Текст книги "Глобус Билла. Первая книга. Почти человек"

Список кораблей. Ас покупает шляпу. Папа и кот

Билл совершенно истерзался от мыслей к тому моменту, когда оказался в гигантском космопорту. Великолепное сооружение, непременно побывайте. Впрочем, оно закрыто для доступа практически любому гражданину.

Над мостками стоял, поплёвывая символически от избытка жизни и ферментов, папа Билла, а по обе стороны расстилалось пожухшее поле – звездолётам паркет не в надобу.

Возле речки жёлтые цветы, и ехала машина с надписью «Хлеб». Впереди фургончик с волнующей воображение хищника надписью «Мясо» заворачивал за высокий, кое-как сляпанный забор. Корабль не выбран, а провиант готов.

Билл усмехнулся:

– Ты, папа, уже обо всём позаботился, чтобы побыстрее отправить меня на прогулку.

Тот естественно воспринял смешок, как удобно ему.

– Не меня благодари. Маму…

Билл оглядел просторы взлётного поля, потом его пытливый взгляд уткнулся в белое здание ангаров. Отец решил завязать светскую беседу.

– Знаешь, сынок, учёные точно открыли врата в иной мир. Такая романтика…

– Па, не читай сегодня доносы.

– Почему это? В смысле, какие доносы?

– На второй вопрос не отвечу. На первый – ты узнаешь, что множество нибирийцев туда тебя уже отправили.

– Обидно такое слышать… сынок.

Сумерки, солнце, ангары.

– А который час, господа, товарищи?

Его величество вертанулся на каблуке.

Гигантское табло на шесте показало пурпурные пульсирующие цифры – ну, да, дело к часу девятому от полудня. Просто воплощённая головная боль. Билл поморщился – у него бывало, когда разом всходила пара-другая особо крупных лун, а во сне он видел одну – голубоватую и прохладную, вплывавшую через неведомый полуразрушенный город между башен и колонн непосредственно в голову Билла. Что она там творила… ужас.

У входа в космопорт на пропускном пункте раздался шум спорящих голосов, потом короткий звук, в котором легко было распознать удивлённый стон.

Король показал заблестевшей головой:

– Твой охранничек… чувствуется по звуковому сопровождению.

Билл смущённо пожал большими плечами – нет, малых у него не было, просто надо же вставить прилагательное.

Ас, подходя, заметил:

– Следовательно, стартовые условия для царского отпрыска обеспечены. Карта вин, надеюсь, в сафьяновых корочках?

– Во тьме и пустоте набитые кладовые будут напоминанием об утраченном покое. – Сообщил король таким тоном, будто зачитывал первое упражнение из букваря.

– У тебя же пропуск есть? – Сказал Билл. – Зачем же…

Ас посмотрел на свои, сложенные на груди, руки.

– Верно, пропуск при мне.

– Лучше бы ты на пистолет посмотрел.

– Знаешь что, Билл… – Начал Ас.

У врат, беспрепятственно открытых, две фигуры были обласканы светом и тенью. Одна широкая в плечах и другая тоненькая, они двигались сюда.

Тут все увидели…

– А где волосы? – Спросил Билл тоном записного простака.

Ас тоже выглядел чутка удивлённым.

– Прямо смена политического курса на полный оборот.

– Тогда он останется прежним. – Отозвался новый Энкиду. – Если на полный оборот. У вас, господин офицер, проблема с геометрией.

Билл сразу прилип к теме, как жвачка к стеклу.

– У него и с географией тоже нелады. Мы как-то с ним возвращались из… ну, одного окраинного квартала, и он всё уверял, что отныне это центр вселенной. Правда, это он фонарю сказал, не мне, так что…

Ас спокойно снёс нескромные подробности, и Билл оставил его в покое, вернувшись к изучению волосяного покрова Энкиду.

– Н-да, ты был такой пушистый…

Энкиду, стоявший чуть расставив ноги с вольно сунутыми в карманы кулаками, как-то ласково взглянул на братца, но молвил очень твёрдо с холодом, заимствованным у несостоявшегося геометра:

– Сразу, господа, заявляю – шутки на темы парикмейстерской отменяются.

– Но где? – Настаивал Билл. И почамкал руками. – Они?

Шанни вмешалась:

– Я молитвенную подушечку сделала. Не беспокойся, я сохранила локон в медальоне. Чтобы ты, если что, мог его оплакать.

Билл отошёл на шаг – в стороночку – и с приличествующего цивилизации расстояния – принялся жадно рассматривать родного брата.

Тот, выйдя из леса своих волос, стал понятнее и совсем другим. Стал… понятнее?

Дело ясное, рост и прочее остались при нём, но в чистой застёгнутой – ну… практически… одежде, он выглядел будто Афродита, вышедшая из пены мирового океана… в смысле, на нём не было пены, он не прикрывался сигаретой или улыбкой или жестикуляцией, или каким-нибудь фирменным взглядом – не подходи, убью… и всё в таком духе. Это, вообще-то, само по себе редкость. Оно и понятно, почему Афродита – существо божественной природы.

Безжалостно обрезанные волосы торчали золотым ёжиком. Это было бы даже смешно, если б не само лицо. Но лицо…

Тяжёлых очертаний, с щедро отмеренными костями под кожей, оно почему-то не оставляло впечатления массивности и грубости. Как и подобает, дело было в глазах. Постоянное выражение – печали и улыбки, а губы не улыбались.

От широкого невысокого лба, с намеченными взгорьями и с намёком на будущие отметины, которые оставит мудрость, если таковая будет присуща ему в будущем…

…до выставленного напоказ и разделённого подбородка лицо было цельным, и характер виден в каждой черте.

Та покорность, что почудилась Биллу во время первой встречи – вот, что он искал, возможно, неосознанно. Теперь её не было и в помине. Может, в уголках губ, в уголках глаз что-то напоминало о ней, но она изменила свою природу. Скорее, это была готовность.

Трудно представить, что он смеется, что хохочет – почти невозможно.

Билл поймал себя на мысли, что пытается смотреться в лицо внезапно объявившегося брата, как в зеркало. Пожалуй, это бесполезно. Они ничуть не похожи. Что он унаследовал от Хорсов, от их бесценных способностей, о которых сохранились рассказы, будто предназначенные для детей?

Светлая кожа, красноватая, такая была у безвозвратно спущенной в небытие и учебники династии с утраченным именем. Наверное, он обгорает на Солнце… вот забавно, у этого дуболома есть свои трогательные слабости – прорехи в генетической неуязвимости.

Билл с удовлетворением отметил, что брат чуть ниже ростом… правда, кажется, шире в плечах. Тогда во время схватки на полу несчастного кафе он в полной мере ощутил его хватку… даже его запах запомнился Биллу.

Подошёл высокий Ас с холодом оглобли, превращённой в благородного соглядатая за поведением царского сына. Не источая никакого запаха, – разве что может пахнуть ледяная вода, которую он почтил утром своим вниманием, – сказал:

– Ну… ты долго будешь пожирать его взглядом? А ты чего принюхиваешься?

– Ты пользуешься одеколоном?

Ас, привыкший за всё время близкого знакомства к бесцеремонности Билла, ответил сразу:

– В гигиенических целях, любезный.

– Чтобы твой пистолет от тебя не отворачивался?

– Пошёл ты…

– Ну?

Ас, глядя ему в глаза, негромко договорил. Билл кивнул.

– Всегда завершай фразу, маленький. Так ты будешь похож на мужчину.

Ас сделал вид, что злится.

– Соберись… идиот.

– А братанчик тоже не пользуется ничем… в гигиенических целях.

Ас предположил:

– Нет пистолета?

Билл с удовольствием показал ему свои руки.

– А зачем ему?

Ас холодно – чёрт, надо найти другое слово для его температуры, иначе я загублю свою хронику употреблением одинаковых иероглифов, но пока пусть будет так – холодно посмотрел на предложенное.

– Клешни хороши, ваше высочество.

Он отвернулся и не уходил, повернул над плечом профиль с волчьим глазом.

– Пистолет тоже хорошая штука, Билл.

Билл приблизился и шепнул в островерхое, как у истинного нибирийца – потомка мифических эльфийских владык – ухо:

– Билл не хочет стрелять.

Ас подождал.

– Билл хочет гулять.

Ас отвернулся. Билл ответил ему тем же. Его сейчас интересовал только Энкиду.

– Итак, ты…

Подошёл.

– Ты чистёхонек, вымыт… Прелесть ты. Красивый. Волосы, правда, короткие, но ничего. До свадьбы отрастут. Рубашка вот. Тебе кто приглашение передал? …Мама?

Энкиду не счёл нужным отвечать. Три часа назад, едва она закрыла за собой дверь – именно так, она из тех, кто сам распоряжается дверями – Энкиду разобрал принесённый ею свёрток.

Разложив на постели три рубашки, он безошибочно угадал, в какой из них, в нагрудном кармане, находится приглашение.

Сейчас памятное зрелище этих трёх рубашек мешало ему настроиться на возобновление шутливого и опасного договора с огромным и тихим рыжим леану. Так же, как сладкий и острый вкус на языке… он удержался от того, чтобы поднести свою тяжёлую в запястье руку и пальцами дотронуться до уголка губ, где, как ему показалось, осталось что-то от волнующей начинки пирожка, принесённого матерью.

– Ты полетишь со мной.

Энкиду опустил ресницы, короткие и тёмные, тотчас поднял, и нижняя часть его лица, изготовленная на заказ любителем твёрдых линий, совершенно не соответствовала северу с несказанным блеском в глазах цвета «ни Богу свечка, ни чёрту кочерга».

– Да ты глазами стреляешь, брат? – Молвил Билл, и его мохнатые светлые ресницы растворились в золотом сиянии глаз.

Кладя весомую, как лапа, руку на плечо Энкиду, он дружески ощерился. Тот кивнул.

– Рад. – Молвил Билл голосом таким же увесистым, как его рука, и Энкиду показалось, что он увидел совсем другое лицо – и озорство сошло, как вода со лба, и по этим линиям у скул, которые так чётко обозначены на канонических изображениях Великого Хищника. Тишина появилась во взгляде.

– Только потому, что считаю это путешествие лишённым смысла.

– А ты? – Спросил Билл у Аса, не подошедшего, но подпирающего незримую стену поодаль.

– Смысл возникнет… быть может. – Туманно твёрдо ответил Ас дневной луне, которая должна была появиться из облачка над ангаром, если это не вертолёт Вечных, конечно.

Билл вдруг засуетился, не сходя с места.

– Слушай, – взволнованным шёпотом, слышным до облачка, еле вымолвил он, – а сколько их у тебя?

Стало тихо. Ас растерянно и оттого надменно произнёс:

– Не пойму…

Энкиду, усмехнувшись, осведомился:

– Он не понимает, куда ты смотришь… и я, если честно. То есть…

Зато Ас посмотрел в сторону, – там стояла Шанни и даже не делала вид, что не слушает и не смотрит. Она тоже смотрела туда, куда указывали карие глаза Билла.

– Ты ведь его там… он – там? Когда ты его поднял…

Сир Александр слегка рассердился.

– Билл…

Шанни подходя, пояснила:

– На ваше бедро, сир. Он, как видно, думает…

Билл сказал, уже не таясь – в облачке, наверное, отодвинули наушник:

– Тогда ночью… представьте, он у него возник… ну, когда вы, леди… когда кто-то подбросил письмо… этот пистолет. Я так разволновался. Ас, у тебя там сколько…

– Сколько… – Сказала вместо Аса Шанни. Она выглядела мечтательно. – Мне бы надо не меньше семи пулек…

Энкиду чуть оживился.

– Как вижу, леди, у вас есть список любимцев.

Билл пренебрежительно отмахнулся:

– У тебя там понятное дело, одни бедные браконьеры. А у тебя, Ас?

Тот хмыкнул. Шанни посмотрела в сторону – громко их окликая, подошёл отец Билла. Билл показал на него глазами.

– У тебя есть любимцы, сынок? – Громко сказал его величество. – Не надо, нехорошо… испортишь весь пиар. Упрекать станут, наслушаешься. Не перевешаешь потом… ха-ха, я хотел сказать, эти опровержения…. Настроение к чертям.

Ас отрицательно покачал головой, пока его величество дважды махнул рукой.

– Что так? – Тихо спросил Билл.

– Я ведь не дурак… идём, ваше величество.

– Ну, же, – поторопил царь, глядя на облачко, – корабли уже переминаются с ноги на ногу.

Он опередил их и, показав над плечом блеснувшую дужку очков, спросил:

– А кто дурак?

Ангар был чудовищен. Размеры его напоминали о размерах Родины и – ах – об утраченном флоте. Ныне много места было в циклопических белых стенах, украшенных мозаикой государственного характера с мускулистыми великолепными жёнами, чьи пшеничные косы ниспадали ниже, много ниже их тонких талий, и мужами, чья мужественная красота превосходила всякое разумение.

Шанни, пребывающая не в той весовой категории, чтобы её изображение могло вдохновить создателей мозаики, естественно, чуть иронически посматривала на эти изображения. Её вниманием завладела одна мозаика, перед которой она остановилась на мгновение. Потом быстро посмотрела на идущих чуть в стороне Энкиду и Билла, который на ходу воровато и увлечённо, но безуспешно пытался пририсовать что-то к какой-то из картинок. Она отвернулась.

Уровни ангара – конечно, не из твёрдых материалов, а из надстроенных площадок синергии, – уходили ввысь к потолку, в который следовало смотреть с помощью бинокля.

Здесь сразу же, на первой площадке, в качестве портрета в фойе или музейного экспоната, нежели действующего лица, сидел поджарый звездолётик. Лаконичные и неяркие очертания машины не обманули Билла. Все знали, что это один из первых самолётов-зондов, отправленных к большой воронке и единственный из вернувшихся. Грозен был нос корабля, подобранные лапки были не смешны.

Отец дрогнувшим голосом зачитал характеристики машины, приподняв ярлычок, прикрепленный к закрылке.

– Боеспособность… разворот на триста шестьдесят на полной… трассирующие удары из нестандартного положения.

– Прямо корзинка потребителя. – Очарованно молвил Билл. – Ас, ты слыхал…

Он повертелся. Ас куда-то исчез.

– Особенно интересно про положение. Это он вверх тормашками может ба-бах?

– Может. – Согласился отец строго.

Он присел перед кораблём на корточки. Билл оценил папину физическую форму. Как коня выбирает, сказал он себе. Присевший птичкой король оглянулся:

– А?

Билл, пряча в карман красно-синий карандаш, заметил:

– Папа, в зубы загляни.

И ради наполнения образа, оскалился и поцокал, совсем как леди Сунн. Отец с упрёком сказал: «Э-э, сынок… и не стыдно тебе».

Он встал почти без усилий.

Билл засмеялся радостно и отвлекся. Небо и не собиралось переодеваться в вечернее платье, а ещё посветлело и рассиялось лучом звезды, диковинным способом проникшим из-за горизонта.

Ас, держа в опущенной руке какой-то клубок, вышел из диспетчерской. Следом выглянуло тревожное лицо служащего, желавшего что-то сказать… но тут Ас дёрнул своим опущенным плечом, и на лице стёрся вопрос, а тут же и само лицо из воздуха.

– Это ты, чего? – Сразу залюбопытствовал Билл, протягивая большую ручонку к загадочному клубку. – Вяжешь… А что, в пути пригодится. – Извлёк из пространства пару невидимых спиц и сделал несколько движений, которые, по его мнению, соответствовали названной системе навыков.

Ас смотрел.

– Развивает остроту реакции. – Наставительно прибавил Билл, убирая спицы.

Ас кивнул.

– Корабли в юго-восточном секторе смотреть не будем.

– Что так?

– Устарели.

Его величество тем временем просто приплясывал, правда, вполне солидно в своём невслепую выбранном костюмчике.

– Дети… дети… – Нетерпеливо молвил он.

– Терпение, папочка. Смирение и покаяние.

Заметив, что папины золотые очки стремятся к сектору с надписью Ю-В, Билл сказал:

– Север, ваше величество. Будем последовательны.

Отец настаивать не стал. Толпой, которой Шанни придавала шарм, папа – блеск, Энкиду – основательность, Билл – шум и громкий голос, произносящий остроты, в которых приходилось срезать концы под взглядом Александра, придающего толпе немногословность и взгляды на запястье, – вошли в северный отсек.

– Обратите внимание, милые… – Сразу заговорил отец.

По дороге к ним присоединился высокий нибириец с усталым мужественным лицом. Карандашик за породистым эльфийским ухом и вчера постиранный комбинезон намекали на его интеллигентность и незаменимость. Папа ему и слова не давал сказать, да тот, похоже, и не собирался выступать в роли воспитателя детского сада.

Прейскурант папин был незамысловат: сплошь вскрики и тыканье пальцем. За цифрами царь обращался, полуобернувшись к мужественному интеллигенту. Тот еле слышно что-то произносил, и в течение полуминуты папина речь блистала умными подробностями, потом спотыкалась на вопле: «Ох, какая пупочка! Вы гляньте! Дуло какое! Да из такого зайца на луне подстрелить можно!» и так далее.

Правда, папа не мог испортить или преуменьшить впечатлений.

Корабли обступили их городом славы и чести, стеной полированных в царапинах боков, и чердачных окон на высоте девятого этажа. Одни парили в воздухе в коконах синергии, другие плотно сидели в гнёздах. Там на западе в провинции ангара на ветке невидимой энергии рядком устроились с полдюжины маленьких штурмовиков, поглядывавших со сдержанной иронией на прогуливающихся господ.

Зато в разъехавшиеся врата были видны машины иного рода. С угрюмым спокойствием бюргеров ждали королевской делегации гражданские старые суда – не особо комфортные, послевоенной эпохи, с широкими палубами для третьего класса. И шикарные предвоенные с вынесенными наружу в космос застеклёнными галереями, прогуливаясь по которым и ожидая кого-нибудь желанного под часами, пассажиры могли ощущать под предвоенными нелатанными подошвами пустоту и блеск дальних звёзд.

Папа-царь неизменно называл цену самолёта – причём, сначала неправильную, изумлявшую слушателей, потом справившись за плечо у инженера, верную, и рассказывал анекдоты о приключениях кораблей.

– Вот, с этого, – папины очки, весело клацнув, показывали на притулившийся за щегольскими флагманами небольшой, в двухэтажный домик, ромбовидный звездолёт, – якобы сбросили Весёлую Бомбу.

Шанни оживилась, и отец, с удовольствием посмотрев на её выставленный с ямочкой подбородок, подтвердил:

– С этого… ага.

Он слегка замешкался, слушая негромкий комментарий инженера.

– Ну, да, ну, да… Так-таки и сбросили… согласно неподтверждённым данным. Во время гражданской войны Шести династий.

– Я думала, это легенда…

– Если и так, – сказал царь веско, – то вот она.

Все внимательнее рассмотрели неброский самолёт.

– Весёлая Бомба была начинена всякими компонентами, которым полагалось изменить направленность страсти солдат противника.

– Не знал, что у солдат бывают страсти. – Негромко сказал Энкиду.

– Ах, юноша… страсти бывают у всех. Ну, так вот… больше урона эта бомба нанесла не противнику, а той стороне, которая её создала. Так как те солдаты, которые и так имели страсти, м-м, другой направленности, возмутились, что их считают слабаками, не способными сосредоточиться на войне и убиении.

Полюбовавшись весельчаком, папа перевёл взгляд и вдруг неудержимо расхихикался.

– Посмотрите на этого красавца… громадина, верно? Мог вместить до миллиона пассажиров… – папа прислушался к ропоту за плечом… – до полумиллиона, не включая экипаж… что? Ну, да – включая экипаж. Всё равно. Жуть охватывает при мысли и так далее. Так вот там вышла история. На рейде, носившем познавательно-развлекательный характер, один из членов боковой династии так надра…, м-м… да что уж там, набрался, как фигура в фонтане… и вот, что изволил учудить. Вздумал изобразить древнего хищника. Нашли ему друзья – а друзья у него были сплошь из золотой категории – нашли ему шерсти, будто от леану из музея. Он, стало быть, надевает скафандр и обклеивается весь этою шерстью с помощью вечного клея. Там и сям, и везде. Ну, покатался по палубе для первого класса и увидел люк-с, аварийный. Под хихиканье потатчиков открыли люк, ну, и вышел сей хищник в открытое пространство. Только по причине упития забыли верёвочку к пояску прикрепить.

Папа закатил глаза.

– Ну, вот, болтался этот лже-леану перед галерей и рычал в усилитель, желая напугать публику, собравшуюся, чтобы насладиться невиданным зрелищем. Капитан, которому немедленно доложили, мрачно сказал – как значится в Предании – что, мол, его бы воля, он этого негодяя, – тут капитан другое слово употребил – оставил бы там превращаться в комету, благо хвост у него уже есть.

– А что же так? – Спросила Шанни, изумлённая, вероятно, холодносердечием капитана.

– Видите ли, барышня, дело в том, что этот великосветский шутничок уже успел изрядно поднадоесть капитану и всей команде своими кунштюками, кои были не то чтобы смешны, а скорее досадны, ибо чувство юмора у этого из боковой династии было от рождения самое простенькое. Ну, там – сиденья в рубке чем-то гадким смазать или прийти на светский раут в кают-компании и заранее все ложки облизать…

– Фу.

– Вот именно. Или с приятелями затеют посреди ночи в колокол звонить и кричать, что инопланетяне объявились и сейчас требуют всех, простите, женщин к себе… отдать почести. И всё в таком роде.

– Я бы такого, – сквозь зубы проговорил Ас, рассматривавший с выражением нетерпения другой корабль, со следом трассирующего удара навылет, – давно бы сам за борт… прогуляться отправил… на веревочке.

Папа похвалил:

– Гуманист вы. Вот тот капитан, он так был выведен простеньким чувством юмора нашего негодяйчика, что уж верёвочку в другом смысле изволил упоминать.

– Ну и? – Спросила Шанни, тоже посмотревшая в ту сторону, куда и Ас. – Что же, чем закончилось это весёлое дело?

Папа задумался и косо глянул вбок. Инженер молчал.

– Ну… чем, чем. Выловили этого рычащего… только не сразу. Его уж отнесло изрядно, и он уж звуков вовсе не издавал, был холодненький. Понимаете, – папа деликатно понизил голос, – он скафандр не очень внимательно застегнул, пребывая в состоянии психики, изменённом принятием веселящих веществ в полном самом объёме. Короче… обмёрз, бедолага, хищник наш. Не то чтобы насмерть, но наследство – а оно у него хоть и пустяковое, а всё ж кое-что имелось от предков – оставить было некому. Так сказать, не обрёл зеркала, чтобы посмотреться.

Ас внезапно коротко и злобно рассмеялся. Шанни посмотрела не на него, а на Энкиду. Тот внимательно, но мельком оглядев профиль Аса, обратился к Биллу:

– Ну, как вам, братец, такая история?

Отец шевельнул ушами. Билл задумчиво ответил:

– А мне, признаться, жаль этого глупого нибирийца. Наверное, маленький был и хилый… вот и выставлялся.

Билл расправил плечи.

– Урок бездельникам. – Любезно сказал Ас. – Любого роста и степени стати.

Энкиду и Билл переглянулись.

Отец пронзительно вскрикнул, схватясь за сердце, так что Шанни, как и подобает барышне, даже встревожилась. Билл – ничуть, но заботливо спросил:

– Что вы, папа? Сердце кольнуло?

Король простонал:

– О да… да! вы гляньте…

Билл поискал взглядом и убедился, что отец считает виновником своего сердечного переполоха маленький и невзрачный корабль довольно угрюмого вида, сидящий на небрежно пристроенной обыкновенной, а не синергетической площадке. Именно на него и смотрел Ас во всё время рассказа о незадачливом шуткаре из высшего общества.

Отец, послушав интеллигентного суфлёра, чьё длинное лицо над плечом царя, как бы против воли, обрело значительность и силу, даже чрезмерную для сопровождающего технического лица, сообщил, делая в речи передышки для усвоения информации:

– Этот скромняга… сто тысяч… триста тысяч? Лошадиных сил….Билл, слышишь?

– Да, папа. Кони…

– Ну, вот, эта машинка, управляемая младшим офицером, особых полномочий не имевшим, во время памятного подавления мятежа проклятого Спутника устроила такую историю…

– Папа, я не ошибаюсь… у него нет опознавательных знаков?

– В том-то вся и соль, мой дорогой… не перебивай. Когда осада затянулась, потребовалось проникнуть в тыловое пространство неприятеля. Чтобы то ли устройство зарядное подложить, то ли кому-то письмишко важное передать, словом, ну, вот хоть зарежь, а влететь бы на этот аэродромчик. Так вот получилось, что пока все судили да рядили, как это лучше устроить, командир этого кораблика получает сведения, что сейчас самое благоприятное время… Окно открылось. Он – с докладом, его, вестимо, не слушают. Куда, молодой, лезете… да ещё и на губу уж сейчас грозят посадить. Ну, он помыкался, сел в самолёт да и полетел… предварительно сняв опознавательные знаки.

Папа откашлялся. Суфлёр отдыхал.

– Влетает туда при свете заката и небольшого пожарчика, в коем противники палят подбитые императорские танкеры, и садится на какую-то полянку в воздухе этак преспокойно, что его никакой патруль не останавливает. Ну, знаков нету… его спрашивают, ты чей, откуда? Он – вы рехнулись, дескать? Откуда… и зарядил такой ответ, что в диспетчерской только руками замахали и побежали пожар досматривать. Наш офицер вылезает…

– А скафандр-то? – Язвительно переспросил Билл.

– Застегнул, конечно… что ты говоришь, сынок. Офицер флота, он всегда всё по инструкции делает. Это тебе не какой-нибудь пустяковый вырожденец золотой категории. Это ж натуральный эволюционный нибириец. Кость от кости народной, от сохи, так сказать. Вот вылез, косточки размял… выполнил дельце… не торопясь и не рассусоливая. И напоследок решил ещё развед-облёт сделать… летит невысоко над пожарчиком, записывает на карту машины, подсчитывает живую силу… и что?

Суфлёр шепнул громче.

– Ах, да… и его тут спрашивать опять стали. Уже закончился пожар, и бдительность повысилась у проклятых мятежников…

(По традиции проклял папа, как всегда, когда речь заходила о восстании на Спутнике.)

– Спрашивают, ты кто да кто ты? а, мол, к коменданту не желаете? Тот отвечает – не желаю, и опять ругнулся. Отстали. Он вылетает из врат станции, прямо пристроившись по течению остатков синергии, которую они с трудом сохраняли для боевых вылетов. Они уж тогда обречены были, —

опять согласно политической традиции преуменьшать возможности противника, вставил папа, —

– …но держались крепко. Ну, вот – вылетел наш-то, ему тут заорали – ты спятил? А он им в остекление жест сделал и поприветствовал от имени государя. …Билл, прошу про жест не уточнять. Тут у нас дамское общество, сынок. Да, да… милый… И был таков. Конечно, по кораблику выпалили, да он-то уж курс изменил. Оно, бахвальство-то немножко захлестнуло – ну, младость, то сё… ну, и задели его. Долетел, впрочем.

И папа умолк. Шанни сказала, поглядев над плечом государя:

– Спасибо, сир… интересно. В школе нам что-то рассказывали.

Билл хмыкнул и погудел, не разжимая губ. Успокоительно махнул рукой:

– Нет, папа, я не про… а вот мне интересно, что потом было с этим командиром? Небось, на губу всё равно посадили? Там и орден, тово, пришпандорили?

Папа как-то замялся. Он ждал, но суфлёр не спешил подать реплику. Наконец, когда уж стало не вполне прилично томить царя, склонился к его уху и одними губами произнес одно слово. Царь вздрогнул, желая обернуться и, правда, не смог избежать такого искушения. На мгновение, встретив взгляд высокого инженера и удивившись, что тут кто-то есть, папа получил от инженера подтверждение, сделанное только опущенными ресницами.

Папа, помявшись, снова повернулся к гостям и хмуро протянул:

– Ну, как, как… орден… оно, конечно… прямо… тах-тах… а как может быть в таких случаях? Билл, некогда… пошли-ка, ребятки, дальше, дальше…

И он поспешно зашагал, почему-то зигзагом – как бы уходя от преследователя, подумал Энкиду. Шанни вдруг посмотрела на новоявленного царского брата и нахмурилась.

Голос царя звучал уже издалека, оживший и совсем не похожий на тот, которым он рассказывал им занимательную историю про подвиг разведчика.

Так и не ответив толком Биллу, его величество кивками и окриками потащил молодую компанию между рядами и этажами кораблей, то закидывая голову с риском утратить очки, то пятясь и размахивая руками. Причём инженер, расстроивший чем-то царя, всякий раз ухитрялся оказаться за его спиной. При этом он ни на йоту не утрачивал достоинства, ощущение коего так и исходило от его длинной сильной фигуры.

Папа говорил пылко:

– Да… вот строили… нибирийцы были. Вах, смотрите… смотрите…

Папа схватил – кто подвернётся – за рукав. Подвернувшимся оказался Энкиду. Царь задержал пальцы на предплечье нового знакомого, сомкнул их и, скривив губы, молвил:

– Вы что, молодой нибириец, пиджак на холодильник надели?

Ас и Билл переглянулись. Билл злым завистливым голосом сказал:

– Папа, эти провинциалы на свежем воздухе нагуливают такой аппетит… молоко парное…

Отец выпустил Энкиду с улыбкой. Тот молчал. Билл принялся тыкать всем свою руку, согнув и выставляя локоть. Ему подвернулась Шанни.

– Извини… те, – молвил Билл. – Но всё-таки… это же камень… камень! Вы только гляньте! Умоляю, леди…

Ас, клацнув, как затвор, отпихнул задевшего его Билла.

– Квадрат… классика… – Тем временем принялся рассказывать отец и обернулся. – Билл, в чём дело?

Он показал большим пальцем на тень инженера за своим плечом. Тот вытащил из-за уха карандашик.

– Мы нибирийцев задерживаем. Вот господин главный… любезно.

Ас процедил:

– Билл… угомонись. Убери свои инструменты.

Отец, уже не слушая, ринулся к лестнице. Она возникла – широкая и пологая, как ручей, сбегающий по террасам – из острия инженерова карандашика. Отец ступил на первую ступень, и утончённая энергия, почуяв вселенское зло, дрогнула. Но, конечно, дело было в том, что не все звенья связались в цепь. Отец устоял, балансируя, пока инженер с неспешной поспешностью, достроил лестницу до середины высоты ангара. Открылся нарисованный им люк и затвердел. Король нырнул туда, яростно замахав рукой, не оглядываясь.

Инженер подождал, пока молодые господа разберутся, кому подниматься первым. Когда борьба самолюбий с вежливостью и галантностью завершилась тем, что Ас, раздражённо глянув на Билла, быстро ступил на лестницу, подавая твёрдую неподвижную руку Шанни, тогда только инженер взошёл следом за Энкиду. Тот оглянулся и окинул долгим взглядом ангар, встретившись на мгновение взглядом с инженером.

Билл, ворча, шагал посреди, топая через три ступеньки, как озверевший циркуль.

Выйдя наверху в новое помещение, все они по очереди испытали потрясение. Даже Ас не мог скрыть обуявшего его технического восторга.

Если там внизу на первых площадках они оставили города и деревни, то теперь им предстала гордая и безразличная к ним великая гавань.

Корабли-горожане, самолёты-разведчики, тихие тени-шпионы, ампирные замки пафосной эпохи – всё это были цветочки.

– Вот оно… величие. – Шепнул папа-король, крутя на пальце наёмные рога.

Ас покосился – ребят из рода Баст ничем не проймёшь. Сам он не мог произнести ни слова. Его небольшие серые глаза, всегда усмешливые и неотзывчивые, смотрели поверх голов друзей и блестели всё ярче.

Гавань открывалась взору с площадочки, на которую их вознесла лестница. Над ними в бескрайнем пространстве под сводом, больше похожим на небо, чем само небо, и под ними в разверзающейся под носками туфель чудовищной комнате – на волнах синергии зрели, как игрушки на ёлке, такие корабли, что следовало либо обратиться к холодному языку справочников, либо вызвать из небытия кого-нибудь из немногих нибирийских поэтов, не получавших ордена за благочиние.

Инженер слегка подождал, когда они очухаются. Он не торопил. Во-первых, кто он такой, чтобы торопить лиц, допущенных в самое тайное место планеты, так сказать, заветный уголок? Кроме того, он определённо был нибириец скромный – одно слово, интеллигент. На его длинном с прямыми бровями и острым подбородком лице ни на секунду не выразилось раздражённое и трусливое нетерпение.