Текст книги "Путешествие из Москвы в Санкт-Петербург"

Тюмень

Это должно было случиться. Как юркой рыбе мне удавалось ускользать от ловушек видеокамер и радаров, рыбаков одиноких постов, пока, под Екатеринбургом, после затяжного подъема полицейский в оранжевом жилете с автоматом на груди не выдернул меня с русла коротенькой удочкой на берег. Офицер в машине показал мне фотографию багажника моего «Ленд Ровера», превысившего скоростной режим на 39 километров, когда я после торможения, уходил из очередного силка. Однако картинку переслали на десяток километров вперед, и вот мне вежливо выписывали штраф, а полицейские говорили между собой о белом «Ауди», который скоро подъедет.

Триста рублей штраф ничтожный, время потерянное невелико, но неприятно быть пойманным, проигравшим.

А через несколько километров белоснежный седан «Ауди», сверкая полицейским маячком на крыше, пересекал фарватер сплошной линии, мчался по встречной, объезжал затор, пыля по обочине, словно инопланетное земноводное.

Отпускнику в будний день тюменцы показались очень работящими, спешащими делать дело. В гостинице к москвичу отношение равнодушно-гордо-снисходительное, как утверждение – в Тюмени не хуже. Улица Республики в Тюмени центральная, – начинается серыми пятиэтажными строениями, как в любом городе страны, переходит в шестиполосный проспект с застекленными офисными центрами, банками, штаб-квартирами корпораций, многоэтажными жилыми домами, яркими торговыми универмагами, серыми бетонными административными зданиями, который переходит в неширокую дорогу с односторонним движением вдоль особняков 19—20 века и институтских построек с классическими колоннами.

Тюмень это место, где доходы от нефти ушли не только на виллы, автомобили и наряды, но благоустроили город, создали институты, научные лаборатории, украсили набережную Туры, отреставрировали древние монастыри и соборы, – создали уютное пространство для жизни.

Тюмень-Омск

Ничто не предвещало.

Утром в сознании хаос остатков сна и потаенных мыслей; словно вечером вошёл в детскую, включил свет, – и увидел, что малыши не спят, а сидят каждый на кроватке и разговаривают между собой, или как сильный свет фонаря выхватил у ночи низкий силуэт и пару стеклянных звериных глаз.

Вспомнились лица детей, кричавшие из экрана ноутбука. Взволнованное лицо жены и её сдержанный волей голос. Я сидел рядом с ней в её автомобиле, остановленном дорожным затором, сквозь толстое стекло и тихий перебор фортепьяно настойчиво пробивался вой сирены, все громче и громче проникая в салон. В летнем белом платье бежала дочь, расставив руки, чтоб быть подхваченной мной, чтоб крепко обнять меня за шею, сказать «ты меня крепко любишь?» и захохотать, когда я сильно прижму её маленькое тельце к себе. Загадочное молчание смеющегося с фотографии лица Тутолмина, а потом как он, подросток, на темной сцене сидит на стуле в круге света, играет на гитаре, поёт и слышны всхлипы наших учителей и родителей. Распахнулась дверь моего кабинета, и пошли один за другим, прижимая к груди документы, сотрудники; кто присаживался за приставной столик, кто, подав листы, стоял, обхватив себя руками.

Догнал медленную фуру, ехал за ней, а дождавшись разрывов пунктирной линии разметки, с набором скорости на пустом шоссе ощутил растущее ощущение огромного счастья. Счастья от того, что путешествие, казавшееся безумием, оказалось, всё же оказалось, вопреки доводам рассудка, истинным, может лучшим решением жизни. Счастье, что я оборвал, сам оборвал однообразный рабочий день, и сейчас впервые за много лет почувствовал себя свободным. Свободным от обстоятельств. Счастье в осознании, что я совершенно свободен, кроме ответственности перед семьёй. Меня с новой силой охватила эйфория, что оказался способен на подвиг решения, который принес мне настолько необходимую, насколько я не понимал раньше, но действительно жизненно необходимую остановку в бесконечном движении жизни, отдых свободы.

По лобовому стеклу текло голубое небо с мятыми салфетками.

На площадках перед трехэтажными мотелями таборы фур.

На обочинах съезжих дорог, в траве, одинокие машины с запотевшими стеклами. Кто-то уже проснулся – у открытого багажника чистит зубы, или сидит за раскладным столиком на сиденьице.

Дорога в Тюменской области была почти везде хороша. Шла желтыми полями с островами леса, бескрайней болотиной с тонкими березками, и снова шли поля с тракторами, погруженными в колосья.

«Ленд Ровер» мчался, я пребывал в хорошем настроении и чувствовал благодарность к людям вокруг. Был благодарен тем, кто сверкал фарами дальнего света, предупреждая о полицейской засаде с камерой. Благодарен водителям фур, включавшим мигание поворотного огня, оповещая о свободной для обгона, скрытой от меня высоким кузовом, трассе. Благодарен дорожным службам, на мнимом слепом подъеме оставившим прерывистую разметку и не поставившим знак «обгон запрещен», от того, что выходя в одиночестве на пугающий обгон, видел через мгновение не загадочный подъём, а на километр вперёд пустоту встречной полосы, и обходил колонну осторожных попутчиков. Благодарен трактористу, съезжавшему с возом сена на обочину пропустить собранную тихоходом колонну.

В чистом поле, вне городов водители дружелюбнее, потому что здесь общая неопределенность, фаталистическая случайность, которая определяет русскую жизнь в целом, становится наглядной, каждый может проколоть колесо, улететь в кювет или остановиться в лакуне без сотовой связи.

Только около города Ишим, и после за рекой Ишимкой шли ухабы, дальше дорожные работы, перегородившие техникой одну полосу, так что по переносному светофору, стоявшему на тонкой ржавой трубе, мы, из Тюмени, пропускали колонну автомашин, автобусов, грузовиков, медленно ползущих по земляной кочковатой дороге, а когда она опустела, по маху ладони дорожного рабочего, который словно сбивал летящую осу, сами пошли, переваливаясь на ухабах снятого до земли с камнями дорожного полотна. А справа, на уровне лица катился ослепительно блестящий каток, приминая черноземный дымящийся асфальт.

В Омской области следом за синим седаном «Нисан» я несся под 130, обгоняя одиночные автомобили или построившиеся колонной, внимательно выглядывая, не вспыхнет ли встречная машина фарами о полицейской засаде. В населенных пунктах сбрасывал скорость, а после летел между желтеющими пшеницей полями. Слушал «Времена года» Вивальди, пока не пробились из тишины и хрипов радиоглуши, словно бродяга долго шедший лесами и вот, наконец, увидевший с опушки в поле деревеньку, звуки «Детского радио»; поросенок из мультфильма пел песенку про друга.

Младшая дочь круглолицая, краснощекая, плотно сбитая, как этот самый поросёнок.

В глазах слезы.

Мысли, словно толпа, ожидавшая на улице распродажи, повалили внутрь.

Словно гигантская волна ворвалась на сонные извилистые улочки мозга.

Зачем мне бесконечная дорога? Зачем нестись под 130, зачем жать судорожно руль, удерживать внедорожник на неровностях рвущийся с трассы? Зачем летящие навстречу автомобили, не успевающие уйти с моей полосы, испуганно мигающие фарами столкновению, в котором никому не выжить? Зачем долгие часы за рулём? Глупая прихоть.

Нет, я был прав! Подняться в горы, улететь на курорт, уйти в тайгу одному или с кем-то незначительным, чтобы успеть поймать себя, не раствориться в жизни событий – необходимо. Уйти, чтобы увидеть внутренне понятое – быть директором не то о чем мечтал, нет, точнее, не то о чем мечтаю теперь. Но взамен ничего не предложу – больше доход, больше свободного времени, – но решительно – та же жизнь – и она совсем не та! Что ж, если я неудачник, приму это для себя. И всё мое путешествие, воплощение мечты – последний крик на тысячи километров, последнее «спасите!» из болота. Сейчас очевидно, что только мои дети – моё дело. В путешествии открылось, что самое главное в жизни – дома; малыши, жена, уют кабинета, шелест деревьев на даче. Оказалось, что внутри всё клокочет, что всё, подернутое бытом, как раскаленные угли пеплом, как кашка, которую варю – ставлю тарелку к окну, чтоб кипяток остыл, сверху натягивается морщинами прохладная пленка, но разорвёшь её ложкой – внутри всё горячо, – внутри жар любви. Как отвалившийся от автомобиля ледяной комок, крутится, скачет по дороге, старается догнать, так и я, мы, как этот комочек отваливаемся от жизни, стараемся догнать, но автомобиль уносится, и только то, что в нём от нас уезжают наши дети, а ты остаешься, но не один, даёт хоть какую-то цель жить, жить, жить, просто до конца завода сердца.

Перед Омском силы покинули.

Словно в ускоренной киносъемке – вот еще алое налитое яблоко, а через несколько секунд сморщенный вялый комок.

Омск

За пшеничным полем с круглой березовой рощей посредине, в туманном облаке парили корпуса караван-сараи и трубы-минареты. На несколько мгновений Омский нефтеперерабатывающий завод исчезал за транспарантом фуры, за перелеском, и вновь возникал фальшивым миражом.

Отстояв как везде на въезде в Омск, проехал по городу, пересек по высокому мосту Иртыш и через несколько минут с проспекта с высотными домами съехал на узкую деревенскую улицу; «Ленд Ровер» шагал по ямам земляной дороги вдоль деревянных заборов, за кронами яблонь и слив виднелись домики. Остановился пропустить рыжего кота, который вышел из раскрытого гаража цементных блоков, со стропилами стройки надстройки, степенно пересёк улицу и запрыгнул на завалинку у кованой гербарием калитки; за черными листьями и стеблями до голубого крыльца густо цвели пастельными белыми цветками кусты жасмина. Я потянулся к пыльному, иссеченному высохшими мошками лобовому стеклу и увидел слева глухую кирпичную стену, за ней высокую мансардную крышу с оконными входами – укрепления гостиного двора «Визит».

Брился и не узнавал с неприязнью осунувшееся лицо, впалые щёки и синяки под глазами. Принимал душ, а думал, как, когда смогу вернуться. Раем представилось, что через неделю они с друзьями уедут на море в Испанию, и я мог бы быть с ними, а не крутить руль и выжимать педали пружинкой в механизме.

Позвонил на омское предприятие договориться о встрече, написал письмо в Новосибирск, что уже в Омске, но всё берег на потом долгожданные звонки по скайпу жене на работу, детям на дачу, как ребенок последнюю конфету.

После разговоров с ними остаться в номере все равно, что не использовать шанс на побег заключённому.

Пройдя несколько десятков метров, вышел из сельского квартала на забитую машинами улицу. Часто останавливался у древних одноэтажных домиков, фотографировал деревянную резьбу. Вошёл в «Trevellers Coffeе» – все столики были заняты, на пустых стояли таблички «reserved» – в кофейне! – наверное, популярное место. Единственно свободным оказался стул за высокой стойкой перед экраном «аймака». Эспрессо был вкусный, и ленясь искать место для ужина, я заказал овсяную кашу, блинчики, минеральной воды, затем капучино и расслабленный, сытый ждал счёт. Официантка почтовым катером сновала привычными фарватерами между островков, забыв про мою тихую акваторию. Робинзоном я так долго и безуспешно махал проносившемуся мимо экспрессу, что пришлось самому идти на кассу расплачиваться. Но неважное обслуживание не испортило хорошего настроения, – я доехал, был сыт, утром смогу выспаться, а главное – не проведу завтра за рулём.

С приязнью бродил по центру Омска – улице Ленина, её старинной части, – Любиному проспекту, названному в честь жены губернатора, – построенные за краткий период дома были в хорошем состоянии, смотрелись улицей, перенесенной из девятнадцатого века. Попадалось много городской скульптуры – водопроводчик, высунувшийся из люка, купчиха за столиком с самоваром, бородатый Ван Гог с перевязанным ухом, присевший на ступеньках.

По мосту я пересёк Омь и вышел на мыс при слиянии Оми с Иртышом, к чугунной пушке на постаменте, где был заложен город Бухгольцем. От пристани натужно бурча отправился прогулочный катер с туристами. Я посмотрел мемориал с вечным огнём расстрелянным революционерам, побродил по обширной зеленой территории омской крепости, от которой осталась несколько воссозданных ворот да домиков, постоял у музея Достоевского, который отбывал здесь каторгу, но запомнился маленький памятник; немолодая русская женщина в платке ждёт у калитки, у её ног дворняга, рядом, в гранитной как могильной плите выбиты имена Петра, Николая, Пантелея, Прокопия, Михаила, Григория, Фёдора, – её семи сыновей, погибших в войнах.

Завод-банкрот

У ряда стеклянных дверей растерялся, проиграл раз, другой, только предпоследняя дверь лотереи раскрылась. В полутёмном просторном зале, как в пустом старинном кинотеатре. Перед светом стеклянного выхода ряд деревянных проходов, перегороженных шлагбаумами. Казалось в светлой пустоте впереди возникнет толпа, работники распахнут двери, шум разговоров, шарканье подошв заполнят тесно просторный зал; но тихо так, что слышно как похрустывает в движении ярко-белый листочек пропуска, которым в столбе света под лампой из-за рослого охранника мне машет сопровождающий.

Из проходной через пустую остановку автобуса вышли на широкую пустую аллею, окаймлённую полосами стриженой травы с густыми липами; за стволами тянулось по автомобильной дороге и тротуару вдоль промышленных корпусов. Одинокий рабочий в синей спецовке нам сопутствовал на тротуаре. Асфальт под ногами истерт до белоснежного гравия основы, словно густо рассыпаны щедрой старушкой пшеничные хлопья.

Подвешен между цехами жёлтокирпичный переход с широкой стеклянной жилой, блестящей алым закатом, как слой мяса в старом свином шпике.

Проходя под переходом, смотрел на скрещенные трубчатые кости каркаса.

Шли долго. Изредка проносились легковые автомобили, грузовики.

Остановились перед широкой площадью. Справа из проезда между краснокирпичными корпусами в густой траве шла железнодорожная колея, искрили рельсы солнцем из асфальта перед нами и гасли в тени закрытых створ длинного заброшенного здания с узкой надстройкой над высокими стенами, похожего на древнюю романскую капеллу.

На стальной ноге в стальной раме прозрачный кадр доски почета. Искажаясь, через пустое стекло кадра проезжает автобус, звенит на нервной дороге, увозя на проходную последних рабочих. Переднее колесо падает в выбоину, шлёпает взрыв пыли.

Через площадь перешли на тротуар вдоль длинного одноэтажного цеха с высокими как двери окнами; каждое в решетке из пыльных окошек, кое-где выпали стёкла, доносится шипение сжатого воздуха и смотрят ржавыми бессонными глазами вентиляторы.

На ажурных колоннах мостком из жердей связка труб пересекает проезжую дорогу и сбитым самолётом под прямым углом вонзается в бетонную опухоль между липами.

Осыпалась облицовка кирпича – стена высохших пчелиных сот.

Заглянул в цех за отъехавшие откатные ворота: на голом плацу, освещенном солнцем, просителем павшим ниц, одинокий дощатый прицеп без передних колёс.

Толстые трубы в блестящей фольге спускаются с крыши, – отёкшие старческие ноги стоят в траве.

На стеклянной стене высокого цеха недоконченным кроссвордом пересекаются коробы воздуховодов, на плоской крыше тонкие трубы, как семейка опят наросшая на ветхом пне.

Занавешен зелёной строительной сеткой выцветший голубой корпус в двух рядах крупных квадратных окон; опала штукатурка, пятнами бежевый кирпич, – изъедена болезнью кожа, – женщина спрятала уродство под фатой.

Впереди, пересекая взор, на поросшем травой возвышении тянется громадная буханка серого бетона, часто порезанная от крыши узкими окнами. Словно броненосный линкор вплыл на сушу, подмял лачуги, гаражи и застыл. Словно напутал художник и в унылом пейзаже городской окраины 19 века посадил инопланетный корабль – так здесь высится производственный корпус под новую модель, воздвигнутый в последние имперские годы. Сейчас там собирают вручную по несколько машин в месяц.

В узком и высоком помещении тепло и влажно, посредине опытный стенд с двигателем в буйной прическе разноцветных проводов (косички, заплетенные лентами). На полу пятиугольной, затертой как подошва плитки блестящая новенькая гофрированная труба, черные резиновые шланги. Напротив входа под потолком во всю стену окно из пыльных стекол, как шахматная доска. На боковых стенах хлопья масляной краски блестят озерной рябью.

Словно тряпочки на поминальном дереве с потолка густо свисают свернувшиеся в трубочки лоскуты отслоившейся краски, покачиваются и сухо шелестят.

Переговоры

– Проходите, пожалуйста, в переговорную, вас ждут. Чай, кофе?

Секретарша для работы. – Чай, пожалуйста. Зеленый.

Переговорная простая, но чисто. Мебель новая, стулья из одного комплекта.

Серый костюм с бежевой рубашкой при полосатом галстуке. На ногах мягкие черные туфли, в которых приятно ходить, но не принято вести переговоры. Главный инженер?

– Генеральный директор.

В темно-синем костюме тройке, в треугольнике высокого жилета голубая рубашка с абрикосовым галстуком. Блестящие черные ботинки, узкой колодкой держащие ногу. Начальник юридического отдела?

– Заместитель директора по правовым и корпоративным вопросам.

– Очень приятно.

– Ярослав Сергеевич сейчас подойдет. Немного задерживается. Подождём его, чтобы не повторяться?

– Да, конечно.

– А вот и чай.

– Спасибо.

– Как добрались до нас, поселились?

– Поселился удобно, в центре вашего приятного города.

– А вот и Ярослав Сергеевич.

В летнем песочном костюме, свободна шея в расстегнутом вороте. Часы дорогие.

– Очень приятно. Много слышали о вашей компании. Наши общие друзья посоветовали к вам обратиться.

Телефон деловой и дорогой. Визитка Председатель наблюдательного совета ОАО «Электролампа». Он все решает, они технические фигуры.

– Очень приятно. А мы напротив, почти ничего не знаем, чем можем быть полезны.

– Собственно к делу. По контракту, который мы вам пересылали, мы приобрели у некой зарубежной фирмы оборудование, технологи. Собственно даже не мы, другое юридическое лицо, которое теперь переуступило весь объём прав нам. С использованием вышеуказанной технологии и оборудования мы наладили выпуск продукции. Большая часть идет на экспорт, что-то в России продаем, ну и, конечно, Министерство Обороны покупает наши комплектующие для своих изделий. Сейчас к нам поступило предложение от наших зарубежных коллег создать производство, в некой, скажем, азиатской стране.

– А каков общий объём выпуска?

– Порядка 300—400 изделий ежемесячно. Но это дорогие приборы.

– Конечно, я понимаю.

Это ничто. Платить нам нечем.

– А на какой стадии экспортный контракт?

– Контрагент – всё-таки один – я так и думал, – подтвердил заинтересованность, мы готовим бизнес-предложение.

Предоплаты нет. Значит, денег нет, чем будут расплачиваться?

– Правильно ли я понял, что у предприятия есть небольшой, но устойчивый рынок сбыта, а мы нужны как консультанты для сопровождения гипотетически возможной экспортной сделки, в том числе и для оценки риска предъявления претензий от продавца технологий и оборудования?

– Да. Именно так, – кивнули генеральный директор и руководитель юридической службы.

– Господа, правовых вопросов, наверное, больше нет, вы подготовьте, пожалуйста, экскурсию по предприятию. А мы сейчас минуть пять договорим и подойдем.

Когда закрылась дверь, президент сказал:

– Я хотел бы, чтобы у вас сложилось правильное впечатление. «Электролампа» составная часть довольно значительного холдинга.

Новая визитка «Председатель совета директоров холдинговой компании «ЭС-Р».

– Собственно развиваться мы начали в начале девяностых годов в Ростовской области. Там мы приобрели несколько заводов автомобильных комплектующих.

Ростов, девяностые, автоиндустрия. Деньги бандитские.

– Уже тогда сложилось следующее направление бизнеса: приобретать заводы, выводить их из городов, делать эффективными за счёт качественного менеджмента и внедрения новых технологий, а освободившиеся площади использовать под строительство силами собственной же фирмы строительной. У нас в Ульяновской области два успешных предприятия автокомплектующих для грузовой техники, которые тоже я выводил на новый уровень. Мы и здесь занимаемся автомобильной тематикой, вам, наверное, показывали опытные стенды.

Работал на разных заводах. Значит он фигура важная, управленец, но не собственник. Кто-то за ним стоит.

Мне и в столице пришлось работать, выводить достаточно крупное производство, связанное с электрооборудованием, у метро Семёновская. Предприятие мы вывели, оно успешно работает. Площадку как раз в конце прошлого года реализовали под застройку.

Метро Семёновская, промзона, большая площадь под офисную застройку. Значит не в «Лампе», так в холдинге деньги есть.

Задача сформулирована так, что нам интересно расширять новое направление холдинга, ведущим по которому является «Электролампа», интересно поставлять нашей российской армии не комплектующие, а законченное изделие, которое будет лучше, чем то, что она имеет сейчас.

Мы здесь делаем прицелы нового поколения не только для армии, но и для охотников, а также для потребителей в смежных областях, и нам бы хотелось расширяться в этом рынке. В «Электролампу», я хочу, чтобы вы правильно понимали, в последние годы вложено порядка 180 миллионов рублей и финансирование работ будет продолжаться, мы видим и перспективы и результаты. Есть уже уникальные, причем не только в России, но даже в мире, наработки и для автоиндустрии, с которой, как вы понимаете, есть контакты. Нам важно поставлять родной армии отличное вооружение. Поэтому финансирование, условно говоря, проекта «Электролампа», в который на самом деле входит ещё несколько предприятий, на этой же площадке размещенных и тесно скооперированных, я хочу, чтобы вы это поняли, со стороны холдинга будет продолжаться.

– Я вас понял.

Деньги будут. Можно и нужно работать.

– Вот таков вкратце…

Им интересно развивать бизнес, интересно выходить на международный рынок, а мы заработаем на правовой защите их изобретений, консультировании по экспортно-импортным операциям, на услугах по оптимизации налогообложения.

В халатах, переобутые в тапочки, в шапочках и с повязками на лицах мы ходили по комнатам, где так же одетые люди сидели, склонившись над столами. Я слушал их рассказы, брал в руки изделия, приборы, переспрашивал и уточнял, наполовину понимая объяснения, и размышлял, какие работы и за какие деньги мы можем им предложить. Прикидывал, что на день здесь надо остаться, согласовать объемы, стоимость, дождаться подписания договора с их стороны. Этот их холдинг готов расширять «Электролампу», закупать оборудование, реэкспортировать его. С нынешними оборотами денег у них нет, но они есть. Значит – деньги сторонние, криминальные, но очищенные. Дань торговцев, доходы с проституток, наркоманов, вымогательств, подпольных казино служат обороноспособности страны. Что ж, орден за заслуги перед отечеством светит ему, или стоящим за ним собственникам, определенно. Я смотрел, ничего не понимая, в какое-то окошечко, за которым, как мне говорили на ухо, формировалась линза, и думал, что сумму экспортного контракта они и сами не знают, потому надо определить цену наших работ исходя из стоимости человеко-часа. Без правовой экспертизы всех последствий экспортной сделки они никаких конклюдентных действий совершать не станут. Я кивал объяснениям начальника небольшой комнатки, отчего все работы с изделием должны происходить в вакууме, и понимал, что мы предоставим им общий договор оказания услуг, а первым дополнительным соглашением конкретные работы по правовой экспертизе.

– Вы сами вырабатываете водород? Он ведь нужен в больших объёмах практически на всех этапах. В Москве день. Юрист в тройке вышлет в офис их реквизиты, я из гостиницы объясню всё, за вечер подготовим договор, завтра согласуем, они подпишут при мне и вышлют быстрой почтой нам. – Вот эта вот большая емкость? Да вижу. Прекрасно всё у вас продумано. Мы им выставим счет на аванс процентов на сорок, и после оплаты – сразу наш юротдел запросит документы для работы. – Вижу, оборудование очень высокого уровня… Нет, в следующие залы пожалуй не пойду, я и так видел достаточно, чтоб составить правильное и высокое мнение о вашем производстве. Мы были бы готовы уже завтра с утра представить вам свои предложения и расчеты по совместной работе. Для начала…