Текст книги "Кремлевский опекун"

Глава 9
Расследование

Поздно вечером в городской квартире отставного полковника ФСБ Леонида Сергеевича Мацкевича зазвонил телефон.

– Кто это может быть? – заворчала дремавшая перед телевизором его супруга. – Тебя, наверное, Леня.

– Да, уж конечно, не тебя, Валюша. Спи. Спи. Конечно, меня.

На пенсии отставнику было скучно. Поэтому он поднял трубку с надеждой.

– Как вы думаете, товарищ полковник, это правда, что чекисты не бывают «бывшими», до самой смерти? Или все это враки? – услышал Мацкевич веселый знакомый голос.

– Представьте себе, как только зазвонил телефон, я почему-то подумал: что-то мои старые друзья не звонят?

– Звонят, как видите. Причем с деловым предложением.

– Догадался, но даже не представляю, в чем его суть.

– Мне кажется, вы преждевременно забросили свой аналитический талант, поэтому я предлагаю вам поработать со мной.

– Зная вас, уважаемый Александр Павлович, я не сомневаюсь, что вы обстоятельно все продумали, и поэтому сразу скажу, что согласен.

– Вот и хорошо! – искренне обрадовался Духон. – Уважаю людей, которые сразу принимают правильное решение! С определенного времени меня, не без некоторого вашего участия, стали занимать всякие странные истории, особенно если появляется возможность побороться за справедливость.

– Похвально, – не нашел ничего лучшего что сказать Мацкевич.

Но Духон не обратил на эту похвалу никакого внимания.

– Тогда почему бы нам, двум солидным отставникам, не растрясти косточки и не отдохнуть несколько денечков в Новгородской области? У меня там чудное местечко для отдыха! Если согласны, то выезжаем завтра в десять утра.

Аналитик он и есть аналитик. Мацкевич сразу понял, что его приглашают не чаи гонять. Наверняка у этого милого его сердцу олигарха как раз именно там появилась интересная головоломка.

– Ровно в десять буду у подъезда, – без лишних слов сказал он и тепло попрощался.

Положив трубку, Мацкевич невольно представил себе Духона с извечной сигаретой «Кэмел» во рту. Сигарета представлялась ему обязательным атрибутом образа банкира, поскольку именно с ней его часто запечатлевали на фотографиях в газетах и журналах. Мацкевича смущало лишь одно – лично ему почему-то всегда казалось, что Духон выглядел бы более органично не с «Кэмелом», а скорее с трубкой, которые курили крупные знаменитости.

На следующее утро Александр уже в машине ввел профессионального аналитика в курс дела, коротко рассказав о суде.

Поначалу Мацкевич никак не мог взять в толк, что именно подвигло столь серьезного человека на вмешательство в какую-то бытовую драму. Даже после того, как Духон высказал предположение, что у этого очень странного процесса, возможно, существуют глубоко скрытые пласты, которые следовало бы откопать.

– Весьма похоже на то, – больше для приличия дежурно согласился Мацкевич.

– Рад, что вы со мной согласны. Но прежде чем начать копаться в этой истории, у меня к вам, Леонид Сергеевич, еще одно деловое предложение. Простите, сколько вам лет?

– Без малого шестьдесят. А что?

– А то, что мне с малым за пятьдесят. Известному вам Левушке Багрянскому тоже без малого шестьдесят. Словом, орлы в расцвете сил. Почему бы нам не сочинить, так сказать, на троих работенку: частное сыскное или аналитико-сыскное агентство? Мотивации, надеюсь, понятны? Нашей компанией не побрезгуете?

Не зная, что даже и сказать, Мацкевич кивнул.

– С нашим первым делом ознакомимся на месте, – удовлетворенно сказал Духон. – Кстати, уезжая, я уже дал команду готовить уставные документы.

Накануне Багрянский провел беспокойную ночь – в том смысле, что спал донельзя гадко. Кровать казалась жесткой и неудобной, тело ломило. Лев ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть, но стоило ему провалиться в сон, как снились всякие кошмары.

Разбудил его лай овчарки, сторожившей слободу. Багрянский перевел дух и посмотрел на часы: надо же, как рано! Но не пытаться же заснуть вновь. Вдруг кошмар продолжится?!

Лев принял прохладный душ, побрился, убив на это дело минут сорок. Но деваться все равно было некуда, и он неохотно потащился в столовую. Хотя думал не о завтраке. Что сегодня его ждет на процессе? Вчера поздно вечером он успел переговорить с адвокатом. Тот «по секрету» рассказал, что происходило в зале и за его кулисами, но был настроен обнадеживающе, хитро щурился и то и дело отпускал шуточки. Кажется, он действительно знал, как дальше действовать.

Однако приехав к зданию Дома культуры, Багрянский невольно вспомнил свой жуткий сон. У входа лениво толкались группы каких-то изрядно помятых людей с плакатами. Двое мужчин странного вида, с выщипанными, как перья у курицы, бородами держали в руках по большому листу бумаги, на которых коряво и неумело было выведено: «Позор богоотступникам! Брат и сестра – одна сатана! Защитим нашу душу и плоть от сатаны».

Другая группа призывала безжалостно наказать насильника, публично высечь его на площади. На одном из плакатов Лев увидел странное слово, которое долго не мог разобрать, а когда прочитал, невольно усмехнулся – там было выведено: «Инъекцестъ». То ли ктото специально пытался придать ему церковнославянский вид, то ли просто не знал, как оно пишется, что скорее походило на правду. Особенно если учесть, что перед входом в ДК на столе лежала толстая стопка ксерокопий знаменитой статьи из «Комсомольца». Невидимый режиссер всего этого спектакля оказался не только изощренным, но и обладал достаточно серьезными организаторскими возможностями.

Впрочем, как позже узнал Багрянский от директора «Слободы», в зале наблюдалась прямо противоположная картина, будто здесь ставил пьесу другой режиссер. Во всяком случае, внешне обстановка разительно изменилась, и прежде всего потому, что на сцене уже не присутствовала решетка!

Сразу, как только судья открыла заседание, встал староста присяжных заседателей, завуч местной школы с приятной фамилией Алмазов, человек с грустными, усталыми серыми глазами и спросил:

– У присяжных заседателей появились вопросы. Позвольте поинтересоваться, прежде чем вы откроете заседание, – торжественно произнес он, – присяжные хотят знать, надо ли им принимать во внимание публикацию в одной из самых популярных газет? Там фигурируют очень серьезные обличительные факты, касающиеся подсудимого, и кстати, потерпевшей тоже, и говорится об их причастности к такому возмутительному явлению, как инцест!

Зуеву передернуло. Словно она до последнего момента наивно рассчитывала, что участники процесса не посмеют затронуть эту тему, которая, бог с ней, пусть витает в кулуарах.

– Исходя из закона, присяжные обязаны руководствоваться только теми фактами, которые будут обсуждаться в ходе судебного разбирательства и которые сам закон рассматривает как правонарушение, – пояснила Галина Николаевна, заранее предвидя, что ее комментарий вызовет крайне негативную реакцию. – О чем вы еще хотели спросить?

– Защита поставила вопрос об освобождении Сироткина из-под стражи. Каково ваше решение?

– Решетку я распорядилась снять, а под стражей подсудимого оставить. Пока.

Бахтин слегка побледнел, но внешне сохранил спокойствие.

– А теперь продолжим.

Всеми силами судья стремилась вновь взять инициативу в свои руки, хотя по-прежнему так до конца и не понимала, в каком русле продолжать процесс.

В какой-то момент Багрянскому стало неинтересно. Бахтин теперь никому спуску не даст. В этом можно быть уверенным на все сто.

Багрянский вдруг понял, что голоден, как старый волк, упустивший добычу. И решительно потащился в кафе напротив, заранее представляя, что там его ждет: нормальные люди в такие места не ходят.

– Вы куда, Лев? – спросила неизвестно откуда взявшаяся журналистка Марина. – Я вас, признаться, искала.

– Значит, плохо искали, – усмехнулся Багрянский. – Составите компанию для похода в кафе?

– Нет, не могу, караулю адвоката Бахтина. Обещал дать интервью.

– Ну-ну, ждите, – усомнился Багрянский. – Тогда я тоже не пойду в эту забегаловку, а отправлюсь, пожалуй, в «Слободу». Там и перекушу.

Стоило въехать в ворота, как Багрянский мгновенно увидел новый серебристый джип Духона. Вот так сюрприз! Надо же! Даже не предупредил, что приедет.

Он легко взбежал на крыльцо столовой и уже сквозь окно заметил, что Александр там не один. Велико же было его удивление, когда в человеке, сидящем вполоборота за столом, он узнал Леонида Сергеевича Мацкевича.

– Вот это да! Вот это сюрприз! Сразу два, – расплылся в широкой улыбке Багрянский. – Никак не ожидал…

– Ты, голубчик, многого не ожидал. – Духон обнялся с другом. – Хочу тебе представить нашего коллегу, члена новой компании «Отставник» господина Мацкевича. Нашего – на троих – сыскного агентства. Сейчас прямо и отметим его день рождения. Толя, неси сюда «Jameson».

Последняя фраза была адресована на кухню, из чего Багрянский заключил, что приезд в «Слободу» Александра Павловича, да еще с Мацкевичем, да еще в придачу со своим «обозом», – это серьезно!

Багрянский сел к столу и выжидательно замолчал.

– Вот, решил украсть у себя несколько дней и приехать. Неужели нам, так сказать, пенсионерам, не полагается хотя бы неделька отдыха? – шутливо объяснил цель визита Александр.

Впрочем, Багрянский уже догадался, что Духон наконец всерьез вцепился в валдайскую историю. Сначала прислал сюда Бахтина, а затем «выписал» еще и мощнейшего аналитика – самого Мацкевича! Видно, впереди их ждут серьезные дела.

– На процессе, сам понимаешь, мне появляться не солидно. Хотя, конечно, любопытно. – Духон деловито разложил лед по бокалам и налил в них виски.

Пока друзья и новоявленные компаньоны уминали закуски, все дружно молчали.

– Я, между прочим, хоть здесь и не был, тем не менее навел кое-какие справки, – слегка отодвинувшись от стола, произнес Духон. – У тебя, Багрянский, просто нюх на всякие заморочки. Ты прямо как легавая, даже если не хочешь, а все равно берешь след.

– Признаться, не очень понял, насколько уместно сравнение с легавой? – чуть не обиделся Лев.

– Как раз очень уместно, – быстро успокоил друга Духон. – В этом деле, как теперь представляется, на поверку очень много непонятного. Я тут в дороге пересказывал его Леониду Сергеевичу, так он тоже только и делал, что диву давался. Непонятно откуда взялся в этих местах отставной вояка Добровольский? Какое-то непонятное опекунство над какими-то непонятными детьми. Зачем-то притащил их сюда, хотя имеет квартиру в Москве? Ну и, конечно, эта кровь-любовь, инцест… Голливуд, одним словом. Правильно я удивляюсь, коллега? Вы позволите, Леонид Сергеевич, вас так называть?

– Все шутки-прибаутки, Сашенька. Ты в городе побывай, с Бахтиным поговори – сразу станет не до шуток, – недобро откликнулся Багрянский и тоже отодвинулся от стола.

– Вот и побываю, и поговорю, а вечером еще коечто обсудим. И для тебя даже имеется особое поручение. Кажется, я кое-что нащупал. Вот только сделаю после сна несколько звонков.

Духон дал понять, что беседа окончена. Он встал и направился в свой домик.

Слегка помявшись, Мацкевич попросил Льва взять его с собой в город. Ему хотелось как можно быстрее ввязаться в бой, который проходил в зале суда.

– Понимаете, мне нужно хоть краешком глаза взглянуть на процесс, на главных его героев, – простодушно пояснил чекист.

Больше ничего не обсуждая, они влезли в машину, которая быстро домчала их до Дома культуры.

– Не стал сразу вас расстраивать, коллега, но процесс, увы, закрытый. Но если будете молчать, кое-что придумаю.

Лев куда-то исчез, а вышел с киномехаником, который за пару бутылок водки обещал посадить бывшего полковника и журналиста в свою будку.

Правда, при этом он удивленно спросил:

– А что, «безопасность» не может пройти в зал?

– Не может. Он соблюдает конспирацию, – строго пояснил Багрянский, приложив палец к губам. – Только ты тоже никому…

– Тогда понятно, – по-военному сказал киномеханик. – За мной, через парикмахерскую. По одному.

Заседание было в разгаре. На Багрянского, успевшего давно свыкнуться с околосудебной жизнью, внутрисудебная не произвела какого-то особого впечатления. Чего нельзя было сказать о Мацкевиче. Из будки неплохо было видно судью и подсудимого, присяжных и потерпевшую. Но Мацкевича, как ни странно, все они волновали мало – официальные участники процесса не пробуждали в нем особого интереса. Леонида Сергеевича интересовал только один человек – Добровольский, опекун. «Человек, много повидавший и переживший, – через какое-то время сделал свой первый вывод аналитик. – Об этом говорят усталые, можно даже сказать, измученные глаза, тяжелый и в то же время какой-то несчастный, затравленный взгляд. Хотя можно допустить, что в прошлом этот человек был энергичным военным карьеристом, а теперь же, как и многие другие отставники девяностых, убежден в том, что их заслуги по достоинству не оценены».

Мацкевичу удивительно повезло: к его великой радости, настала очередь давать показания Добровольскому.

– Чем было вызвано ваше желание взять опекунство над Сироткиным и Уфимцевой? – спросил его Бахтин после ряда процедурных вопросов судьи.

– Я должен объяснить? Мне кажется, это совершенно естественное желание одинокого, уже далеко не молодого человека, который утратил надежду иным образом создать семью. У меня имеются материальные возможности, я неплохо зарабатываю плюс пенсия.

– Но в таком случае вы могли, например, жениться, – продолжил адвокат. При этом он откровенно оценивающе посмотрел на отставного офицера. Не может быть, чтобы Добровольский не вызывал интереса у одиноких дам.

– Когда я говорил о невозможности создания семьи иным образом, я имел в виду это. Женился бы, если б мог.

– Есть какие-то конкретные причины? Я не настаиваю, чтобы вы их раскрывали.

– Во всяком случае, совсем не то, что вы могли бы подумать. Возможно, это прозвучит банально, но я разочаровался в особах женского пола.

Женская часть присутствующих буквально онемела, а затем недовольно зашушукалась. Она явно отказывалась понимать, какие могли быть на то причины.

– Объясните суду, почему вы остановили свой выбор именно на этих детях? Какими критериями вы руководствовались? – Прокурор Гришайло сделал активную попытку увести допрос свидетеля от щекотливой темы, куда его «сваливал» защитник.

«Странный мужик, – подумал при этом он об адвокате. – Привык все и вся мерить на свой аршин! Глупо. Ишь как окольными путями пытается вывести Добровольского на нужный ему ответ. Но его не так-то просто поймать на слове. Не болтлив. Тем более когда знает, чем эта болтовня может лично для него обернуться».

Равно как и прокурор, правда, без личной житейской подоплеки, Мацкевич, разумеется, понял, какого ответа свидетеля ждал Бахтин. Типа того, что отставнику «посоветовали»…

«Идиот, – внутренне смеясь в этот момент, подумал о прокуроре не позволяющий себе пропустить даже малейшую интонацию оппонента адвокат Бахтин. – Отвел свидетеля от невыгодного ему вопроса и тут же спровоцировал еще более острый. Действительно, интересно, как Добровольский остановил свой выбор именно на этих мальчике и девочке…»

«Ответ заинтересовал бы и агентство», – подумал Мацкевич, потому что удачно встраивался в пока еще гипотетическую схему расследования, которую Леонид Сергеевич набросал в уме. И абсолютно не устроил бы обвинителя, который наверняка хочет представить опекунство Добровольского именно над Димой и Настей как личный выбор.

Леонид Сергеевич даже не обратил внимания на то, что впервые в своих рассуждениях подумал об агентстве, про которое фантазировал Духон как о реальном новом месте работы. Настолько органично мысль об этом нечаянно свалившемся чуде запала ему в душу.– Должен же я был кого-то выбрать, – донеслись до аналитика слова свидетеля, наконец-то подобравшего ответ на вопрос. Добровольский непроизвольно пожал плечами, словно сомневался в своих словах.

Тут грубо и неуклюже вновь вмешался прокурор:

– Вы знали, что Уфимцева и Сироткин брат и сестра? – в лоб спросил свидетеля прокурор, вызвав тем самым очередной прилив эмоций присяжных.

– Вопрос неправомочен! – решительно выкрикнул Бахтин. – Нигде в материалах дела не сказано, что подсудимый и потерпевшая брат и сестра. Если же господин обвинитель настаивает, то защита, в свою очередь, потребует отправить дело на доследование.

«Лучше сразу удавиться», – только и успел подумать прокурор.

На его счастье, Зуева решительно прервала обсуждение скользкой темы и объявила перерыв до утра.

Вечером все вновь собрались в «Слободе», никакой новой темы для светской беседы четырех немолодых мужчин искать не пришлось.

– Что вы думаете, Леонид Сергеевич? Так сказать, в первом приближении? – с нескрываемым интересом спросил Духон.

Проснувшись после полуденного сна и узнав, что Мацкевич все же не стерпел и отправился на суд, Александр весь извелся вопросами.

– Для того чтобы делать выводы, у меня, к сожалению, нет достаточного материала, – после некоторых размышлений заметил Мацкевич. Он понимал, что сейчас находится в центре внимания, и по привычке дорожил этим.

– Рассказывайте, рассказывайте, Леонид Сергеевич, – нетерпеливо поддержал Духона адвокат.

Они познакомились только после окончания заседания суда и теперь присматривались друг к другу. В предложении Бахтина «рассказывать» сквозил неприкрытый интерес.

– Мнение, естественно, сложилось. Но далеко не полное, – все еще как бы оправдываясь, продолжил Мацкевич. – Если вы позволите, Александр Павлович, свои предложения изложу по старинке. По пунктам. Но перед этим короткая ремарка. Судя по тому, какие вопросы задавали судья, прокурор и уважаемый Борис Фиратович, – при упоминании адвоката бывший эфэсбэшник отвесил ему поклон, – следствие по делу велось, мягко говоря, никудышно. Подобное случается лишь в тех случаях, когда следствие торопится и поэтому в «лишние» детали не вникает. Почему не вникает? Потому что сам процесс – всего лишь ширма. Так сказать, драпировка чего-то более важного, существенного…

– Согласен на сто процентов, – не удержался, чтобы не вставить слово, Бахтин. – Это чистейшей воды «панама». Я не поленился и потрепался с некоторыми коллегами на предмет припомнить нечто подобное в их практике. Ни-че-го, господа! Чтобы так обрушить на детей судебную машину? Я еще с этим разберусь.

– Разберётесь, Борис Фиратович. Непременно разберётесь. Но дайте закончить Мацкевичу, – умоляюще сложив ладони, как делают в церкви, обращаясь к богу, попросил Духон.

Он единственный за столом пил крепкий кофе, явно наплевав на индивидуальные последствия – обязательную изжогу, – лишь бы только себя взбодрить. Остальные пили чай. Хотя нет, перед Багрянским кофе стоял нетронутым и давно остывшим. Прислушиваясь к разговору, Лев внимательно следил за тем, что кухня в лице столь любимого ему «обоза» мечет на стол, собирая торжественный ужин. Оно и понятно, в таком составе компания еще не собиралась.

– Да… Драпировочка… Но чего? – дождался момента продолжить Мацкевич. – Предлагаю именно этот вопрос сделать для нас главным. Ответим – будем на коне! – Мацкевич достал из кармана пиджака блокнот и сделал какую-то запись. – Итак, по пунктам. Первое. Безусловно, надо поднять все, что имеется на Сироткина и Уфимцеву. Если исходные документы не сохранились, выяснить хотя бы, где их подобрали, прежде чем направить в детский дом. Второе, а может, и первое. Начинать лучше не с детей, а с их опекуна Добровольского. Установить его линию жизни будет проще – он-то не из приюта.

– А вдруг и он оттуда? – усомнился Бахтин.

– Ничего страшного. Все бывшие офицеры находятся на учете в военкоматах. Где служил, где учился, крестился, женился, отличился…

– Действительно, – воскликнул Духон, – отсюда ниточка намного короче.

– Так, во всяком случае, мне пока представляется. Я могу взять Добровольского на себя.

– Не надо, Леонид Сергеевич. Не растрачивайте себя попусту на эту рутину.

Ко всеобщему удивлению, Духон вытащил из портфеля и положил перед аналитиком весьма толстую папку с копиями документов о послужном списке отставного подполковника артиллерии Владимира Андреевича Добровольского, чем сорвал аплодисменты присутствующих и несколько смутил Мацкевича.

– Ну, теперь намного легче. Позвольте изучить, а к утру доложить, – предложил он.

– Тогда в бой, господа! – скомандовал Багрянский и разлил виски по бокалам…

Когда решили расходиться, Бахтин вдруг пожелал дать утечку в СМИ о том, что защита вот-вот получит сведения, которые в состоянии изменить ход всего процесса.

– Так надо, – пояснил он, при этом выразительно взглянув на Багрянского.

– А что? Действительно, не мешало бы каким-то образом расшевелить этот муравейник, – задумчиво произнес Мацкевич.

– Вы знаете, как именно? Или так, пальцем в небо? – полюбопытствовал Духон.

– Как уж получится, – не кривя душой, признался Леонид Сергеевич. – Но то, что за ходом процесса сейчас следят специально обученные люди, готов дать руку на отсечение. Вот мы и заявим о себе.

В этот раз на Багрянского красноречиво уставился Духон.

– Понял, – быстро согласился бывший журналист. – Что еще надо слить? Только не рано ли, Леонид Сергеевич?

– В самый раз. Завтра, перед отъездом, я вам оставлю страничку текста.

К шести утра Мацкевич закончил изучать досье на Добровольского. По какому-то внутреннему чутью Леонид Сергеевич сузил круг своего интереса в нем до участия подполковника в вооруженных конфликтах на территории бывшего СССР. С одной стороны, он достаточно был информирован, чем занимались некоторые российские офицеры в эпоху хаоса и неразберихи, когда армия находилась на грани развала, а хваленая армейская дисциплина трещала буквально по швам. С другой стороны, что еще, кроме войн, даже таких локальных, как в последние десятилетия, чаще всего оставляло детей сиротами?

Афганистан он сразу отбросил. Ни Сироткина, ни его Джульетты по годам и в проекте тогда не могло быть, а следовательно, потерять своих родителей в ту войну они не могли. А вот Карабах, Приднестровье, Чечня? Мацкевич задумался. Тут стоило смотреть внимательнее. Тем более что в досье оказалось немало документов этого «военного» периода биографии Добровольского. Но в них даже не пахло боевым армейским духом.

Вот первая командировка в Тирасполь. Для чего? Почему? Якобы для изучения обстановки. Скорее всего, конкретные предписания отдавались устно или по телефону. Так… А это что? «Вменяется в обязанность функция посредника в ходе организации переговоров с молдавскими ополченцами… с целью лучшей координации… широкие полномочия». Ха-ха, очень характерно. Вот где, может, следует завязать первый узелок?!