Текст книги "Танец под запретом"

Глава 24. Танцевальная измена

Так, она решила и собралась пойти на зумбу к кубинцу Робео, но она знала, что это ударит Ману ниже пояса, так как для латиноамериканцев всегда очень болезненно и равносильно физической измене, если кто-то из учеников переходит от одного тренера к другому. Особенно, из-за вечного противостояния кубинской диаспоры и бразильской тусовки, так как они всегда недолюбливают друг друга и борятся за первенство во всём, особенно, в «мачизме»: кубинцы считают себя идеальными и самыми красивыми. Бразильцы тоже так себя позиционируют, однако, меньше показывают позерство, которое могут показать кубинцы. Они считают себя лучшими во всех смыслах, потому что их страна находится на материке, и они думают, что там люди умнее, чем кубинцы, живущие на острове. Они, в свою очередь, тоже это понимают и чувствуют себя ущербно. Возможно, из-за комплексов они больше заявляют о себе и о своём так называемом совершенстве, крича об этом на каждом шагу.

Юна понимала, насколько Робео потешит свое самолюбие, когда она придёт к нему на занятие вместо Ману, потому что обычно в этой школе происходило наоборот: многие уходили от Робео к Ману, что было логичнее, ведь Ману, как ни крути, был благороднее, красивее и лучше по многим показателям, чем Робео.

Например, Робео как-то раз устроил скандал из-за танцевального зала, потому что зал, в котором он обычно занимался, был занят кем-то другим, но в танцевальных школах такие вещи, как замена зала, – явление нормальное и логичное. Но, видимо, в силу своего кубинского темперамента и мнения о том, что никто не имеет права делать что-то против его воли, Робео сильно разозлился и устроил большой скандал, который слышали ученики, и, возможно, поэтому решили больше не ходить к нему.

Ману держался профессионалом и, даже если ему что-то не нравилось, реагировал на всё тихо и спокойно, ведь скандал всегда запоминают, и это может пагубно отразиться на твоей репутации.

В общем, Робео был сам виноват в решении учеников уйти от него к кому-то другому. В данном случае – к Ману. Однако Юна это сделала не с той целью, чтобы прямо-таки отомстить Ману за его равнодушие к ней. Ей, на самом деле, было тяжело теперь заниматься у него, и, поскольку обида еще оставалась, она не хотела стоять у него на занятии с кислой мордашкой, а притворяться она не умела, поэтому конкретно для себя и своих ощущений сочла правильным оказаться в нейтральной эмоциональной обстановке. Она сделала это больше ради себя, чем ради того, чтобы кому-то что-то показать. Более того, ей надоело приходить домой и постоянно плакать из-за всех тех эмоций, которые она испытывала к Мануэлу, и из-за отсутствия тех действий, которые она могла бы совершить. Обнять его она могла только при всех, по-дружески, а это было совсем не так, как, если бы она обнимала его наедине. Уже давно у неё не было такой возможности, и столько боли она испытывала, касаясь его. Её тело и душа так соскучились по нему, что не было сил терпеть такую тоску, и любые прикосновения и взгляды только обостряли её чувства. Разве можно было её винить за это? Что она пыталась избавиться от своих чувств? А избавиться можно, лишь не имея никакого контакта и общения с человеком. Однако всё это выглядело, как самая идиотская и грубая месть ему. Она прекрасно понимала, как Мануэлу может отреагировать на её поход к Робео, потому что занятия были идентичные, а, значит, раз она ушла на такое же по содержанию занятие, но к другому тренеру не такого высокого класса, как Ману, значит, ей надоело у него заниматься, у него ей скучно, его энергия больше не нужна ей. Это был двойной удар по Мануэлу и как по преподавателю, и как по мужчине.

Многие девочки ходили именно к Ману даже больше не из-за занятия, а просто, чтобы побыть с ним, посмотреть на него, поговорить с ним, поймать его взгляд на себе. В общем, для восхищения. Но Юна никогда не стала бы восхищаться кем-то больше, чем ей бы диктовала собственная гордость и чувство собственного достоинства, даже если бы этот кто-то ей сильно нравился. Она привыкла развиваться, и, если где-то она чувствовала, что её развитие притормаживалось, и всё становилось обыденным, она уже знала все движения и комбинации, не показывали ничего нового, что можно было бы выучить, чем можно было бы потренировать свои мышцы, связки или же занять голову, она уходила.

Конкретно на аэробике Ману она уже знала все движения и связки, поэтому, помимо первостепенной цели похода к Робео – отвлечься от Ману – она пошла и для изучения чего-то нового, ведь от каждого преподавателя можно научиться чему-то.

Непредсказуемая, порой, дерзкая, резкая, всегда самосовершенствующаяся, и, в то же время, безумно мягкая, нежная и любящая по-настоящему – в этом была вся Юна, вся её сущность – в противоречиях.

О себе она говорила: «Я как Нью-Йорк – смешение разных стилей», и это относилось ко всему: и ко внешнему, и ко внутреннему её миру. А порой она была непредсказуемой и для самой себя: она могла поменять решение в последний момент, а иногда и вовсе до последней минуты не могла понять, чего хотела. Она могла развернуться прямо перед «Академией» и не пойти на занятия, если интуиция или разум в тот момент говорили о том, что лучше было бы не идти туда сейчас, или если душа вдруг потребовала чего-то другого. Даже если в этот самый момент она стояла прямо около дверей «Академии», она всегда прислушивалась к себе и своей внутренней интуиции, а не к общей логике происходящего. Она не родилась под знаком Весы, хотя Весы были следующим знаком после её – Девы, и дата её дня рождения не стояла на стыке двух знаков зодиака, но очень часто она ощущала себя именно Весами, потому что постоянно оказывалась перед жизненными дилеммами и взвешивала все «за» и «против» того или иного варианта. В этом была её природа – загадка для самой себя, а для окружающих тем более.

Сам Мануэлу говорил Юне далеко не всё, что он делал или собирался сделать, и почему поступал так или иначе. Тогда почему он впоследствии обидится на неё за эту танцевальную измену?

По мнению мужчин, как уже упоминалось, женщина должна быть другой: всегда и во всём подчиняющейся, готовая принять мужчину в любое время и независимо от поступков, которые он совершил. Эти представления, в большей или меньшей степени, относятся ко всем мужчинам планеты. Горькая правда заключается в том, что мужчина может ходить и уходить от женщины куда угодно (это касается тех женщин, с которыми у них была или есть какая-то связь, такие женщины априори входят в список их собственностей) и вернуться он может когда угодно, а женщина (все их женщины) должна всегда принимать его таким, какой он есть. Так было во все времена, и в современности, это, увы, не изменилось. Но Юна считала, что у женщины должна быть гордость, и, если кто-то уходил конкретно от неё, обратно она его уже не принимала. По крайней мере, старалась не принимать. Но с этими солнечными парнями всё по-другому. Для них всегда делаются исключения почему-то.

Она не считала, что это было проявлением мужского характера и мужской сущности в женщине, она считала нормальным – обидеться на мужчину и уйти от него, если он отверг её в пользу какой-то другой женщины или женщин, даже если и отверг на время.

Конечно, в характере Юны были кое-какие мужские черты: она сама хотела управлять различными процессами в отношениях, быть главной, встречаться тогда, когда ей этого хотелось, а не только, когда хотелось ему. Уже давно стало понятно, что с Ману они не могли поладить и из-за этого – из-за её желания быть главной, что мужчина в принципе не мог принять, в силу своей природы защитника и старейшины в принятии решений.

Вообще Юна понимала, что принимать окончательные решения – это забота мужской природы, но только в случае серьёзных отношений с одним человеком, а не с несколькими сразу, что подрывает понятие о серьёзности и о восприятии мужчины как главного члена семьи. Тогда какое имел право Ману заявлять на неё свои права и показывать, что он тут главный? Если он сам же её и отверг, и она не была его девушкой.

Конечно, Юна знала, что такая реакция имела бы место быть, несмотря на то, что они не встречались, и он, несмотря на это, из всего описания латиноамериканского поведения, стал бы заявлять на неё какие-то права. А в момент злости и ревности разум и вовсе покидает таких мужчин – ему на смену приходит бык, который видит только красную тряпку и хочет эту тряпку разорвать от злости как можно скорее. Это – бразильский менталитет, по правилам которого никто не отменял мужской полигамности и темперамента.

Но что с того, что она всего лишь захотела пойти на другое занятие? Какая разница, больше кого-то на его занятиях или меньше, если девочек, которые смотрят на него, как собачки с высунутым языком смотрят на кусочек мяса, всё равно всегда будет много? Или его всё же задело, что кто-то вообще осмелился сделать такое? – Уйти от него к Робео. Или он расстроился конкретно из-за Юны, потому что в какой-то степени она, действительно, была ему дорога?

Она пока не знала ответов на новые вопросы, но одно понимала наверняка: его задело то, что в тот вечер она не пришла к нему на занятие. По каким причинам его это задело, было пока неясно. Однако она не ожидала, что эта обида так явно проявится на его лице, что он не сможет её скрыть наигранным пофигизмом, потому что Мачо не должны показывать, что им больно. И тогда он ей показался на чуточку лучше, чем она предполагала, ведь истинная сущность человека распознаётся только в определённых ситуациях, причем, со временем, можно узнать разные грани одной сущности.

Перед занятием произошла немного странная вещь, точнее, обычно звонок другу – вещь не странная, но в данной конкретной ситуации это было именно так.

Юна увидела на телефоне пропущенный звонок от Мануэлу. Казалось бы, просто звонок. Но его странность составляли следующие факты: обычно он всегда писал ей перед тем, как позвонить, чтобы узнать, удобно ли ей было поговорить, плюс – в этот раз он позвонил минут за пятнадцать до начала занятия, а обычно перед классом он не устраивал никакие разборки или разговоры.

Причина, по которой он мог ей позвонить, как это расценивала она, – это то, что в тот же понедельник, когда она в итоге и собралась на урок к Робео, после выходных дней молчания, Ману написал ей «как дела», а она ответила ему абсолютно сухо и строго по делу: что всё было неплохо, и просто вежливо спросила «как дела» в ответ, а после его ответа она не прислала ему ничего. Однако нового вопроса он ей тоже не задал. Но, если бы всё было в порядке, и она находилась бы в состоянии добрых эмоций, то ответила бы ему по-другому, более развернуто. Но, поскольку ей действительно не хотелось с ним общаться, она ответила вежливо, но сухо. Может, поэтому он и решил позвонить ей, забыв про свою Мачо-гордость. Как выяснилось позже, причина была в его опоздании на занятие, поэтому, наверное, он и позвонил ей – чтобы она предупредила о его опоздании остальных.

Один раз, давно, он уже звонил ей также, перед классом, чтобы предупредить об опоздании. Однако он знал, что Юна не ходила на его первое занятие по понедельникам, и лучше в этой ситуации было бы звонить Алине, которая всегда ходила на оба его класса. Да, Юна реально была как Шерлок: она складывала все факты, собирала улики и делала выводы. Она не могла не анализировать. Варианты ответов поступали в её мозг самостоятельно, она их не контролировала. Иногда, правда, бесконтрольные мысли мешали её жизни, так как слишком отвлекали или слишком далеко отводили её от реальности, но из них можно было вытащить и что-то полезное, какие-то ответы на её вопросы, либо варианты ответов. Причем, когда она потом спросила его, почему он звонил перед классом, он сказал, что поговорит с ней в следующий раз. Опять же: если бы он звонил просто, чтобы она предупредила всех о его задержке, он бы сразу ей об этом сказал. Значит, его беспокоил какой-то другой вопрос. Но, с другой стороны, иногда он так себя вёл специально: сразу не говорил, по какому вопросу он хотел с ней переговорить, чтобы немного потянуть время для того, чтобы Юна вскоре забыла об этом разговоре вообще, потому что на самом деле он звонил ей для того, чтобы понять по её ответам, по её голосовой тональности, держит ли она на него обиду или нет.

Такие звонки уже случались пару раз до этого случая, и все они происходили как раз после тех моментов, когда их переписки протекали сухо, без эмоций и лишней информации. Череда совпадений или просто Ману был довольно чуток, что таким хитрым способом проверял состояние Юны и степень её грусти или обиды?

Страх Юны постепенно достигал самой высшей точки, по мере того, как подходило к концу время занятие, на которое она обычно ходила к Ману, а в этот раз пошла к Робео. Дверь в зале, где был Робео и Юна, была открыта, и она с ужасом смотрела в сторону выхода, так как мимо двери проходили люди, которые видели всё происходящее в зале. Она стала замечать проходящих с занятия Ману учениц, а это означало, что они закончили на несколько минут раньше, чем у Робео, и, возможно, Юна не успела бы выбежать из зала и спрятаться в раздевалке, чтобы Ману её в тот день не встретил совсем.

Юна успокаивала себя тем, что он не сразу шёл в ту сторону после класса (зал Робео располагался ближе к концу школы и ближе к мужской раздевалке), обычно сначала он ходил попить воды и поболтать с кем-нибудь у ресепшена. Плюс ко всему, в зале его задерживали р ученицы, приставая с различными вопросами, что тоже занимало какое-то время.

Алина была напористой фанаткой: она всегда ждала его до последнего, ждала, когда все уйдут из зала, чтобы застать его одного и поговорить с ним. Она атаковала, а он, в силу вежливости к ученице и, в какой-то степени, подруге, смирно оставался стоять и выслушивать её, хотя ему самому не всегда этого хотелось. Он улыбался ей и отвечал на вопросы, даже если всё это ему не нравилось, и всегда смотрел вслед уходящим девчонкам, как бы прося о помощи, но, поскольку Алина всегда оставалась ему «верной женщиной», (как её называли девочки) и никогда бы ради разнообразия или ради чего-то ещё не ушла бы к Робео или к кому-то другому, он тоже не мог её оттолкнуть и старался вежливо общаться с ней.

Но парадокс заключался в том, что, будучи верной женщиной и делая якобы всё как надо: рта не открывала, была покладистой, заботящейся, – она оставалась абсолютно не нужной Мануэлу. А, значит, не всегда сердце таких мужчин оставалось с «идеалом женщины», о котором мы Вам рассказывали до этого.

Означало ли это, что всем этим мужчинам было удобно, чтобы их основные женщины (которые жёны или будущие жёны) были такими, как Алина: сидели дома, лишнего не говорили и не спрашивали, а довольствовались только тем вниманием, которое эти мужчины им иногда оказывали? А по-настоящему их цепляли такие, как Юна? Действия которых невозможно предугадать или предсказать, которые слишком независимы, и которых, когда они отдаляются, хочется притянуть к себе?

Да, скорее всего, было именно так. Даже если взять в пример самый простой бразильский сериал, всегда конфликт со стороны женщины пробуждает в мужчинах страсть, толчок от себя всегда вызывает желание притянуть обратно, по законам физики и, очевидно, законам любви и желанием обладания. Когда есть сильный эмоциональный взрыв и толчок одновременно хочется ещё сильнее прижать, начать целовать такую женщину, любить её, брать её.

Юне показалось, что она мельком увидела Мануэлу, проходящего мимо зала Робео, в то время, как занятие Робео всё ещё продолжалось. Но она старалась не смотреть в сторону выхода из зала, поэтому не была уверенна в том, что прошёл именно он. В тот вечер она не хотела не попадаться Ману на глаза, хотя знала, что, даже если случайно нарвётся на него, будет вести себя с ним нейтрально. И по воле случая в конце занятия Робео зазвонил её телефон, а, поскольку в «Академии» плохая связь, Юне пришлось бежать к ресепшену, так как звонили с работы, и она не могла пропустить этот звонок. На ресепшене были все, включая его…

Её резвая пробежка с телефоном могла показаться немного наигранной, однако, она это сделала не специально. Она не ловила ничьих взглядов, чтобы посмотреть на реакцию. Просто, когда закончила разговор, захотела из вежливости поздороваться с Мануэлу, но в тот момент он уткнулся в телефон, уже тогда делая вид, что ему все равно, что он не замечает её и даже не здоровается. Она почувствовала ту холодную энергетику, исходящую от него, и ушла с Ирэн смотреть джиу джитсу (вид бразильской борьбы), который проходил в одном из других залов. Вскоре она почувствовала облегчение, так как смогла сделать то, на что так долго не решалась – это пойти к Робео во время параллельно проходящих занятий Ману. Ей стало легче, и лучше сделать и пожалеть, чем наоборот.

Ману двигался по направлению к раздевалке и тоже остановился у зала джиу джитсу, около которого стояли девушки. Сперва он заглянул в зал, чтобы поздороваться с ребятами-коллегами, но он определенно видел Юну, когда ещё шёл к залу, хотя взгляд его был где-то далеко, и вдруг она как ни в чем не бывало одернула его за руку, чтобы поздороваться, но он даже не сразу обернулся. Обиделся. Решил выдержать паузу и поздороваться с ней не как обычно: он не поцеловал её в щечку, и вид у него был совсем не радостный, скорее раздражённый. Он даже не улыбнулся ей, а просто сказал «привет» и продолжил перекидываться взглядами со своими коллегами – остальными бразильцами.

Но обиделся бы он в той же степени, если бы она пошла на какую-нибудь растяжку вместо его класса так же, как он обиделся, когда она пошла к Робео? Очевидно, что нет. Этот злобный взгляд, эти дьявольски чёрные глаза, которые становились ещё чернее, если он был чем-то недоволен, только накаляли страсть и подливали масла в огонь их отношений.

Так как бразильцы люди открытые, для них объятия и поцелуи вещь довольно стандартная, а Юна всегда хотела казаться независимой, сама не вешалась ему на шею, не подходила слишком близко, не целовала его первой при встрече и на прощание и старалась всегда быть немножечко дальше остальных девушек, которые окружали его, чтобы дать понять, что она хотела его инициативы. Поэтому, судя её поведению, Ману тоже мог подумать, что ей это общение было не особо нужно, раз она так самодостаточно себя вела.

Она всегда заставляла его подходить первым при всех. Особенно часто это происходило на его вечеринках, когда стояла толпа девушек, специально находящихся в открытом доступе, чтобы он всегда мог пригласить любую на танец, в то время как Юна специально забиралась поглубже, чтобы заставить его пойти за ней, хотя она знала, как сильно это бьёт по «мачизму». Однако на него это действовало, и он подчинялся её правилам. Почему-то… Но неужели он не знал девчонок и не понимал, на какие ухищрения они только ни пойдут, чтобы заполучить желаемое внимание?

Глава 25. Снятие розовых очков

Так, постепенно, и начали сниматься розовые очки с глаз Юны. Она уже видела недостатки Ману и понимала, что он неидеален, что его поведение не самое лучшее, и что их взгляды разнятся по многим вопросам. Хорошо, что так начало происходить, потому что в последнее время всё чаще и чаще у них возникали разговоры «ни о чём», сухо, по делу, или же он вообще не писал ей. Он больше не нуждался в ней: в её мнении по многим вопросам, в том, чтобы разделить с ней какую-то радость и прислать информацию или картинку по делу или просто так. Разговоры с каждым днём становились всё суше и суше.

Заплакалось. Забылось… Забылось ли? Уйти без объяснения причин – в этом все бразильцы. Хотя нет. «Он особенный, он так не поступит». Конечно, так она думала.

Женщинам всегда свойственно, как минимум, верить в то, что следующий раз или следующий человек будет лучше предыдущего. В случае с обычными мужчинами так и происходит: кто-то лучше, кто-то хуже. Она не говорила о том, что латиносы какие-то золотые или особенные по сравнению с остальными мужчинами, просто их представление о женщинах и жизни невозможно, к сожалению, искоренить ничем. Даже если этот менталитет больше европейский, чем бразильский, их сущность всегда берёт своё, каким бы другим, по отношению к своим сородичам, этот конкретный индивид ни казался…

Уже не в первый раз Юна попала в подобную ситуацию. Нет, конечно, все эти ситуации были индивидуальны, но заканчивались они всегда одинаково: либо эти горячие парни просто игрались с ней и удовлетворяли свои плотские потребности за счёт неё, пока их якобы главные, номер один – половинки, любови, женщины (названия были разные) – были где-то далеко, или с ними был какой-то разлад в отношениях, либо просто эти мужчины изначально не хотели серьёзных отношений.

И когда же у неё произошло бы что-то основательное, но только взаимно? Если честно, она уже даже боялась влюбляться, потому что не хотела вновь испытать разочарование в этом деле. Но плюс её был в том, что каждый раз, когда она встречала кого-то нового, она забывала о своей прежней злости и обиде и влюблялась вновь. Какой-то внутренний и подсознательный оптимизм героини, даже после достаточного количества таких историй, позволял ей это делать. Это было её преимущественным плюсом именно потому, что многие женщины и девушки даже после одного такого разочарования в жизни сразу закрываются в себе, не подозревая, что в какой-то момент найдётся именно тот, который принесёт только счастье и разделит истинные чувства. То есть человек встретит взаимную любовь.

Однако очень часто такие истории заканчиваются плохо. Было обидно за Юну, потому что те мужчины даже не знали и не хотели узнать и проверить, насколько сильно эта хрупкая девушка может любить, и какими счастливыми они могли бы стать рядом с ней.

Если бы он сам хоть как-то объяснил ей причины всего происходящего, его можно было хотя бы уважать. Но мужчины… что с них взять? Разве они когда-либо объясняют причины своих поступков? Обычно девушки даже не пытаются узнать, почему произошло так или иначе. Но Юна не считала зазорным узнать причину разлада или расставания. Она была гордой, но не считала чем-то унизительным задать мужчине вопрос о том, что шло не так, когда действительно чувствовала изменение в отношении к себе.

Напротив, она считала, что такой беспричинный уход от ответственности со стороны мужчины должен быть наказан, и ему нужно помучаться, ему должно быть стыдно. А что? Может быть, таким методом ответа за свои поступки можно было бы воспитать целую армию мужчин, и, зная то, что им пришлось бы объясняться перед каждым опрометчивым действием, они бы ещё подумали, стоит ли его совершать.

Как было бы здорово, если бы такое наказание действовало!

Эта любовь продолжала её глодать и съедать. Пока она находилась со всеми в танцевальном центре, ей было хорошо. Селина всё время смеялась. Различные казусные и смешные ситуации случались перед, во время и после занятий, но, главное, что всё это общение между ними (неважно, о чём они говорили) происходило с улыбкой, и они поистине были счастливы, общаясь друг с другом. Каждый раз, когда Юна приходила домой с занятий Мануэлу, она не сдерживала слёз. Всё было хорошо, они улыбались другу на занятиях, было весело, но не от этого она плакала, а от того, что занятие заканчивалось, и Мануэлу уходил вместе с его окончанием, лишь изредка и ненадолго задерживаясь на разговоры с другими преподавателями центра – своими земляками из Бразилии и остальными инструкторами, с Селиной и своими ученицами.

Ей так хотелось обнять его в тот момент, когда её отпускала обида и злость из-за его непостоянства.

Она обнимала бы его так много, проявляла бы слабость, забывала бы про гордость, если б его можно было обнимать столько, сколько ей хотелось и когда хотелось, и если бы ему всё это было нужно, потому что безумно сложно противостоять своему желанию притяжения тебя к конкретному человеку. Это как будто ты лишаешь себя вкусной конфеты, когда она совсем рядом с тобой лежит на столе, а ты не можешь её взять, тебе запрещено. Также и тут: когда Мануэлу находился в шаговой доступности от неё, ей так безумно хотелось его обнять, что однажды она проявила свою маленькую слабость: хотя он, кажется, был не готов или не рад. А, может, ей просто показалось. Неважно. Главным теперь было то, что она была счастлива уже от того, что всё-таки сделала это. И это было какое-то нереальное, воздушное чувство, как будто она должна была стоять с ним в обнимку постоянно и долго не отпускать. Она не чувствовала ни времени, ни места в тот момент. Время остановилось, и она ощущала, будто они там были одни. Но прошло всего пару минут, и он сам разомкнул эти объятия, потому что всегда имел какое-то ограничение: либо по времени, либо по обстоятельствам или обстоятельству места, а ей так хотелось держать его дольше, и совсем нелогичным для неё было отпускать, прерывать эти объятия. Но она была вынуждена это сделать из-за его желания.

Решив сначала, что после похода на зумбу к Робео она какое-то время не будет появляться на занятиях Ману (по крайней мере, на парной), она всё-таки передумала, потому что любила танцевать. В частности, любила танцевать с ним, и он тоже очень любил танцевать с ней. Поэтому она подумала: зачем лишать сразу двух людей удовольствия танца друг с другом? Да, ей было плохо, и она много думала над сложившейся ситуацией с Ману. Но, сидя в одиночестве и избегая каких-либо контактов с ним, она поняла, что таким образом тоже не решит проблему, что надо брать то, что она могла взять от общения с ним, и просто не заморачиваться. Пустить на самотёк. А там – будь, что будет. На тот момент она думала именно так.

С позитивом и полная сил, она отправилась на занятие. Их было всего трое. Они с Ирэн немного опоздали, а, когда зашли, увидели только Варечку, и поняли, что, если бы не пришли, она бы получила индивидуальное занятие. Но за какие заслуги предоставлять такую роскошь Варваре? На том занятии они отрабатывали много сложных движений и комбинаций, и ещё один бонус – не было Алины. Когда приходило совсем мало народу, и были все свои, то есть не новички, а те, кто уже какое-то время занимался латиной и умел танцевать довольно хорошо, занятия были гораздо продуктивнее обычных. Не приходилось отрабатывать базовый шаг, можно было танцевать сложно и свободно. Юне, как обычно, досталось больше всех, так как с неё он всегда требовал большего, и девочки иногда даже шутили, что какие-то определённые комбинации касались только её одной, а не всех присутствующих. Но Юне и Ману надо было тренироваться больше: кто знал, может, в какой-то момент они, действительно, выступили бы вместе. Только никто не знал, где и когда этот момент мог наступить, но неплохо было бы иметь подготовленные танцы в их общем творческом резерве.

На том занятии он по-прежнему пытался сделать ей некий сексуальный намёк, прижимая её к себе, – так, чтобы она почувствовала его столбик, при этом взглянув на неё своими обычными глазами мачо, но это был такой взгляд, от которого, как всегда, не хотелось отрывать глаз – снова эти чёрные дьявольские глаза.

Как бы она ни была обижена или зла на него из-за невнимания к ней, эти глаза сводили её с ума всегда, как только она начинала смотреть глубоко в них. Конечно, она хотела показать свой характер, но никак не могла оттолкнуть его, когда он притягивал её к себе. Она была слишком бессильной перед этим красавцем-мужчиной и напрочь забывала об обиде.

Та сила притяжения была очень могущественной, гораздо сильнее её гордости и её самой. Он стал опускать руки ниже, прямо на её бёдра и ягодицы, что крайне удивило её в тот момент, поскольку в зале они были не одни, а вместе с остальными ученицами, и, когда он это делал, Юна стояла спиной к ним. Соответственно, они увидели положение его рук на её пятой точке.

Крайне удивлённый взгляд Юны никак его не смутил и не заставил убрать руки с её ягодиц. Она только лишь сказала ему, что руки в этом танце должны располагаться на другой части тела – чуть выше, на талии, на что он ей довольно твёрдо и, в то же время, игриво, ответил:

«Но ведь с тобой можно и так».

Это не было грубо, отнюдь, нет. Наоборот, это было сказано с таким намёком на близость, – на то, что она ему, несмотря на их периодические и в последнее время усиливающиеся разногласия, все ещё более близкий человек, чем остальные девушки, поэтому он смог позволить себе большее с ней. Но готова ли была она вновь приблизить его к себе?

Было ли это приближение и положение его рук там, где ему хотелось, актом самца для самоутверждения, что он мог в любое время прижать свою (в его понимании) собственность к себе, несмотря на то, что в какой-то момент её оттолкнул? – Ответ утвердительный. При всём при том, что он знал, какой характер был у неё, он ни на секундочку не сомневался в том, что она растает во время таких действий с его стороны. И самое ужасное, что так оно и было. Как будто он сам знал о своих скрытых способностях притягивать людей к себе как магнитом и притягивать Её сильнее всех на свете. В этом осознании и понимании своей дикой привлекательности и была его сила. Однако, как человек воспитанный и мудрый, он никогда не говорил об этом вслух.

Другие латиноамериканцы тоже были довольно хорошенькими, однако, так глубоко в душе они не поселялись. В них не было той чертовской внутренней привлекательности, просто внешняя красота. А то, что было у него, разумеется, внешность, но и кое-что другое, что шло изнутри – какая-то мистическая сила, которую невозможно было объяснить: откуда она возникала, из каких глубин шла? Было известно только одно: – противостоять этой силе было невозможно, это было выше любых человеческих сил, выше и гораздо сильнее Юны.