Текст книги "Вера в верования и наоборот"

– Привет, братец.

– Привет, сестрица.

– Ты едешь туда, где тайна.

– Я понимаю, Анфисушка.

– Будь очень внимателен, братец. Мы целуем тебя.

– И я вас всех, Анфисушка…

Стас открыл глаза ровно за пять минут до назначенного подъема группы.

44

Южин и Друид двигались к Багдаду.

– Я друга потерял.

– Это он тебя потерял.

– Трудно тебя понять. Погиб друг мой.

– Скорбишь?

– Да… Да…

– А что арабы твои?

– И это знаешь?

– Это знаю.

– Заказчики?

– Тупишь, Саня?

– Туплю… Как имя твое?

– Вайами.

– Сложно.

– Садри.

– Это заклинание?

– Мое – да.

– Что «твое – да»?

– Саш…

– Чего?

– Мое имя Вайами Садри – заклинание.

– Для защиты?

– Для всего.

– Ага-ага… Слушай, Садри… Эти пять древних заклинаний… Откуда они вообще? Остатки Знания Предков?

– Давно они.

– Ну, хорошо… А для чего, если конкретно применять. Я 20 с лишним лет разгадываю – все никак.

– И что разгадал?

– Не разгадал. Понял.

– Логически?

– Да. Понял, что когда ты идешь по дороге и видишь огромную лужу, и ее не обойти, не пройти по ней, то, например, «ШЕВЕН О ПРА МАЛИМ» срабатывает и ты, неведомым тебе образом, уже на другой стороне лужи и идешь дальше.

– Первое: логически ты можешь вычислить. Но они же не логикой придумывались.

– Это я понимаю.

– Ты когда к луже подходишь, почему именно это заклинание просится?

– Просится?

– Конечно. Ты же не думаешь в этот момент об остальных четырех?

– Не думаю… Не знаю. Потому что оно первое?

– Нет. Второе: в тебе есть ощущения – это главное, не мысли, а ощущения, что необходимо кого-то чем-то призвать в помощь.

– Естественно.

– Так если естественно, что ты вычисляешь? Ты сам только что все озвучил.

– Естественность?

– Да. Третье и главное: ты с таким же успехом обошел бы эту лужу, если бы…

– Очень захотел?

– Не перебивай старших.

– Извини.

– «Прости» надо говорить. Вы так все значения перевернули и вывернули наизнанку…

– Я, вообще-то, их восстанавливаю.

– Тогда «прости» говори, «Восстановитель».

– Хорошо. Я понял. Прости.

– Главное: ты мог бы произнести: «Отче, перенеси меня через эту лужу. Аминь.»

– Садри… Чтобы Бог услышал меня, вот так, сразу, мне, как минимум тобой надо быть.

– Здесь Суть. Не надо быть мной. Надо быть собой. В чем слабость твоей Веры, в данном конкретном случае?

– В том, что слишком круто о таком просить у Бога.

– Суть она и есть. Ты все равно именно его просишь.

– Но не напрямую же! Заклинание работает через все иерархии. И если я получаю «добро» – лужа позади.

– Заклинание, Саня, все эти заклинания, работают вне иерархий, стоящих около Бога и до Него.

– Не понял…

– И понимать нечего. Они рождены Самим Богом для того, чтобы любой, абсолютно любой человек, мог в любой момент напрямую у Него просить.

– Лююю-юбой?!

– Да. Потому что любой человек не верит в то, что он может просто попросить Бога перенести его через лужу.

– Блин…

– Чего?

– Прости.

– Бог простит.

– Спасибо… То есть, потому что Бог знает, что наша Вера почти всегда не очень крепка, Он и дает эти… Эти…

– Нужные НАМ слова. Нам, Южин. Он Сам принял бы любые, верь ты в это.

– И мы верим в волшебство заклинаний… Магии… Ритуалов…

– Конечно. А можно общаться с Ним любыми словами. Но веря и настроившись, так как это другие вибрации.

– А заклинания сразу дают все вместе.

– Да, Саша.

– Любому?

– Любому, кто верит.

– И неважно, верит ли он в заклинания в этот момент, или…

– Важно.

– Круто.

– Еще как, Саша. Очень круто.

45

…Дилон смотрел на погибших товарищей. Свен и Рат молча смотрели на Дилона. 7 последних лет отряд не терял никого. Конечно, не было у Крестоносного Авангарда жутких мясорубок, но боев было большое количество. И никто не погибал. Конечно, сейчас была совсем другая ситуация. Дилон переваривал все, что произошло. «Немыслимо. Кто был этот враг?»

– Сэр, а кто был этот… Ну… Которому Вы показали…

– Спасителя, Свен.

– Какого Спасителя?

– Христа Спасителя, Господа нашего.

– Простите, Сэр… На гениталиях?

Рат и Дилон стали ржать. Свен не понимал. Дилон расстегнул штаны и показал татуировку. Рат затих, а ржать стал Свен.

– Круто, Сэр… Теперь понятно, почему Вы встали на голову. А Он… Спаситель, почему перевернутый?

– Я бы тоже так колол. Трудно наоборот. Даже перед зеркалом

– Я не об этом думал.

– Женщины, Сэр? Простите.

– Да, Свен. Они. Мне нравится, когда раком задом наперед.

– О! Мне тоже. – Рат аж вскочил.

– А достают, Рат?

– Сейчас я достану удавку…

– И возбудишь меня так, что я не смогу устоять перед тобой, а, Рат?

– Да, Свен.

– Если честно, мне так нравится. Но с дамами.

– Сколько у нас откровений за 14 лет, наконец-то… Для этого стоило снимать трусы…

Все трое снова заржали.

– Так… – Дилон долго держал паузу.

– Я соединил все полученное. Этого Ведуна зовут Вайами Садри.

– Ка-а-ак?!

– Садри. Вайами.

– Ну и имя… Индиец?

– Китаец?

– Да. В нем намешано. И он может… Он может… Точнее, он еще живет. И я его знал раньше.

– Сколько-же он живет-то?

– Да уж…

– Трудно сказать точно. Может, всегда.

– Ну… В общем… Понятно, Сэр…

– Да… Понятно…

Рат почесал лоб.

– Я не думаю, что это важно.

– Да, Сэр. Но почему тогда этот Садри, Ваш знакомый, к тому же, не пришел сюда сам?

– Или… Не встретил нас до этого подвала и все не рассказал Вам лично?

– Я уверен, что манускрипт оставлял не он. И что у него сейчас нет никакой возможности оказаться здесь.

– Странная история.

– Напрочь странная.

– Я Вам сейчас расскажу еще более странную историю.

– Да, Сэр. А… Наши товарищи?

– Я видел в одной из комнат кучу песка. Если бы найти лопату… Потому что вынести их отсюда, боюсь, будет нереально. Выйти бы самим. Да, сэр?

– Да, Рат. Ты прав абсолютно. Я не уверен, что мы сами выйдем. Возможно, все здесь и закончится…

– Но зачем тогда все это было, если мы не вынесем манускрипт на свет Божий. И, вообще, зачем он нужен, если этот Садри в любой момент и, наверное, в любом месте, может составить такой же документ и он попадет к кому надо и когда надо?

– Невозможно.

– Что невозможно, Сэр?

– Он не может сделать так, как ты говоришь.

– Ведун, который живет вечно, не может…

– Подожди, Свен, не заводись. – Рат подумал несколько секунд. – Я, кажется, понял. Вы говорили, Сэр, что такие… Люди… Как Садри, живут в полном соответствии с Космосом, Высшим Разумом и Природой.

– Да, Рат.

– Именно поэтому он мог составить рукопись только тогда, когда ее составил, поэтому не он, а кто-то, кто пользовался ей в этом необычном храме, оставил ее здесь, а Садри просто точно знал, что ее найдем мы, проведем обряд, расшифруем рукопись и будем знать, то делать со всем этим. И он не может где-либо еще и когда-либо составить такую рукопись. Потому что… Не подходят параметры: время, место и что-то еще.

– Рат… Свен… Эта рукопись составлена не только одним Садри.

– Сэр…

– Сэр?

– Прости, Господи… Крестителем Иоанном?

– Нет. Я теряюсь, как его назвать. Это переворачивает многое в понимании Мира и вообще всего. Это Ангел. Он же демон.

– То есть как, Сэр?

– Древнее слово Бодхисатва означает в переводе и Ангел и Демон одновременно.

– Как же так может быть?

– Может. Нас во многом запутали, да еще мы все, все люди, запутались сами.

– То есть Демоны, получается, наши?

– Да.

– Полностью невероятно…

Молчание длилось долго.

– Давайте теперь, Сэр, все по порядку и точно. Если Господь что-то Сам передал в наши простые человеческие руки, Он явно знал, что делает.

– Немыслимо…

– Да, немыслимо, но это так.

Рат смотрел в одну точку.

– Трое крестоносцев, пусть и не очень простых воинов, получают письмо Господне, начертанное рукой Вайами Садри, который… Писал в этот момент все это, когда… Один из самых святых и сильных Ангелов стоял рядом с ним и говорил???! Сэр! Вы знаете и владеете такими вещами, которые нам и не снились! Это так? Иисус Христос знал… Знает Садри и Ангел был рядом в момент написания?!!!

– Господа рыцари… Вайами Садри – это та самая фигура в Великом Пути, которая решила исход казни Христа.

– Что???!!! – Свен и Рат уже стояли оба и почти кричали. – Он, что, он был тем палачом? С копьем? Тот ведь ушел в монастырь потом и там и почил, насколько я знаю?

– Он никогда не был палачом. Он…

– Господи… Господи… Я понял.

– Да, Свен, это так.

Рат плакал.

– Сэр… Но ведь…

– Тише, Рат, тише… Все хорошо.

– Да, Сэр… Да…

46

Археологи нашли «Пронсо» настолько неожиданно и в таком месте, что сначала думали, что им мерещится. Такое количество, 1401 года выпуска… Ксения смотрела на старинные бутылки и думала о том, зачем и кому понадобилось прятать столько вина, когда вообще был сделан этот схрон и для чего, самое главное, кто-то все это сделал. Тем не менее, находка была уникальной. Все нужно было достать, открыть одну бутылку, проанализировать ее содержимое и состояние самой бутылки, а после этого – попробовать и, если все в порядке, отправить весть и открытую проверенную бутылку Южину. Что они, археологи, и сделали. Стас, после всех тщательных проверок, будучи дегустатором, аккуратно снял пробку с бутылки. Невероятный аромат сразу наполнил воздух вокруг. Важнейшим условием было – всегда пробовать жидкости на открытом пространстве. Стас полез в рюкзак за спецстаканом с тройными стенками, дозиметром, алкоголемером и прочими наворотами. И вдруг, среди камней, в которых и был странный дом с эти схроном показалась женщина. Ее увидели все и сразу. Стас, к этому времени, уже налил четверть стакана и смотрел на показатели. Женщина шла к археологам и была одна. Все, кто был в группе, специально долго оглядывали все вокруг, но никого не увидели. Когда она подошла ближе, всем стало ясно, что женщина с Востока, судя по парандже и разрезу глаз – единственного, что было видно, потому что ее руки были в перчатках.

– Мир Вашему дому.

– Салам алейкум, женщина.

– Я заблудилась, а верблюд ушел, пока я спала.

Мягкость и проникновенность ее голоса вызывали расположение и… Какую-то радость внутри каждого.

– Может, вы подскажете мне дорогу? – Она посмотрела на джипы группы.

– Или, возможно, подвезете меня до населенного пункта?

И Чандра внимательно посмотрела на Стаса. И здесь произошло то, из-за чего все члены группы, включая Ксению, впоследствии решили, что все виденное ими было миражом. Рядом с группой, из-за кучи камней показался мужчина. У всех мгновенно мелькнула мысль, что это сопровождающий женщины. Он и одет был по-восточному, и платок до глаз, также, как и у Чандры закрывал его лицо, и руки были в перчатках. У Стаса что-то щелкнуло внутри. Не то чтобы он понял, что что-то не так, но в этот момент перед ним мелькнула Анфиса и его сегодняшний ночной сон. Чандра увидела Аламата и резко сделала шаг назад. «Я все равно успела. Дело сделано».

– Да, дело сделано, но не думаю, что будет доделано. – Аламат говорил четко, жестко и абсолютно ровно, как будто голос шел изнутри не его, а земли, проходил через него, через его одежду и только тогда выходил наружу. Археологи перестали понимать, что происходит.

– Ты ведь странник. – Чандра слегка волновалась.

– Ты не можешь вмешаться.

– Сейчас не могу, Женщина… – Аламат сделал паузу: – Ты красива.

Чандра свистнула резко и пронзительно. Конь выскочил как из воздуха, Чандра вскочила в седло и уже на ходу крикнула:

– Ты тоже, Странник. Прощай.

И конь в мгновение ока, унес ее в бесконечную каменную пустыню. Когда археологи отвлеклись от такого неожиданного отъезда женщины, они повернулись к мужчине. Но Аламат уже был в еле заметной видимости от них.

– Я могу догнать, – Стас обратился к Ксении.

– Нет, Стас. Думаю, у них какие-то свои дела.

Сильный ветер поднял кучу пыли и мелких камней. Вся группа и Стас с налитым стаканом рванули к палаткам. А через время, которое никто не знает, сколько включало в себя единиц, вся группа проснулась на своих местах, в своих палатках, ровно в 4 утра, как и был назначен подъем. И когда все сошлись на воздухе, то увидели свою находку, на четверть наполненный стакан Стаса и никаких следов от копыт и ног мужчины.

– А какой день?

Все посмотрели в напоминалки, на часы…

– Тот, который и должен был наступить.

– Но мы уже все нашли! – Ксения недоумевала.

– Стас, а ты пробовал вино?

– Не знаю… Похоже, нет. Я помню, что налил ровно по эту отметку. И Стас посмотрел на спецстакан.

– Магнитные поля?

– Ксюша, какие поля? Мы же все проверили.

– А что тогда с часами? Мои механические и защищены вообще от всего.

– Может… Нам все это приснилось?

– Но вино-то перед нами.

– А те двое? Они, вообще, были?

Ксения не понимала. А Стас смотрел то на стакан, то на место, куда ускакала Чандра.

– Я думаю, были. И думаю, кто-то из них нас и усыпил.

– И сдвинул время на несколько часов назад потом? Зачем?

– А вот это я не знаю…

– Так… – Ксения посмотрела на стакан.

– Пробуй.

Стас посмотрел в глаза Ксении. «Решительная девушка. И чего я ее не хочу? Из-за папы Босса?»

– Стас, пробуй.

– Не вопрос.

Стас Пьянов пригубил вино. Выждал минуту. Все смотрели на него. Выждав еще, Стас сделал глоток. Напряжение возросло до предела. Стас обвел всех глазами.

– Абсолютный и натуральный продукт, железно того года, что указан на этикетке. Никаких примесей, кроме натурального букета. Остальное в отчете.

Группа выдохнула свободно и одновременно.

– Очевидно, все-таки, мираж. Ксения поставила точку.

– Я передам всю информацию отцу, пусть он разбирается. Пакуемся, ребята. Выезд через 3 часа. А мне еще в одно место надо.

Ксения поправила «Стечкин» в кобуре на ремне за спиной и двинулась к джипу. Стаса не покидало чувство странности происходящего.

– Может, я с тобой, Ксюша?

– Отчет, Стас. Спасибо. Я сама.

И джип унес Ксению от группы археологов Южина, которые ликовали от невероятной находки и сопутствующих этому событию вещей…

47

Это место огромной реки у небольшой возвышенности было самым узким и мелким на всем ее протяжении. Зеленые рощи и кусты не доходили до воды. Он долго смотрел на воду.

– Если долго смотреть на что-то красивое и вечное, оно притянет тебя, потом затянет вглубь себя и сделает частью себя. Интересно, а женщины? Хоть они и не вечны, но они красивы. Моя мать красива. Невероятно красива. Почему так? Прости за нелепый вопрос, но я и вправду, не знаю ответ. Ведь она могла – потом, конечно, сделать счастливейшим из счастливых мужа ее.

– У меня, если честно и откровенно, нет собственного ответа. Но мой отец говорил мне, что такой выбор стоит вне женщины или мужчины, который рядом с ней. И, наверное, вопрос «почему» отпадает сам собой.

– Он мудрый человек.

– Он очень умный человек. И очень чистый сосуд.

– Как эта вода?

– Хорошее сравнение! Пожалуй, почти. Он ведь, все-таки, человек.

– Я иногда смотрю на женщин.

– Они привлекают тебя?

– Да. Но у меня не возникает мужского желания. И это, я считаю, странно.

– А когда-нибудь оно возникало?

– Давно. Один раз.

– Как было имя ее?

– София.

– Ты в это время был в Греции?

– Я пересекал эту страну.

– Большой Путь… Длиннее и шире, чем океанская впадина, собирающая межгалактическую пыль…

– На острове Тура…

– Вождь, очевидно, передал что-то?

– Да. Через него передали.

– Бодхисатвы?

– Да.

– Они не явятся сами?

– Они будут, сразу после…

– Я услышал. Прости, что прервал тебя. Прости меня, брат.

– Брат мой… Тебе ли просить прощения? – и Он засмеялся.

– Именно мне надо просить прощения, – и чистый, почти мальчишеский смех разлился по оливковой роще, прошел легкой рябью по реке, отразился в возвышенности на противоположном берегу и полетел в Мир.

– А за что?

– А за все.

– Ты сделал что-то такое, за что надо просить прощения?

– По-моему, я это делаю постоянно, брат, – и Он снова рассмеялся.

– А ты наслаждаешься, брат?

– Самое интересное, что я наслаждаюсь, когда прошу прощения, когда молюсь, когда смотрю на Мир и на…

– Женщин?

– В точку, брат! Я думаю оттого, что все, что я перечислил красиво, питает нас и дает нам пищу для размышлений. И излучение этих всех составляющих дают энергию Ему. А он, благодарно, снова дает ее нам.

– Ты прав, брат…

Они молчали несколько минут.

– Скажи Суть, брат.

– Да, брат…

Тучи набежали быстро. Солнце просвечивало из-за них отдельными лучами. Пошел слепой дождь и над рекой встала радуга.

– О-о! – Он смотрел на природное чудо, как ребенок.

– Как красиво. Как мощно. Как замечательно.

– Очень, брат… Тебе предстоит много сделать. Часть из этого – Прошения, часть – Закон, часть ты должен выбрать сам.

– Три части… Я готов.

– Брат… К этому даже Ты не можешь быть готов.

– Я ждал чего-то такого, брат. А вот и они.

Бодхисатвы появились незаметно на другом берегу. Верхний Ангел пересек реку и присел рядом с беседующими.

– Здравствуй, Великий!

– Здравствуй, Бодхисатва!

Главный Ангел склонил голову.

– Раз вы все здесь, я хотел бы задать вопрос, на который ищу ответ 20 лет.

– Спроси.

– Иерархия.

Бодхисатва посмотрел внимательно и проникновенно.

– Мой вопрос состоит не в том, чтобы было равенство и почему его нет. Суть вопроса такова: кто, с другой стороны, находится вне иерархии?

– Насколько мы ведаем, есть человек, обладающий высшим сознанием, не отягощенный кармическими связями. Этот человек вмещает в себя способности обоих Полюсов Силы. Одинаково и равноценно.

– Правда? А сам он на какой стороне?

– Брат… В данном своем воплощении он ни на чьей стороне. И… Я затрудняюсь ответить точно именно сейчас, но склонен полагать, что так будет всегда, во всех его трансформациях и Путях. И он даже не будет менять пол. Только имена.

– Женщина?

– Ты проницателен, брат.

– Отчего же она не примет сторону?

Бодхисатва привстал и заговорил. Его голос поразил обоих братьев. Не потому что они никогда не слышали его голоса, а потому что он лился, как красивая песня, стройно и мягко и очень легко.

– Учитель… Род ее занятий не предполагает принятия какой-либо из сторон.

– Ведунья?

– Да. Но не только это. Дальнейшие слова могут смутить тебя. Но если позволишь, я произнесу их.

– Говори, конечно, говори, Великий.

– Она продает свои услуги мужчинам.

Он долго смотрел на все еще стоявшую радугу.

– Сочетание сказанного тобой, излучение твоих слов, индукция и красота, которую я вижу, доносит до меня осознание того, что мои с ней пути пересекутся. И будут разные толкования этого пересечения. Но я уже знаю, что ее роль в ее Пути, решит многие судьбы на тысячелетия, кем бы она впоследствии не рождалась. Я прав?

– Ты не бываешь не прав, брат. Что скажет Великий Ангел?

– Нужен обряд. Не сейчас. В другом Времени.

– Кто будет задействован в обряде?

– И мы, и они.

– Договор?!!!

Бодхисатва встал на оба колена и пал ниц.

– Ни в коем случае, Учитель. В данной, ее ситуации, «договор», если вообще можно так выразиться, будет касаться только договоренности об обоюдном обряде. Ибо тогда, когда это понадобится, она – женщина, будет нужна обеим сторонам.

– Я услышал тебя, Великий. Я вижу это. Я говорю: «да». Назови мне ее имя в том времени.

– София, Учитель.

– Прекрасно. Прекрасно, брат!

– Я тоже «за».

– Учитель…

– Я знаю, Ангел… Ты увидишь его.

– Благодарю, Учитель…

Слеза скатилась на травинку у коленей Бодхисатвы, застыла на ней и так и осталась. Иисус встал на колени рядом с Ангелом. Иоанн сделал то же.

– Я говорю вам сейчас, здесь, везде и всегда: все ваши и те, кто с вами, и те, кто с ними, и все, кто пойдет нашим Путем, здесь, сейчас, везде и всегда будут прощены и их Пути будут легки и именно такими, как этот вид сейчас над Иорданом.

И Господь в третий раз посмотрел на радугу и лучи солнца, идущие во все стороны света.

– Аминь.

– Аминь.

– Аминь.

48

Сони не хотела открывать глаза. Ей хотелось валяться в теплой постели, смотреть, как играют лучики солнца на огромных китайских вазах с душистыми кустами Линго. Ей хотелось мечтать. Все время. Бесконечно. И чтобы мечта не прекращалась никогда. Она и не прекращалась. Начавшись на ее Родине, которую она, толком, и не знала, кроме монастыря, в котором ее вырастили. Сони была подкидышем. Она не знала, кто ее родители, зачем они ее подкинули к воротам монастыря и, вообще, зачем все так. Став постарше, Сони поняла, что ей не просто повезло. Потому что, единственной ее подругой, кроме священника-наставника и бабулек – «матушек», помогающих в монастыре, была Зоряна, сбежавшая из детского дома в свои 13 лет. Дружба обняла обеих девочек мгновенно и прочно. Когда Зоря, а так ее Сони и называла, рассказала о детдоме, Сони поняла, что жить за монастырскими стенами, пусть даже очень редко видя мир других людей – прекрасно и волшебно. Потому что, когда Зоря появилась, она была вся в синяках и кровоподтеках. И не маньяк напал на нее, когда она бежала из детдома. Это были следы побоев Старшей воспитательницы и ее друга, которые в тот памятный на всю оставшуюся жизнь Зори, последний ее день в этом детском аду, пытались оба – и Воспитательница, и ее друг, изнасиловать Зорю. А то, что предшествовало этому, долгие годы издевательств над ней и единственный просвет в этом – друг Зори Андрей, который был с каким-то жутким и страшным диагнозом и за это над ним глумились все, кому не лень. Андрей каждый день убегал в потайное место детдома и жег там костры. Там Зоря его и нашла однажды, когда им было по двенадцать лет. Она сама поцеловала его и сказала, что теперь все будет хорошо. И Божий Свет, слезами и трепетом сошел на Андрея и Зорю, и Божий Свет открыл широкую и непостижимую радость. Бог пришел и остался с ними навсегда. Бог через год забрал к себе Андрея, врожденно имеющего рак крови, но это ничего не изменило у Зори. Потому что, несмотря на то, что кроме поцелуев, у них больше ничего не было, за исключением костра, их костра, и Зориных рисунков на картоне от выброшенных коробок, а еще маленького карманного, величиной со средний палец руки, фонарика Андрея. Потому что, несмотря на смерть единственного близкого Зоре человека, она знала, что всегда будет только с ним. И не важна смерть, потому что ее нет. Потому что это говорил Андрей. Потому что он сказал, что ценность его физической жизни, в сравнении с теми видениями и снами, и всей информацией, что он ежеминутно, всю свою жизнь, которая на Земле оказалась такой недолгой, ценность всего этого несоизмерима с физической жизнью. И Зоря рисовала все, что рассказывал ей Андрей о том, что видит и слышит, и чувствует. Они вошли друг в друга в последнюю ночь Андрея на Земле, увидели СЧАСТЬЕ И НЕЖНОСТЬ, а на рассвете Андрей перестал дышать. Зоря пролежала на его теле до позднего вечера, нарисовала за 10 минут, в полной, почти, темноте, картину «За Завесой» и пошла, сообщить воспитателям о случившемся. Здесь и произошло, а точнее, должно было произойти то, что Зоря допустить не могла. Фонариком Андрея она выбила глаз другу Старшей Воспитательницы, железным стулом в ее, воспитательницы, кабинете, переломила четыре раза этой воспитательнице позвоночник – на пятый удар просто не было сил. И из окна третьего этажа, даже не ударившись больно, Зоря навсегда рассталась с прежней жизнью, успев взять из их с Андреем тайника, свои картины. Когда силы бежать и дыхание закончились совсем, Зоря увидела монастырские кресты. Она понимала, что это конец, что даже если она сейчас не умрет от внутреннего кровоизлияния от побоев и своего бессилия, ее поймают. И снова стала не страшна смерть. Страшно было то, что ей, Зоре, не хватит возможности для последнего ее в жизни удара тому первому, кто догонит ее. А поле до монастыря было такое огромное. И звезд было столько-престолько. И Андрей стоял в этих звездах, но молчал. И до рассвета было еще далеко. И дыхание Зори превратилось в хрип. А кровь сплевывалась все больше и больше. «Все… Слава Тебе Господи! ВСЕ!!!» Она даже не слышала, как хрипло и со стоном выкрикнула эти слова. И Сони, которая всегда гуляла летними ночами по прекрасному полю за монастырем, понеслась на эти слова, как ураганный ветер несется на мир, все больше и больше набирая силу и мощь. Она несла, тащила и волокла Зорю все 2 километра до монастыря. И успела. Баба Тоня сказала только: «никому! Ты поняла, София?! Ни-ко-му!» И Бог, никогда не покидавший всех этих троих, потому что они любили Его, Бог оживил Зорю. Он оживлял ее полтора месяца, руками бабы Тони, Сониными слезами и теплом и ласками трав, про которые Сони знала, пожалуй, больше, чем кто-то еще. Потому что баба Тоня занималась травами и могла вылечить, пожалуй, все болезни, без исключения…

…Зорю надо было прятать. Ее искали больше года, два раза следаки были в монастыре. Последний посетитель был однозначного вида. Его встретили баба Тоня и Сони, собиравшие около леса травы. Конечно, монастырские обитательницы слыхом не слыхивали про сбежавшую из детдома девочку. Когда однозначная личность, прищурившись и закурив напоследок сигару, покинула их, баба Тоня сказала:

– Знаешь, кто это был?

– Знаю, баба Тоня. Киллер.

– Че-его?

– Баба Тоня! Вы не знаете, кто такой «киллер»?!

– Я-то знаю, Софьюшка! А вот откуда ты знаешь? Телевизора нет, радио нет, газет нет, в город…

– Во-первых, газеты есть, баба Тоня. Их тайно читает Отец Всеволод. Да так тайно, что еще пол братии перечитывают потом – он им сам дает, а остальные пол братии слушают рассказы о написанном у первой половины.

– Та-ак… А во-вторых?

– А во-вторых, я просто вижу, что это киллер.

– Видишь?

– Ну, да. Баба Тоня, а то ты не знаешь.

– Знаю, Софьюшка… Знаю. И что Отец Антоний тебе обучает премудростям – тоже знаю.

– А ты травам, баба Тоня.

– Да, Софьюшка. А про меня что видишь?

Это был первый такой вопрос за все 14 лет пребывания Сони в монастыре. Если бы обитель была женская – ее бы давно расспрашивали и переспрашивали о том, что она видит. Но монастырь был мужским. До мозга костей прочным и без расколов. И ни один, даже епископ, посещавший часто обитель, в силу кураторства над монастырем, не задавал Сони такой вопрос. Все знали, что она видит много и что дар этот развивается. И все знали, что Софию крестил и благословлял не просто настоятель. Это был Святой Илия, вскоре почивший в Бозе. Илия был от рождения ясновидящим и имел возможности и права неограниченные. Но никогда ими не пользовался. Лишь когда Софии исполнилось пять лет, он повел ее в алтарь. Об этом знали, но настоятель сам дал благословение на это, даже не связываясь с епископатом, хотя такое было предписано строжайше. Ни одна девочка, девушка, женщина, не имели права заходить в алтарь. Таков был закон Церкви. Но Великий Святой Илия знал, что делает. И София стала Посвященной. Раз и на все последующие жизни и воплощения.

– Я вижу, баба Тоня, что ты бизнесом занималась. И вся семья твоя была жестоко убита. А твоего старшего сына, который был твоим партнером, убил такой вот киллер. Не этот, к сожалению.

– А как убил, тоже видишь?

– Смутно, но вижу. Отрезал, кажется, части тела, снимал это на видео, потом… Баба Тоня!!! Баба Тоня!!!!!

Баба Тоня грохнулась в обморок. Сони не раз приводила людей в чувство и это тоже было обычным делом. Баба Тоня открыла глаза.

– Баба Тоня… Прости меня… Милая моя, прости меня, пожалуйста! Я ведь вижу и говорю… Я забылась.

– Что ты, Софьюшка, какое прощение… Ты прощена мной изначально и навсегда.

– Как это?

– А так это… Прощена – и все.

– Это очень хорошо, баба Тоня! Благодарю тебя!

– Софьюшка… А ты… Этого… Киллера… Лицо видишь?

Сони очень серьезно посмотрела на Тоню.

– Баба Тоня… Это для тебя ненужная информация. Тебе и так вся эта история до сих пор жить мешает – уж сколько лет прошло… Я не скажу тебе, для твоего же блага.

– Спасибо, Софьюшка… Благодарю тебя…

И она плакала долго-долго. А Сони сидела рядом с ней и перевязывала пучки трав.

– Ты плачь, плачь, баба Тоня. Ты по этому поводу последний раз плачешь.

И Сони неожиданно бросив пучок, хлопнула бабу Тоню по спине и странным, никогда и никем ранее не слышанным голосом произнесла: «тисарет ом да шнаф. Шевен о пра малим. Аммэннн.» Баба Тоня мгновенно перестала плакать. Глаза ее стали ясными, а изнутри, как будто, ушло что-то тяжелое, долгое и мутное. Она посмотрела на Сони.

– Что это… Такое?

– Это ТО, ЧТО НАДО, баба Тоня. Ты не думай об этом.

– Софьюшка… Милая… Меня отчитывали, отмаливали, целили такие мастера и старцы…

– А! Ты об этом… Ну, это было не в их власти.

– Что ты такое говоришь, Софьюшка?!!! Как так можно говорить про таких…

– Людей, баба Тоня, людей.

– Хорошо… Но почему не наш язык, не старорусский хотя бы, я уж не говорю о церковнославянском.

– Баба Тоня, древнерусский, может, еще прокатил бы, а…

– Что-о-о?

– Ой…

– Эта Зоря…

– Баба Тоня! Ты не смеешь говорить и думать о Зоряне плохо! Ты ей жизнь спасла! И это дает тебе только одно право: сделать ее жизнь в дальнейшем еще лучше, а не выдавать на нее и про нее твои негативные застарелые энергии!

Баба Тоня, вставшая уже, присела снова. Посмотрела внимательно на Сони. Потом на пучки собранных ими трав. Потом на небо и еще куда-то далеко-далеко.

– Я знаю. Ты права Софьюшка… Ты как всегда права. У меня прошло. Вышло все. Я чувствую. Навсегда, да?

– Да. Если не накосячишь сама.

– Софьюшка… Я уже не ругаюсь, я…

– Баба Тоня… У всех ведь свой язык. Я Богом, Здесь и Сейчас клянусь тебе, что никогда не скачусь до уровня мышления на сленге, но даю слово, что говорить так буду. Потому что это удобно, отображает суть точнее-точного и не порочит настоящий и чистый язык, потому что я, в этот момент, ЗНАЮ, что пользуюсь сленгом для нужного дела, не более. Как и заклинаниями. И Зоря здесь вообще ни при чем. Да, сленг от нее пришел, но это же благо, баба Тоня! Вот уйду я в мир и чего? «Люди православные, подскажите, Христа ради, путь девице несмышленой к счастию земному»? Так что ли говорить мне там?

Баба Тоня стала хохотать. И смех ее вдруг стал чистым и ненатужным.

– Ух, Соня!!! Обалдеть!

– Вот и я говорю!

И захохотала тоже.

– Сонечка… А заклинания эти..

– Все, баба Тоня. Больше об этом ни слова.

– Хорошо, Сонечка. А где Зорю-то прячешь? Мы все здесь знаем, но даже Выхвост не нашел! А у нас ее маечка была. Выхвост что хочешь найдет. А тут – ну, никак.

– А-а, баба Тоня! С псиной даже искали?!

И Сони снова захохотала.

– Искали. Не нашли.

– Ну и не надо, баба Тоня. Так лучше. «Один сбережет сокровенную тайну, тут Песня пресеклась… Остаток, быть может, открою только жене, иль сестре расскажу…»

– Красиво… И сильно…

– Да, баба Тоня.

– Да, Софьюшка. Пусть так и остается. Аминь.

– Аминь.

49

Ксения и Аламат стояли на горе.

– Я беременна. Я беременна. Я это еще не знаю, но я уже знаю, что это так. И я беременна не от человека. Да?

– Да, Ксения.

– Там был этот, страшный, там был… Господи прости… Иоанн Предтеча Креститель Господень… Я надеюсь…

– Ксюша… Это парадоксально, но я знаю только, что ты беременна.

– Аламат!!!

– Не кричи, Женщина.

– Женщина… Я даже не знаю, как быть, как стать женщиной. Но уже беременна. Я же не могу быть беременна от этого…