Текст книги "По обе стороны фронтира"

Глава пятнадцатая

Между горами и Великими Равнинами

Путь оказался значительно длиннее и труднее, чем предполагали. Вина в том лежала исключительно на Тизенгаузене. Профессор дорвался до желаемого и теперь вел себя словно ребенок, получивший вожделенную игрушку. Игрушкой в данном случае являлась вся местность, лежавшая по дороге и далеко в стороны от нее. Оттого вместо движения по почтовому тракту отряд перемещался по какой-то весьма прихотливой линии. Но Тизенгаузен номинально считался главным, и поневоле приходилось потакать капризам увлекающегося ученого. Последнему все казалось, будто самое интересное лежит за горизонтом, то правее, то левее, и он велел сворачивать в ту сторону, чтобы спустя день, два признать ошибку, вернуться на дорогу, а через некоторое время вновь повести отряд за собой навстречу манящим открытиям.

Больше всего доставалось повозкам. Экипажи не выдерживали перемещений по дикой местности, то один, то другой теряли колеса, и еще хорошо, что сопровождавшие профессора казаки являлись мастерами на все руки. Они умудрились пару раз починить лопнувшие оси, зато перед сломанной рессорой оказались бессильны, и одна кибитка теперь немилосердно тряслась на каждом ухабе.

Большую часть времени Кюхельбекер проводил вместе с Тизенгаузеном. Поначалу Вильгельм обрадовался наличию в отряде человека многознающего и наверняка высококультурного. Он уже предвкушал приятные разговоры о самых разных проблемах литературы, философии и прочих близких сердцу вещах, но спутник оказался на редкость равнодушным к подобным материям.

Зато с вполне юношеским пылом профессор часами рассуждал о камнях, минералах и прочих неодушевленных, а посему неинтересных вещах. Вначале Кюхельбекер внимательно слушал, даже пытался искренне понять, но такой знакомый немецкий язык стал вдруг совершенно чужим, словно язык каких-нибудь папуасов.

Как можно суровую красоту окрестных пейзажей сводить к каким-то формациям, пластам, выходам и прочим сугубо прозаическим вещам? И даже при виде растений не восхищаться ими, но пытаться классифицировать, раскладывая по видам, семействам и чему-то там еще?

– Господь нам этот мир как бесценный дар передал, чтобы мы его для наших потомков сберегли. И не просто сберегли – пользовались им по мере необходимости для нужд своих. Познать весь замысел Творца можно лишь, суть Его творения познав. Потому путь науки – в раскрытии тайн. Тайны лишь для невежественных людей существуют, коим был дан разум. Но они так и не решились его использовать, – не без своеобразной патетики отвечал Тизенгаузен.

После подобных заявлений поневоле становилось стыдно провалов в собственных знаниях. Хотелось немедленно прямо здесь и сейчас понять, почему растет трава, где сокрыты полезные для человечества руды и минералы, каковы их явные и тайные свойства, как их лучше использовать на общее благо живущих и грядущих поколений. Или – не сейчас, а с завтрашнего утра. Пока же лишь представить, насколько сей путь прекрасен и достоин настоящего человека.

Но желания оставались желаниями, не подкреплялись никакими действиями, угасали под привычными рассуждениями об общем. Гораздо приятнее рассуждать, чем углубляться в детали и думать.

На горизонте мрачными громадами росли горы. Отряд давно должен был бы добраться до них, но Тизенгаузен все вел экспедицию по краю равнины, словно самое вкусное оставляя напоследок.

После всех поворотов, поездок в сторону, возвращений, тракт в итоге был утерян.

Нет, разумеется, казаки с легкостью вывели бы отряд на него, но время… Дня три, не меньше, если учесть повозки. И даже территория здесь являлась ничейной.

Впрочем, ничейной земли на континенте хватало…

На границе Великих Равнин

Период апатии в очередной раз сменился острой жаждой деятельности. Кюхля вдруг воспылал жаждой открытий и конкретной пользы, которую он мог бы принести, выбрав в жизни иную стезю.

При всей отвлеченности и склонности к вещам абстрактным, Кюхельбекер понимал: человечеству для жизни потребна не только духовная пища, но и (и прежде) нечто более существенное. Не будет открытых месторождений руд – не будет металлов. Не будет металлов – и как тогда производить нужные вещи? Даже за обедом приходится пользоваться ножом, вилкой, ложкой – и это в процессе еды. Которую прежде надо вырастить или добыть, приготовить…

Какой бы ни была идиллия, на чем-то ведь она должна базироваться. Следовательно, кто-то обязан находить нужные минералы, руды, прочие вещи. Пусть прозаические, но куда же без них?

В беседах с Тизенгаузеном верх в очередной раз взял профессор. Надолго ли – вопрос другой. Зато стремление принести пользу оказалось настолько велико, что Кюхельбекер отдалился от основной группы и направился чуть в сторонку.

Благодаря разговорам, Вильгельму казалось, будто его познания уже достаточны для самостоятельных поисков. Не требуется много ума для понимания – несколько человек осмотрят гораздо большую территорию, чем один. Казаков в данном случае в расчет можно не брать. Они лишь охрана да своего рода няньки. Хотя последнюю истину Кюхля от себя старательно гнал. Он привык по жизни, что кто-то все время заботится о нем, и воспринимал заботу как некую данность.

Если вдоль тракта компания из чиновника и ученого вполне могла проехать спокойно, без сопровождения и проблем, то со всеми изгибами, уходом с пути, странствиями даже говорить о нормальной езде не стоило. На станции поменяют лошадей, починят коляски, накормят, найдется место для сна, но путешествовать по безлюдным местам совершенно одним, лишь с парой слуг…

О многих подлинных опасностях мужчины элементарно не задумывались, будто их и быть не могло, путешествовали же они по Европе, а не по довольно неспокойным местам, но где брать в пути еду, не будет ли грозить голод – подобное заставляло всерьез беспокоиться. Пока не убедились – десяток казаков отменно знает свое дело и пропасть из-за всякой ерунды не даст.

Тизенгаузен в способности спутника верил не особо, но и вреда от поездки не ждал. Хоть можно будет спокойно заниматься делом, не вслушиваясь в бесконечные рассуждения Вильгельма о роли поэзии в усовершенствовании человека. Найти ничего не найдет, так и профессору пока не удалось напасть на след чего-нибудь полезного.

Повозки оставили в приметном месте, благо они опять нуждались в мелком ремонте, а сами разъехались в разные стороны. Кюхля гордо восседал на смирной лошади, сам высокий, худой, какой-то нескладный. Что он надеялся увидеть близорукими глазами, оставалось тайной, и даже вечно сползающее пенсне вряд ли делало поэта более зорким.

Следом за ним двигался молодой казак Африкан. Словно для контраста демонстрируя, как надо сидеть в седле. Детям степей и прирожденным наездникам было немного смешно наблюдать за неуклюжим барином, но лицо служивого было практически бесстрастным. Барин, он барин и есть. Что еще ожидать от сугубо штатского, никогда не бывшего в воинской службе человека?

Мотаться без толку взад и вперед казакам давно надоело. Сказано было – сопроводить профессора до Калифорнии, по дороге выполняя приказания. Но кто же знал, что приказания те будут касаться почти исключительно движения по сторонам? Так никогда и никуда не приедешь. И, что странно, двое господ практически не ведали устали, тогда как казаки откровенно притомились и вымотались за чересчур долгую и бестолковую дорогу. Как вымотались и кони. Все же надо им иногда дневки давать. А то вперед да вперед, а на деле – в стороны. Как сейчас.

В самом начале Кюхельбекер то и дело останавливался, слезал с лошади, внимательно осматривал ту или другую кучу камней. Разок он даже попросил Африкана чуть покопать землю. Лопата на такой случай имелась, но почва оказалась твердой, высушенной солнцем, и за полчаса усилий родилась небольшая ямка. Кюхля заглянул в нее, извлек несколько кусочков земли вперемешку с камешками, поднес ближе к лицу, посмотрел сквозь пенсне, затем – без пенсне, помял, понюхал да и отбросил в сторону. А потом еще пытался отряхнуть испачканные руки. Без особого результата.

Затем даже ему надоело то спускаться на землю, то забираться в седло. Результата не было, успех вдруг стал казаться призрачным и нереальным. Однако сдаваться Кюхельбекер тоже не хотел и ехал все дальше и дальше.

– Ваше благородие, в лагерь пора. Обед скоро, – напомнил задумавшемуся барину Африкан. – Умотали, почитай, за два десятка верст. Пока возвернемся…

В душе Кюхля был согласен повернуть немедленно. Но и терять лицо перед казаком, слушаясь его, как барчонок дядьку, не хотелось. Скажут, ездил непонятно куда и непонятно зачем. Вот найти бы хоть какой-то явный ориентир, мол, до него, а затем – назад…

Солнце палило, еще хорошо, что догадался нацепить на голову соломенное сомбреро, а то голову бы напекло до удара.

Да и Африкан вместо положенной папахи, пользуясь дорогой и отдаленностью власти, щеголял в подобной же шляпе. Даже чекмень снял, оставшись в одной рубахе с сабельной перевязью поверх нее.

– Там что-то блестит? – кивнул Кюхля чуть в сторону от первоначального курса.

Скорее блестело в глазах, но казак всмотрелся, затем не без уважения кивнул.

– Похоже, речушка.

– Доедем до нее, посмотрим. Заодно лошадей напоим, – с оттенком важности, словно большой начальник, объявил Кюхля.

Все-таки речку углядел он, а не глазастый молодой Африкан. Есть повод для гордости.

Места вокруг поражали безжизненностью. Даже трава росла какими-то клочками, а между тех клочков – один камень. Небольшие скалы, ни леска, ни поля. По утверждению профессора, именно посреди подобных пейзажей могло попасться что-нибудь ценное. Кюхля еще не без сожаления отметил про себя – неужели полезное и красивое настолько не сочетается между собой?

На палящем солнце даже ручеек являлся откровенным подарком судьбы. А уж речка…

Разумеется, возражать Африкан не стал. Он вообще выглядел плоховато. Устал, перегрелся, ясное дело, тут мысли сразу переключатся на текущую воду. Упасть в нее и полежать хоть немного, вряд ли глубина позволит поплавать…

Насчет глубины так и оказалось. Речушка текла откуда-то с гор, но здесь и сейчас успела порядком измельчать. Обычно она явно бывала пошире, взгляд фиксировал ее прежнее русло. Только солнце иссушило все, до чего дотянулись жаркие лучи, и от берега до берега стало каких-то жалких четыре сажени. Глубина же едва достигала колена.

Пока Кюхля с наслаждением плескал водой в лицо и мочил платок, который намеревался положить на голову, Африкан, не мудрствуя лукаво, снял сапоги и пояс со всякими причиндалами да и плюхнулся в речку прямо в одежде. Все равно высохнет за четверть часа.

Вода была разве что слегка прохладной, и то относительно. Какое-то облегчение она приносила. Африкан по-доброму пожалел томящегося в своей господской одежде барина.

– Ваше благородие! Идите сюда! Тут хорошо!

Кюхля даже сглотнул от зависти. Почему казак, простой человек, может вести себя настолько непринужденно, а он, выпускник Царскосельского лицея, чиновник, поэт, должен томиться на берегу? Что ему мешает тоже спокойно улечься в воду, не задумываясь о производимом впечатлении? И кто его вообще увидит, кроме того же Африкана? Стоит ли оставаться в плену каких-то условностей?

Боролся с собой Кюхля долго. Потом не выдержал, по примеру казака разулся и ступил в воду. Ногам стало восхитительно приятно, даже разболевшаяся было голова и та вроде стала проходить. Несколько шагов выше по течению, опять колебания, а затем Вильгельм все же прилег на каменное дно.

В первый миг дыхание сперло от холода. Во второй холод показался всего лишь приятной прохладой. В третий вылезать уже не хотелось, но вода почему-то заметно потеплела.

Сюртук мгновенно промок, стал тяжелым, словно из железа. Даже хуже. Лишь сейчас Кюхля с запозданием подумал – как раз сюртук можно было снять. Африкан вон, без чекменя. И засунутый во внутренний карман на всякий случай пистолет упирается в тело, создавая дополнительные неудобства.

Кюхля неловко встал, пошел к берегу. Вода стекала с него ручьями. Вдобавок стекла пенсне покрылись каплями, смотреть сквозь него стало невозможно, а вытереть – не обо что.

Глядя на барина, казак тоже поднялся. Но выглядел он не таким мокрым. Или же – просто вел себя так, что всякие мелочи не воспринимались.

Лошадь Африкана вдруг напряглась, повела ушами, и казак мгновенно подобрался, стал обозревать окрестности.

Поздно. Из-за скалы, застывшей в паре сотен шагов от купающихся, вдруг вылетело шестеро индейцев. Их небольшие кони шли наметом, и до сближения оставалось от силы пара минут.

– Барин! Уходим!

Африкан первым подскочил к своему скакуну. Зато Кюхля замешкался. Он даже не сразу понял причину поведения казака. Пенсне находилось в руках, пришлось близоруко вглядываться туда, куда кидал взгляды казак.

– Индейцы, барин!!!

Лишь теперь Кюхля заметался. Зачем-то бросился к оставшейся на камнях обуви, передумал, рванул к лошади, но смирное создание, должно быть, перепугалось несущегося к нему несуразного мокрого человека, отбежало в сторону.

– Барин! – казак вертелся чертом. В руках у него уже было ружье, хотя пускать оружие в ход Африкан не спешил.

И дома, и в дороге они частенько сталкивались с индейцами. Дома коренные обитатели континента были мирными, люди как люди. По пути тоже пока везло, и встречи не приводили к схваткам. Однако оба мужчины прекрасно знали – немирных индейцев полно и на Великих Равнинах, и у гор. Вряд ли кто-то помчится наметом лишь для того, чтобы поздороваться и узнать, какими судьбами занесло путников в здешние места.

Близорукий Кюхля видеть этого не мог, но Африкан сразу обратил внимание на взятые наизготовку луки. Казак успел проклясть себя за купание, утрату бдительности и прочие ошибки, а вот исправить их… Будь он один, может, удалось бы уйти, но не бросать же доверенного ему барина!

Эх! Жизнь наша!

– Да лезьте же вы!

Африкан прекрасно понимал: поздно. Индейцы налетали неотвратимо. Практически дистанция стрельбы из лука, и тут уже уйти было проблемой даже для ловкого казака. Противники – тоже наездники не из последних. А от стрел далеко не ускачешь. Убивают не хуже пуль.

Сомнений в намерениях атакующих не было. Один из них, видно, самый нетерпеливый, выстрелил, но чуточку рановато, и стрела немного не долетела до Африкана.

Из какого племени были индейцы, казак так и не понял. Вместо привычных у многих народов перьев на головах некоторых из них были шкуры бизонов с торчащими рогами. Таких видеть не доводилось. Но велика ли разница в названиях, если скачущие были врагами?

Кюхельбекер, наконец, смог подойти к лошади и неловко вскарабкался на нее.

Не уйти.

Сразу несколько индейцев прицелились прямо на скаку, только расстояние теперь сократилось до уверенного выстрела.

Ружье Африкана было предусмотрительно заряжено. И пользоваться им молодой казак умел весьма неплохо. Вскинуть к плечу, поймать несущегося врага, спустить курок…

Выстрел грянул неожиданно громко. Один индеец откинулся, а затем вылетел из седла.

Казак немедленно заставил лошадь сделать скачок в сторону. Выпущенные стрелы пролетели мимо, хотя минимум две прошли настолько впритык, что Африкан остался невредимым буквально чудом. Помогло то, что индейцы очень старались не задеть лошадь и стреляли осторожно. Зато ни один не обратил внимания на Кюхлю, сразу поняв, кто из двоих противников воин.

У лука есть свои преимущества. Если он, конечно, находится в умелых руках. Индейцы могли выпустить еще целый ливень стрел, а вот казак перезарядить ружье в любом случае не успевал. Правда, у него еще имелся пистолет, но это опять-таки один заряд против пяти врагов.

Крохотная надежда была лишь на рукопашный бой. Пику с собой Африкан не взял, однако сабля была при нем, и уж ее с томагавком не сравнить. Лишь бы сойтись вплотную, а там посмотрим, чья возьмет!

Кюхля даже раскрыл от удивления рот, увидев, как казак решительно послал скакуна не прочь от налетчиков, а, наоборот, к ним.

Индейцы тоже явно не ожидали этого. Более того, они явно не видели раньше казака в рубке. Иначе не пытались бы с восторженным воем атаковать его холодным оружием.

Победа вблизи ценилась у индейцев гораздо больше победы на расстоянии. Такой шанс заработать ку упускать никому не хотелось, и луки сменились копьями и томагавками. Напрасно.

Владеющий пикой как минимум знает несколько приемов против нее. Да и индейцы работали этим оружием не так ловко, как ставшие тешасцами донцы.

Африкан с налета отбил одно копье, пронырнул под другим, попутно полоснув саблей его владельца. Несильно, настоящий удар нанести не получилось, и противник был только ранен.

Разворот. Всадники сошлись опять. Теперь уже не на полном скаку, соответственно и времени на схватку прибавилось.

Один из индейцев свалился с разрубленной грудью, и смерть его заставила остальных держаться подальше от грозного противника.

Заработать почет хочет каждый, но если сразу видно, что вместо него получишь лишь смерть, приходится немного отступить от правил.

Пенсне все болталось на шнурке, с влажными стеклами, непротертое, бесполезное. Без него Кюхельбекер видел происходящее словно сквозь толщу воды. Какие-то тени мелькали, сходились, расходились, и лишь по белеющей рубахе можно было признать среди них казака.

Не взяв казака в рукопашной, индейцы вновь поменяли тактику. Точнее – вернулись к старой. Один из налетчиков не выдержал, схватился за лук, и стрела почти в упор ударила Африкана в спину. Она так и осталась торчать, но этого индейцу показалось мало, и он выстрелил вновь. Затем – еще и еще.

Лишь теперь, когда Африкан каким-то чудом еще удерживался в седле, еще один индеец подскочил вплотную и взмахнул томагавком…

– А-хе!

Неведомым чувством Кюхля понял, что остался один, и теперь наступил его черед. О бегстве он просто не подумал. Раз индейцы повернули к нему, надо было сопротивляться, и Вильгельм выхватил из кармана длинноствольный пистолет, взвел курок и прицелился в первого из подъезжающих всадников.

Сухой щелчок. Порох на полке промок, и уже неважно, был ли он дальше сухим или нет.

Лишь теперь Кюхля не на шутку испугался, но было уже поздно. Индеец подскочил и резко махнул рукой.

Томагавк ударил Кюхлю прямо в голову тыльной частью. Мир перед глазами вспыхнул, распался, а дальше наступила спасительная тьма.

– Берем и уходим! – воскликнул Черный Медведь, кивая на упавшее с лошади тело в мокром сюртуке. – Оружие подберите. Скорее! Нас в лагере ждут!

Конечно, не только оружие. Коней забрали тоже. Имущество путешественников оставалось в притороченных к седлам вьюках. Даже собирать ничего не пришлось.

Очнувшемуся Кюхле проворно связали руки и ноги, перебросили через круп его же лошади, протопали копыта, и наступила тишина.

Лишь тихо-тихо журчала речушка да где-то на лету посвистывала небольшая птичка.

Что она делала в вышине одна?

Далеко от тракта

– Африкан еще не возвращался?

Бакланов немного отъезжал и теперь первым делом обвел зорким взглядом лагерь экспедиции. Даже не успел передать свою часть подстреленной добычи – пару довольно крупных птиц.

Остальные охотники уже спешились, неторопливо отправлялись к разложенному в распадке, так, чтобы было не видно, костру.

– Пока нет, – степенно отозвался Турченков, самый старший по возрасту в десятке. С густой черной бородой, на зависть безусому уряднику.

Остальные вроде были на месте. Вон и профессор сидит в сторонке да что-то тщательно записывает в толстую с кожаным переплетом книгу. И слуга его возится у одной из повозок.

– Пора бы, – качнул головой Яков.

Сам он с гораздо большим удовольствием отправился бы с экспедицией Муравьева, но начальству виднее, куда и кого послать. Подвернулся на глаза, и кто-то решил, что добраться до Калифорнии – дело не настолько трудное, молодой урядник вполне справится с ним.

Оно и было бы ерундой, если бы не любопытство профессора. Шли бы по тракту – уже бы подъезжали к цели. А так – до Покрова не доберешься. А ведь еще и возвратиться надо…

Ничего опасного Бакланов не предполагал. До сих пор экспедиция сталкивалась лишь с обычными дорожными трудностями. Вроде не было повода думать о чем-то худшем. И все равно не порядок, когда двух участников похода нет на месте в назначенное время.

Надо было с барином послать не безалаберного Африкана, а хотя бы Турченкова. Тогда давно бы вернулись.

Бакланов словно забыл, что сам был еще моложе пропавшего казака. Но он был главным в конвое и уже потому невольно прибавил в возрасте. Ответственность делает человека взрослее.

– Куда ж они денутся? – спокойно заметил Турченков. – Может, заплутали маленько. Африкан – казак молодой, исчо неопытный.

Якову послышался упрек. Мол, надо было послать кого постарше да поответственнее.

Так оно, конечно, так, да только где казаку еще учиться? Не такой уж он неопытный, четвертый год в службе. Не слишком верится, будто мог заблудиться. Может, нашли что? Или взялись за охоту? А что? Если на пути попалась достойная внимания дичь… Тут же не тракт, часть пропитания приходится добывать самим.

Солнце уже нависло над далекими горами у горизонта, но до темноты было еще далеко. Час, не меньше. Наверняка опоздавший Африкан уже где-то поблизости.

У костра казаки сноровисто ощипывали дичь. В большом котле закипала вода. Яков невольно почувствовал, как сжался желудок в ожидании скорого обеда. Пожалуй, лишь профессор не замечал ничего вокруг, записывая аккуратным почерком наблюдения из последней поездки.

Столько поворотов, зигзагов, поисков, а ведь до сих пор ничего не нашли! И стоило ли сворачивать с тракта?

Потянуло ароматами варящегося мяса. Кони бродили вокруг, жевали траву, благо место привала специально было подобрано по наличию растительности.

– Коляска в порядке, – Семен, мастер на все руки, с утра ковырявшийся с повозками, подошел с довольной улыбкой. – Не то что до Калифорнии, до России доберемся. Ежели моря с океанами не помешают.

– Хорошо, – улыбнулся в ответ Бакланов.

Но где же Африкан с барином?

Тяжело быть старшим в отряде. А вроде – всего лишь обычная дорога.

Главное – на поиски никого не пошлешь. Тут все шансы разминуться по дороге. Да и где искать, когда барин сам толком не знал, куда направляется. Так, лишь общее направление.

Обед поспел перед самыми сумерками. Даже профессор вдруг оторвался от записей, встрепенулся, потянул воздух носом, вспомнив про дремавший голод.

– Зер гут! – после первой же ложки торжественно провозгласил Тизенгаузен. И добавил по-русски: – Вкусно есть.

Кто бы сомневался? Было бы из чего, а приготовить дорожную похлебку – проблема небольшая.

Лишь казаки поглядывали по сторонам, не едут ли припозднившиеся барин с Африканом?

– Опоздавшим – кости, – пробормотал Семен.

Наверняка тоже переживал человек. Мало ли?

Где же они? Наверняка русский барин с немецкой фамилией увлекся, в точности так, как увлекался барин немецкий. Тут они были как два сапога пара. Проваландался, пропустил время, затем – чуток задержался на обратной дороге, может, где-то сбился с пути… По-всякому бывает порою. Да еще сейчас наступит ночь и в темноте найти расположившийся отряд вообще станет почти невозможно.

Легче всего было бы помочь, разложив небольшой костер где-нибудь повыше. Огонек в степи виден издалека. Сразу станет ясно, куда ехать.

Только ведь сигнал может увидеть не один Африкан, но и кто-нибудь, чье появление нежелательно. Места здесь отнюдь не мирные, пусть до сих пор никаких стычек не происходило, однако мало ли что может случиться? Налетят какие-нибудь любители поживы, и разбирайся с ними. Здесь, вдали от тракта и собственно русских земель, нет ни власти, ни твердого закона. Потому приходится держать ухо востро – чтобы его не лишиться.

– Где герр Кюхельбекер есть? – профессор вдруг заметил отсутствие привычного собеседника.

Беседовать с остальными ему было трудно. По самым разным причинам.

– Еще не приехал, – отозвался Бакланов.

– Варум? Почьему?

– Не знаю. Задержались где-то.

Тизенгаузен взглянул на первые звезды, уже объявившиеся на небе. Качнул головой.

– Нехорошо есть.

– Кто бы спорил? – буркнул Бакланов.

Тревога на сердце стала возрастать. И ничего не сделать.

– Им лучше переночевать где, чтобы не блуждать в темноте, – подал голос Турченков.

Он был самым старшим из казаков по возрасту и единственный, кто проделал давний поход до Парижа.

Но кое-кто переглянулся, и Бакланову показалось, что мысль у всех одна: не случилось бы чего!

Да только все равно до света ничего не предпримешь. Ночь скоротать, и там уже придется отправляться на поиски.

А ночи в таких случаях длинные…

Ничейная земля

Утро не принесло ничего нового. Разумеется, за ночь пропавшие так и не появились. Если предположить, что с дороги они сбились днем, в темноте им подавно лагерь не найти. Тут две возможности: или они заночевали прямо в поле, или…

Но о втором даже думать не хотелось.

– Что делать будем? – Турченков был опытнее, но старшим в конвое являлся Бакланов, и немолодой казак подчеркивал это.

Яков вздохнул и пожал широкими плечами.

– Надо бы подождать… – без особой уверенности вымолвил урядник. Помолчал и добавил: – И искать надо.

По крайней мере, куда уехали Африкан с барином, было известно. А там двигаться по следам – вдруг да отыщутся?

– Надо, – согласился с последним Турченков. – Чую, что-то случилось. Могет быть, ошибаюсь, да вдруг?

Выступили не сразу. Основательно перекусили, одновременно постоянно поглядывая: не появятся ли вдалеке фигурки двух всадников?

Не появились. Конечно, если заночевал Африкан далеко, да еще в стороне, то как бы было рановато для подобного появления. Уж вблизи он лагерь бы нашел. И все-таки жила надежда, что тревоги напрасны и все произойдет само собой.

По идее, требовалось обождать еще хотя бы пару часиков, только ждать Бакланов уже не мог. Он и так ночью фактически не сомкнул глаз. Хотелось вскочить, куда-то ехать, искать, а порою даже обругать Африкана самыми последними, никогда не срывающимися с уст, словами.

Самое тяжелое – ждать. Лучше уж хоть что-то делать, пусть даже помощь, если таковая требовалась, наверняка опоздала.

Но зачем думать о худшем? Вдруг что-то случилось с одной из лошадей? Барин наездником явно не являлся, всякое может быть.

– Семен, остаешься за старшего. Профессора из лагеря не выпускать. Хватит с нас одного… – договаривать урядник не стал. – Ждать нас два дня. Постараемся возвернуться до вечера, но если что… Тогда послезавтра с самого утра двигайте к тракту. Мы догоним. И будьте настороже.

О задержке не думалось. Яков был уверен – поиски удастся завершить за день. Но он был начальником и в подобном качестве обязан был предусмотреть все. Вплоть до самого плохого.

С Семеном оставалось четверо казаков. Меньше как бы было нельзя. Без того уже расслабились, перестали думать об опасностях. В итоге с Баклановым отправлялось лишь трое. Но не с армией же воевать! Лишь поискать Африкана и Кюхельбекера, даже выговорить фамилию трудно, вот ведь дали родители, да назад.

Начало пути не вызывало вопросов. Кроме, собственно, одного. Африкану не обязательно было возвращаться по своим следам. Если они сбились с дороги, наоборот, он мог сейчас ехать откуда угодно. В прерии точных дорог не имеется, одни направления. Просто направления было не перекрыть, зато проследить путь уехавших – более чем реально. Если не задерживаться, ведь наверняка Кюхельбекер где-то останавливался и что-то искал, движение будет более-менее быстрым.

Верст через пять стали всматриваться в следы более внимательно. Если возможно быть еще внимательнее во время поисков.

Проехавшие здесь ранее порою чуть петляли. В паре мест явно сходили с коней, что-то осматривали, а разок устраивали небольшой привал. Все-таки наездником чиновник действительно не был. Быстровато подустал, раз отдых потребовался. Можно сказать, толком и не отъехали…

Поиски шли не так гладко, как хотелось бы. Несколько раз казаки теряли след. Приходилось разъезжаться в стороны, искать, но так и должно было быть. Гораздо больше беспокоило другое – сколько ехали, однако впереди так и не появлялись возвращающиеся всадники.

А может, они уже вообще в лагере? Если действительно сильно сбились с пути да ехали далеко в стороне, почему бы и нет?

Разминуться в прерии – обычное дело.

Но далеко они забрались. Со всеми остановками – тут бы и повернуть назад, дабы успеть вернуться. Однако все ехали и ехали…

Впереди мелькнула полоса воды. Тут путники просто обязаны были остановиться. Но хоть от реки, да должны были свернуть. В крайнем случае, проехать немного вдоль берегов. Говорят, золото частенько находят в речушках.

Кому как повезет. Казаки нашли почти сразу, отнюдь не золото.

Африкан лежал на земле не столь далеко от речушки. Босой, без чекменя и шапки, лишь в штанах да окрасившейся бурым рубахе. Оружия рядом не было. Понятное дело. Сабля ли, ружье, все стоит денег.

– Стрелами убили, – Бычехвостов спешился и, пока остальные посматривали по сторонам, оглядел убитого казака. – Значит, индейцы… И скальп сняли, сволочи…

Выражался он, даром что уродился индейцем, порою так – боцману впору.

Голова казака сверху запеклась от крови. Все понятно, бой, трупы, но зачем же над убитыми издеваться?

Картину боя полностью установить не удалось. Сплошные детали. Ясно было, что индейцев напало от пяти до восьми человек. Как минимум одного казак явно убил или ранил – в стороне обнаружили кровяной след. Может, были и другие жертвы, да кровь впиталась в землю, была припорошена пылью из-под копыт. Кого-то казак достал, а затем не пожелавшие рисковать противники истыкали его стрелами с некоторого расстояния. Коней и оружие забрали, своих увезли, и только одно остается действительно неизвестным – куда делся Кюхельбекер? Уж его труп явно таскать с собой бы не стали. Но ни в воде, ни на суше барина не было. Хотя та же река не могла утащить тело очень уж далеко.

Или, пользуясь боем, чиновник пытался ускакать? Самый правильный поступок в его случае.

Бакланов вспомнил лошадь Кюхельбекера и вздохнул. На такой кляче от степняков не сбежишь. Уже не говоря об умениях наездника. Разве что некоторое расстояние барин проскакать вполне мог. Все зависит от того, сколько длился бой и когда вообще заметили врагов.

– Надо искать, – обронил урядник.

Надежды на спасение чиновника не было. Хоть бы тело найти да похоронить по-христиански. Потом… Потом надо взыскать с налетчиков.

Злость клокотала внутри Бакланова. Не только на убийц, на себя тоже. Расслабился, отпустил в прерию всего лишь двух человек, словно дело происходило на родных просторах. А еще – урядник, человек, которому доверены судьбы других людей! Как теперь смотреть в глаза казакам, профессору, вообще всем?