Текст книги "Миссионер"

Воскресным утром тетушка с Андреем встали пораньше, чтобы посетить местный храм. Аня, обычно легкая на утренний подъем, вставать не собиралась. Андрей спросил, почему. Тетушка, опустив глаза, призналась, что жалеет внучку, пусть, мол, хоть в воскресенье отоспится. Андрей тогда решительно вошел в комнату, где спала Аня, тетушка сзади причитала что-то про то, что внучка уже девушка и ей стыдно будет выглядеть заспанной перед любимым дядей. «Ничего, перетопчется!»

– Анечка, племяшечка моя маленькая, ну-ка быстренько вставай!

Та села на кровати, стыдливо, по-женски, подняв край одеяла до подбородка и, часто мигая, сонно взглянула на взрослых.

– Вставай-вставай, мы сейчас пойдем на встречу с настоящим чудом! Я сейчас выйду, а ты быстренько вставай и одевайся.

Втроем вышли они из дома на залитый ярким солнцем уютный двор. После традиционной процедуры раздачи колбасы с хлебом собакам, поднявшим свою веселую кутерьму, они стали спускаться по широкой лестнице вниз на площадь.

Тетушка рассказала, что открыли церковь в прежнем помещении милиции. Прихожане сами за свои деньги сделали там ремонт, украсили ее как смогли, принесли из дому иконы, что нужно – купили в церковных лавках Новороссийска.

Андрей объяснил Ане, что идут они на утреннюю воскресную службу, на которой будет совершаться чудо из чудес: Литургия – Таинство, установленное Самим Иисусом Христом на Тайной вечере, когда Он преломил хлеб, раздал апостолам и сказал: «Ешьте – это Тело Мое!», затем налил в чашу вина и протянул апостолам со словами: «Пейте – это Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов!» С тех времен каждое воскресенье в каждом храме претворяются хлеб и вино в Тело и Кровь Христовы.

Это чудо совершается сошествием Святого Духа во время общей молитвы. На Литургии Сам Иисус Христос незримо, но реально присутствует в каждом храме на престоле в алтаре. Нам по греховности наблюдать это не дано, а вот святые это видели: Серафим Саровский, Сергий Радонежский, блаженные, некоторые чистые и безгрешные дети. И все, кто это видел, говорили, что Христос с небес спускается в алтарь в сопровождении многих святых и ангелов, и зрелище это – совершенно прекрасное и благодатное. Нам же достаточно знать и сердцем чувствовать, как Господь любовью и миром приходит в наши души.

На Литургии они стояли вместе. Аня зачарованно наблюдала за действиями священника и диакона, на ее личике мягко сияла счастливая улыбка. Когда прихожане выстроились к Чаше, скрестив руки на груди, Аня тоже шагнула, чтобы встать с ними, но Андрей остановил ее:

– Извини, Анечка, я тебе не успел объяснить, что к Причастию надо очень серьезно готовиться: поститься не менее трех дней, обязательно исповедаться, каждый день читать молитвы и каноны. Вот ты получше приготовишься, а тогда и причастишься, в следующее воскресенье. Ты пойми: это очень ответственно – принять внутрь себя Тело и Кровь Христовы, надо к этому все внутри вычистить и вымыть, как дом перед приходом важного и дорогого гостя. Поняла?

– Поняла. Я приготовлюсь, обязательно!..

– Вот и умница! А сейчас важно уже то, что ты при этом присутствуешь. Вот увидишь, как хорошо будет тебе сегодня целый день – будто внутри тебя солнышко светит.

– А что, сейчас там, – она показала рукой на алтарь, – Сам Бог?

– Да!

Аня побледнела, перекрестилась и замерла, забыв обо всем на свете, и, распахнув глаза, рассматривала алтарное пространство. Весь этот день девочка пребывала в задумчивости, а улыбка снова и снова вспыхивала на ее лице.

Снова дома

Света встретила Андрея, как обычно, новостью. На улице она столкнулась со своим горцем в обществе женщины с детьми – кавказской наружности. Горец так посмотрел на нее, что Света с испугу перебежала на другую сторону улицы.

– Представляешь, врал мне, что холостой, а сам с женой-детьми тут расхаживает!

– Света, ты сейчас от обиды наговоришь грубостей, а потом жалеть будешь. Ни его жена, ни тем более дети не виноваты, что ты вместе с ним их обманули. Успокойся, пожалуйста. Очень хорошо, что это обнаружилось сейчас, а не через годик, когда ты могла бы ему подарить за его щедрую плату «царевича». Или комнату… или еще чего…

– И ведь предупреждал ты меня, разомлевшую, а не послушала, – уже сквозь слезы подвывала она. – Так хочется верить в хорошее, а все так плохо выходит.

– Что там хорошего было? Объедаловка, пьянки, тряпки – это хорошее, по-твоему? Он подловил тебя на самую дохлую наживку.

– Женщине всегда приятно, когда ее ублажают, исполняют желания, говорят приятные слова…

– Как видишь, брюнеты с югов это хорошо усвоили. Только за этой мишурой – одна ложь.

– Слушай, вот ты мне скажи, почему они такие сильные? Друг за дружку держатся, помогают, а мы, русские, сидим по своим норам в одиночку и друг друга пожираем?

– А что их объединяет? Жажда денег и власти; еще страх. А как они любят хвалиться! До чего у них развито честолюбие! Им проще соврать, чем сознаться, что они ничего особенного из себя не представляют. И ты посмотри, как они агрессивны и жестоки в войне, да и в мирной жизни. И твой «роман» тому свидетельство. Так что мое предложение остается в силе: верни мужа, излечи его от пьянства и люби его – больше, чем себя. А если вы со временем обвенчаетесь, то ваша совместная жизнь приобретет новое качество: вы будете друг друга спасать для жизни вечной.

– Ладно, посмотрим…

Пьянству – бой!

Поздно ночью позвонил Захар. Охрипшим дрожащим голосом сообщил:

– Андрюха, спасай меня, брат… Допился до зеленых бесенят. Во! Прыгают по мне, как блохи.

Он продиктовал свой адрес и со стоном опустил трубку. Андрей взял с собой святую воду, молитвослов, остановил такси и поехал через весь город в Выхино. Открыл ему дверь опухший измятый незнакомец со свалявшейся до войлочного состояния буйной растительностью. Некогда пышущий здоровьем богатырь превратился в обрюзгшего старика с бегающим пугливым взглядом. В комнате по грязному полу катались пустые водочные бутылки. Ряды икон с потухшими лампадами имели несколько зияющих прогалин. Хозяин заметил недоумение Андрея и пояснил:

– Да заложил я их, когда гонорар кончился… Опохмелиться не на что было. Ой, что тут со мной происходит! Не сплю уже больше недели. Лягу, а глаза даже не закрываются. Бесята по мне бегают, верещат, пищат. Ну, это еще ладно – мелочь. А тут ночью сам являлся… сытырашный! Я ему хотел в морду козлиную дать – так попал в Николу-чудотворца, в икону, значит… Доску пополам кулаком расколол. То песни пионерские пою, то матом часами ругаюсь, то отбиваюсь от приказов покончить жизнь. Вот так прямо и приказывают, сволочи, взять нож и воткнуть себе в глаз или сигануть с балкона. Я все ножи уже в мусоропровод сбросил, а окна и двери гвоздями заколотил. Ну, ты че – принес? А?

– Принес. Ложись на кровать.

Андрей сполоснул большую пиалу, налил святой воды и двенадцать раз окропил все иконы, стены, кровать вместе с замершим на ней больным. Потом зажег все лампады и церковные свечи и по молитвослову стал читать молитвы на изгнание бесов, от пьянства, от страстей, гордыни, нераскаянности… Захар сначала возмущался и требовал «стакан», потом затих и глубоко заснул.

Ночью Андрей вспомнил, как недавно у Свято-Данилова монастыря он подавал милостыню монаху с коробом для сбора денег из подмосковного монастыря и тот рассказывал мужчине с дымящейся сигаретой в руке про Высоцкий монастырь в Серпухове. Сказал, что там у чудотворной иконы «Неупиваемая Чаша» исцеляют от пьянства, наркотиков и курения. Тысячи людей исцелила эта икона. Монах рассказал мужчине, как туда доехать, тот аккуратно записал.

Утром больной проснулся и снова затребовал «стакан», ссылаясь на «дрожь плоти и жжение утробы». Андрей налил воды из чайника, капнул туда святой воды, произнес молитву и дал ему выпить.

– Все, хватит стонать и умирать, одевайся.

– Ты что? Убить меня хочешь?

– Наоборот, оживить. Одевайся.

С помощью Андрея Захар с трудом оделся, и они вышли на улицу. На Рязанке Захар увидел ларек с выставкой разнокалиберных бутылок на витрине и попытался выклянчить денег для «поправки пошатнувшегося здоровья», но был водворен крепкой рукой Андрея в тормознувшее такси. Когда шофер услышал, что ехать нужно в Серпухов, он затребовал оплатить дорогу туда сразу, а потом в конечном пункте – столько же за холостой пробег назад: «Я оттуда клиентов не найду!» Андрей вручил деньги, и они помчались вон из Москвы.

Всю дорогу Захар ныл, после Подольска стал требовать, чтобы его высадили, но получил крепкий удар в бок и какое-то время мрачно скрипел зубами. Таксист гнал машину на предельной скорости. В Серпухове Захар впал в бешенство, извивался всем телом и ругался матом. Андрей взмок, удерживая его, но все же разок досталось и шоферу по затылку. Тот сразу объявил о повышении тарифа. Андрей сунул ему еще денег. Когда машина затормозила у белых стен Высоцкого монастыря, и Андрей расплатился с шофером, тот вытер пот со лба:

– Ну, вы даете, мужики! Знал бы, что вы такие буйные клиенты, – объехал бы вас за километр.

– Запомни, шеф, в этом монастыре лечат от пьянства, наркомании и курения. Может быть, и тебе понадобится.

– Да уж запомню на всю жизнь…

Андрей проводил взглядом удаляющуюся машину, обернулся к качающемуся Захару – и получил сильный удар в лицо. Перед глазами поплыли светящиеся точки, но Андрей сумел устоять и руками крепко обхватил драчуна.

– Андрюха, прости – это не я, меня заставили! – сипел пленник, – я опять слышу голоса. Они требуют, чтобы я тебя убил.

– Это уж дудки-с! Быстро! Идем! – рявкнул он.

Они подошли к черной металлической двери и остановились.

– Перекрестись три раза сам, – потребовал Андрей, державший пленника за плечи.

Захар несколько раз рванулся, но Андрей его удержал. Потом перекрестился дрожащей рукой – и обмяк. Андрей и на себя наложил крестное знамение, и они шагнули на землю монастыря.

Андрей обратился к проходившему мимо монаху и узнал, в каком храме находится знаменитая чудотворная икона «Неупиваемая Чаша». Храм Покрова стоял рядом, и они сразу направились туда. По лестнице на второй этаж Захара пришлось тащить чуть ни на себе. Он жаловался, что ноги не идут, словно ватные. На площадке, куда они поднялись, три двери. «Куда?» – спросил Андрей у женщин. Одна из них быстренько открыла тяжелую дубовую дверь – и сразу напротив Андрей увидел добрые материнские очи Пресвятой Богородицы. Подошли они к иконе в богатом резном киоте и оба встали на колени.

Нижняя лампада красного стекла мягко освещает лик и воздетые руки Богородицы и чашу с Младенцем Иисусом. От теплого трепетного пламени создается впечатление легкого движения, и писаные лики словно оживают и следят за тобой. Две лампадки синего стекла повыше центральной рассыпают по серебристому ажурному окладу синеватые искры, как от молнии.

Захар вжался лбом в коврик, постеленный перед киотом, и затрясся в рыданиях: «Мать родная, Царица Небесная, спаси меня грешного от погибели!» – повторял он снова и снова. Сзади подошла женщина, открывшая им дверь, и протянула Андрею стаканчик:

– Пусть попьет святой водички от молебна.

Захар жадно сделал несколько глотков, затих. Андрей помог ему встать и приложиться к иконе. Когда губы Захара коснулись стекла, он резко отпрянул, закрыв рот рукой, и со страхом глядел на икону:

– Как током ударило! Я уж думал, что стекло треснуло. О, Господи, ну и шарахнуло меня…

– Если бы чуть раньше приехали, то успели б на молебен. Он только вот кончился, – услышали он за спинами голос сердобольной женщины. – Ты, сынок, сам приехал, молодец! А я мужа своего привезти не смогла. Из самого Владивостока приехала к иконе чудотворной. А вы идите в трапезную, найдите отца Иоанна. Он селит в гостиницу. Поживешь здесь пару-тройку дней и, даст Бог, излечишься.

Отец Иоанн отобрал паспорт у Захара и поручил его труднику, убиравшему со столов посуду. Тот проводил их в небольшую двухэтажную гостиницу, прочитав молитву, впустил в комнату с десятком кроватей. Захар снял туфли, лег на кровать и сразу заснул. Андрей с парнем вышли из гостиницы и присели на скамейку. На вид ему было лет тридцать, белокурый, с редкой бородкой. Глаз своих он не поднимал. Постоянно перебирал длинные шерстяные четки. Старенькие черные джинсы и серая ковбойка потерты и мяты, что хозяина совершенно не волновало. Голос негромкий, мягкий, высокий. Речь неторопливая.

– Ты за него не волнуйся. Здесь болящих сейчас человек двадцать. Тут иногда привозят таких, что жутко смотреть. А через день-два смотришь – уже другой человек. Он верующий?

– Вроде, да.

– Тогда проще. Но, знаешь, даже неверующих пронимает. Многие здесь даже крестятся сначала, а уж потом лечатся. Ты видел, сколько перстней, колец и цепочек золотых под стеклом киота висит?

– Да, припоминаю…

– Это исцеленные в благодарность оставляют.

– А ты здесь по какому делу?

– От курева избавляюсь. Вот уже три дня не курю – и никакой тяги. Решил пожить здесь еще неделю, чтобы уж навсегда от этой страсти разрешиться. Здесь хорошо, брат. Так благодатно, что и слов нет! Так же хорошо мне было только на Афоне.

– А ты и там уже побывал?

– Да вот сподобился… Продал мотоцикл – и спаломничал.

– А мотоцикл не жалко?

– Нет! Афон, брат мой, того стоит. Я две недели в нашем Пантелеимоновом монастыре прожил, и если бы можно было, то остался б навсегда.

– А что остановило?

– Мир не отпускает. Я его пока не научился ненавидеть.

– А, может, тогда и не стоит?

– Да нет, стоит. С ним все понятно. Тухлый он… Это во мне страсти никак не утихнут. Вот поживу в церкви подольше и все равно уйду на Афон. Пешком. С котомкой сухарей и с Библией. Дух Святой меня туда зовет. И любимый святой, преподобный Силуан. – Он встал. – Прости, брат, надо идти в трапезную. А за своего друга не волнуйся. Присмотрю за ним.

«Снова Афон. Снова преподобный Силуан.» Андрей оставил труднику свой телефон и немного денег для Захара на обратную дорогу. Поблагодарил за заботу.

Перед отъездом Андрей зашел в Покровский храм попрощаться с чудотворным образом. И снова его обдало тихим светлым сиянием, исходящим от иконы «Неупиваемая Чаша». И уже растаяло удивление от многочисленных исцелений: такая сильная благодать исцелит кого угодно – только распахни этому душу, не ставь препятствий из своей гордыни. Вот оно – бери, сколько сможешь!.. Приложился Андрей и к другим иконам, сияющим с древних стен и колонн храма. Приложился он к золоченым ковчегам с множеством святых мощей.

А на выходе из храма на мощной колонне Андрей увидел вдруг знакомый образ на золотом фоне, афонского письма, с греческими буквами вокруг горящего в молитве лика… Да! Это он! Преподобный старец Силуан Афонский, на которого из верхнего угла иконы из Своих Небесных царственных высот смиренно взирает Сам Иисус Христос!

В электричке Андрей порылся в своей объемистой сумке и среди смет, договоров, графиков, писем, справочников нашел книгу в золотистой обложке (хорошо, что не выложил!) – «Преподобный Силуан Афонский». Он посмотрел оглавление, нашел писания старца Силуана, открыл – и перестал что-либо слышать…

«Господь милостив, знает это душа моя, но описать невозможно. Он зело кроток и смирен, и когда душа увидит Его, то вся изменяется в любовь к Богу и ближнему, и сама делается кроткою и смиренною, но если потеряет человек благодать, то будет плакать, как Адам по изгнании из рая. Он рыдал, и стоны его слышала вся пустыня; слезы его были горьки от скорби, и много лет проливал он их.

Так душа, познавшая благодать Божию, когда теряет ее, скучает о Боге и говорит: скучает душа моя о Боге, и слезно ищу Его…

Я по себе сужу: если меня Господь так возлюбил, то, значит, всех грешных Он любит так же, как и меня. О, любовь Господня; нет сил ее описать, ибо она безмерно великая и чудная…

Душа долго живет на земле и любит земную красоту; любит она и небо и солнце, любит прекрасные сады, и море, и реки, леса и луга; любит душа и музыку, и все это земное услаждает душу. Но когда познает она Господа нашего Иисуса Христа, тогда не хочет уже видеть земное…

Великое чудо: душа вдруг познает своего Создателя и Его любовь.

Когда душа увидит Господа, как Он кроток и смирен, тогда она и сама смиряется до конца и ничего так не желает, как смирения Христова; и сколько бы ни жила душа на земле, она все будет желать и искать это непостижимое смирение, которое невозможно забыть.

Господи! Так много Ты любишь человека!..

Но кто не будет любить врагов, тот не может познать Господа и сладость Духа Святого.

Дух Святой учит любить врагов так, что будет жалеть их душа, как родных детей.

Ты говоришь, что он злодей и пусть горит в адском огне.

Но спрошу тебя: если Бог даст тебе хорошее место в раю, но ты будешь видеть в огне того, кому ты желал огня мучений, неужели и тогда тебе не будет жалко его, кто бы он ни был, хотя бы враг Церкви?

Или у тебя сердце железное? Но в раю железо не нужно. Там нужны смирение и любовь Христова, которой всех жалко.

Кто не любит врагов, в том нет благодати Божией…

О, Христово смирение, как оно сладко и приятно. Оно только в ангелах и святых душах обретается, а мы должны считать себя хуже всех, и тогда Господь даст и нам познать Христово смирение Духом Святым…

Я не могу Тебя забыть. Как забуду Тебя? Твой тихий, кроткий взор привлек мою душу, и радовался дух мой в раю, где я видел лице Твое. Как забуду я рай, где любовь Отца Небесного веселила меня?»

Снова женщины

Во дворе своего дома Андрей снова столкнулся с гуляющим при полном бархатном параде Федором. Тот убрал губы с белых ровных зубных протезов и театрально раскрыл объятья:

– Возлюбленный брат мой! Когда ты снова придешь ко мне в гости? Я все еще не оставляю надежд на взаимность нашей любви. Ведь мы обязаны любить друг друга, правда, Андрюшенька?

– Обязательно, Феденька! И я тебя люблю и молюсь о тебе. Вот только любить твой смертный грех, убивающий душу твою, я не имею права.

– Опять ты о мрачном… Жизнь так прекрасна, когда есть вкусная еда, денежки зелененькие и любовь! – Патетически вздернул он свой подбородок, закатив глазки.

В это время к нему молча подошел улыбающийся юноша в белоснежном костюме с пестрым платком на шее.

– Ах, извини, Андрюша, я сегодня… не один, – и они направились в сторону подъезда, где так «прекрасно» жил Федор.

В прихожей Андрея чуть не сбила Света с подносом в руках. Она, как всегда, округлила глаза и выдала очередную новость:

– У меня в гостях мой Серега и твоя бывшая! Нет, ну я просто диву даюсь, что творится!.. Быстренько иди мне на подмогу.

Андрей сразу зашел в ванную и по-быстрому принял бодрящий холодный душ. Бессонная ночь все же сказалась на его самочувствии. Но вот ледяная струя окатила его с головы до ног – и от вялой тяжести в теле не осталось и следа. Во время бритья он пристально осмотрел отражение своего лица: только легкое покраснение белков глаз выдавало усталость.

В комнате Светы за накрытым столом сидели Сергей и Лена. Они уже выпили, поэтому вели себя раскованно, курили и громко смеялись.

– А вот и мой бывшенький пожаловали! – взмахнула длинной сигаретой Лена.

– Здорово, Андрюха! – раскинул руки Серега. – Садись, выпьем за встречу.

– А я вот как раз из монастыря вернулся, где от пьянства лечат. Интересное совпадение, правда?

– Ты про это подробнее расскажи, особенно вот этому хулигану, – Света взъерошила волосы мужа.

– Нечего нам в монастырях делать. Нам туда еще рано! – Сергей пригладил волосы и восхищенно взглянул на Лену. – Когда такие красавицы к нам в гости ходят.

Разрумянившаяся Лена блеснула на всех зелеными красивыми глазами, будто спрашивая: «А что, разве не так?» И действительно, в ее внешности имелось все, что делает женщину красивой. Ни единого изъяна ни на лице, ни в фигуре.

– Слушай, а ты-то что там делал? Ты же трезвенник, – удивилась Света, обращаясь к Андрею.

– Знакомого возил. Допился он до зеленых бесенят. Чуть с собой не покончил.

– Ой, вот только не надо о мрачном! Вечно ты, Ильин, всем настроение портишь! – возмутилась Лена, демонстративно поднимая бокал с вином. – Давайте выпьем, чтоб не в последний раз.

Андрей встал и вышел в свою комнату. В душе его зарождалось темное холодное раздражение. С этим надо что-то срочно сделать, а то оно поглотит его и выплеснется наружу. Рука в кармане нащупала четки отца Сергия – и сразу Иисусова молитва сама собой стала действовать в нем. Он сосредоточивал ум на каждом слове, будто впервые их узнал. Краткая, но мощная молитва неопалимым огнем пожигала раздражение и сумятицу в душе. Погружение в эту молитву отключило его от всего внешнего, он не слышал звуков, время вытянулось, изогнулось замысловатой спиралью… Теплое и светлое смирение поселилось в душе. В наступившей тишине и безмятежности он случайно взглянул на часы. Прошло не более трех-пяти минут, как он вышел из-за стола. Он переоделся и вернулся к гостям.

За столом произошла какая-то перемена: скучно подперев голову кулаком, сидел в одиночестве Сергей, зато женщины вели оживленную беседу.

– Ты извини, Андрей, но я кое-что ей высказала.

– А вы тут, я смотрю, спелись, соседушки! – Лена взглянула на поникшего Сергея. – Может, мы тут лишние, Серег?

– А вот за это ты и от меня можешь получить, красавица! – мотнул головой Сергей. – И не только словами. Я уж не знаю, сколько вы там с Андреем жили вместе… только надо абсолютно его не знать, чтобы такую ерунду сказать!

– Ребята, давайте жить дружно, – сумел-таки вклиниться Андрей в эту опасную перепалку. – Тут я должен защитить свою жену и кое-что объяснить. Дело в том, что, когда мы с ней жили, я был совсем другим. Поэтому Лена никак еще не осознает и не привыкнет к тому, что в этой телесной оболочке, – он похлопал себя по груди, – проживает другой человек. Я другой, Лена! А чтобы отсечь лишние темы нашего разговора, я при свидетелях заявляю тебе, что после развода с тобой я взял на себя обеты безбрачия и трезвости.

– Да он у тебя святой! – вдруг завопила Света. – Да если бы мой Серега хоть немного стал таким же, как Андрей, я за ним хоть в Сибирь! Вот…

– Ты что, правда, Свет? За мной в Сибирь, как эти… жены декабристов? – заулыбался Сергей, с восторгом любуясь своей женой.

– Да ты хоть пить брось… я и так куда хочешь с тобой…

– Андрей! – завопил уже Сергей. – Вези меня в свой вытрезвитель монастырский. Ты видал? Это же Жанна д’Арк! Это же Пенелопа! Ух, как же я тебя… – он щелкнул зубами в сторону Светы, – так бы и съел…

– Имей совесть, Серега… – приструнила она мужа, но потом тихо улыбнулась и взъерошила ему шевелюру, – людоедушка ты мой…

– Андрей, пойдем к тебе, поговорим, – Лена встала и потянула Андрея за руку к двери.

– Давай кофе на кухне приготовим, – предложил он, когда они вышли из Светиной комнаты и остановились за закрытой дверью.

– Давай, – тихо выдохнула Лена, опустив голову.

Пока Лена нервно курила, присев на табуретку, Андрей жужжал кофемолкой, ставил турку на огонь, перебирая непрестанно четки.

– Ты правду сказал, насчет обета?

– Если я говорю что-то, то это правда.

– А что за Алена вокруг тебя кругами ходит?

– Она мне как сестра. У нее проблемы, и я пытаюсь помочь с ними справиться.

– Теперь ты всем помогаешь? Или только молодым и красивым женщинам?

– Помогаю всем, кто ко мне обращается. Это мой долг. А кроме тебя для меня женщин нет. Представительницы противоположного пола могут быть для меня или сестрами, или матушками.

– Говорят, что ты мать до инсульта довел. Это так?

– Конечно, есть в этом и моя вина… Даже самая большая. Мне кажется, если я пришел к Богу, то и все обязаны тут же бежать в храм. А люди – они такие разные. Одним для спасения нужен пожизненный монашеский подвиг, другим – достаточно монетку нищему дать. Так что не мне учить – сам неуч.

– И все-таки помогаешь, советуешь, учишь…

– За что и получаю…

– Андрюш… – Лена запнулась, – а… можно… я останусь у тебя?

– Мне этого очень бы хотелось…

– Действительно?!

– …очень бы хотелось… Но теперь уже не могу. Только после венчания.

– Снова! Теперь ты и меня до инсульта хочешь довести?

– Что ты, ни в коем случае, Лена. Ты понимаешь, супружеские отношения без венчания – это блуд. А блуд – это такой же смертный грех, как убийство!

– Да что ты говоришь! Сколько людей живут без твоего венчания – и ничего! Что же все – убийцы?

– Если не знают этого, то, наверное, нет. Но если знаешь, четко это себе представляешь и осознаешь, то, безусловно, – грех, равный убийству!

– Ох, как с тобой тяжело!

– Если грешить – то невозможно тяжело. Просто невыносимо…

– Ладно, пошла я… проводи до двери.

– Лена, если хочешь, мы можем с тобой поговорить об этом еще раз. Столько, сколько хочешь. Я тебе всегда буду рад, правда!

– Пошел ты…

Андрей закрыл за Леной дверь и вернулся в свою комнату. Он перебирал в памяти разговор и перебирал в молитве четки.