Текст книги "Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики"

Для новой (а частично и хорошо забытой старой) жизни музея есть все предпосылки. Во-первых, само искусство в лице концептуализма избрало наконец принцип священной серьезности и чуть ли не полной гибели всерьез. Современные художники-медиумы, в опыт которых всматриваются и вслушиваются окружающие, выступают фактически в роли праведников, что совсем еще недавно казалось немыслимым, поскольку художник в борьбе за свою свободу и признанность вообще отвергал этическое измерение, усматривая лишь в сфере эстетического закон своего бытия как художника.

Музей, пользуясь благоприятным случаем, мог бы перехватить и закрепить эту тенденцию.

Во-вторых, художники представляют самые различные, в том числе и противоположные версии искусства, они ведут борьбу с сильными предшественниками и друг с другом, но все они (все еще!) мечтают попасть в музей. Есть и другие обстоятельства, в частности образовавшаяся пустота святого места. Выход напрашивается сам сбой, и практически нет сомнений, что именно он будет избран. Ведь некоторые музеи, причем наиболее успешные, с самого начала своего существования являются структурами, аналогичными языческим храмам, – Ясная Поляна, Михайловское, Байрейт в Германии могут стать своего рода кафедральными соборами. Нелишне вспомнить, что хранитель пушкинского музея в Михайловском С. Гейченко был своего рода патриархом или, если угодно, признанным «старцем». Пиетет к Пиотровскому позволяет в принципе обрести такой же статус, и тут дело уже в личных качествах.

Итак, священнослужение, отказ от популяризации во что бы то ни стало – вот будущее музеев. Если представить себе возможное развитие храмов культуры в этом направлении, мы получим что-то вроде иерархии приобщенных и различные «коды доступа» к хранилищам. Напрашивается также параллель с канонизацией: включение в основную экспозицию произведений того или иного художника хотя и не будет непременно посмертным, как происходит с причислением к лику святых, но все же потребует некоего аналога «нетленности мощей». В сложившихся условиях музейный хранитель вполне способен подорвать существующее сегодня всевластие кураторов, ибо включение в литургию будет означать присвоение такой единицы хранения, которую не способен продуцировать прижизненный успех.

* * *

Вот и библиотека могла бы решиться на подобный эксперимент.

Во-первых. Ограничить возможность электронного доступа и заблокировать вайфай на территории храма книги.

Во-вторых. Вновь объединить фонды или обеспечить оперативную доставку заказанных книг – чтобы добиться плотности читательского присутствия. Тут как раз количество переходит в качество, критическая масса одновременных чтений запускает эффект Соляриса, а кто хоть раз его вкусил, наверняка захочет сделать это вновь.

В-третьих, учредить читательские ранги и преференции, что-то вроде клубной системы.

В-четвертых, ввести, как и в музее, элементы священнодействия: библиографы прекрасно с этим справятся, если поставить перед ними такую задачу.

Еще. Проявить снисхождение к неисправимым сторонникам вредных привычек и вернуть курилки для человеческих людей.

И конечно, перестать бояться обвинений в отсталости, несовременности и прочее. Гнаться за чужим временем, в котором для тебя все равно нет места, – занятие безнадежное. Нужно учредить свое, замкнутое в силовое кольцо время, обладающее глубокой внутренней размерностью, и спокойно ждать, как на его орбиту потянутся достойные. Они непременно появятся там и выйдут в открытый библиокосмос.