Текст книги "Здесь, в темноте"

– Папа, хватит!

Сирко запихивает свой неприличный окорок обратно в карман.

– Прости меня, – говорит он. – Твоя красота делает меня самым плохим человеком. – Он поворачивается к Раджу. – Хорошо. Пойдем. Покажи мне эту новую кампанию. – Он врывается в кабинет Раджа, словно танк в фетровой шляпе, и, к невыразимому облегчению Норы – и моему – Ирина следует за ним, хотя, прежде чем исчезнуть внутри, она бросает на меня осторожный взгляд, поджав губы. Может, извинение за грубость ее отца. А может, что-то еще.

Дверь закрывается. И впервые за несколько минут я дышу. Я больше не Нора. Но я и не чувствую себя собой. Когда я смотрю вниз на свои размалеванные пальцы, они кажутся скульптурными, чужеродными. Я не верю, чтоцццццццц они смогут держать заколки и пинцет без тряски, поэтому я не могу сейчас взяться за второй шкаф. Кроме того, Ирина может выйти из комнаты в любой момент, и будет лучше, если меня здесь не будет, когда она это сделает.

Я делаю единственное, что в моих силах. Ухожу на ранний ланч.

Через несколько минут я наедаюсь до отвала во вчерашнем баре и выпиваю двойную водку. Вскоре я чувствую себя далеко-далеко, завернутой в непроницаемое облако. Не тусклый туман снаружи, а что-то более яркое, белое, мягкое, что уносит меня прочь от прощального взгляда Ирины, пожелтевших пальцев Сирко. Когда я чувствую, что плыву, я твердо кладу руки на стойку и начинаю свою литанию. «Это твои пальцы», – говорю я себе. Затем останавливаюсь. Я бы предпочла плыть.

Мой телефон звонит. Не мой телефон. Телефон Норы. Это сообщение от Раджа, спрашивающего, где я, и приглашающего на ланч с Сирко и командой. Я пишу в ответ, что ушла на обед пораньше, и дополняю соответствующим смайликом – грустные глаза, ладони, сложенные в молитве: типа, простите, я уже поела. Потом я выпиваю еще один бокал и готовлюсь к возвращению.

В туалете, где пахнет мочой, мокрым цементом и шалфеем, я повторно наношу блеск для губ. Лицо в зеркале не похоже на меня, оно не похоже ни на кого, оно почти не похоже на лицо. Но мне нужно носить его, по крайней мере, еще несколько часов, поэтому я возвращаюсь к роли. Если Сирко и Ирина вернутся в офис после обеда, мне нужно убедиться, что они увидят именно Нору.

– Я Нора, – шепчу я. – Я Нора. Я провела свой обеденный перерыв, просматривая товары для саморазвития на полках в книжном магазине, а потом съела шоколадный батончик на обед, и это действительно ужасно, потому что я пытаюсь сократить потребление сахара, но я просто обожаю шоколадные батончики! А теперь я собираюсь пойти и провести остаток дня, будучи самой лучшей секретаршей, какой только могу быть в офисе, где, кажется, никогда не звонят эти чертовы телефоны.

Я протягиваю руку к зеркалу и глажу Нору по щеке, пачкая стекло. А затем своим собственным голосом – тише, тверже – я говорю:

– Да уж, ты в чертовской опасности, сучка.

Глава 14
Одинокая прогулка

Войдя в офис, я обнаруживаю его пустым. Облегчение переходит в тошноту, и я едва успеваю добежать до дамской комнаты, где меня рвет горькой струей водки и желчи. Пить на пустой желудок – не лучшая идея. Как и проникать в подставную корпорацию, принадлежащую мафии, в парике среднего уровня. Я прополаскиваю рот, пересохший от рвоты, рассасываю еще несколько мятных леденцов и возвращаюсь к своему столу.

Я понятия не имею, когда вернутся мои коллеги. Спустя час без звонков и продолжающегося отсутствия Раджа нетерпение перевешивает тревогу. Я пытаюсь взломать замок своими самодельными отмычками. Но либо я неправильно согнула свою заколку для волос, либо остатки водки в моем организме нарушили координацию движений, либо этот парень с YouTube был обыкновенным мошенником. Замок неподатлив, как в греческой трагедии.

Радж возвращается после четырех и зависает возле моего стола, его тело в головокружительном наклоне.

– Привет, – говорит он. – Я пропустил какие-нибудь звонки? Долгий обед с боссом. Было отлично. Жаль, что ты не пришла. Ты действительно понравилась мистеру Сирко. Он хотел, чтобы ты присоединилась.

– О, вау, правда? Мне так жаль, что я пропустила обед. Но мне пришлось уйти пораньше. У меня такая штука с гипогликемией, и когда у меня понижается уровень сахара в крови, я должна немедленно поесть, иначе у меня сильно кружится голова, понимаешь?

– Ну, не волнуйся. Я уверен, что он скоро вернется в офис.

Именно этого я и опасалась. Несмотря на соблазн второго шкафа и желание получить больше информации о Дэвиде Адлере – любой информации о Дэвиде Адлере – от Раджа, я не могу рисковать, Ирина узнает меня. А еще это странное ощущение, которое я испытала в баре, желание уплыть куда-нибудь подальше. Несмотря на удушающую скуку этих трех дней, я позволила себе глубже войти в роль, чем делала это все последние годы. Теперь пришло время – ногти ободраны, костяшки пальцев кровоточат – выкарабкиваться обратно. Нора должна дать о себе знать.

– Мистер Патель, – говорю я.

– Ну хватит уже, зови меня Раджем!

– Хорошо. Радж. Мне так жаль, и, о боже, пожалуйста, не сердись на меня, но просто я не думаю, что смогу здесь дальше работать. – Я ищу оправдание, которое можно было бы привести, и вспоминаю, как Радж говорил о Дэвиде Адлере. – В такой интернет-компании слишком много ответственности, слишком много давления, и я не думаю, что смогу со всем этим справиться.

– Серьезно? У тебя все отлично, Нора. И это всего лишь твоя первая неделя. Ты привыкнешь к темпу. Даже на таких высоких каблуках. Шучу! Хотя в них, наверное, действительно трудно ходить?

Приспосабливание к темпу LBAL потребовало бы нескольких ампутаций. Затем ко мне приходит вдохновение.

– Прости, – начинаю я. – Я не хотела тебе этого говорить, но во время моего обеденного перерыва позвонил мой менеджер. Есть роль в гастрольной постановке «Карусели», которая только что открылась, и я не могу отказаться от своей мечты, Радж. Я обязана принять это предложение. Гастроли в Гранд Рэпидс. В Дулуте. Как я себе все и представляла. Репетиции начинаются завтра. Мне жаль, что так вышло. – Я опускаю глаза на ковер, который не поощряет более пристального изучения. – Я знаю, какая это потрясающая работа и как мне повезло, что она у меня есть. И я действительно благодарна, что мне предоставили такую возможность. Но актерство – это моя жизнь, понимаешь?

Радж переходит на оскорбленный тон.

– Если это то, чего ты хочешь. – Он трет запястье жестом раздражения, напоминающим неисправный разбрызгиватель. – Зайди в мой кабинет, – говорит он.

Сидя за своим столом, он достает iPhone и водит пальцем по экрану, пока не открывается приложение-калькулятор.

– Давай посмотрим, ты работала три дня по семь часов при четырнадцати в час, это… двести девяносто четыре. – Он достает из своего стола конверт из плотной бумаги и начинает отсчитывать пачку банкнот по двадцать долларов. – Два двадцать, два сорок, два шестьдесят. Будет сдача с двадцатки? Нет? Что ж, пусть будет триста. Рождественский подарок. – Трудно представить Раджа в роли Санты, хотя идея засунуть его в дымоход кажется замечательной. – Не трать все сразу! – добавляет он.

Это едва покроет расходы на химчистку.

– Вау, вряд ли я смогу! Потрачу на туристические автобусы.

– Какая роль, говоришь?

А я и не говорила. В основном потому, что мюзиклы середины века мне никогда не нравились. Я не могу вспомнить ни одного имени персонажа, только несколько песен, таких как «You'll Never Walk Alone» и «A Real Nice Clambake». Поэтому я говорю:

– Я играю карусель. Это экспериментальная постановка. И большая роль. Все эти лошади…

– Что ж, давай выпьем за это, Нора. Что скажешь? Смогут ли твои голосовые связки выдержать раунд-другой после работы?

Обычно я бы предпочла энергично выступить в защиту женских персонажей Артура Миллера, чем чокнуться бокалами с Раджем, но это мой последний шанс выудить у него подробности о Дэвиде Адлере. Если я правильно разыграю свои карты – как и подобает любому нынешнему или бывшему сотруднику LBAL, – я, возможно, даже заставлю его отвезти меня домой. Да, это повлечет за собой сексуальный контакт и законный риск того, что я, возможно, никогда больше не почувствую себя по-настоящему чистой. И все же, если я смогу проникнуть в комнату Дэвида Адлера, возможно, мне удастся обнаружить какой-нибудь кусочек информации, какую-нибудь упущенную зацепку, что угодно, что придаст смысл беспорядочности этих последних нескольких дней.

– Черт! – восклицаю я. – Может быть, только один. – Что, кажется, удивляет нас обоих.

Радж ведет меня в злачный спорт-бар в недрах Пенсильванского вокзала. Это то место, которое заставляет вас тосковать по временам до запрета курения в общественных местах. Сигареты заглушили бы запах спрея для тела и прогорклого масла во фритюрнице. Нора, по-видимому, не одобряет Cristal. Вместо этого Радж заказывает мне напиток, подходящий для Норы, космополитен, который я осторожно потягиваю, стараясь не подавиться.

– Не могу поверить, что пью это, – говорю я с долей правды. Тем не менее, мне приходится прилагать немалые усилия, чтобы угнаться за Раджем, который с хрустом обгрызает каждый кусочек льда, а затем скребет по дну бокала в поисках последних капель виски и имбирного эля.

Пока он поглощен бейсбольным матчем, который занимает несколько экранов, я заказываю еще по одной у бармена, чья потная голова блестит под его прической. Указывая на стакан Раджа, я шепчу:

– Тройной. И не скупись, детка.

Когда я возвращаюсь с напитками, я говорю:

– Я угощаю. Просто хочу поблагодарить тебя за то, что ты такой замечательный босс и все такое. Выпьем за то, что я такой отличный сотрудник. Так что выпьем за нас!

Я чокаюсь своим бокалом с его, но тут что-то по телевизору привлекает его внимание, и он кричит:

– Давай, давай, давай!

Сожалея о каждом выборе, который привел меня к этому, я расстегиваю пуговицу на своем кардигане и придвигаю свой табурет поближе к нему.

– Может быть, это из-за напитков, но, черт возьми, я чувствую себя дико, – шепчу я ему. – Безумно, понимаешь? Пойдем куда-нибудь еще.

Он поворачивается ко мне, искренне озадаченный.

– Куда?

Борясь с отвращением, я прижимаюсь своими губами к его губам, а затем жую их некоторое время.

– Ну, мы не можем поехать ко мне, – говорю я. – Моя соседка по комнате. Она такая шпионка. Так что давай к тебе.

– О, – говорит он. – Хорошо. Что ж, это здорово. Да, действительно здорово. Мы можем сделать это. Определенно. Но подожди. Мне нужно отлить.

Еще один мужчина, не поддавшийся моим чарам.

Он возвращается, вытирая руки о штаны, и говорит:

– Эй, может, сначала возьмем чего-нибудь поесть? Ты, конечно, супергорячая штучка и все такое, но я умираю с голоду.

То, что этот вечер вполне может закончиться обнажением пениса этого мужчины в некоторой близости от моей персоны, не означает, что я хочу проводить с ним больше времени, чем необходимо.

– Ты уверен, что мы не можем просто уйти? Потому что ты такой чертовски милый и все такое. И разве у тебя не был долгий обед с мистером Сирко?

– Что я могу сказать? Быстрая жизнь – быстрый метаболизм. Я просто возьму бургер, если ты не против. Ну, знаешь, для выносливости. – Это вызывает такую ужасающую цепочку ассоциаций, что я теряю дар речи на мгновение. – Хочешь что-нибудь? – спрашивает Радж, подавая знак принести меню. Я стискиваю зубы в подобии улыбки.

– О, вау, хорошо. Салатик?

Радж делает заказ. И пока мы ждем, я мягко давлю на него.

– Ты ведь живешь один? У тебя был только один сосед по комнате? Тот другой парень на фотографии на твоем столе, он никогда не жил с тобой?

– О, ты имеешь в виду Винни?

– Наверное.

– Не, он просто друг по работе. Отличный парень. Действительно отличный. Помогает мистеру Сирко в специальных проектах. Что-то там с импортом. Не видел его некоторое время. Очень жаль. Винни действительно знает, как надо отрываться.

Затем его внимание возвращается к игре и остается там до тех пор, пока серый бургер и менее чем зеленый салат с грохотом не оказываются в пространстве между нами. Пока он жует, одним глазом следя за игрой, я ковыряю кусочки бекона и обдумываю то, что он сказал мне. Винни подрабатывал у Бориса Сирко. В импорте. Что почти наверняка означает наркотики. В этом есть смысл. Работа в баре не может обеспечить дозу. Работа со сценой? Увольте. Это подтверждает мою догадку, что LBAL – прикрытие для другого рода азартных игр.

Проходит тридцать минут, прежде чем Радж проглатывает свою последнюю картошку и оплачивает счет. Снаружи, под моросящим дождем, он заказывает машину, CR-V с пластиковыми сиденьями, и садится достаточно близко, чтобы я могла почувствовать запах бурбона в его дыхании. Как только машина трогается, я целую его снова, достаточно долго, чтобы сохранить иллюзию, затем откидываюсь на спинку сиденья по диагонали, помещая колени и более нежные части моей анатомии между руками Раджа, хотя эти руки, кажется, не так склонны блуждать, как я боялась. Он пытается схватить мою грудь, однако быстро отпускает ее. Честно говоря, хватать особо нечего. Отмежевываясь от неизбежного, я пересматриваю обстоятельства, связанные с Норой, и свою собственную мотивацию: найти что-нибудь еще о Дэвиде Адлере – номер водительских прав, номер социального страхования, второе имя.

– Ты уверен, что никого не будет дома? Твой бывший сосед по комнате, он никогда не заходит?

– Почему ты так интересуешься моим соседом по комнате? – спрашивает Радж.

Я хихикаю.

– Из-за того, что ты сказал, глупышка! О том, как однажды он просто исчез. Это, типа, так случайно!

– Да, но это не такая уж приятная случайность, раз ты не можешь сдать комнату, потому что все его вещи все еще там. Хотя я уже разложил большую часть по коробкам.

– И ты реально не знаешь, почему он ушел? Ты вообще связывался с ним после этого?

Радж обводит взглядом машину, как будто убеждаясь, что никто не подслушивает. Учитывая, что водитель бормочет в свой Bluetooth, скорее всего, на арабском, подслушивание кажется маловероятным.

– Думаю, я могу рассказать тебе, – говорит он. – Учитывая, что ты больше не сотрудник. Что также означает, что ты не можешь подать на меня в суд за сексуальные домогательства. Шучу! Хотя я правда не думаю, что можешь. В любом случае, дело было так. Я нашел Дейву работу в LBAL примерно через девять месяцев после того, как сам начал там работать. Сайт был готов к запуску, и нам нужен был кто-то, кто руководил бы программистами – находил ошибки, отслеживал исправления и тому подобное. Дэйв был моим соседом по комнате некоторое время, и он, конечно, умный парень, но не то чтобы лютый технарь. Хотел стать гребаным профессором связи. Тем не менее, однажды вечером я упомянул о работе, и он сказал, что изучил тонну информатики на старших курсах и ему это очень понравится. Что по большей части чушь собачья. Он прошел что-то вроде вводного курса. Может быть, два. Но тогда я этого не знал. Работа оплачивалась намного лучше, чем репетиторство, так что, я думаю, он просто сказал то, что я хотел услышать. Я договорился с ним о собеседовании, и да, он был спокоен, говорил правильную чушь, так что мистер Сирко сказал: «Конечно, о'кей, неважно». И в основном Дейв справлялся отлично, потому что программистам на самом деле не нужен какой-то особый надзор. Ты просто говоришь им, что нужно делать, и угрожаешь отобрать у них энергетики, если они не сделают все чертовски быстро. И Дэйв, отдаю должное, знал, как обращаться к аутсорсингу. Нашел умных программистов, и они говорили ему, что нужно исправить, кто должен это делать и как. Так что на работе он в основном просто валял дурака, занимаясь чтением или чем-то еще, но обновления устанавливались, баги устранялись. Все классно, да? То было весной. Но затем, осенью, босс, или его бухгалтер, или кто-то очень чертовски высокопоставленный проверил цифры на сайте за месяц, и, по словам мистера Сирко, они не сошлись. Типа, у казино всегда есть некоторое преимущество. Оно разное в зависимости от игры, не колоссальное, но, когда играет достаточное количество людей, это гарантирует прибыль. И в LBAL заведение все еще выигрывало, все еще зарабатывало деньги, но не так много, как предсказывал алгоритм. Особенно в рулетке. Некоторые люди выигрывали чаще, чем следовало бы. И когда бухгалтер стал разбираться, он обнаружил, что люди выигрывают по чертовски высоким ставкам. И, да, – Радж продолжает, его пальцы щелкают замком на двери вверх-вниз, – очевидно, что это проблема, но я не особо разбираюсь в технической стороне вещей или даже в денежной части, и, вероятно, это просто какая-то ошибка. И типа, я планировал поездку во Флориду, и типа что? Я брошу своих парней только потому, что какой-то программист-инцел, поставил единицу, когда должен был поставить ноль? Черт возьми, нет! Потому что эта ошибка была там месяцами, значит, одна лишняя неделя не создаст катастрофу. Но за день до моего отлета мистер Сирко заходит в офис и говорит, что, по его мнению, Дейв написал какую-то сумасшедшую программу по хищению средств. И я не хочу говорить мистеру Сирко, что Дейв едва ли знает, где находится кнопка включения, поэтому я просто говорю, что он лояльный сотрудник и что нам нужно поискать другую причину. Что это просто какая-то лажа дальше по цепочке. И это, черт возьми, все. Но во вторник, когда я вернулся из отпуска – и, о боже, South Beach, сумасшедший город, верно? – его нет в квартире, и это нормально. Например, может быть, он остановился у Ирины. Дочери босса. Ты видела ее сегодня. Приятная девушка. К тому же умная. На самом деле она была первым программистом сайта. У них с Дейвом кое-что намечалось. Типа, собирались пожениться. Так что я просто предположил, что Дейв с ней. Но, может быть, я вообще никогда по-настоящему не знал Дэйва, потому что на следующий день на работе…

В этот момент машина подъезжает к дому Раджа, и он замолкает. Что случилось со старыми добрыми временами, до появления приложений, когда водитель отвозил вас из мидтауна в Ист-Виллидж через Стейтен-Айленд и давал приятному мужчине на заднем сиденье время закончить свой монолог? Радж живет в здании рядом с моим, хотя и бесконечно более престижном, новостройке на площади Святого Марка с вестибюлем, отделанным сверкающей черной плиткой, и огромными подвесными светильниками, каждый из которых, вероятно, стоит больше, чем я получаю в год. Определенно больше, чем получает Нора. Он провожает меня в лифт, а затем лапает меня, как необычайно неуклюжий кот. Я думаю о Дестайне, как он прижимал меня к стене, держал мои запястья. И на мгновение я думаю о Чарли, о том, как он мог бы обнять меня за талию и прижать мою голову к своему плечу. Но вот я здесь, жертва чавканья Раджа. Это быстрый лифт, зеркальный, и я вижу, как четкие силуэты наших тел бесконечно повторяются. Одиннадцатый этаж еще не скоро.

Наконец-то он. Квартира Раджа чуть левее. Он открывает дверь своим ключом, и я чувствую укол дежавю. Другой мужчина, другая ночь, другая квартира. Хотя эта квартира лучше, чем большинство. В гостиной темно-серый диван и изящный стеклянный журнальный столик. На стене висит цветная гравюра в рамке, выполненная в насыщенных прибрежных синих тонах. Я ожидала иную атмосферу – пивные шлемы, календарь купальников высшего класса. Однако место почти шикарное. И все же что-то в этой ситуации – в этой комнате, в моем присутствии в ней – звучит предостерегающе. Но я просто настолько пьяна, что, снимая туфли на высоких каблуках и ступая на ковер с глубоким ворсом, не могу точно определить, что именно.

Кроме того, я должна быть Норой. После сегодняшнего вечера я никогда больше не буду ею. Но в те минуты, которые ей остаются, Нора ничего не понимает. Она слишком занята тем, что дружелюбна, мила и немного туповата. Поэтому я хихикаю в манере, которая, я надеюсь, является кокетливой, снимаю с плеча сумочку и швыряю пальто в направлении кресла.

Устраиваясь на диване, словно подвыпившая одалиска, я снова ловлю свое отражение, на этот раз в кофейном столике – блеск для губ, размазавшийся от поцелуев, завиток светлых волос. И, наконец, мой мозг, затуманенный трипл-секом, делает запоздалый вывод. Что мои волосы, те самые волосы, которые Борис Сирко чуть не растерзал, станут проблемой. Как только Радж проведет по ним пальцами, они, скорее всего, окажутся у него в руке. Так что мне лучше узнать как можно больше и как можно скорее, а затем надеяться, что лифт едет вниз быстрее, чем наверх.

– Какая спальня твоя? – уточняю я.

Он указывает в конец короткого коридора на дверь справа.

– Подожди меня там, – говорю я. – Мне нужно пописать.

Я ковыляю в ванную, подчеркивая своей походкой опьянение. Пустив струйку воды в раковину, которая должна имитировать звук мочеиспускания, я жду несколько секунд после того, как слышу, как открывается дверь в комнату Раджа. Затем я выскальзываю из ванной и на цыпочках подкрадываюсь ко второй спальне, которая, должно быть, принадлежала Дэвиду Адлеру. Тут темно, однако я не решаюсь щелкнуть выключателем, но фонари с улицы едва освещают разобранную кровать и комод, ящики выдвинуты, содержимое, вероятно, свалено в большую картонную коробку, о которую я бьюсь голенью, и которая стоит возле кровати рядом с другими.

На столе, где, должно быть, стоял компьютер, я нахожу скомканную салфетку и ручку с изгрызенным колпачком. Я вспоминаю, что Ирина говорила о Дэвиде Адлере: он прикреплял бумажки с паролями к низу столешницы. Хотя я и не знаю точно, что именно ищу, я запускаю руку под нее. Ничего. Я ощупываю верх, низ, каждую деревянную ножку. Ничего. Бесшумно, зная, что времени осталось немного, я выдвигаю единственный ящик стола. Пусто. Я закрываю его. Или пытаюсь это сделать.

Она не закрывается полностью.

Стараясь сохранить твердость в руках, успокоить дыхание, я поднимаю ящик, выдвигаю его и переворачиваю. К обратной стороне приклеен небольшой предмет, твердый и заостренный. Модель Крайслер-билдинг. Та самая, которой Дэвид Адлер размахивал на фотографии у Раджа. Я понимаю, где видела ее раньше. В магазине подарков и всякой всячины на авеню А, в витрине: Крайслер-билдинг, Эмпайр-Стейт, статуя Свободы. Это не модели – или, скорее, не просто модели. Это флэшки.

Если Дэвид Адлер потрудился спрятать эту флешку перед приходом на работу в то утро вторника, то, скорее всего, на ней содержится что-то важное. Скажем, программа, разработанная для того, чтобы обыграть казино в его собственных нечестных играх. Или свидетельство чего-то другого. Чего-то похуже. Как операция по отмыванию денег, маскирующаяся под дешевый интернет-сайт, как доказательство того, что они с Винни работали вместе над чем-то более прибыльным, чем взлом рулетки. Настолько прибыльным, что вызовет передоз у Винни. Настолько прибыльным, что Дэвид Адлер исчезнет с Манхэттена.

Прежде чем Радж успевает задуматься, где я нахожусь, я прячу флешку в бюстгальтер и возвращаюсь в ванную, где спускаю воду в унитазе и ополаскиваю руки горячей водой, натирая их мылом с ароматом можжевельника, от которого я не чувствую себя чище.

Я нахожу Раджа в его постели, завернутого в пуховое одеяло, все еще одетого, стучащего пальцами по телефону.

– О, боже мой, – говорю я, слова рассыпаются, как бусинки с разорванной цепочки. – Мне так жаль. Это, типа, самая неловкая вещь на свете. Но у меня только что начались месячные. А еще меня, кажется, только что вырвало. Не волнуйся, я все убрала, и ты мне очень нравишься, и это действительно был самый потрясающий вечер, но я думаю, может быть, мне лучше просто уйти, да? Только не надо меня ненавидеть, ладно?

Выражение, которое могло бы означать облегчение, пробегает по лицу Раджа.

– Да, – отвечает он. – Ладно. Звучит не очень. Думаю, тебе действительно лучше уехать. Заказать тебе машину?

Полагаю, он никогда не заглядывал в мое резюме. Адрес, который я дала, адрес журнала, находится всего в нескольких переулках отсюда. Моя настоящая квартира еще ближе.

– Нет, – щебечу я. – Я же получила тот потрясающий рождественский бонус. Спасибо за все, и пожелай мне удачи с «Каруселью». – Я издаю последний искусственно-подслащенный смешок, затем хватаю сумочку и пальто, надеваю туфли на каблуках и мчусь к лифту, в ночь, прочь от Раджа.

* * *

На улице под проливным дождем я снимаю парик и бросаю его в ближайший мусорный бак. Тротуар ходит рябью под моими ногами, бетон похож на водяную кровать, и я постоянно спотыкаюсь. Я одурманена, затуманена, в каком-то трауре, оплакиваю потерю, которая приходит с отказом от роли, учитывая, чего эта роль от меня требовала. За последние семьдесят два часа я совершила кражу, предприняла попытку корпоративного шпионажа и превысила время своего обеденного перерыва. Я была вынуждена говорить профессиональным голосом по телефону и поцеловала с языком мужчину, который почти наверняка специализировался в экономике. И все же острота флэшки, вонзившейся в мой лифчик, напоминает мне, что эти унижения были не напрасны.

Когда я открываю свой телефон, я вижу сообщение от Дестайна. Я удаляю его. Все, чего я хочу, – это принять такую горячую ванну, какую только смогу вынести, и выпить полстакана. Но когда я подхожу к своему дому, вижу Чарли, сгорбившегося на крыльце, похожего на горгулью, которая просто хочет потискаться. Я слишком устала, чтобы притворяться.

Он одаривает меня туманной улыбкой, еще более туманной из-за дождя.

– Подумал, что когда-нибудь ты точно придешь, – говорит он, – принять душ, поспать.

– У кого есть время на хобби? – говорю я. Я знаю, что он хочет уверенности, комфорта, чтобы мои глаза расширились, как у какого-нибудь ночного животного, когда я скажу ему, что он для меня единственный мужчина и что у моего отсутствия есть какое-то совершенно правдоподобное объяснение. Но я не могу собрать необходимую энергию. – Ты проходил мимо или тебе что-то нужно?

– Я живу в нескольких минутах отсюда, так что я частенько прохожу мимо. Но, Вивиан, я волновался. Я оставил тебе пару голосовых сообщений, но ты не ответила.

– Извини. Я включаю голосовую почту примерно раз в десять лет.

– А электронную? Там я тоже оставил несколько.

– Я работала над статьей, о которой говорила тебе. Работаю под прикрытием. Я уже несколько дней не проверяла почту.

– Я просто хотел узнать, все ли с тобой в порядке или я сделал что-то не так в прошлый раз, если была какая-то причина… Подожди, Вивиан, ты плакала?

– Нет, Чарли, – отвечаю я, не слишком уверенно. – Это дождь. И Чарли, ты прелесть. Правда. Слишком, слишком хорош, чтобы быть правдой. Но я промокла насквозь и устала до костей, и, может быть, мы могли бы провести этот сеанс семейной психотерапии в другой раз. Или, по крайней мере, в помещении?

Я проталкиваюсь мимо него со своими ключами и распахиваю дверь в здание. Он неуверенно отступает назад.

– Да проходи ты уже, – говорю я ему. Он следует за мной, пролет за пролетом, и ждет, как обруганный щенок, пока я борюсь с замками и, спотыкаясь, вваливаюсь внутрь. На моей маленькой кухне мало выдвижных ящиков и еще меньше шкафчиков, но я обыскиваю большинство, пока не нахожу бутылку рома из сахарного тростника в отделении под духовкой. Я подношу ее к губам, не измеряя, не контролируя, позволяя яростному и сладкому напитку течь по моему горлу. Потому что я хочу сейчас ничего не чувствовать. Я протягиваю бутылку Чарли. Он качает головой.

В ванной я меняю одежду на халат, пряча флешку за аспирином в аптечке. Затем я забираюсь под одеяла, которые кажутся удивительно тяжелыми и теплыми. Чарли смотрит на меня, глаза грустные, улыбка натянута.

– Может быть, я могу просто обнять тебя? – произносит он.

Я позволяю ему. И на этот раз – без помощи таблеток или сотрясения мозга – я мгновенно засыпаю. Но затем, в какой-то предрассветный час, полная страха, я снова просыпаюсь, дыша резко и слишком часто. Мне приснился мой обычный кошмар или еще один похуже. Я вижу, что Чарли тоже проснулся.

– Ш-ш-ш… – Он гладит мои волосы, мои настоящие волосы, и в его глазах, сверкающих в темноте, я снова узнаю себя. Или не себя, кого-то добрее, менее хрупкого, более человечного.

– Прости, – откликаюсь я. – Мне приснился сон. Кошмар.

– Я знаю. Я догадался. Ты металась по кровати.

– Во сне я не могла найти дорогу, – продолжаю я. – Я была так одинока.

– Это ужасно, – отвечает он. Он обнимает меня, шепча в мои волосы: – Но ты не одна, Вивиан. Я здесь. Я не уйду. Спи.

Я закрываю глаза. Я прижимаюсь к нему всем телом. Но сон не берет меня. Какое-то время. А утром, когда Чарли уходит, целуя меня в лоб, я, спотыкаясь, выползаю из кровати в ванную и обнаруживаю, что у меня действительно начались месячные, причем рано, и что кровь просочилась через нижнее белье на халат. Только после того, как я привела себя в порядок и поставила чайник, я вижу на полу еще одну записку, красную, под цвет крови.

ВИВИАН, МЫ ТЕБЯ

ПРЕДУПРЕЖДАЛИ

Означает ли записка, что Сирко и его люди знают о моей роли Норы? Что они раскусили мое выступление с самого начала? Я так сильно рисковала. Хрупкая стабильность, вокруг которой я построила эту жизнь, дала трещину. Рискнула и, скорее всего, проиграла. И вот я уже на полу, свернувшись в клубок, и откуда-то издалека я слышу, как вдали кто-то – может быть, я – плачет, пока закипает чайник.