределы Кореи и пустить в ход атомную бомбу». 3 декабря 1953 года представитель госдепартамента Боуи отметил, что «поскольку в рекомендациях комитета начальников штабов под противником подразумеваются все коммунисты, потребуется подвергнуть атомному удару советские и китайские вооруженные силы и военные объекты на Дальнем Востоке. Это означает атомные бомбардировки по существу всех городов Китая».

8 января 1954 года президент Эйзенхауэр заявил: «Если мы сможем одновременно совершить атомное нападение на все передовые базы ВВС коммунистов, противник будет обескровлен с самого начала боевых действий. Это – и наш план для Европы» {236}.

В американской прессе тех лет было много публикаций, подобных статье в журнале «Кольерс», о которой говорилось выше. Их цель состояла в том, чтобы приучить американский народ и общественность западного мира к мысли о неизбежности атомной войны, победителем в которой несомненно окажутся Соединенные Штаты и поддерживающие их страны.

Поскольку главный упор в достижении победы во всеобщей ядерной войне делался на «воздушную мощь» – создавался огромный флот реактивных стратегических бомбардировщиков. С принятием новой стратегии им была отдана пальма первенства в программе вооружений. На развитие ВВС ассигновалась почти половина всех средств министерства обороны США. Бюджет распределялся следующим образом: около 46 процентов – ВВС, около 28 – ВМС и примерно 23 процента – армии. Что касается ассигнований на приобретение новой техники, то эта разница еще более ощутима: ВВС получали около 60 процентов отпускаемых средств, ВМС – около 30, а армия – всего около 10 процентов.

Бюджетные ассигнования на развитие и строительство ВВС росли с каждым годом. Если в начале 50-х годов они не превышали 8—9 миллиардов долларов, то в 1954 году они составили 11,5 миллиарда, а в 1956—15,8 миллиарда долларов, тогда как ассигнования на армию остались примерно на том же уровне (около 7,8 миллиарда долларов). В течение 1950—1955 годов количество стратегических бомбардировщиков в составе стратегического авиационного командования (САК) было доведено до 1500 самолетов, из которых около 1000 находились в боевых частях.

Столь интенсивному вводу в строй новых типов стратегических бомбардировщиков в немалой степени способствовала искусственно поднятая в прессе США паника об отставании США от СССР в области строительства стратегических бомбардировщиков. Поводом к тому послужил авиационный парад в Москве в июле 1955 года, на котором присутствовавшие американские специалисты воочию увидели первые советские стратегические бомбардировщики. Возглавлявший в то время Центральное разведывательное управление США А. Даллес впоследствии писал:

«В 1954 году появились свидетельства того, что СССР производит тяжелые межконтинентальные бомбардировщики дальнего радиуса действия, сравнимые с нашими В-52. Сначала все данные, включая парад 1955 года, приводили к выводу, что русские принимают на вооружение эту систему оружия в качестве главного элемента своих наступательных сил и планируют выпускать тяжелые бомбардировщики с темпом, который позволяет их экономика и технология… Все это привело к предположениям в нашей стране об „отставании по бомбардировщикам“ {237}.

Надо сказать, что уже на первомайском воздушном параде 1954 года впервые был продемонстрирован новый советский реактивный тяжелый бомбардировщик с 4 реактивными двигателями. Он стал именоваться М-4. Это было детище конструкторского бюро В. М. Мясищева. Создатели самолета готовили его как межконтинентальный бомбардировщик. Однако хотя по дальности он мог достичь Американского континента, но на возвращение на свои базы его возможностей не хватало. Дозаправка в воздухе в СССР в те годы еще не была освоена. Поэтому вопрос о том, считать ли М-4 межконтинентальным бомбардировщиком, было весьма проблематичным. Конструкторы полагали, что после нанесения ядерного удара по континентальной части США их бомбардировщик мог бы совершить посадку в нейтральной стране (например, в Мексике). Но советское правительство отвергло такой способ применения М-4, резонно указав его создателям, что в случае мировой войны рядом с США вряд ли окажутся нейтральные страны {238}.

Так, видимо, расценили это и иностранные специалисты, наблюдавшие парад 1954 года в Москве. Новый бомбардировщик был отмечен ими как самолет дальнего радиуса действия, но сенсации не было.

Совершенно другой эффект имел воздушный парад в Москве летом 1955 года, где был показан новый туполевский турбовинтовой дальний бомбардировщик – ТУ-95, способный на достаточно высоких скоростях и значительных высотах наносить ядерные удары по США и возвращаться на свои базы.

Эксперты ведущего научно-исследовательского учреждения США – «РЭНД корпорейшн» А. Горелик и М. Раш констатируют: «Советский авиационный парад в июле 1955 года был, вероятно, одной из наиболее успешных военных демонстраций в мирное время. Он в значительной степени повлиял на западную оценку стратегического баланса» {239}.

Сам по себе этот факт свидетельствовал о ненадежности стратегии «массированного возмездия». Он еще раз напомнил о том, что в ХХ веке при бурном развитии научно-технического прогресса во многих индустриально развитых странах упование на длительную монополию какого-либо вида оружия (каким, например, виделись Пентагону стратегические бомбардировщики) абсурдно. Между тем на самом деле никакого отставания США, которые к тому времени уже имели более 1500 стратегических бомбардировщиков, не было. Это прекрасно знали организаторы крикливой кампании об «отставании» США.

«Бомбардировочное отставание так и не стало реальностью», – отмечал руководитель американской разведки Аллен Даллес {240}. Действительно, эта выдумка была нужна Пентагону для того, чтобы напугать американского обывателя-налогоплательщика, заставить его безропотно отдавать деньги на наращивание, на гонку вооружений.

Программа строительства стратегической авиации в США к тому времени уже достигла значительного размаха. Еще с начала 50-х годов основным самолетом САК стал 6-двигательнй турбореактивный средний стратегический бомбардировщик В-47 «Стратоджет», первые образцы которого имели максимальную скорость 960 км/ч, практический потолок 12 500 метров и дальность полета 8000 километров. Этот бомбардировщик считался в то время высшим достижением самолетостроения, и командование САК США возлагало на него большие надежды по преодолению советской противовоздушной обороны, рассчитывая на его максимальную скорость и высоту полета. К началу 1955 года почти все части и подразделения САК, имевшие ранее на вооружении самолеты В-29 и В-50, были перевооружены на самолеты В-47. В середине 50-х годов стратегическое авиационное командование США насчитывало всего 375 В-36 и уже 1200 В-47. Однако дальность полета этого самолета не давала возможности при базировании его на аэродромах континентальной части США достигать объектов СССР, находящихся в глубоком тылу. Поэтому с 1954 года устаревшие тяжелые бомбардировщики В-36 стали заменять реактивными тяжелыми бомбардировщиками В-52 с дальностью действия 16 000 километров (в дальнейшем – 18 000 километров) и скоростью 960 км/ч. Для того чтобы форсировать программу их строительства, и была раздута выдумка о том, что СССР «обгоняет» США в стратегической авиации. Это позволило Пентагону и военно-промышленному комплексу добиться огромных ассигнований на новую программу. В 1959 году на вооружении уже было 500 В-52. Но вопрос о недосягаемости внутренних районов Советского Союза все время не давал покоя американским стратегам. Эту проблему они пытались решать, с одной стороны, освоением дозаправки бомбардировщиков в воздухе, а с другой – созданием передовых – ближе к границам СССР – баз.

Для однократной и многократной дозаправки топливом в воздухе на самолет-бомбардировщик устанавливалось специальное оборудование, а в составе стратегического авиационного командования был создан флот самолетов-топливозаправщиков (к 60-м годам – до 1000 самолетов) на базе транспортных самолетов С-97 и «Боинг-707», получивших соответственно названия КС-97 и КС-135. В Англии для этой цели использовались переоборудованные бомбардировщики типа «Валиант».

Поскольку флот специальных самолетов-заправщиков, имевшихся в САК, из-за своей малочисленности не мог обеспечить одновременно дозаправку в воздухе всех бомбардировщиков, САК решило часть В-47 содержать в постоянной боевой готовности на своих передовых авиационных базах в Англии, Испании, Марокко, на Аляске и островах Тихого океана. Эта система дежурства на передовых авиабазах получила в САК условное наименование «ответные действия» («Рефлекс экшн»). Названием «ответные действия» американская военщина прикрывала агрессивную сущность передового базирования, цель которого состояла в том, чтобы обеспечить успех первого, внезапного ядерного удара по СССР. В Пентагоне полагали, что такое дежурство части сил стратегической авиации на передовых авиабазах, расположенных в непосредственной близости от СССР и других стран социалистического лагеря, дает возможность более быстрого, одновременного и массированного ее применения.

В рамках стратегии «массированного возмездия» на свет появилась так называемая «ядерная авиационная доктрина», в которой были пересмотрены не только принципы боевого использования, но и тактика действий различных родов авиации и ракет в условиях применения ядерного оружия. Эта доктрина, текст которой был опубликован в журнале «Эр Форс» за январь 1956 года, гласила, что из всех видов вооруженных сил военно-воздушные силы обладают наибольшей способностью к ведению решительных боевых действий. Указывалось также, что ВВС являются основным военным средством, обеспечивающим захват инициативы и достижение решительных результатов в войне. Главное место среди родов авиации отводилось стратегическим бомбардировщикам как силе, способной в короткий срок нанести противнику невосполнимый или трудновосполнимый урон. Вооруженная атомными, водородными, а если необходимо, и бактериологическими и химическими бомбами, стратегическая авиация должна была стать силой, обеспечивающей Америке, как выражались ее стратеги, «национальную безопасность», а точнее – оружием устрашения и запугивания народов, основным средством политики «с позиции силы». Военные теоретики США возлагали такие надежды на стратегическую авиацию исходя из способности стратегических бомбардировщиков того времени с достаточной степенью вероятности быстро достигать любой точки на территории любой страны, независимо от ее удаления от государственной границы, действовать в любое время суток, сравнительно неожиданно наносить мощные удары, применяя новые средства поражения большой разрушительной силы.

По мысли американских «ястребов», особую роль стратегическая авиация должна была сыграть в начальном, решающем периоде ядерной войны. Первые удары по наиболее жизненно важным центрам военного и экономического потенциала противника предполагалось производить сугубо внезапно. Основными принципами применения стратегической авиации считались как раз внезапные и массированные действия. Но в отличие от 40-х годов, когда все надежды возлагались только на стратегическую авиацию, теперь ей предстояло действовать в сочетании и во взаимодействии с другими родами авиации. Задачи, решаемые стратегической авиацией в этот период, изложил в то время командующий САК генерал Лимэй, сформулировав их так:

первостепенной задачей является выигрыш воздушного сражения путем поражения жизненно важных объектов страны: в первую очередь – аэродромов базирования атомоносной авиации, а также предприятий атомной промышленности; в дальнейшем – важнейших промышленных центров и коммуникаций;

вторая задача состоит в систематическом и полном разрушении промышленных объектов и других источников мощи противника путем проведения координированных атак против большого количества заранее намеченных целей;

третья задача – постоянная готовность к поддержке действий сухопутных войск. (Однако в Пентагоне считали, что стратегическая авиация, выполняя две первые задачи, не должна использоваться, кроме исключительных случаев, в интересах сухопутных войск.)

Наиболее эффективной формой боевого применения стратегической авиации была признана воздушная операция по плану верховного командования. В операции мыслилось участие не только всех или большинства сил стратегической бомбардировочной авиации, но и тактической и палубной авиации, находящейся на театрах военных действий, причем действия всех этих воздушных сил должны быть заранее запланированы и по времени, и по объектам.

Естественно, большое внимание уделялось передовым базам в европейских странах НАТО, с которых предстояло действовать носителям ядерного оружия.

Главнокомандующий объединенными вооруженными силами НАТО в Европе генерал Гюнтер в 1954 году заявил: «Мы определили, что наша стратегия требует применения ядерного оружия независимо от того, будет ли оно применено противником или нет {241}. Такая стратегия предполагала однозначно: в случае военных действий в Европе ядерное оружие будет применено с самого начала. Между тем на Западе было известно о наличии у СССР атомного, а затем и (с 1953 года) водородного оружия, и неотвратимость сокрушительного ответного удара по авиабазам США в Европе страшила лидеров западноевропейских держав. „Европа густо населена, – подчеркивал американский профессор Спаниер, – ее города расположены слишком близко один от другого, гражданские, военные, тактические и стратегические цели взаимно переплетаются. Ядерная война на суше была бы катастрофой для Европы, вероятно, означая конец европейской цивилизации“ {242}.

Действительно, на учении НАТО «Карт Бланш», проведенном в 1955 году, условными ядерными ударами было «убито» 1,7 миллиона и «ранено» 3,5 миллиона человек, а число «пораженных радиацией» спрогнозировать попросту не было возможности {243}. Такие потери для малых стран (например, для Норвегии – 3,8 миллиона человек населения в 1955 году) означали бы катастрофу.

Но американские стратеги беспокоились главным образом за свои военные базы в Западной Европе. Успех стратегической авиации США зависел от живучести передовых баз, а они-то легко могли быть выведены противником из строя. Кроме того, с каждым годом возрастала уязвимость американских бомбардировщиков от средств советской системы ПВО, которая непрерывно совершенствовалась и представляла для них все большую угрозу, особенно при их следовании через огромные пространства к объектам в глубине советской территории. Преодолевать систему ПВО, насыщенную радиолокационными средствами, оснащенную сверхзвуковыми истребителями и возрастающим числом зенитных ракет, становилось теоретически все более сложно. Да и время следования к объектам удара, измерявшееся часами, позволяло стороне, подвергшейся нападению, успеть принять эффективные меры противодействия и тем сорвать планы агрессоров. Все это ставило под сомнение успех внезапного массированного авиационного нападения. Неотвратимость же сокрушительного ответного удара представлялась несомненной.

Вот почему военно-политическое руководство США рассчитывало теперь на создание иных носителей ядерного оружия: баллистических и крылатых ракет. Ракеты большой и средней дальности безусловно превосходили самолеты. Баллистические ракеты – неуязвимостью, скоростью, дальностью и способностью нести мощный ядерный заряд. Они могли действовать независимо от погоды и времени суток; ПВО страны, по которой наносились удары, не могла оказать им противодействия. Крылатые ракеты, несмотря на то что они по скорости и высоте полета приближались к самолету, тоже являлись перспективным оружием: их стоимость по сравнению с самолетом была гораздо ниже, они не зависели от метеоусловий; обладали небольшими размерами, что затрудняло их обнаружение, особенно при действиях на малых высотах; могли запускаться с земли, с корабля, с самолета – и в силу всех этих качеств при массовом использовании представляли собой очень трудные цели для ПВО противника. Кроме того, оба типа ракет не требовали столь дефицитного и дорогостоящего летного состава. Ну а меньшая точность поражения цели с избытком перекрывалась мощностью ядерного заряда и позволяла действовать по обширнейшим объектам: городам, аэродромам, полигонам, гидроузлам и пр.

«По мере того, – писал американский военный теоретик Г. Кан, – как мы переходим в качестве основы наших стратегических сил от самолетов к ракетам, война становится более поддающейся расчету, чем раньше… Ракета является в первую очередь продуктом инженерного успеха. Ее главные параметры включают такие данные, как вероятное круговое отклонение, взрывная сила, надежность, уязвимость цели, точность в определении местонахождения цели. Суммарный эффект этих переменных величин может быть весьма точно выражен математической формулой… Так что военные кампании, которые по своему размаху не имеют прецедента в прошлом, становятся, по существу, проблемой прикладной математики» {244}.

Планами Пентагона предусматривалось создание в ближайшем будущем весьма мощных ядерных сил из межконтинентальных в первую очередь и оперативно-тактических ракет, а также стратегических бомбардировщиков. К тому времени в США и в других капиталистических странах уже широко развернулись работы по созданию ракетного оружия на основе известного опыта фашистской Германии.