Текст книги "Миссионер"

Алена

Вечером снова трещал без умолку телефон. Заглядывала Света и приглашала на очередное застолье, организованное ее щедрым пока еще горцем. Андрей уже было хотел выключить телефон и запереться в тишине, но решил последний раз поднять трубку – и услышал тихий жалобный голосок Алены:

– Андрюш, ты меня ждал у храма?

– Конечно… Что с тобой? Случилось чего?

– Случилось… – она боролась с приступом слез.

– Не волнуйся, ну-ну, – мягко стал он успокаивать девушку, – если хочешь, перезвони, когда успокоишься.

– Ничего. Я уже… – она глубоко вздохнула и уже сердито заговорила: – После разговора с тобой ко мне закатился мой школьный друг. После ресторана, пьяный, конечно. Я ему чаю, а он водку поставил и давай – пей с ним. Ему, видите ли, плохо: от него невеста ушла. Я ему сочувствую, выслушиваю его, утешаю, компанию его поддерживаю. А он, гад, как с цепи сорвался: набросился, с поцелуями лезет. Я хотела бежать, а он двери закрыл и сбил меня с ног, одежду рвет на куски. Сволочь! Вечернее новое платье от Версаче порвал! Я его для тебя надела. Ударил меня чем-то по голове… А когда я очнулась, он уже убежал. Вот такая история.

– Ты с ним после этого разговаривала?

– Он утром позвонил из автомата, извинялся, говорил, что любит меня, потому и набросился. А потом он сбежал куда-то.

– Ох, уж эта ваша «любовь»… – вздохнул Андрей. – Одна животная похоть.

– Ну, начал проповеди! Я ему первому это рассказала, от стыда сгораю, тошно мне… А он, исусик доморощенный, морали мне читать вздумал.

– Дружку твоему школьному тоже ведь утешение нужно было?..

– Что ты сравниваешь! – закричала она и швырнула трубку.

Андрей взял молитвослов и громким шепотом стал читать молитву. Через десять минут снова зазвонил телефон, и снова Алена тихим голоском:

– Прости, сорвалась. Ты не обиделся?

– Да нет, ничего страшного. Ты тоже меня прости…

– Как мне теперь жить? А?..

– Если ты позвонила мне, значит, после нашего последнего разговора ты ожидаешь от меня советов духовных. Ты готова выслушать?

– Готова, – со вздохом протянула она.

– Тогда прости его. А сама сходи в храм и закажи молебен о его здравии.

– Ты хочешь, чтобы я этого подонка простила?

– Он не больший подонок, чем мы с тобой. Причина его поведения в тебе. Я уже говорил тебе, что ты на меня все время действуешь, возбуждая во мне похоть. Твой блудный бес очень агрессивен, я постоянно чувствую его нападки. То, что с тобой произошло, – я думаю, это предупреждение, чтобы ты одумалась и стала защищаться.

– Как защищаться?

– Думаю, что ты душой приняла то, что я тебе говорил на даче. Подсознательно ты встала на путь веры, именно поэтому на тебя усилились нападки твоих внутренних врагов. Видишь, они для начала обрушились на меня, чтобы отомстить, а потом и на тебя, чтобы любыми средствами не пустить тебя в храм. Пока что они выиграли. Что будет дальше, зависит от тебя. От твоего свободного выбора. Я подсказал тебе, что сделать сначала. А вообще-то ты должна научиться защищаться от своих врагов. Твой щит – это молитва, крестное знамение, пост. Твоя крепость – это Церковь. Твои защитники – это Сам Господь, Пресвятая Богородица и все святые с ангелами. Если ты к ним обратишься за помощью и защитой – ты ее получишь. Особенно на первых порах сила твоей молитвы будет велика. Поначалу это всем дается. Так что начни с малого. Возьми молитвослов и начни читать молитвы. Добивайся полной сосредоточенности. В случае рассеивания вернись к началу и перечитай снова. Целью молитвы является смиренная любовь, которая устанавливается в сердце твоем. Старайся прийти к этому.

– Как? Поясни.

– Как?.. Сначала приходит желание полного подчинения воли Божией, доверие к этой святой воле. Потом наступает тишина в душе, покой, отсутствие мирских желаний. Затем – готовность и желание любить Господа всем сердцем. А в конце концов – и всех людей, которых Он любит не меньше, чем тебя. В молитве не надо просить ничего мирского, то есть денег, славы, мести, наказаний, плотской любви. Об этом сказано у апостола Иакова в его послании: «Просите, и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений». Просить же нужно прощения грехов, оправдывая ближних немощью и тем, что ты в какой-то мере повинен в соблазнении их во грех. Просить нужно дарования тебе любви, милости к ближним, терпения в общении с ними. А если есть хоть малейшее сомнение в своей правоте, скажи: «Впрочем, пусть все будет по воле Твоей, Господи!» Я понятно говорю?

– Продолжай, продолжай, я просто размышляю и применяю твои слова к себе.

– Хорошо. Если твоя молитва остается безответной, если по твоему прошению ничего тебе не дается… А такое случается… То проси еще и еще, с верой и настойчивостью, потому как «Просите, и дастся вам». А если и после твоих повторных усилий ничего по твоему прошению не дает тебе Господь, то знай, что это тебе и не нужно. Понимаешь, иной раз нам только кажется, что просимое нами полезно, а на самом деле это может стать вредным или даже смертельным. Положись на волю и милость Божию – Ему всегда видней.

– А после такой неудачи у меня руки не опустятся?

– Уверен, что Господь сумеет каким-то образом объяснить тебе причину Своего отказа. Во всяком случае, утешение ты получишь обязательно. Со временем в твоем молитвенном труде появится опыт, будто Сам Господь будет подсказывать, о чем молиться. И если ты наедине с Богом будешь искренна и настойчива – молитва станет твоей насущной потребностью и любимым занятием. Подумай, сестричка: что может быть прекраснее общения с бесконечно любящим и всемогущим Творцом вселенной! – Андрей помолчал. – Приготовься к исповеди, исповедуйся. Приготовься к Причастию. И ты войдешь в мир, где ты и должна жить. Там твой дом, там твой Отец, там любовь настоящая. То сокровище, которое ты так настойчиво ищешь в миру. Я чувствую, что это твое! Ты живая, ты способна все это принять. А я тебе помогу.

– Что же это такое? Пока ты все это говоришь, я тебе верю и понимаю, а как только остаюсь одна, сразу все улетучивается. И все остается по-прежнему.

– Мир видимый не хочет отпускать тебя из своих сетей. Он окутывает тебя ложью, он будет убеждать тебя в своей истинности. Вот так враг и действует. А уж сколько он тебе предложит разнообразных причин, чтобы не идти к Богу… Такие красивые аргументы тебе подсунет, что мало не покажется. Только ты должна помнить, что всегда на первом месте Бог, а потом все остальное. А чтобы различать козни бесовские и держать себя на духовной высоте, читай святых отцов. Я обещаю тебе удовольствие высочайшее. Несколько минут чтения – и ты уже между землей и небом. Там такая бездна любви и света, что все мирское тебе покажется пошлостью и бякой.

– Ну, что мне с собой делать? Я тебя снова люблю…

– А там, в ее составе, много еще плотского осталось? – шутливо вроде спросил он.

– Этого нет, только желание видеть и говорить с тобой. Но так хорошо на душе стало…

– Слушай, а может, это и есть настоящее?

– Я очень-очень на это наде-е-е-еюсь, – мелодично пропела Алена.

Отец Сергий

Перед поездкой в монастырь Андрей отправился на вечернюю службу. Ему нужно было получить благословение отца Сергия. Исповедь принимал только один молодой священник, отец Василий, со шрамом на лбу. Он сидел у аналоя, рядом прислонил костыль.

Андрей поискал у иконы святого Николая Чудотворца знакомую сутулую фигурку бабушки Веры. Вот она протирает стекло салфеткой.

– Матушка, где же отец Сергий?

– Андрей? А ты что, не знаешь? – старушка снизу вверх посмотрела ему в глаза. Из-под ее набрякших век сочились слезы, подрагивал пористый подбородок. – Погиб твой батюшка Сергий, Андрюша. Разбился на машине, чтоб они, железки эти, все пропали… Вместе с молодым отцом Василием ехали они. Отец Сергий – насмерть, а молодой – тот выжил. Ох, самых лучших Господь прибирает к Себе. Он ведь в день своего Ангела погиб. А это очень хорошо. Ангел-то его с собой и взял на небеса.

Она поглядела на оторопевшего Андрея, дернула его за рукав и посоветовала:

– Ты свечку за упокой его светлой души на канунник поставь. Не забудь.

Андрей на чужих ногах прошел к свечному ящику и купил самую толстую восковую красную свечу. Подошел к кануннику, положил поклон, одеревеневшими пальцами зажег свечу и с третьей попытки поставил ее прямо, ровненько. Пламя высоко и горячо поднялось вверх, и по свече потекли густые кровавые капли.

«Господи! Прости и упокой душу верного раба Твоего, духовного отца моего иерея Сергия!»

Приложился к окровавленным ногам Спасителя на кресте Распятия. И тут его прорвало… Он стоял, привалившись к холодной стене, и рыдал. Громко рыдал, не замечая повернутых к нему лиц.

Он терял друзей и любимых женщин, его предавали самые близкие, но никогда еще он не испытывал такого острого, опустошающего сиротства. Андрей осиротел. Только сейчас понял он, кем был для него все это время духовный отец. В этом месте души, где так обильно и широко жил батюшка Сергий, «грешный иерей», как он себя сам смиренно называл, его духовник, наставник, друг, «батя», – в этом месте образовалась громадная кровоточащая рваная рана…

Каждое утро, вставая с постели и «прежде всех дел» вычитывая утреннее правило; каждую ночь, становясь на молитвы «на сон грядущим», и в течение дня – он сорок два раза за каждый год жизни духовного отца по черным шерстяным четкам, им подаренным, в течение сорока дней будет со слезами взывать: «Господи! Прости и упокой душу раба Твоего иерея Сергия!»

Все сорок дней он будет носить четки на груди под свитером. Правая рука часто будет прижимать вязаный крест к раненому сердцу. Ночью четки будут лежать рядом с его лицом, и мягкий шерстяной аромат, от них исходящий, будет успокаивать и создавать хоть малую призрачную иллюзию физического присутствия духовного отца.

Сначала гнетущая тоска будет давить его сердце… Потом с каждым днем он будет чувствовать облегчение, на сороковой день Андрей поймет, что чистая душа его духовного отца отлетела в место светлое, место горнее; и там у него появился еще один молитвенник перед Престолом Господним.

Заезжала Лида, и они ездили к семье отца Сергия.

Входная дверь была, видимо, постоянно приоткрыта. Встретил их самый маленький и, обняв ноги Лиды, весело объявил: «А у нас папа умел!» Лида взяла своего любимца на руки и прошла с ним на кухню. Матушка здесь пекла пироги. Помогали ей все дети, в основном, вылепливая из теста фигурки. Раскрасневшаяся от жара хозяйка встретила их мягкой улыбкой.

– Завтра девять дней нашему батюшке, вот к столу готовлю, – пояснила она, – присаживайтесь и пробуйте пирожки.

Нет, она не нуждалась ни в словах соболезнования, ни в утешении. Не было в этом доме рыданий и истерик. С той же улыбкой, ловко управляясь с тестом, матушка сообщила, что батюшка чувствовал приближение своей кончины, предупреждал об этом, со многими прощался. «Со мной тоже», – вспомнил Андрей. За день до аварии исповедался духовнику, причастился…

– А уж кроткий был в последние дни, добрый, как малое дитя! – снова с мягкой, задумчивой улыбкой говорила матушка. – Врачи сказали, что совсем не мучился… Улетел со своим Ангелом-хранителем прямо на небеса! А уж сколько народу сейчас за упокой его душеньки светлой молится!.. Вот и вы, мои хорошие, тоже помолитесь. Ты, Лидочка, ему очень понравилась. А уж Андрея он как сыночка своего старшего любил.

– Матушка, мы вам помочь хотим… – застенчиво начала Лида, взяв сумочку.

– Ой, милые, что вы! Нам сейчас такую помощь оказывают, что стыдно и брать столько… Мы ведь всю жизнь очень скромно жили. Если откуда деньги приходили – а батюшке даже из-за границы слали – так он все в храм относил. Вот и мы так будем жить. Словно он здесь рядом. За одежонку малышам, что ты, Лидочка, привозила, спаси тебя Господи, а больше ничего не надо. Все есть, слава Богу.

Родители

Поездка в монастырь откладывалась.

Сломалась машина Бугра. Потом заболел сам водитель. Заболела его жена, а потом и сын.

Шли день за днем. Зарядили обложные дожди.

Решили ехать на поезде. Как решили – заболел и Андрей. Два дня лежал он с простудой, обливаясь горячим липким потом, в состоянии полузабытья. Он не мог ни есть, ни читать, едва ходил. Заглядывала Света, пыталась накормить его бульоном, но от еды он отказывался. Что она говорила ему – он уже через пять минут забывал.

Ко всему прочему ночью ему приснился странный сон. Он записал, что запомнил, в дневник.

«Последняя судорога, рывок – и душа оставила свое временное пристанище. Непривычно. У меня сейчас будто два тела.

Новое – такое легкое и стремительно быстрое. Я только подумал – и вот уже беспрепятственно пролетел все этажи нашего дома, увидав всех жильцов, успев на лету уловить настроение каждого, чем кто занят, и даже о чем думает, но – остановился, вернулся назад и решил подумать.

Вот передо мной лежит мое старое тело. У, ненавистный мучитель, сколько ты терзал меня! Я хотел поститься, а ты требовал, просил, зудел: накорми, услади, побалуй. Я тебе: подожди, не время. Ты: давай сейчас же! И подпустишь для острастки боль в желудок, ломоту в виски, сосание под ложечкой.

Сколько находился в тебе, ты все требовал свое животное “дай”. Помнишь, как ты меня терзал, когда после детства пришла пора взрослеть? Ты меня искушал и днем, и ночью. Наяву и во сне. Мерзкие картинки ты мне совал, как старый растлитель малолетке. Ты наполнял меня дрожью похоти и нетерпения. Ты набрасывался на мою невинность, как коршун на обессиленную добычу. Ты заставлял видеть в девушках прежде всего самку. Ты меня жег изнутри, рвал на части и позорил, позорил…

Потом ты к моим мучениям добавил вино. Сначала ты услаждался, утешая меня и себя, а потом, когда стали нарастать мучения, ты требовал временного их ослабления новым отравлением. А после эйфории ты подсовывал мне картинки из преисподней с бушующим пламенем и горящими страшными глазами. И только когда твои мучения достигали апогея, ты позволял мне тебя спасать молитвами и слезами покаяния. Вот только когда ты слушал мой голос. Говорил я тебе, умолял, чтобы ты одумался и перестал меня мучить. Но ты начинал меня слушать только у последней черты, когда тебя уже душил животный страх.

Если этому твоему настоящему хозяину нужны были мои страдания, то он благодаря тебе получил эту плату полной мерой! Теперь ты лежишь тут, покинутый и своим лживым хозяином, и мною, в тебе нарастают процессы разрушения. Еще немного – и ты растворишься в земле. А ведь у нас с тобой была совсем другая цель. Да, у нас! Ты вместе со мной должен был служить истинному Хозяину жизни, который сейчас освободил меня от твоего тиранства. Ты мог бы наполниться животворной энергией вечности – благодатью, и сейчас бы ты не тлел, а благоухал! Что же ты наделал…

Ну, ладно, как бы там ни было, а мы какое-то время жили вместе и делали одно дело. Пусть не так, как хотелось мне, а через мучения. Но… благодарю тебя, мой бывший тиран, и благословляю. Скоро мне отправляться на суд. Вот только прощусь со всеми своими – и вверх. Эх, достанется мне! Но что-то мне подсказывает, что буду прощен. Впрочем, это уже дело не мое, все, что мог, я сделал… с тобой вместе».

А в воскресенье Андрей встал совершенно здоровым. Никаких последствий болезни не осталось. Принял холодный душ и решил пойти на литургию.

После смерти отца Сергия Андрей не мог заставить себя ходить в его храм. Там все так же торжественно и умилительно служили, но бесконечное сиротство наваливалось на Андрея. Особенно усиливалось это рядом с аналоем, у которого раньше принимал исповедь любимый батюшка.

Поэтому в это воскресенье Андрей поехал на Афонское подворье. Там он купил несколько книжек про Афон, предчувствуя заранее сладостные минуты хотя бы мысленного прикосновения к афонским тысячелетним святыням. На прилавке лежал ладан в коробочке с надписями на греческом языке, взял он и ладан, подумав, что «дым святоотеческий нам сладок и приятен». Заказал он и молебен Преподобному, чтобы он помог вырваться в свою обитель.

Во время длинной службы, которая велась по полному неспешному уставу с некоторым восточным колоритом, ему иногда казалось, что где-то рядом под горой плещется не мутная Москва-река, а светлые голубые волны Эгейского моря. Напротив находились две иконы. Одна, в резном богатом киоте, – великомученика Пантелеимона, другая, с золотистым фоном и с мощевиком, – преподобного Силуана. Андрей чувствовал сильную благодать, исходящую от золотистой иконы. Об этом святом Андрей совсем ничего не знал, и после литургии он снова подошел к свечному ящику и купил книгу «Преподобный Силуан Афонский».

Из подворья он вышел на тихую, залитую солнцем улочку с особняками и решил зайти в гости к родителям, проживавшим в одном из этих таганских переулков.

Дома застал он только мать, отец вышел пройтись по магазинам. Она холодно ткнулась в его щеку:

– Опять от тебя церковью пахнет.

– Это афонский ладан. Разве неприятный запах? – с улыбкой спросил он.

– Ты же знаешь: все, что связано с церковью, мне всегда было неприятно, – ответила она с учительской диктаторской жесткостью в скрипучем голосе.

Андрей с детства наблюдал громадную разницу между двумя учителями: бабушкой и матерью. Насколько бабушка отличалась мягкостью и тактичностью, настолько мать всегда стремилась к жесткому диктату. Бабушка детей любила и делилась с ними своими обширными знаниями. Мать насильно вдалбливала в «дубин стоеросовых» науки согласно школьной программе, беспощадно пресекая всякое сопротивление методической косности и бездушию. Теперь только Андрей понимал, что это разница не между учителями, а пропасть между поколениями, между дореволюционной гимназией и советской школой. Пропасть между религиозным и атеистическим.

– Да что же за отвращение такое у тебя, мам? Что плохого в том, что сын твой стремится к добру и любви?

– Между моим сыном – моим! – и мной стоит вся эта мракобесная поповщина! Так за что мне ее любить? – громко и патетично, как на трибуне партхозактива, провозглашала она. – И кто только тебя таким сделал!

– Ты, мама, и сделала. Вы с папой и бабушкой с детства воспитывали во мне стремление к знаниям и честность, это и привело меня к Богу.

– И вот теперь твой Бог стоит между нами и отнимает у меня сына!

– Бог над всем и во всем. Он, как воздух, везде и, как воздух, все животворит, дает нам жизнь. Как Он может мешать любить, когда Он эту самую любовь нам дает? Если Он Сам и есть любовь?

– Слушать эту галиматью не хочу!

– Значит, все-таки не Бог, а что-то в нас мешает нам объединиться. Я пытаюсь восстановить тысячелетнюю российскую духовную традицию, благодаря которой Россия стала могучей и богатой империей. Неужели ты не видишь, что сделало предательство этой православной традиции с нашей страной? Неужели миллионы жертв, наша нынешняя нищета материальная и духовная не убеждают ни в чем?

– Какая нищета? Да мы жили всегда очень прилично, ты бесплатно получил образование, мы тебя на курорты каждый год возили!

– А ты попробуй все это сказать миллионам, погибшим в тюрьмах. Кого за веру расстреливали без суда и следствия. Деревенским, которые без паспортов жили от своего огородика, да и тот облагали жуткими налогами или вообще отбирали. Революция ни одной заявленной цели не добилась, кроме одного – разрушения Русской Церкви. Вот только с этой целью и заварили они жуткую кровавую кашу. И кому, если не нам, теперь восстанавливать порушенное? И если ваше поколение не желает раскаяться, то нам ваши грехи искупать и отмаливать.

В это время, неслышно ступая, бочком вошел отец. С каждым годом он все больше сдавал. Сейчас в комнате с пестреньким пакетом в слабых руках стоял совсем ветхий старичок. Андрей обнял его сгорбленную спину и усохшие плечи.

– Ты, сынок, зря все это говоришь. Мы с твоей матерью прожили честную трудовую жизнь. Мы с работы не таскали, хором каменных не построили. Нам с ней каяться не в чем.

– Каяться даже святым есть в чем. Мы без греха шага не ступаем, – совсем тихо произнес Андрей. Потом примирительно: – Ну, ладно-ладно. Давайте пообедаем чем-нибудь. Я принес еду, давайте посмотрим, что там.

– Не надо!.. – тихо скомандовала мать. – Мы не будем обедать. Тебе уже пора. Здесь ты уже все, что мог, высказал.

Когда Андрей понуро спустился и вышел из подъезда, рядом с ним с глухим грохотом упал принесенный им пакет с едой. Звякнуло разбитое стекло. Сверху на балконе стояла мать и надменно взирала на произведенный ею эффект.

«Пора. Пора мне в монастырь. Совсем запутался. Все сыплется».