Текст книги "Античные Герои на службе Российского флота"

Знакомство с коллективом

После официального представления командиру части, он попросил меня рассказать о себе: откуда родом, кто мои родители, какие планы на будущее. Я думаю, что он уже был в курсе моей биографии (личное дело пришло в часть раньше, чем я приехал), но одно дело сухие строки официальной биографии, а совсем другое – живое общение.

Мне понравилось то, что Борис Григорьевич не вёл себя, как «царь и бог» (хотя среди подчиненных, как мне стало известно позже, именно такое прозвище у него и было), но не из-за его характера, а скорее из-за поговорки – «Царь Борис».

Был он невысокого роста, коренаст, даже немного полноват. На голове кудрявые темные, с проседью волосы, носил короткие усы. Взгляд был пристальным и доброжелательным, немного с прищуром. Говорил скороговоркой, иногда вставляя крепкое словечко.

На предложение командира я согласился, да и как могло быть по-другому, тем более, что мне, в любом случае, нужно было осваивать свою новую специальность заново, будь то должность техника РТГ, или старшины команды связи и сигнализации. В Школе техников меня учили несколько другой специальности, о чём я уведомил командира. На что он пообещал направить меня и двух матросов на стажировку в одно из подразделений Центрального узла связи ВМФ.

После знакомства с офицерами и мичманами подразделения, я познакомился с личным составом команды.

Команда связи и сигнализации состояла из трёх небольших отделений и двух мичманов – старшины команды и начальника автоматической телефонной станции (АТС).

Начальник АТС мичман Третьяков Владимир Васильевич, мужчина возраста моих родителей – лет сорока, невысокого роста, худощавый, с большими залысинами на голове. У него было заметное косоглазие, что создавало некоторые неудобства при разговоре с ним. Был он из местных, поэтому разговаривал скороговоркой на местном холмогорском диалекте, с «оканьем», «проглатывая» гласные окончания слов. Первое время мне, уроженцу южных мест, привыкшему к неспешному, протяжному кубанскому говору, было трудно понять, о чём говорят местные жители на своём диалекте, но уже через полгода я и сам стал «окать» и разговаривать скороговоркой, почти так же, как местные жители.

Владимир Васильевич по складу своего характера не был военным человеком, служить он начал поздно, когда ему было уже далеко за тридцать. С подчинёнными обращался не по Уставу, а чаще, как отец со своими непослушными детьми, или, как бригадир с рабочими на стройке – где с окриком, где с шуткой, а где и с «матерком». Свою специальность знал он удовлетворительно, практические навыки были тоже, мягко говоря, «не на высоте», но за неимением лучшего, как говорится – «для сельской местности сойдёт».

В команде связи и сигнализации работали четыре гражданских электромеханика связи: Бельфер Тамара, Мирошниченко Любовь, Черняк Нина и Шестакова Елена. Фактически же они исполняли обязанности телефонисток ручного телефонного коммутатора открытой связи. Оборудование линейного аппаратного зала, которое они должны были тоже обслуживать, располагалось в специальном форт сооружении на радиоприёмном посту. Все женщины были жёнами офицеров и мичманов части. Работа у них была сменная, несложная и очень даже престижная. Никаких проблем в работе с ними не было.

В непосредственном подчинении у начальника АТС находилось отделение телефонистов-кабельщиков, состоящее из трёх матросов срочной службы. На тот момент в нём служили: матросы Луковкин, Бруклин и старший матрос Молодцов.

Луковкин – матрос третьего года службы, парень невысокого роста, щупленький, с большими широко открытыми глазами. Ничем примечательным не выделялся – без пререканий делал всё то, что ему поручал начальник. В нарушениях воинской дисциплины замечен не был, среди сослуживцев и командиров ничем себя не скомпрометировал.

Старшим кабельщиком в отделении числился старший матрос Молодцов – москвич, крупного телосложения, из хорошей семьи, парень был, в целом, дисциплинированным, но больно уж разговорчивым. На любое указание начальника АТС у него возникала масса различных вопросов и предложений – не ради дела, а просто ему нужно было пофилософствовать, показать свою эрудицию, даже если в этом он не разбирался. Бывает такая категория людей, но это была не самая большая беда в отделении…

Настоящей проблемой, не только в команде, но и в радиотехнической группе, был матрос Бруклин. Физически крепкий, высокого роста, всем своим видом он старался показать своё превосходство над более слабыми сослуживцами. Несмотря на то, что был он уроженцем Ленинграда и рос в благополучной семье, приличным воспитанием не отличался. Постоянно попадал в какие-то неприглядные истории – пререкался и дерзил старшим по службе, свои обязанности по специальности исполнял «спустя рукава», часто попадался за употребление спиртного, систематически уходил в самовольные отлучки. В общем не матрос, а ходячее недоразумение, но деваться некуда, служить надо было с теми, кто есть в наличии.

В составе телефонно-телеграфного отделения служили пять человек: механик телеграфной ЗАС – матрос Бадьин Николай, из города Копейска Челябинской области, старший механик телефонной ЗАС – старший матрос Каминский Евгений, из Черкасской области Украины и три телеграфиста: матрос Хазраткулиев Садыккулы – из Туркменистана, матрос Шайдулин Ринат – из Татарии и матрос Якименко Владимир – из Днепропетровской области Украины.

Николай Бадьин служил третий год, до увольнения в запас ему оставалось девять месяцев. Был он дисциплинированным и трудолюбивым военнослужащим, пользовался уважением у командования подразделения и авторитетом среди сослуживцев. Особого рвения в службе не проявлял, но и открыто дисциплину не нарушал. По своей воинской специальности пока занимался изучением аппаратуры связи да нёс службу дневальным по команде. Среди его достоинств было умение чинить всякие бытовые приборы и играть на гитаре, что и создавало ему авторитет среди сослуживцев.

Евгений Каминский – среднего роста, коренастый, даже с излишним весом, доброжелательный, всегда улыбающийся и, как водится, для украинца – парень с хитрецой. В части его все знали, потому что заведовал он матросским ларьком, организованным на собственные средства старшин и матросов части.

Дело в том, что в силу отдалённости части от цивилизации, возможностей у матросов пойти в магазин и купить необходимые предметы личной гигиены, или какие-либо сладости не было. Поэтому старшинами и матросами была создана касса, выбрали доверенное ответственное лицо, в данном случае Женю Каминского, который ездил в жилой городок – в магазин Военторга, закупал там необходимые товары, а затем продавал их сослуживцам.

Торговля у Евгения процветала и постепенно расширялась. У него к такому виду деятельности обнаружились незаурядные способности, к тому же, такое занятие ему очень нравилось – всегда на виду и у сослуживцев в почёте.

Общими стараниями матросский импровизированный ларёк постепенно превратился в матросскую чайную на общественных началах. Для этого, с помощью командования, отремонтировали одно из помещений в пекарне, кстати, матросы и старшины с большим энтузиазмом отнеслись к оборудованию и оформлению интерьера чайной. Большую помощь в этом оказал главный инженер радиостанции капитан 2 ранга Ряснянский Евгений Акимович – выделил за счёт технических подразделений краску, финскую фанеру, а посуду и мебель закупили за счёт «первого вида».

В итоге получилась приличная чайная, хоть и небольшая, где матросы и старшины могли в свободное от дежурства время посидеть, выпить чая, угостить товарищей по случаю своего дня рождения. В дальнейшем в этой чайной принимали прибывающих в часть гостей и комиссии из вышестоящих инстанций.

Трое матросов-телеграфистов в часть прибыли за два месяца до моего прибытия, так что толком в части ещё не освоились, ходили в наряды, в основном рабочими по столовой.

Первое впечатление от знакомства с коллективом оказалось не самым лучшим. Мне не понравилась распущенность в поведении и вольность, с которой матросы АТС общались со своим начальником. Я не стал на этом заострять внимание и делать какие-либо выводы, посчитав, что первое впечатление может быть и обманчивым. Про себя же подумал, что эти ребята мне ещё «крови попортят». Но это будет потом, а пока, как и обещал мне командир части, мне, вместе с матросом Бадьиным и старшим матросом Каминским, предстояла поездке на стажировку в одно из подразделений Центрального узла связи. Точно куда поедем, мы пока не знали, в штабе сказали, что, скорее всего, в одну из подмосковных воинских частей связи.

Освоение новой профессии

Получалось так, что телефонно-телеграфное отделение было полностью не подготовлено к выполнению задач по своему предназначению. Командиром части на инструктаже перед отъездом мне была поставлена задача – в течение полутора месяцев освоить самому и обучить матросов самостоятельной работе на специальной аппаратуре связи на таком уровне, чтобы можно было в кратчайшие сроки открыть телефонное и телеграфное направления засекреченной связи с вышестоящим командованием. Все назначенные командованием Центрального узла связи ВМФ сроки давно прошли и от командира постоянно требовали, чтобы такая связь была.

Задача была не из простых, учитывая тот факт, что в школе техников меня учили работе на совершенно другой аппаратуре, да и матросы, даже если они что-то знали и умели после учебных отрядов, давно всё позабыли. Предстояло всё изучать практически «с нуля» и мне, и моим подчинённым.

В конце января мы убыли в командировку – посёлок Алабушево Московской области. Это место уникально тем, что именно здесь, у железнодорожной станции Крюково, в тысяча девятьсот сорок первом году, наши войска остановили фашистских захватчиков на северо-западном направлении. Деревня Крюково – теперь район города Зеленограда – спутника Москвы, а от военного городка до станции Крюково всего-то полтора километра.

В то время частью командовал капитан 1 ранга Фирстов Анатолий Николаевич. Опытный командир, один из лучших командиров частей связи Центрального подчинения. Очень требовательный, с хозяйственной жилкой. Прибыл в Алабушево он с должности командира полка связи Балтийского флота, из Калининграда. Командовал частью тринадцать лет – с тысяча девятьсот семьдесят шестого по тысяча девятьсот восемьдесят девятый год. Все годы, пока частью руководил Анатолий Николаевич, она была одной из лучших воинских частей в составе 301 Центрального узла связи ВМФ.

В настоящее время он проживает в Зеленограде, мы с ним поддерживаем добрые товарищеские отношения, периодически встречаемся в части.

Стажироваться мы должны были на центре связи «Призма» – в подразделениях телеграфной и телефонной ЗАС. Руководил центром капитан 2 ранга Енякин Н. А.

Нас разместили в казарме, матросов – вместе с личным составом центра, а мне выделили отдельную комнату. Закрепили нас за командирами боевых постов и началась наша учёба. Процесс обучения был достаточно напряжённым, так как мне предстояло помимо теоретического и практического обучения и матросов, и себя, изучить массу руководящих документов, правила работы с ними, требования безопасности связи и много чего ещё.

Должен сказать, что и командование центра, в лице капитана 2 ранга Енякина Н. А., начальника телеграфного отделения капитан-лейтенанта Фищенко Василия Моисеевича и мичманов отделений, отнеслись к нам очень доброжелательно, с пониманием и участием. Не было такого, чтобы нам кто-то отказал в помощи. Я до сих пор помню фамилии мичманов и матросов – механиков ЗАС, которые учила нас этой сложной науке: старший матрос Мягков Александр, матрос Семенов Алексей, матрос Чиликин Николай, мичман Сафонов Сергей, матрос Фомич Александр.

Впоследствии почти все они стали, сначала, мичманами, а затем, окончив высшие учебные заведения, офицерами и продолжили служить в этой части.

Через месяц стажировки мы были подготовлены к самостоятельной работе на средствах связи ЗАС. Успешно сдав зачёты и положенные нормативы по связи, мы убыли к себе в часть.

Убывая к месту своей службы, я не мог себе представить, что ровно через двадцать пять лет я прибуду в эту часть снова, но уже в качестве её командира и в воинском звании капитана 1 ранга. Встречу тех людей, которые учили меня новой профессии – бывших мичманов и матросов, ставших теперь моими подчинёнными – командирами подразделений в погонах капитанов 3 и 2 ранга. Но это уже другая история…

Напряженные будни провинциального связиста

В конце марта тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, выполнив необходимые подготовительные действия, на радиостанции были впервые открыты новые направления связи – засекреченная телеграфная и засекреченная телефонная.

Это стало знаковым событием и новым этапом в истории развития радиостанции. Особенно ценно это было тем, что сделали мы это самостоятельно.

Выпускники Севастопольской школы техников оказались на голову выше своих собратьев из Кронштадта. Служба и учёба в стенах школы была для нас нелёгкой – на протяжении всего курса обучения одновременно с учёбой мы выполняли и обязанности военной службы – несли караульную и внутреннюю службу у себя в воинской части и в гарнизоне, участвовали во всех флотских мероприятиях, проводимых в Севастополе. Кроме того, на базе Школы техников традиционно существовала нештатная рота Почётного караула Краснознамённого Черноморского флота. Дополнительная строевая подготовка Почётного караула осуществлялась в свободное от учёбы время – по субботам и воскресеньям. Особое внимание уделялось воинской дисциплине, порядки в стенах школы были очень строгими, как раз это, наверное, и отличало выпускников Севастопольской школы техников от выпускников других школ.

Несмотря на строгость наших начальников, нужно отметить их положительную роль в формировании нас, как кадровых военных. Подавляющее большинство курсантов получили в стенах школы прекрасное специальное и военное образование, многие зарекомендовали себя высококлассными специалистами во время службы на кораблях и в частях на разных флотах. Об этом я могу судить по опыту своей многолетней службы – те, кто прошёл школу майора Мотылькова А. В., как правило, были лучшими мичманами в частях и на кораблях Военно-Морского флота. Не стали исключением из этого правила и мы – выпускники Школы техников Краснознамённого Черноморского флота тысяча девятьсот семьдесят шестого года.

Служба старшины команды связи и сигнализации была очень напряженной и ответственной. Помимо решения ежедневных задач по обеспечению связи, часто приходилось заниматься устранением аварийных ситуаций. Больше всего они случались на магистральном кабеле связи на участке между СДВ радиостанцией и Радиоцентром Министерства связи в деревне Косково, построенном в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году. Этот радиоцентр осуществлял вещание на длинных, средних и коротких волнах. Здесь же был установлен полукомплект нашей радиорелейной станции Р-409, предназначенной для организации резервных каналов связи на случай повреждения магистрального кабеля. Должен отметить, что использовали мы её довольно часто – каждый раз, когда происходили аварии на кабеле связи.

Радиостанция сдавалась в эксплуатацию досрочно – к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина. Строители торопились сдать объект, а военные моряки-связисты тоже отвечали за соблюдение сроков – являлись заказчиками и были заинтересованы в том, чтобы объект был сдан пораньше – на носу были крупные учения «Океан-70».

Конечно, строители, как всегда клялись, что они все недоделки потом устранят, «только примите работы и подпишите Акты». Как часто бывало в те времена, как только Акты были подписаны, обо всех обещаниях строители забывали, и служба эксплуатации оставалась один на один со своими проблемами. Так было и с магистральным кабелем связи. Мало того, что проложили только одну нитку кабельной линии связи, так еще её местами даже не уложили в траншею. В результате порывы кабеля стали нормой, особенно часто это происходило в осенне-зимний период, когда дождь, снег, воды по колено, а делать нужно и не важно день это, или ночь.

Поскольку эта линия связи для радиостанции имела стратегическое значение, то организацией устранения аварийной ситуации часто руководил лично командир части.

Обычно это происходило так – Борис Григорьевич приезжал в часть, садился сам за телефонный коммутатор и непосредственно с коммутатора отдавал распоряжения, подсказывал оптимальные решения. Всегда уезжал только тогда, когда все неисправности были устранены, люди и техника возвращены в часть. Обязательно давал приказание тыловикам обеспечить горячей пищей, теплыми вещами, да и всем необходимым тех, кто работал непосредственно в поле. Это воспринималось всеми участниками аварийной команды очень положительно, матросы работали самоотверженно, не считаясь со временем.

Помню один случай, очень показательный для таких ситуаций. Дело было ранней весной. Как обычно, в такое время года у нас происходили повреждения магистрального кабеля. Причины были разными, но в основном из-за отсутствия опытных кабельщиков-спайщиков работы по устранению подобных аварий выполнялись кустарным способом и, как следствие, через полгода – год кабель опять оказывался поврежденным. Так вот, в тот раз авария случилась более серьезной – кто-то из местных жителей на тракторе заехал в ручей, через который пролегал наш кабель, причём на поверхности. Трактор намотал кабель на гусеницы, естественно вся связь пропала. Устранение неисправности затянулось более чем на сутки – нужно было вырыть, вернее, прорубить в мерзлом грунте траншею длиной метров сто пятьдесят. Ночью вода в траншее замерзала, так что приходилось рубить лед, стоя по колено в ледяной воде.

Работали все очень самоотверженно. Командир несколько раз приезжал, смотрел, как идут работы, видел, конечно, в каких условиях работают люди. Матросы валились с ног, но никто в расположение части уезжать не просился – отдыхали и грелись прямо у костра.

Один из работающих – матрос Бруклин, прилег согреться у костра и от усталости уснул, буквально на несколько минут. Проснулся от того, что загорелась его телогрейка. Конечно, её погасили, матрос никаких травм не получил.

Это стало известно командиру части. После окончания аварийных работ, утром на построении, он поблагодарил весь личный состав, участвовавший в ликвидации аварии, а матросу Бруклину перед строем объявил десять суток отпуска с выездом на Родину.

Для всего личного состава части это было очень большой неожиданностью, так как этот матрос считался одним из самых злостных нарушителей воинской дисциплины, взысканий у него было немеряно. Командир посчитал, что в данной ситуации матрос проявил свои лучшие качества и такое поощрение будет справедливым.

Действительно, это решение командира возымело положительный воспитательный эффект не только на матроса Бруклина, но и на его сотоварищей – у них появился шанс восстановить своё доброе имя. Кстати, матрос Бруклин, после возвращения из отпуска, нарушать воинскую дисциплину прекратил…

Дорогу осилит идущий

Некоторые люди задаются вопросом о том, что обозначает это высказывание и какой в нем скрыт тайный смысл. Старинная поговорка «дорогу осилит идущий» выражает основную мысль, суть которой состоит в том, что для того чтобы преодолеть препятствия, возникающие на пути, необходимо, в первую очередь, действовать.

Прошло два года, а мысли о самосовершенствовании и карьерном росте не давали мне покоя. Моё теперешнее положение никак меня не удовлетворяло. Всё что я мог освоить по своей должности, уже освоил в совершенстве, а для того, чтобы расти по служебной лестнице, необходимо было иметь офицерское звание. Я твёрдо решил получить высшее образование и стать офицером.

Существующие порядки не позволяли сделать это быстро – для получения разрешения поступать в высшее военное училище, необходимо было отслужить в воинском звании «мичман» не менее трёх лет. Естественно нужно было иметь безупречный послужной список, отменное здоровье и сдать вступительные экзамены на общих основаниях. Никаких привилегий мичманам при поступлении не предоставлялось. Меня это нисколько не смущало – я в течение последних двух лет усиленно готовился к поступлению и был готов пройти все испытания.

Когда подошел срок для подачи рапорта, встал вопрос – в какое училище подавать документы. Вот здесь возникла дилемма – я хотел продолжить службу по своей специальности – военного связиста, и намерен был подавать документы в одно из высших военных училищ связи – в Ленинградское или Ставропольское. Но вмешались политработники – они очень активно стали меня убеждать поступать в высшее военно-морское политическое училище в Киеве. По их мнению, в этом был резон – я отлично зарекомендовал себя по службе, считался одним из лучших мичманов части, был избран заместителем секретаря партийного бюро части, депутатом местного сельского совета, умело работал с личным составом подразделения. Замполит считал, что в будущем из меня получится хороший политработник, поэтому для достижения своей цели он подключил офицеров политотдела. Меня даже вызвали в Северодвинск на собеседование к адмиралу – начальнику политотдела Беломорской военно-морской базы. В те годы политработники в армии и на флоте находились в особом – привилегированном положении. В конце концов, я согласился с их доводами и подал рапорт на поступление в Киевское высшее военно-морское политическое училище (КВВМПУ) – единственное военно-морское политическое училище. Училище считалось элитным, и окончить его считалось большой удачей.

Через какое-то время меня, с такими же кандидатами, направили в училище на месячные подготовительные курсы. На время следования группы в училище меня, как старшего по воинскому званию, назначили начальником команды, в состав которой входили восемь старшин и матросов из воинских частей, кораблей и подводных лодок Беломорской ВМБ. До училища ехали поездом, с пересадкой в Москве. В Москве у нас было несколько часов до киевского поезда, поэтому по просьбе матросов я организовал обзорную экскурсию по Москве на автобусе. Многие моряки в Москве были впервые, поэтому им было всё интересно. Всем экскурсия понравилась, меня бойцы искренне благодарили за предоставленную возможность увидеть столицу. Дальнейший путь до училища, вернее до учебного лагеря, прошёл без приключений.

Учебный лагерь училища находился в красивом месте – в сосновом бору на правом берегу Киевского водохранилища рядом с деревней Лютеж. Во время Великой Отечественной войны здесь располагался знаменитый Лютежский плацдарм, отсюда началось освобождение Киева.

Разместили кандидатов в одноэтажных деревянных казармах. Мне не понравилось, что всех кандидатов – матросов, старшин и мичманов разместили в одной казарме. Среди матросов и старшин были те, кто уже заканчивал службу, но были и выпускники Суворовских и Нахимовского училищ, солдаты из сухопутных частей. Для мичманов (а их в роте было десять человек) никаких особых условий не предусматривалось, хотя они имели право на отдельное проживание. «Это временные трудности, со временем всё встанет на свои места» —подумал я и не стал делать из этого трагедию.

В учебном лагере всё было подчинено подготовке кандидатов к вступительным экзаменам – ежедневно проводились занятия, консультации. Мне это было интересно, я хорошо подготовился по всем предметам, но ещё раз повторить материал было не лишним. Я с удовольствием помогал другим ребятам, которые приехали поступать не с такими твёрдыми знаниями. За счёт такого отношения быстро завоевал авторитет среди моряков своего взвода – они с уважением относились ко мне.

По-иному складывались мои отношения с командиром роты – тридцатидвухлетним старшим лейтенантом Кириченко. У этого офицера было особенное отношение ко всем мичманам – он их ненавидел всеми фибрами своей души. Получилось это из-за того, что в его службе был эпизод, из-за которого он серьёзно пострадал. В учебной роте, которой он командовал, у одного мичмана была беременная жену «на сносях». Мичман, естественно, переживал за неё. В какой-то момент она позвонила мужу через дежурного и попросила срочно приехать домой. Занятия уже закончились, поэтому мичман обратился к командиру роты с просьбой отпустить его с самоподготовки домой к беременной жене. Ротный отказал, сославшись на то, что время убытия домой для мичманов определено распорядком дня, а оно ещё не наступило. Мичман пытался объяснить, что жена вот-вот должна родить, что она звонила и просила срочно приехать. Никакие аргументы командира роты не убедили, тогда мичман сказал, что все равно уйдет домой. Командир роты ничего лучшего не придумал, как посадил мичмана в канцелярию под арест, выставив у двери часового с оружием из числа курсантов.

Мичман, понимая, что офицер поступает противозаконно, из-под ареста сбежал. Придя домой и, увидев, что жена собралась рожать, он вызвал скорую и отправил жену в роддом. Сам же позвонил начальнику училища и обо всём обстоятельно доложил.

К утру, жена мичмана благополучно родила, а в училище разразился скандал – командира роты от должности отстранили, назначив с понижением. О присвоении очередного воинского звания «капитан-лейтенант», которого он очень ждал, ему пришлось забыть надолго. Вот он и затаил обиду на всех мичманов, считая их виновными во всех своих бедах. При любом удобном случае не отказывал себе в удовольствии хоть чем-нибудь да уколоть мичмана.

Так получилось и со мной. Первый конфликт возник из-за того, что «старлей» пытался заставить меня мыть полы тряпкой в кубрике вместе с матросами и солдатами. Меня это оскорбило, мыть полы я отказался, при этом спокойно объяснил офицеру, что полы я мыл в течение двух лет, будучи курсантом, а сейчас я уже не в том положении. Командира роты это «заело» и он по поводу и без повода стал «прихватывать» меня.

Месяц пролетел быстро. Начались вступительные экзамены. Я объективно оценивал свои шансы и был уверен в своих силах и считал, что в училище поступлю. В одну из поездок в Киев я даже подыскал квартиру для проживания семьи после поступления.

Экзамены я сдавал успешно – сдав три из четырех, я набрал четырнадцать баллов. Оставался последний экзамен по географии. География, ещё со школьных времён, была моим любимым предметом. Более того, уже, будучи в училище, я по просьбе преподавателя часто проводил консультации по географии в своей роте, так что сомнений в успешном прохождении последнего испытания у меня не было. А тем временем отношения с ротным всё больше накалялись. Понимая, что я вступительные экзамены сдам успешно, «старлей» начал целенаправленно готовить почву для того, чтобы меня «зарубили» на мандатной комиссии, как недисциплинированного мичмана. С этой целью он даже наказал меня перед строем за не отдание воинской чести одному из его товарищей, такому же «старлею», хотя на территории лагеря честь отдавали только старшим офицерам. Как-то один на один он пригрозил мне, что всё ещё впереди, и он займётся мной, как только после экзаменов начнётся курс «молодого бойца».

За этот месяц не только я на себе почувствовали, какая атмосфера царит в училище в отношении мичманов, поэтому мы понимали, что учиться нам в такой атмосфере будет сложно. Последней каплей, переполнившей чашу терпение, стал случай в курилке.

Накануне, в лагерь на катерную практику прибыли курсанты третьего курса. Поселили их в соседней казарме, курилка была общая. В один из перекуров произошёл конфликт между одним из мичманов-абитуриентов и курсантами-третьекурсниками. Мичман, зайдя в курилку, где сидели и абитуриенты, и курсанты, спросил без «задней мысли»: «Мужики, кто угостит сигаретой?» Со стороны курсантов раздался возмущённый высокомерный возглас: «Это где ты видишь мужиков, мичман? Здесь сидят без пяти минут офицеры. Тебя, видимо не научили поведению в приличном обществе».

Мичман был уже достаточно опытным, поэтому на провокацию не поддался и сдержал себя, хотя ему это очень не понравилось. Среди присутствующих завязалась дискуссия, в ходе которой курсанты проявили себя с крайне негативной стороны. Такого наглого поведения, такого высокомерия я не встречал ранее. Курсанты «кичились» тем, что они будущие политработники – особая каста на флоте, что они самые главные, а все остальные – «быдло». Для меня и моих товарищей-мичманов, пришедших с флота, это стало шоком. Мы не понимали, кто им это вбил в голову, и вообще, как такая «мразь» может быть политработниками, и что будет, когда они окончат училище и придут на корабли и в части.

Собравшись вечером, несколько мичманов нашей роты, решили обсудить ситуацию, которая никому не понравилась. Все понимали, что долго так продолжаться не может, всё кончится печально – кто-то из мичманов не сдержится и тогда может произойти большой скандал. К обсуждению присоединились и другие мичманы роты. Некоторые из них уже сталкивались с подобными ситуациями, а один мичман-абитуриент, который служил в училище, рассказал, что в училище такое поведение курсантов обычное дело, их так здесь воспитывают – прививают мысль об исключительности политработников. «Мичманов здесь ненавидят и унижают, кто, как может, получить защиту, или найти справедливость практически невозможно» – с горечью заявил он.

Я серьёзно задумался над тем, что услышал, а также над своим теперешним положением. Я понимал, что в таких условиях учиться здесь не смогу – мне не позволят гордость и мой характер. А что делать? Экзамены практически сданы, географию я в расчёт не брал. Написать рапорт об отчислении – навлечь на себя такую бурю негодования командования, что мало не покажется. Партбилет придётся положить на стол, а о дальнейшей карьере военного забыть навсегда. Так всё же, как быть? Что делать, ведь завтра экзамен, а там мандатная комиссия. Решать нужно сейчас, завтра будет поздно.

Посоветовавшись, с друзьями: Юрой – мичманом с атомохода из Гаджиево и Олегом из Кронштадта, для себя я решил, что сюда поступать не буду. Мои друзья были настроены также категорично – решили утром написать рапорта на отчисление, а там «будь, что будет». Если я и Олег были «простыми грешными», и в случае отчисления нас ждут неприятности лишь по служебной и партийной линии, то Юрий был ещё и зятем начальника политотдела флотилии атомных подводных лодок и его, в училище направляли не для того, чтобы он показывал свой характер, а для того чтобы стал офицером-политработником. Поэтому, помимо служебных неприятностей, его ждут ещё и очень серьезные семейные разборки. Так что подумать было над чем.