Текст книги "Энергия души"

Глава четвертая
Невежественное упрощение

Это было неслыханной дерзостью – самовольно покинуть отряд сборщиков грибунов. Симур понимал, что, заметь его побег Сигнальщик, не избежать ему плетей, но отказаться от встречи с колдуном не мог. В конце концов, до смерти не забьет, а пару ударов спина потерпит. Зато не придется потом жалеть, что упустил возможность увидеться с Осгутом. Да и получить от него ответы на ту самую пресловутую кучу вопросов юному древолюду тоже хотелось. Главное, не забыть самого важного… А что самое важное? Город, конечно. Колдун обещал рассказать, почему его ждет скорая гибель.

Осгут спустил с ветки мертвую лиану с узлами, чтобы легче было карабкаться. Симур, недолго думая, подпрыгнул, повис на ней и быстро-быстро заработал руками, помогая себе коленками и пятками. Через несколько мгновений он уже сидел рядом с колдуном, наблюдая, как медленно уползает по тропе мошна, поддерживаемая его товарищами. Никто в отряде не заметил его исчезновения. А когда заметят, шум поднимать не станут. Все знают, что строптивому Симуру и раньше доводилось отлучаться. Главное, чтобы сопровождающий сборщиков Сигнальщик не вздумал пересчитывать их до возвращения к городским воротам.

Да не должен бы. Ведь на самом деле стражу нет никакого дела, случится ли что со сборщиком во время вылазки или нет. Он охраняет отряд только потому, что так когда-то сложилось. Если кто из сборщиков вздумает потеряться, то он либо объявится, прежде чем поднимут ворота, и тогда количество покинувших Город голов совпадет с количеством вернувшихся, либо не объявится. Тогда вместо недостающей головы учтут пустую скорлупу прыгофрукта, они как раз для таких случаев валяются возле ворот. О пропавшем, кроме его матери, никто и не вспомнит. А вспомнят, скажут: «Упал к Корням! Не беда. Одним едоком меньше».

Симур дал себе зарок вернуться до того, как опустят створку ворот, но тут же забыл об этом. Потому что Осгут, ни слова не говоря, поманил его за собой. Колдун даже ни разу не оглянулся, чтобы убедиться в том, что юный древолюд поспешает следом. А поспешать тому приходилось на всю катушку. Осгут двигался так, словно жилы у него были сплетены из живых лиан. Его голое тело, не прикрытое даже набедренной повязкой, проскальзывало между старыми шипами, ядовитыми стрекалами плодожорки, свежими побегами плутня без малейшего вреда. Симур же, который до сего солнца считал себя лучшим в Городе лесоходцем, вскоре уже с головы до ног был покрыт царапинами и ожогами.

Через несколько мгновений такой гонки он уже ни о чем не мог думать, кроме как о том, чтобы не коснуться обнаженной кожей какой-нибудь царапучей или ядовитой лесной дряни. Он даже не пытался запомнить дорогу, чтобы найти обратный путь к тропе. А если бы и попытался, никакого толку из этого бы не вышло. Лес и впрямь оказался куда более просторным и запутанным, нежели представлялось ему раньше. Верхние Кроны, Средние Кроны, Нижние Кроны…

Чепуха! Невежественное упрощение! На самом деле у Леса были тысячи крон и ярусов, заплутать среди которых мог кто угодно.

И все эти ярусы были густо населены растениями-паразитами, животными и насекомыми. Многих из них Симур видел впервые. Выходит, не обманывал колдун, когда говорил, что мир за пределами Города гораздо обширнее и сложнее, чем кажется таковым, когда смотришь на него через смотровой лаз в трухлявой коре или крадешься по узкой тропе от одной колонии грибунов до другой. Какие же еще чудеса откроет ему Осгут? И почему, за какие заслуги он выбрал для своих откровений именно его, Симура? Этот второй, действительно важный вопрос мелькнул в его голове и тут же пропал. И неудивительно! Колдун прервал свой изнурительный для юного древолюда бег.

– Вот мы и пришли, – сообщил Осгут. – Заходи. Гостем будешь.

Повертев головой, Симур не сразу сообразил, куда ему следует заходить. А когда догадался, ахнул! Между двумя ярусами висело что-то вроде громадной корзины, только сплетенной не из прутьев, а из толстых сучьев. В некоторых местах корзина была прорезана смотровыми лазами, а вместо ворот в нее вела круглая дырка в днище, куда нужно было взбираться по двум длинным жердям с перекладинами. Такие жерди использовали в Городе только немощные старухи, которые не могли карабкаться по трещинам в коре. Странно, что это нехитрое приспособление было нужно такому ловкачу, как Осгут.

– Это мое обиталище! – сообщил ловкач.

Он подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину, подтянулся и начал взбираться к отверстию. Симур последовал за ним. Вернее, попытался последовать. Оказалось, что не так-то легко допрыгнуть до перекладины. Осгут оглянулся, сощурил свои и без того узкие глаза и протянул незадачливому гостю руку. Юный древолюд мог поклясться, что рука эта стала вдвое длиннее, хотя и не заметил, чтобы она вытягивалась. Тем не менее он обеими руками вцепился в жесткую ладонь колдуна, и тот легко, как пушинку сдуванчика, поднял Симура к себе. Через несколько мгновений они оба оказались внутри «корзины», такой удивительной, что Симур напрочь забыл о том, что его волновало совсем недавно.

Посреди обиталища рос гигантский дожделодец, чашечка которого уходила вверх и, видимо, выступала над крышей. В нижние мясистые листья его были воткнуты желобки, по ним накопленная вода просачивалась в большую чашу из скорлупы исполинского ореха. Хочешь пей, хочешь умывайся. Вокруг чаши был устроен помост с самой разной домашней утварью. Здесь были плетенки, обмазанные клейковиной, и плошки для еды, и еще какие-то приспособления, которых Симур раньше и не видел. Самое интересное, что такие же помосты оказались и наверху. В них были прорезаны лазы, а к этим лазам приставлены жерди с перекладинами.

Симуру немедля захотелось вскарабкаться по ним, чтобы посмотреть, какие еще диковины ожидают его в этом необыкновенном жилище, но без разрешения хозяина он не осмелился. Между тем Осгут опустился на циновку, разостланную на помосте, и жестом пригласил гостя устраиваться напротив. Когда тот уселся, поджав под себя ноги, колдун пронзительно свистнул. Из темной щели в стене выскользнула живая лиана. В игольчатой листопасти она держала очищенный от скорлупы прыгофрукт. Опустив его в плошку, живая лиана снова исчезла в щели. За нею показалась другая, только эта тащила грибун. За другой – третья, с низкой сушеного флутука.

Живые лианы появлялись одна за другой, и каждая что-то приносила. Вскоре весь помост рядом с Осгутом и Симуром был уставлен плошками с яствами, о каких юный обитатель трухлявого Города не мог даже и мечтать. Конечно, куда больше его поражало то, что живые лианы послушно приносили древолюдам пищу, вместо того чтобы сожрать ее самим. О чем-то таком он мечтал когда-то, прикармливая свою Живулю. Он лишь мечтал, а колдун приручил десятки таких вот Живуль. Как тут не удивляться! Есть ли предел его могуществу?

– Ну и как тебе у меня? – спросил Осгут, подвигая к гостю плошку со снедью.

Проголодавшийся Симур тут же набил полный рот, поэтому не смог ничего толком выговорить и лишь мычал и тряс головой.

– Вижу, нравится, – подытожил его мычание колдун. – То ли еще будет.

Гость и не сомневался. Поглощая угощение, он не забывал вертеть головой. Загадка верхних помостов не давала ему покоя. Что там у чужака? Запасы снеди? Спальный кокон? Разная утварь? Ломая над этим голову, попутно он думал о том, что в таком обиталище можно было бы разместить полгорода. Особенно если избавиться от полоумных старух и злобных Сигнальщиков. Или вот когда гниющий древесный ствол, приютивший в себе племя древолюдов, окончательно развалится, не умнее ли будет построить такие же жилища, куда более удобные и вместительные?

– Они не послушают тебя, – сказал Осгут, как всегда угадавший мысли своего собеседника.

– Ты о чем? – спросил Симур, хотя прекрасно понял, что имеет в виду колдун.

– О твоих соплеменниках. Их страх перед внешним миром сильнее рассудка. Они до последнего будут цепляться за обломки Города, даже если те рухнут к Корням. И поверь, произойдет это скорее, чем они думают.

– Когда? Скажи! Ты обещал.

– Я сказал: как-нибудь потом. Это время еще не настало.

– Ну хорошо, ну ладно. Но ведь надо что-то делать?!

– Кому надо? – зло осведомился колдун. – Тебе?!

– Городу!

– Пусть мертвые заботятся о своих мертвецах, – загадочно изрек хозяин обиталища.

Симур хотел возразить, что его соплеменники еще живы, но вспомнил о мешках с костями в Коконе Совета и промолчал.

– Если у тебя есть другие вопросы, задавай, – пробурчал Осгут.

– Я хочу о Лиме спросить, – помолчав, заговорил его собеседник. – Ты же помнишь, мы вместе приходили, когда ты сидел в Комле. Да если бы не он, я бы и не узнал о тебе. Это он хотел поговорить с тобой, а следующим солнцем забыл обо всем. Совсем!

– Так в чем вопрос-то?

– Это ты его… околдовал?

– Делать мне нечего, – фыркнул колдун. – Просто Лима не нужен. Он трус и лентяй. Свое дело он сделал и отсох, как старая ветка.

– А я?

– А ты нужен.

– Кому?

– Самому себе, – отрезал Осгут. – У тебя еще вопросы есть?

– Как ты оказался в Городе? Как попал в узилище, а потом в Кокон Совета? И как ты ушел оттуда не замеченным Сигнальщиками?

– Мог бы и сам догадаться, – разочарованно вздохнул колдун. – Твой Город, о котором ты так печешься, – дырявая лохань. Стоит хорошенько поднажать плечом – вот тебе и новый лаз.

Симур вынужден был согласиться. Он и сам покидал городской тоннель когда заблагорассудится и умудрялся незаметно возвращаться. Что уж говорить о колдуне.

– Ну, это ты узнал. Есть ли у тебя настоящие вопросы?

– Как увидеть дерево, на котором живет великан? – выпалил юный древолюд.

– Вот теперь ты спрашиваешь по существу! – обрадовался Осгут. – С удовольствием отвечаю. Из Леса этого дерева не увидеть.

– Даже если дойти до самого края и взобраться на Верхние Кроны?

– А ты попробуй найди этот край, – усмехнулся колдун. – Да и самые верхние ветки тебя не выдержат, а с нижних ты ничего не разглядишь.

– Значит, мне никогда не увидеть этого дерева?

– Почему же? Увидишь, если захочешь по-настоящему.

– Я хочу!

– Уверен?

– Да!

– Тогда тебе придется остаться здесь.

– Зачем?!

– Учиться, готовиться… Хочешь увидеть мир сверху – научись летать!

Симур вскочил.

– Летать?! – крикнул он. – Как… мухля?

– Как мухля или как трехкрылка – тебе решать.

– А в Городе?! – цепляясь за последнюю надежду, спросил Симур. – Там я не смогу учиться?

– Под плетью Сигнальщика? – усмехнулся Осгут. – Под увещевания Ведуна и проклятия старух?

Колдун был прав, юный древолюд понимал это. В Городе ему быстро оборвут крылышки, не разбирая, мухля он или трехкрылка. Если Осгут готов учить его тому, что знает, глупо отказываться от этого. А вдруг в его учении приоткроется способ спасти Город? Конечно, если Симур не вернется до заката, и без того невеселая мать станет совсем унылой, но ненадолго. До тех пор, пока он не научится летать и не прилетит к ней. И все увидят, что древолюд может жить и по-другому. Тогда он расскажет им о мертвых Старейшинах. Он ворвется в Кокон Совета и вытащит оттуда мешки с костями…

– Я вижу, воображение у тебя заработало, – проговорил колдун. – Что ж, поработай и руками. Прибери здесь. Вымой плошки. И вообще, с этого мгновения на тебе все заботы по хозяйству. Ты должен научиться командовать живыми лианами. Кстати, можешь называть их живулями. Управишься, поднимайся на помост, который ты видишь над головой, я тебе кое-что покажу.

И он мигом вскарабкался на уровень выше. Оставшись один, Симур принялся собирать плошки, выскабливая из них остатки трапезы в одну большую плетенку, которая походила на ту, что мать использовала для объедков. Требование колдуна помыть посуду удивило юного древолюда. В Городе оставляли плошки и другие сосуды мухлям, которые подбирали все до крошки, но здесь Симур не заметил ни одной из них. А вот воды хватало, но она была настолько чистой и свежей, что опускать в нее грязные плошки казалось равносильным святотатству.

Осмотревшись, он обнаружил внизу чаши отверстие, через которое уходил излишек воды. Подставив плошку под тонкую струйку, он тщательно ее вымыл, а за ней все остальные. Осталась только плетенка с объедками. Симур невольно присвистнул. Вдруг мимо скользнуло гибкое черное тело. Живая лиана – живуля – метнулась к плетенке, разинув листопасть, и стала стремительно поглощать ее содержимое. А когда насытилась, показалась другая… третья… четвертая… Вскоре объедки исчезли, как не бывало. С облегчением выдохнув, Симур вымыл освободившийся сосуд. Теперь со спокойной душой можно было подняться на верхний помост.

– Управился? – спросил его хозяин обиталища. – Прекрасно! А теперь смотри сюда.

Юный древолюд огляделся. Никаких диковин и чудес. Такие же, что и внизу, циновки на помосте. На стенах два спальных кокона, сейчас пустых. А вот в руках колдун держал что-то непонятное, вроде плетеной решетки с натянутыми между прутиками обрывками жестких листьев опахальника. К одному из углов решетки был привязан хвост из измочаленных древесных волокон, а ко всем остальным – тоненькие мертвые лианы, связанные жгутом, конец которого Осгут намотал на кулак. Симур не знал, для чего предназначалось это изделие, но понимал: сделано оно не просто так. Сердце юнца забилось в предвкушении неслыханного приключения.

– Что это? – спросил он.

– «Мухля» или «трехкрылка», как тебе больше нравится, – откликнулся колдун.

– Ты сам это собрал?

– Сам. И хочу, чтобы такую штуковину научился делать и ты.

– И она будет летать?

– Да. Хочешь увидеть?

– Спрашиваешь!

– Тогда пошли.

Не выпуская самодельную «трехкрылку» из рук, Осгут стремительно скатился по перекладинам на нижний помост, а потом и в дыру выхода. Руки у Симура были свободны, но он едва поспевал за своим спутником, который, оказавшись снаружи, бросился в лесную чащу. На этот раз долго протискиваться в колючих и ядовитых зарослях не пришлось. Вскоре колдун и его новоявленный ученик выбрались на просторную поляну, которая была в несколько раз больше той проплешины, что за тысячи солнц образовалась вокруг трухлявой колоды Города.

Симур первый раз в жизни оказался на столь открытом месте и от восхищения на мгновение утратил дар речи. Никогда еще он не видел столько синевы сразу – до сих пор ему приходилось довольствоваться теми лоскутами, что проглядывали сквозь густую листву Верхних Крон над Городом. Здесь же даже разлапистые веера опахальника не могли заслонить пронизанной солнечным светом вышины. Раньше ему и в голову не приходило, что небо – это не только место, откуда светит солнце, падает дождь и где сияют послезакатные огоньки, но и целый огромный мир, куда до сих пор никому из древолюдов не было доступа.

– Держи «трехкрылку». Только осторожно, не помни!! – сказал Осгут, протягивая свое изделие Симуру.

Дрожащими руками юный древолюд принял хрупкую «трехкрылку», ежась от щекотки, когда ее жесткий мочальный хвост прикасался к его голым коленкам. Колдун принялся разматывать жгут из мертвых лиан со своего кулака. Освободив его наполовину, Осгут велел Симуру поднять «трехкрылку» как можно выше над головой. Юнец сделал это. Гуляющий по поляне ветер тут же попытался вырвать у него из рук изделие Осгута. Листья опахальника, натянутые между прутьями, затрепетали, издавая тоненький гул. Симур почувствовал, что рукотворная «трехкрылка» при всей своей неказистости обладает удивительной силой.

– Я сейчас побегу! – крикнул ему колдун. – А ты, когда лианы натянутся очень туго, отпусти «трехкрылку». Понял?

Юный древолюд судорожно кивнул. Он уже едва удерживал строптивое колдовское изделие, которое под напором усиливающегося ветра так и норовило вырваться из рук. Осгут бросился бежать. Жгут из лиан натянулся туго, совсем как сторожевая паутина в Гнездовьях, охраняющая пауков-людоедов от нежеланных гостей. Симур разжал пальцы, и «трехкрылка», которая словно только и ждала этого, взмыла в синеву. Колдун постепенно разматывал жгут, не позволяя творению рук своих отправиться в свободный полет, а его ученик стоял, задрав голову к небу, забыв обо всем на свете.

– Ну что, Симур, – сказал Осгут, подходя к нему. – Хотел бы ты вот так же подняться над Лесом?

– Еще бы! – выдохнул тот, завороженно глядя на крохотное пятнышко, едва различимое на фоне сияющей синевы. – Но разве такая малютка сможет меня поднять?

– А ты неплохо мыслишь, почка, – в своей обычной манере отозвался колдун. – Такая малютка, конечно же, не сможет. Это всего лишь игрушка, но вот если ее увеличить в несколько раз…

Ветер начал ослабевать, и «трехкрылка», покачиваясь из стороны в сторону, словно танцуя, стала опускаться на поляну. Осгут принялся быстро сматывать жгут, а его юный ученик заметался, пытаясь ухватить летающую игрушку до того, как та зацепится за какие-нибудь колючки. Ему это удалось, и он гордо показал пойманную «трехкрылку» своему учителю, но тот лишь безразлично кивнул. Он даже швырнул юнцу моток лиан, как бы подчеркивая, что отныне это его игрушка. Симуру так хотелось поделиться с кем-нибудь восторгом, который распирал его, но, похоже, колдуну было, что чувствует сейчас его ученик.

К обиталищу они возвращались не торопясь. Осгут был погружен в свои размышления, а юный древолюд весь сосредоточился на том, чтобы не повредить чудесную игрушку. Между тем солнечный свет потускнел. Его лучи уже не падали сверху, как это было совсем недавно, а пронизывали лесную чащу насквозь, вытягивая тени и вспыхивая багряными искрами на потеках смолы, которую выделяла кора деревьев. Рой светляков-мерцунов пронесся, едва не задев Симура по лицу. Раскатистая дробь нарушила предзакатную тишину Леса – птеродятлы приступили к вечерней кормежке.

В прежние времена юный древолюд не упустил бы возможности насладиться окружающей его красотой, но сейчас он мысленно поднимался на «трехкрылке» над Лесом, высматривая вдали громадное дерево, на котором обитает великан. Неужто такая хлипкая штуковина сможет его поднять? Осгут сказал, что ее нужно увеличить в несколько раз. Значит, придется взять не прутики, а ветки покрепче, а между ними натянуть не обрывки, а целые листья опахальника. Да и мертвых лиан придется нарезать покрупнее и подлиннее. Симур, и сам того не подозревая, начал в уме конструировать летательный аппарат, хотя таких слов не было в языке его племени.

У жерди, ведущей внутрь жилища колдуна, вышла заминка. На этот раз Осгут не стал помогать своему юному гостю, пришлось тому самостоятельно соображать, как попасть в «корзину», что висела почти на недосягаемой для него высоте, и при этом не поломать «трехкрылку». Покумекав, Симур сделал на конце жгута, на котором игрушка взмывала в небо, петлю и забросил ее на нижнюю перекладину, а «трехкрылку» повесил на спину, привязав за мочальный хвост. Теперь вскарабкаться в обиталище колдуна стало нетрудно, и через несколько мгновений юный древолюд был уже там.

Пока он возился внизу, солнечный свет погас, рассыпав рубиновые отблески по каплям росы на листве. Внутри колдовского дома было темно, хоть глаз выколи, но когда зрение приноровилось, то стали различимы наливающиеся живым светом пятнышки мерцунов. Светляки окутывали стены, утварь и самого хозяина призрачным зеленоватым ореолом, из-за чего все казалось ненастоящим… Симур снял со спины «трехкрылку», пристроил ее в дальнем углу. Чем еще себя занять, он не знал.

– Ну-ка, свистни живулям, – вдруг распорядился хозяин. – Пусть жратвы принесут.

Юный ученик колдуна был поражен до глубины души. В Городе никогда не ели два раза за одно солнце, и уж тем более после заката.

Глава пятая
Zvezda, galaktika, energia

Симур вставал до восхода солнца, а в спальный кокон забирался, когда огоньки в небе начинали тускнеть. Он успевал вычистить жилище колдуна и отправить живуль собирать грибуны и ловить прыгофрукты, прежде чем просыпался его учитель и хозяин. Спросонья Осгут был обычно в плохом настроении и придирался к каждой мелочи. И если его раздражение достигало высшей точки, он отвешивал юному древолюду увесистый подзатыльник, чаще всего без всякой причины. Симур не обижался. Во-первых, потому, что привык к оплеухам, которыми его нередко награждала мать, а во-вторых, потому, что это была лишь ничтожная плата за те знания, коими щедро делился с ним колдун.

Далеко не все, о чем говорил Осгут, укладывалось у Симура в голове. Многие слова, которые колдун употреблял при этом, были не только незнакомы юному древолюду, но и лишены, с его точки зрения, смысла. Что могут означать, например, такие слова: planeta, zvezda, galaktika, energia? Это что? Прыгофрукты? Грибуны? Балаболки? Иногда учитель растолковывал их смысл, и тогда оказывалось, что planeta – это мир, который покрывают Леса, а zvezda одновременно означает и солнце, и огоньки в послезакатном небе. Попробуй тут разберись. Порой колдун предоставлял слушателю самому догадываться, о чем речь. Особенно Симуру запомнился такой вот монолог Осгута.

– Как Лес состоит из деревьев, – говорил тот, небрежно ковыряя щепочкой в зубных пластинах, – так и весь обитаемый мир представляет собой огромное дерево. Оно называется Древом Жизни, которое растет не только вверх, но и вниз, и вправо, и влево, и еще во многих направлениях, о которых ты, глупая почка, и понятия не имеешь. Некоторые мудрецы утверждают, что у Древа есть Крона, но нет Корня, дескать, потому что само Древо питается energiei души своего Создателя, а в душе Его нет места для смерти и зла. Это полная чушь! Корень Древа находится в нем самом. Зло таится внутри добра. Energia души Создателя и Хранителя Древа содержит в себе не только свет, но и тьму. Согласись, что, не будь послезакатной темноты, не будет и рассвета! И если само Древо Жизни бессмертно, то плоды его – planety, на одной из которых проклюнулась такая глупая почка, как ты, – проходят через весь круг жизни. Они тоже растут, созревают, наполняются соками, высыхают и в конце концов отваливаются и падают к Корням. Именно своей гибелью плоды сохраняют вечную жизнь Древа. Темная energia, исходящая из души Создателя, просачивается через них и превращается в чистый свет. Ты хочешь сказать, что когда мякоть плода сгнивает, то от него остается косточка, из которой может прорасти новое растение? Верно, глупая почка, то же самое происходит и с мирами-плодами. Они погибают, но дают начало новым ветвям великого Древа Жизни, на которых произрастут новые плоды…

Все наши представления об окружающем мире держатся либо на жизненном опыте, либо на сопоставлении с известными нам предметами и явлениями. Потому неудивительно, что Древо Жизни Симур представлял огромным деревом, которое растет в стороне от Леса, а Создателя и Хранителя – великаном, обитающим на этом дереве. Хуже обстояло дело с planetami, то есть мирами-плодами. Как на круглом плоде может расти Лес, а в нем жить древолюды? Они бы сразу свалились! Не лучше выходило у юного древолюда с energiei добра и зла. Если energiei можно питаться, значит, это что-то вроде еды? А если это так, то при чем здесь добро и зло?

Если Сигнальщик огреет плетью по хребтине за твою нерадивость – это зло или добро? С одной стороны, зло, да еще какое! От плети остаются рубцы, которые потом еще долго чешутся. А с другой стороны, удар плетью напоминает о долге перед Городом – следовательно, направлен к добру! Вот старухи с их подлыми проклятиями – это самое настоящее зло, без всяких сомнений! Да только кому могут они служить пищей? Ими даже пауки-людоеды брезгуют! Ведь если planety питать только старухами, она и в самом деле быстро сгниет, как писклягоды под дождем. Нет, какая-то дурацкая получается картинка: мир-плод, пожирающий старух…

От всех этих размышлений у Симура голова пухла. Он предпочитал заниматься делом, а не бесплодными рассуждениями. К счастью, почти все его свободное от ведения домашнего хозяйства время занимала «трехкрылка». Под руководством колдуна юный древолюд выискивал в Лесу самые длинные и гибкие жерди, чтобы вязать из них раму, добирался до наиболее широких листьев опахальника, иногда рискуя сорваться с тонких веток, на которых те росли. Немало терпения требовалось, чтобы надергать нужное количество древесных волокон для мочального хвоста, но труднее всего было сплести из мертвых лиан длинный и прочный жгут, который должен будет удерживать «трехкрылку» во время подъема.

За всеми этими хлопотами юный древолюд подзабыл о том, что на этом довольно ненадежном с виду изделии он должен будет однажды подняться сам. Осгут говорил, что для начала они запустят большую «трехкрылку» без груза, затем с грузом, и только потом попробуют поднять на ней Симура, но все равно ученику колдуна как-то не верилось, что несколько связанных друг с другом веток с натянутыми между ними листьями способны что-то, кроме самих себя, вознести над Верхними Кронами Леса. Это было похоже на легенду, одну из тех, что Сказители слагали еще в те времена, когда Город не походил на трухлявую колоду.

Наконец взошло солнце, в чьих лучах Симур начал соединять разрозненные части будущей «трехкрылки» в единое целое. Осгут если и помогал ему, то только советами, палец о палец не ударив, чтобы непосредственным участием облегчить труд ученика. Последнему пришлось попотеть. Жерди ни за что не хотели держаться вместе, то и дело норовя рассыпаться, а когда юный древолюд ценой неимоверных усилий все же превратил их в некое подобие решетки, возникла другая закавыка: как прикрепить к ней жесткие листья опахальника? Для шитья женщины Города использовали волокна поскоблянки, из которых пряли тонкие и прочные нитки, но они могли порвать края листьев. Пришлось проклеить их смолой.

Изрядно намучившись, к закату Симур собрал воедино увеличенное подобие «трехкрылки», которую они с Осгутом запускали много солнц назад. Его изделие мало походило на игрушку колдуна, и представить, что такая штуковина тоже способна взмыть в небо, было сложно. «Большую трехкрылку» решили испытать следующим солнцем. После заката юный древолюд от волнения долго не мог уснуть, хотя и очень устал. Впервые в жизни он сделал что-то такое, что нельзя было ни съесть, ни сунуть себе под задницу – нечто из иной жизни. Быть может, древолюды, которые обитают в других селениях, давно уже летают на таких штуковинах?

Симур не заметил, как уснул. Во сне он видел «большие трехкрылки», которые парили над Лесом, а древолюды висели на их мочальных хвостах, будто сноблохи в гривах балаболок, и верещали, точно певуны.

В лучах раннего солнца изделие юного древолюда казалось нелепым кособоким сооружением. Хотелось сбросить его к Корням и навсегда забыть об этой затее, но Осгут внимательно осмотрел «большую трехкрылку», попробовал ее на изгиб, хмыкнул и остался доволен. Теперь ее нужно было доставить на поляну. Это само по себе оказалось нелегкой задачей. Штуковина ловила перепонками из опахальника ветер и вырывалась в самый неподходящий момент.

Это немного пугало Симура, но и радовало тоже. Он чувствовал в творении рук своих упругую силу, способную увлечь за собой если не вверх, то вниз. Конечно, юному древолюду вниз не хотелось: его манила ослепительная глубина небес. Очутившись на просторной поляне, он опять засмотрелся на громадный лоскут сияющей синевы, что нависал над Лесом, но колдун не дал своему ученику ротозейничать. Теперь они поменялись ролями. Разматывать жгут пришлось Симуру, а Осгут крепко держал в руках строптивую решетку «большой трехкрылки», жужжащую под ветром, как стая мухлей. Причем колдун не просто держал ее на своих неимоверно вытянутых руках, а рванул вдоль поляны бегом.

В какой-то миг жгут едва не вывернулся из пальцев юного древолюда, пришлось налечь всем телом, чтобы удержать взбрыкнувшее изделие. Осгут крикнул: «Приготовиться!» – и тут же отпустил перепончатую решетку. «Большая трехкрылка» рванулась вверх, но, ограниченная длиной жгута, заметалась из стороны в сторону. «Трави помалу!» – крикнул колдун, но Симур его не понял. Кого травить?! Зачем?! Тогда Осгут подскочил к нему, выдернул у него жгут и начал потихоньку высвобождать его, давая возможность изделию подниматься все выше и выше. Лианы, из которых был сплетен жгут, натянулись так, что, казалось, еще немного, и они лопнут.

«Большая трехкрылка» уже не рвалась в вышину, покачивая мочальным хвостом, она парила – торжественно и величаво. Юный древолюд всем своим существом хотел быть сейчас вместе с ней, но его учитель вдруг начал безжалостно стаскивать летучее создание с небес, а чтобы ученик не бездельничал, велел ему сматывать свободный конец в кольцо. Не прошло и нескольких десятков мгновений, а усмиренное изделие уже лежало среди плотно сплетенных между собой веток, которые и образовывали поляну. И тут произошло такое, отчего Симур на миг утратил дар речи. Осгут подскочил к решетке и пнул ее в перепонку, отчего та треснула и провисла лохмотьями.

– Что ты наделал! – накинулся на него ученик. – Она же летала!

– Хлам! – буркнул тот. – Летала она… Еле ползала!

– Да, но… – растерялся юный древолюд.

– Не понимаешь, – прошипел колдун. – Где ей тебя поднять, если она сама себя еле подняла. Никуда не годится твоя «трехкрылка». Хочешь, забирай эту кучу дерьма, а хочешь – брось.

Симур был настолько ошеломлен его словами, что не знал, что и ответить. Звенящая радость точно наяву пережитого полета все еще допевала в нем последние ноты. Ему хотелось сказать, что он нарежет самые гибкие и прочные жерди, сорвет самые большие листья, сплетет самый толстый жгут, надергает еще больше волокон для хвоста. И сделает из всего этого самую большую «трехкрылку», размером… Ну, с городские ворота, не меньше. И уж тогда сможет полететь на ней. Но Осгут пристально посмотрел на него глазами-щелочками и со свистом втянул воздух щелевидными ноздрями – он обо всем догадался.

– Чем больше будет «трехкрылка», тем тяжелее, – сказал он. – Даже если она каким-то чудом и поднимется, то не выдержит напора ветра и развалится. А если вместе с тобой?

Представив, как он падает из голубого поднебесья, судорожно цепляясь за обломки собственного изделия, Симур вздрогнул.

– Как тогда быть? – беспомощно спросил он.

– Нужно делать все по-другому.

– Расскажешь?

– Сам пока не знаю, – откликнулся колдун. – Нужно посоветоваться.

Юный древолюд хотел было спросить: «С кем?» – но вовремя прикусил язык. Потому что учитель вдруг резко развернулся на пятках и ринулся с поляны прочь. Симур потоптался на месте, глядя на поверженную «большую трехкрылку», потом отшвырнул свернутый кольцом жгут и бросился следом за колдуном. Осгут был прав, на этой неуклюжей штуковине никуда не улетишь. Разве что к Корням. Все нужно делать по-другому. И он сделает! Руки сотрет до локтей, а сделает. Пусть только учитель скажет как…