Текст книги "Ночь, придуманная кем-то"

Конец действия №4

На Землю его вернул первый трамвай. Игорь открыл глаза и посмотрел вокруг. За вспотевшими стеклами автомобиля была настоящая весна. Облака покинули город, отдав мокрые улицы выползающему из-за крыш солнцу. Трамвай перемещался по мосту, сотрясая воздух железом.

Игорь машинально глянул на часы: он отсутствовал всего пять-десять минут, причем, где был, совершенно не помнил. Осталось в памяти что-то теплое, белое, да во рту остался привкус несостоявшегося сна. А телу, откровенно говоря, было холодно. Откровенно говоря, знобило. Игорь обернулся: Жанна спала на заднем сиденье, так и не просыпалась с тех пор. Не слышала, как он влез в салон. Не видела, как далеко сзади к тротуару подкатывал милицейский патруль, опоздав к событиям часа на два, как бродили между подворотней и грязно-желтой машиной вялые сонные фигуры в грязно-серых одеяниях, как погрузились обратно и уехали…

Пусть поспит, решил Игорь. Еще чуть-чуть, самую капельку. Только неудобно ей, шея потом болеть будет, рука занемеет. Натерпелась, бедняжка. Джинсы и куртка в жутком состоянии, а лицо… Боже, что этот гад ей с лицом сделал! Этот гад, который в кладовке… Его затрясло по-настоящему. Чтобы успокоить закрутившийся в голове вихрь, он расстегнулся, сунул руку вовнутрь, нашарил в кармане рубашки листок бумаги. И новая забота вытеснила остальные. На бумажке были записаны два телефона – домашний и рабочий, кроме того, имя – «Марина Евгеньевна Мелкач». Следовательша. Она дала младшему брату свои координаты, специально для него, для Игоря, чтобы он перестал скрываться от милиции… «Да не скрываюсь я! – ожгло молодого человека. – Не мог же я ночью звонить!..» Первый трамвай ясно показал, что уже утро. Теперь звонить было можно. Нужно.

Хлопать дверцей не стал, просто прикрыл. Позвоню, и тогда Жанну разбужу, думал он, двигая нетвердыми ногами. Будем решать, как быть с тем инженером-головорезом. И вообще, как быть. Как отныне жить дальше, как забыть это дергающееся в руках тело, эти глаза…

«Что же мы натворили!» – с ужасом думал он, залезая в телефонную кабину.

Удивительно, но аппарат был исправен. Возможно, хулиганы в здешние трущобы боялись по ночам ходить, или служба связи объезжала точки совсем недавно – меняла изуродованные трубки, устанавливала выдранные диски. Игорю везло невероятно. Им всем везло. Вечер, ночь и утро нескончаемого всеобщего везения. Кто делал события столь изощренно неправдоподобными, кто управлял энергетическими цепями случайностей? Разумеется, молодой человек не задавался подобными вопросами. Он положил в щель стертый жетон и набрал номер, сверяя каждую цифру с бумажкой.

– Есть, Мелкач слушает, – сказал сонный женский голос.

– Извините, если разбудил, – включился Игорь. – Здравствуйте. Дело в том, что…

– Разбудил, разбудил, – перебили его. – Ты кто?

– Я? Игорь.

– Ясно, что не Маша… – женщина вдруг приглушилась и сказала кому-то в сторону. – Спи, это не из Управления… – и снова вошла в самое ухо. – Ты какой Игорь?

– Вы же сами просили позвонить! – взял он инициативу. – Вы когда с моим младшим братом разговаривали, передали ему, чтобы я от вас не прятался.

– Подожди… Когда разговаривала?

– Вечером, – сказал он, потихоньку потея. – У нас на лестнице убийство произошло.

– А-а, ты тот Игорь, который сосед, – догадалась капитан Мелкач. Некоторое время она молчала. Точнее, издавала звуки. Неприличные были звуки, влажные, рождающие в голове разные неподходящие случаю образы. Игорь слушал, слушал и наконец понял, что следователь просто-напросто зевает.

– Вот так… – устало констатировала женщина, закончив. – Три часа всего спала. Что же вы со мной делаете, мальчики мои дорогие…

– Брат мне сказал, что меня в убийстве подозревают, – якобы небрежно бросил Игорь. – Лично я вообще не спал из-за вас.

– Твоего брата никогда не пороли, очкарика нахального. Ты сам такой же или еще умнее?

– Не знаю, – растерялся он. – А что?

– А то, что никто тебя не подозревает. Пока.

Очень профессионально было исполнено это «пока». Игорь поджался, потея все быстрее. Следовательша продолжала:

– Нам для начала поговорить надо. Есть кое-какие обстоятельства, не очень для тебя приятные… – Она шумно собралась с мыслями, дыша в микрофон. И вдруг вспомнила. – Вы на даче почему от нас убегали?

– Да не было меня на даче! – возмутился Игорь. – Это сокурсники! Я разрешил переночевать, и ключ дал.

– Побежали-то почему, спрашиваю.

– Испугались, наверное. Милиция же…

– Чего милиции бояться, – с не меньшей силой возмутилась женщина. – Дети малые, да? Небось, хотели безобразие устроить, а мы кайф сломали. Правда, девчонок я не заметила… Признайся, ты ведь был с ними в доме?

– Мы с подругой в кино ходили, – запустил Игорь приготовленную версию. И тут же поправился, чтобы не подумали чего-нибудь такого. – То есть не с подругой, а с невестой.

– Подруги, дачи, вечеринки, – очень понимающе произнесла женщина. – Оснований подозревать кого бы то ни было в изнасиловании у меня нет. А так же в растлении малолетних, в гомосексуализме или в надругательстве над крупным рогатым скотом. Так что не бойся. Кино-то какое?

– Детектив.

– Милиция там, конечно, плохая?

– Почему, хорошая. А поговорить нам о чем надо?

Следовательша помолчала, размышляя над вопросом.

– Сделаем так, – ее голос ощутимо вял, буквально с каждой репликой. – Сейчас спим. Днем придешь к нам в отдел, часам к десяти.

– А по телефону нельзя? – испугался Игорь.

– Слушай, мальчик, я полночи не спала, – это был последний всплеск энергии.

Он попросил, нервно цепляя ногтем эмаль на телефонном брюхе:

– Ну хоть о чем? Из-за матери, наверное?

– Нет, не из-за матери. С ней я отдельно поговорю. Из-за твоей подружки, из-за девочки твоей.

– Какой подружки? – он моментально отупел.

– У тебя их много, да? Извини, недооценила. Из-за той, которую Жанной зовут. – На другом конце кабеля опять продолжительно подумали. – Все, отбой, – решила женщина. – Это серьезный разговор, официальный, нельзя же так. Значит, договорились, встречаемся в десять, – она мучительно зевнула. И прямо на зевке отключилась.

– Не из-за матери? – пробормотал Игорь, слушая учащенное биение гудков.

Он заторможено нашарил в кармане куртки новый жетон, растерянно глядя на автомобиль. Салон не был виден: из лобового стекла светило солнце. Что там – внутри салона?.. Ожидание катастрофы подступило вплотную, от этого чувства немела кожа, пустела грудь, сводило скулы. Он набрал телефонный номер, временно победив тахикардию электрических сигналов.

– Есть, Мелкач… – вяло шевельнулось в трубке.

– Ну, пожалуйста! – взмолился Игорь. – Причем тут Жанна? А я вам тогда скажу, кто убийца, мы с братом точно знаем, этот человек у нас в квартире живет.

– Ты! – страшно сказали ему в ухо. – Долго вы мне еще спать не будете давать, мужики поганые! – Что творилось на том конце, к счастью, не было видно. – Да не тебе я говорю, чего вскочил… – это уже в сторону. – Вот что, мой дорогой! Лично мне пока известен только один человек, у которого были причины совершить убийство.

– Кто? – выдавил он. – Ты. Разве не так?

В трубке вдруг зашуршало, будто по микрофону елозила ладонь. Слышались глухие акустические всплески – похоже, там ругались.

– Все, ты мне надоел, – беседа возобновилась так же внезапно. – Отвечай на мои вопросы быстро. Хоть на секунду задумаешься, я тебя арестую, наглеца! Кто и когда тебе сообщил, что твоя подружка с ним спит?

– Че… чего? С кем… спит?

– С убитым. Быстро – кто и когда.

– Никто. Подождите, я не понял…

– Тогда при каких обстоятельствах ты об этом узнал?

– Подождите! – забился в телефонной кабине человек. – Не понимаю я!

– Только не ври, что ты ничего не подозревал, – брезгливо предупредила следовательша. – Рядом жили, все у тебя на глазах было. Или ты такой лопух?

Он завизжал, срывая горло:

– Наоборот, это вам врут! Кто вам наврал про нас?

Счастливая догадка ворвалась в голову. Опять подставили! Вот он, след – ухватить, не потерять…

– Прекрати истерику, все ухо заплевал, – спокойно сказали ему. – Воплями меня не убедишь, имей в виду.

– Да с чего вы взяли, с чего? – Человек изнемогал от смеха.

– Эх, мальчик дорогой. Я сама видела, своими глазами. Он ее специально разместил, чтобы план был нагляднее. Девчонке, по-моему, никакого удовольствия, вот что мне больше всего не нравится. Мужик старается, старается, а ей хоть бы что – лежит себе, в потолок смотрит. Странно.

Человек окаменел с изломанным в судороге ртом.

– Эй, ты здесь? – позвала трубка. Женский голос вновь откровенно скисал, скучнел.

– Как видели? Рядом сидели, что ли?

– А ты лучше не хами. Я ведь все равно с тобой днем увижусь. Под протокол, так что готовься. Кстати, у твоей невесты в паховой области небольшой шрам есть, слева, правильно? Это чтобы ты поменьше сомневался, когда милиция говорит.

– Как видели? – тупо повторил Игорь.

– Ваш знаменитый сосед записал себя вместе с ней на видеопленку, – с тихим равнодушием объяснила трубка. – У него камера в стеллаже запрятана, понял? Она и не догадывалась, что позирует, простушка твоя. Де мортуис аут бене, аут нихиль, но, откровенно говоря, он был сексуальным маньяком. И жена его психованная это подтвердила. Он ведь всех своих партнерш обязательно снимал. Раньше на фотографии, а потом на видео. Архив у него – ого какой! А жену свою никогда не снимал, не возникало у него такого желания, хотя, как я подозреваю, она бы не возражала, скорее наоборот. Комедия… Зачем я тебе это рассказываю? Весь сон ты мне испортил, парень мой дорогой…

– Я не хамлю, – нелепо возразил ей собеседник.

Она в ответ протяжно зевнула. Он слушал, внимательно изучая покрытую письменами краску перед собой. На аппарате, впрочем, было выцарапано не так уж много текста: несколько женских имен. И почему-то совсем не наблюдалось мата. Только одна надпись могла бы пробудить интерес: «Я сука», возле которой стоял некий номерок.

– Понимаешь, муж не хотел на Бэлу Исааковну даже пленку тратить, а она для него, для мертвого, черт знает что готова сделать…

Он отпустил трубку. Кусок пластмассы яростно грохнул об железную стенку и остался качаться. Он вышел – тугая пружина зло вернула стеклянную дверь на место. Не вполне трезвыми зигзагами он двинулся пересекать дорогу, направляясь к каналу, ткнулся в чугунное ограждение, за которой был мутный придаток Невы, с размаху заглянул вниз, едва не упав в воду, но сразу развернулся, почти как игрушечный планетоход на батарейках, и побрел обратно. «Я не хамлю,» – бормотал он. Мимо проносились слепые сгустки бензинового смрада, готовые размазать по асфальту любой посторонний предмет. Особенно такой – вялый, беззащитный, спотыкающийся. Но его не тронули. Человеку зачем-то сохранили жизнь.

Он остановился возле укрощенного им четырехколесного механизма и посмотрел в боковое окошко. Сверху вниз. Спину не сгибал, и так было хорошо видно. Женщина неподвижно лежала на боку, подогнув на сиденье ноги. Женщина глубоко дышала, улыбаясь во сне. Его женщина… Он смотрел на нее, он ясно видел сквозь джинсы ТОТ ШРАМ, оставшийся от давней травмы, он видел сквозь куртку ТЕ РОДИНКИ, он все видел… Чужеродная, липкая, бесконечно отвратительная плоть по-хозяйски входит в нее, протыкает ее, углубляется в нежную розовую бездну. Отвратительные волосатый руки беспорядочно шарят – там, возле шрама, возле смешных веснушек в совершенно неподходящем месте, – поднимают повыше точеные тренированные ножки, чтобы смердящему куску удобнее было раскачивать ее, терзать ее, чмокать – в ней, в ней, в ней!.. М-м-м!.. Волосатые руки тискают и мнут – теперь уже возле родинок, – потное брюхо вдавливает все нежное в потную простыню, из прокуренного рта падает язык, опускаясь к ее губам, к шее, к родинкам. Она – на спине. Она смотрит в потолок, она предпочитает не закрывать глаз, в отличие от теплых покорных сучек. Нет, не может быть! Почему на спине? Она ведь больше всего любит сзади, чтобы сильно, чтобы по-мужски, любит биться головой в подушку и помогать снизу рукой… о-о, как она помогает… а еще лучше постепенно сползать на пол… и уже на полу она опрокидывает на спину – его, только его! – садится на нем, беснуется на нем, хватаясь за голову дрожащими руками, и кричит… как она кричит! – он все-таки сумел довести ее до крика, оба раза сбросив с кровати, и оба раза он был вне себя от счастья, потому что получилось… потому что она… она…

Человек завыл. Вдруг закачавшись, как маятник, заколотил себя по бедрам, и остановился, лишь когда ноги были почти парализованы. После чего он бессильно оперся о пыльную лакированную поверхность и вновь посмотрел сквозь стекло.

Его женщина спала: звукоизоляция в последней модели «жигулей» была хорошей. «Раньше я думал, что есть женщины чистые и грязные, – некстати вспомнил человек. – А теперь я знаю, что все женщины грязные». Фраза была придумана им. Давно придумана – просто так, смеха ради. Но до сих пор он не решился использовать ее в каком-либо из сочинений, слишком уж отчетливо звучала в ней катастрофа. Писатель боялся своей же фразы! Может, потому что она была правильной?.. «Наверное, это наказание, – неожиданно догадался человек, продолжая неотрывно глядеть сквозь стекло машины. – За того, который в кладовке. Не убий, не укради, не прелюбодействуй…»

Глаза сами собой закрылись – вернейший способ вновь увидеть мерзкую картинку. Плохо иметь воображение. Не в силах сдержаться, человек застонал сквозь стиснутые зубы. Застонал, застонал, застонал, согнувшись пополам. Потом распрямился, кряхтя и кашляя. Потом обогнул машину и открыл багажник. Выдернул канистру, наполовину заполненную бензином, открутил крышку и плеснул жидкостью в разинутую железную пасть. Вторично обогнул машину, по пути сунув руку в приоткрытую дверь и щелкнув чем-то под рулем. Капот двигателя сразу освободился. Следующая порция бензина была вылита туда, в сплетение шлангов и промасленных железяк. Пришла очередь салона. Человек открыл пошире дверцу, втиснулся внутрь вместе с канистрой и принялся разливать остатки горючего по стенкам, по чехлам кресел, по резиновым коврикам. «Любить – это бояться потерять,» – шептал он заклинание из прошлой жизни. Слез почему-то не было. Наверное, все слезы он отдал на кафедре, временно потеряв Жанну в ночном институте. Как же давно это было! Тогда, когда он боялся что-то потерять. Сейчас он ничего не боялся. Дурак, надо было сохранить хоть немного слез, может быть они спасли бы его сейчас, вернули целительный страх.

– Игорек, ты что-то говоришь? – громко удивилась женщина. Она зашевелилась, приоткрыла один глаз, рывком села, озираясь: – Мы уже приехали?

И наконец проснулась. Рожденная сном улыбка сошла с ее лица. Чужая страшная женщина. Смотреть на нее, на бодрствующую, было невозможно. Нет, не повернуть голову, не сдвинуть взгляд…

Она потянулась, хрустя отлично развитыми суставами:

– Стой, что ты делаешь?

В салоне нестерпимо воняло. Он бросил опустевшую канистру на соседнее с водителем кресло и вытолкнул гадостный запах из горла:

– Спички есть?

– Откуда, я же не курю! Может, в машине валяются?

«Дежурный тоже не курит,» – подумал человек и вылез наружу. Жанна вылезла следом – ничего не понимающая, заспанная, начинающая сердиться. Абсолютно чужая. Абсолютно.

Людей в городе прибывало, появились первые одинокие силуэты с куличами и крашеными яйцами в полиэтиленовых пакетах. Что за безумцы? Что за фанатики? Можно спать и спать, сберегая силы для долгожданного завтрака, но люди выползают на улицу, бредут куда-то, бредут… Ах, ведь сегодня Пасха! Праздник праздников… Зачем? Какой в этом тайный смысл?

– Что ж вы меня не разбудили! – Жанна неуверенно осматривалась. – А где Сашуля?

Не понимала, что любое слово – бессмыслица. Двинулась с места, хромая, морщась, придерживая пострадавшее бедро рукой. Обогнула машину, осторожно ступила на проезжую часть, подошла к молодому человеку и обняла его, сунув ладони ему под куртку. Тот дернулся. Чуть ли не отпрянул, испуганно глянув на нее.

– Что происходит? – окончательно растерялась она.

Сегодня полагается всех прощать, хотел ответить он. Сегодня полагается со всеми мириться… Он хотел ответить, но случайный прохожий уже вывернул из-за угла, и тогда человек торопливо шагнул на тротуар, стараясь забыть о том теплом и ласковом, что коснулось его на мгновение:

– Извините, у вас есть спички?

– Тебя так же с праздником, земляк, – весело откликнулся прохожий. – У меня и сигареты есть, американские.

– Спасибо, я не курю.

– А-а, понимаю, даме нужно. – Мужчина коротко гоготнул. – Они нынче все курят, дурочки, – и протянул картонный коробок. – Дарю. Передай ей, что Гурам не жадный.

Дальше было просто: человек залез обратно в машину, устроился поудобнее и собрался чиркнуть спичкой. «Иисус воскрес», – сказал он… Но спичка не чиркнулась – выпала из деревянных пальцев.

– Игорь, ты сдурел? – пискнул кто-то рядом.

– Надо сжечь труп, – объяснил он и неуклюже выбрался наружу. В пальцах возник крохотный трепещущий огонек. Человек приподнял капот двигателя и опустил руку туда. Железная щель жарко выдохнула ему в лицо.

– Бежим! – сумасшедше заорал кто-то.

Ноги сами рванулись вон. Сзади пылал костер, стремительно набирая мощь. А наперерез удиравшим мчался третий персонаж – тот самый весельчак, отдавший коробок спичек.

– Что же вы делаете, ублюдки! – зарычал весельчак и в гневном броске поймал героя за воротник.

Однако Жанна была рядом, мучительно ковыляла следом. Бесстрашная Жанна, бесконечно преданная любимому человеку. Она крутанула здоровой ногой, и воротник освободился. Она боком упала на асфальт, и враг опрокинулся тоже. А потом за спинами бегущих ударил взрыв, но они были уже далеко. Вокруг мелькали солнце, вода, дворы, переулки, потом навстречу открылся перекресток, незнакомый, широкий, и Жанна захрипела:

– Да стой ты, хватит! Никто же не гонится!

Он перешел на шаг, содрогаясь от нехватки воздуха. «А может, не было ничего такого?» – подумал он, задыхаясь. Оказывается, он все еще надеялся. Вот почему спичка не сразу зажглась, вот почему выпала из пальцев…

Женщина догнала его, волоча ненавистную ногу, и заорала, вне себя от злости:

– Объяснишь ты, что произошло?

– Ты его любила, да? – безжизненно спросил он. И остановился.

– Кого?

– Юрия. Мужа Бэлы.

Она загнанно смотрела на него. Она страшно молчала, и тогда он снова заговорил, терзаемый дурацким чувством вины:

– Понимаешь, я звонил следовательше. Ей Бэла какую-то кассету отдала, на которую тебя Юрий записал… если не врет, конечно…

Будто не обвинял, а оправдывался. Будто ждал, что его пожалеют. Тоскливая мальчишечья надежда… Он нестерпимо захотел взять свою женщину за руку, чтобы хоть на мгновение вернуть себя в прошлую жизнь, но сделать это оказалось труднее, чем посмотреть ей в глаза. Тем более, что она бессильно привалилась к оштукатуренному углу дома, пачкая себя грязно-белым, и отвернулась.

– Скажи, – отчаянно попросил человек, – ты с ним…

И чуть не умер под лавиной отвратительных слов, которыми можно было закончить фразу.

– Скажи, он тебя… – потный кошмар вновь крутился в голове.

Женщина сползла по стене дома на корточки, превращая свою куртку в нечто совсем уж неприличное. Она зажмурилась, сморщила изуродованное кровоподтеком лицо и заколотила затылком в петербургский камень. Молча, страшно.

И надежда рухнула.

– Понятно… – сказал он. – Раньше я думал, что есть женщины чистые и грязные, а теперь я знаю, что все женщины грязные.

Получилась фальшь, реплика из провинциального театра – он осознал это каждой клеткой страдающей плоти. Ничего больше не оставалось, кроме как отойти, оступившись на спуске с тротуара, затем подняться с колен и снова идти, сжав в кулаки ссаженные об асфальт руки. А женщина сзади наконец зарыдала, бормоча сквозь спазмы в горле:

– Мразь… Ну, мразь… Что ему, трахнуть меня было мало?.. Чокнулся со своим видиком, режиссер поганый… Мужики проклятые, самцы членистоголовые… Ненавижу всех! Ненавижу, ненавижу…

Человек уходил. Куда? Никчемный вопрос. Человек наискосок одолевал большое перекрестие улиц с маленьким крестом трамвайных путей посередине. Главное, чтобы дальше, дальше, дальше. Вокруг, в окружающем черном пространстве, происходило некое движение, но путника оно совершенно не касалось, не отвлекало от главного. Вот только дома странно кружились, вызывая дурноту. И он вдруг застыл на месте, схватившись за голову – для того лишь, чтобы остановить этот невыносимый водоворот.

– Игорь! – кто-то истошно завизжал. – Трамвай!

«Действительно, трамвай, – обрадовался он. – Пятнадцатый номер. На нем можно до Театральной площади доехать, а там – уже на автобусе…»

Оказалось, он стоял в самом центре креста из рельсов. В коленях мелко дрожало. Груди все еще не хватало воздуха. Хотелось в туалет – ведь столько времени пришлось терпеть! «Ничего, скоро будет легче, – подумал человек, вставший на трамвайных путях. – С праздником вас, Иисус воскрес». Из лакированного лба надвигающегося железного чудища в упор било солнце, и тогда он покорно закрыл глаза.