Текст книги "Равнодушие Роман-исследование"

Вероника Петровна ещё не успела положить трубку, как разъярённая Даша уже стояла перед ней.

– Так кого ты обещала завтра встретить в аэропорту, не скажешь ли мне? – покраснев от гнева, с уродующей красивое юное лицо злобой, Даша смотрела прямо в глаза матери, задав этот поистине напряжённый, жёстко волнующий, и, по сути, уже ненужный, риторический, вопрос.

Вероника Петровна спокойно уселась на диван и, взяв газету в руки, высокомерно заявила:

– Кого нужно, того и поеду встречать. Это не твоё дело. Мала ещё, чтобы я перед тобой отчитывалась.

– Да как ты посмела пригласить сюда этих дрянных подружек! С чего ты решила, что я хочу проводить с ними время? Ты же знала, что мне нужен отдых, просто отдых, – с горечью сказала Даша. И, опустив бессильно руки и голову, присела на стул.

– А ты и будешь отдыхать. Кто тебе мешает? – невозмутимо ответила мать. – Вот встретим завтра тётю Лену, она утренним рейсом прибывает, и будешь своими делами заниматься.

– Я не поеду в аэропорт, – спокойно ответила Даша и уже, было, решила идти спать, как услышала вдогонку брошенные слова.

– Без тебя доберёмся. Спи, сколько хочешь.

– И на том спасибо, – язвительно заметила дочь и ушла в комнату.

На следующее утро Даша проснулась от громкого голоса в коридоре, прислушалась: то, действительно, была тётя Лена, с восхищением расписывающая город, на который она успела наглядеться, проезжая из аэропорта на такси.

– Вероника, ты была права, что сюда пригласила. Прямо вытащила мир посмотреть, а то бы так и прожили, ничем не насладившись. Это ж надо, какой город величественный! Ты рассказывала, да, я помню. Но я и представить себе всего не могла.

– Заходи, заходи, располагайся, – торопливо говорила мать.

«Ладно, хоть та не приедет сюда, на одну материну любимицу будет меньше. А то славно бы было, если бы ещё и тётя Наташа сюда заявилась», – вспомнив о грубых словах и неприличных манерах другой материной подруги, подумала Даша. Но тут же услышала:

– А Наталья-то когда прибудет, долго ей ещё ехать? – поинтересовалась тётя Лена.

– Так она ж на поезде. Только через три дня встречать и пойдём, – ответила мать.

«Что это? Что такое?» – Даша, словно облитая холодной водой, вскочила с кровати, зацепилась ногой за одеяло и чуть не упала. «Как мать могла их собрать здесь, зачем? Чтобы испортить отдых?»

На шум Даши откликнулась тётя Лена, заносившая в зал свои вещи.

– Это Дашка, наверное, проснулась, – сказала она Веронике Петровне.

– Она, она. Уж я её утром будить не стала. А то она вчера тоже с дороги была, устала немного. Я решила, пусть лучше дома останется, а то как не выспится, начинает мне речи читать.

– Привет, – тётя Лена заглянула в комнату к Даше.

– Привет, – буркнула Даша.

Тётя Лена вернулась к Веронике Петровне.

– Чего-то она не в духе. Встретила меня как-то холодно, как будто и не рада, что я приехала.

– Ты не думай о ней, она потом успокоится, сама явится. Всё взрослой себя считает. Хочет, чтобы по её желанию было, – сгладила нелюбезность дочери Вероника Петровна.

– Ну что, мы на концерт когда пойдём, ты уже решила? – захотела узнать тётя Лена. – Билеты ещё не брала?

– Да уж сбегала вчера, пока Даша свои вещи разбирала. Попадаем на концерт ансамбля скрипачей. И на художественную выставку сходим, потом в музыкальный театр. И по музеям, везде. Я уже столько билетов накупила! Потом определимся, кто куда пойдёт. Я и хозяйку нашу пригласила, а также её мужа и двух их ребятишек. Скучать не придётся.

Когда прибыла тётя Наташа, Даше пришлось уступить маленькую уютную комнатку материным подругам. Тётя Наташа на Дашу практически не обращала внимания, только иногда, за ужином, поглядывала с неприязнью. На запланированные Вероникой Петровной культурно-массовые мероприятия она не ходила, съездив только на один спектакль, который ей не понравился. И она гнусаво отметила, что не стоит смотреть на разных там лоботрясов, как она называла актёров, вот бы их всех заставить огород копать или дать им по метле, чтобы улицы убирали, а то прохлаждаются без дела.

Вероника Петровна с упоением посещала музей за музеем, выставку за выставкой, спектакль за спектаклем, всюду водя за собой толпу ротозеев-нахлебников. Хозяйка дома пыталась пару раз вернуть Веронике Петровне деньги, но Дашина мать каждый раз отвергала подобные предложения, считая, что нужно быть благодарной за то, что ей было разрешено поселить в квартире ещё двух подруг. На дармовщину с превеликим удовольствием шли даже туда, куда не отправились бы за деньги.

Даша разочарованно смотрела на мать, которая, наконец-то, могла спокойно тратить отцовские деньги. Вероника Петровна, получив самостоятельность, со своенравным отупением их бросала, чтобы, как она говорила, насладиться бескрайними горизонтами бывшей русской столицы.

Даше хотелось одного: немножко побродить по красивым, сияющим разноцветьем магазинам. Она думала о том, как появится в университете в каком-нибудь красивом платье, и, может быть встретит хорошего парня, который её полюбит. Побывав с тётей Леной в ряде магазинов, Даша выбрала несколько нарядов: тонкое шерстяное платье, прекрасно обрисовывающее её стройную фигуру, и костюм цвета беж, тёплый, уютный, в комплекте из длинного пиджака и прямых, строгого покроя брюк. Но как только Даша заикнулась о том, что ей хотелось бы приобрести понравившиеся вещи, а тётя Лена подтвердила, что поможет Даше всё примерить и донести, Вероника Петровна упрямо заявила:

– Даша, но у тебя же и так много платьев с прошлого года осталось. Ты теперь уже не растёшь, так что можно в них ещё походить. А костюмы тебя вообще состарят.

– Но мне хочется купить что-то новое. Ты же обещала! – с обидой в голосе воскликнула Даша. – Я не хочу надевать вещи, которые я носила в школе, они мне будут напоминать прошедший год. А я хочу забыть о нём! Слышишь?

Вероника Петровна, не удостоив Дашу ответом, развернулась и ушла на кухню.

– Так дай ты ей денег на платья, – вступилась за Дашу тётя Лена. – Она же молода, хочет красиво одеваться, перед однокурсниками себя показать.

– Но откуда я деньги возьму? – удивлённо ответила Вероника Петровна. – Мы всё на поездку потратили.

Тётя Лена, смутившись, пожала плечами и стала помогать Веронике Петровне готовить ужин. А Даша ушла в комнату в надежде на то, что ей всё-таки удастся поговорить с матерью наедине и выпросить денег.

Через день Даше как раз представился такой случай. Тётя Наташа, которая всю поездку только и бегала по магазинам домашнего белья, попросила тётю Лену составить ей компанию и выбрать пару трико для своего жадного, хамовато-брюзгливого мужа, а та, уставшая уже от посещений исторических и культурных достопримечательностей города, согласилась. Тут Даша и пристала к матери с расспросами, когда же и ей можно будет что-нибудь приобрести? Но к изумлению ожидавшей покупок дочери, Вероника Петровна сухо ответила, что денег у неё осталось только до дому добраться, и ни о каких нарядах не может идти речи.

Даша была вне себя от горьких, нарушавших все её планы и желания, слов матери. «Почему мать так бездумно потратила все деньги? – безнадёжно обращаясь к некой, в стороне оставшейся истине, вопрошала Даша. – Значит, несмотря на частенько сквозившую от отца скупость, он был прав, так жёстко и бесконечно контролируя мать. Если бы он только дал ей волю, то она бы всё раздала своим подружкам, всё потратила бы на чужих людей. Откуда такое рвение им услужить?»

Даша и Вероника Петровна вернулись в родной город без гроша в кармане. Мать сразу же побежала на работу узнать, не выдавали ли премию, так как вспомнила, что нужно на какие-то деньги покупать продукты. А Даша, так и не отдохнув, сетовала на то, что от отцовских денег, переданных им на проживание, ничего не осталось.

Вероника Петровна, однако, гордилась тем, что привезла замечательные подарки-сувениры: на всех тетрадях и блокнотах, купленных в подарок дочери, красовались бледно очерченные контуры Пушкинского лика, Невы, Исаакиевского собора…

Глава ІІІ. Нищета без одиночества

Журфак

Факультет журналистики не обрадовал Дашу. С первых занятий стало ясно, что журналистика – набор довольно скучных предметов. Сродни неудачной шутки были и их названия: «Основы журналистики» и «Научная организация труда журналиста»; «Техника средств массовой информации» и «Современные технические средства журналиста»; «Журналистское мастерство» и «Мастерство публициста»; «Телевидение, радиовещание и газета» и «Основы радиожурналистики», «Основы телевизионной журналистики».

Даже семантический анализ слов не помог бы найти существенных отличий. Будто кто-то специально решил пожонглировать безликими фразами. И потому в студенческой среде чаще можно было услышать такие реплики:

– Ты сдал Петрова?

– Да нет, я к Серёгину готовлюсь. А вот Маша и Столярова сдала, и Потапову.

Преподавателей было не так уж много; вели они по два-три, а то и по четыре предмета кряду, так что их фамилии отчётливее говорили о том, кому и что нужно учить. В библиотеке учебников почти не было. И, по сути, преподаватели, пользуясь обобщённым названием предмета, рассказывали, о чём хотели.

Студенты, записывающиеся скучнейшие лекции, получили славу выдержанных. Остальные предпочли заняться более полезными делами.

Вероника Петровна была очень удивлена, когда выяснилось, что за первый курс задали написать всего одну статью. То ли проверять студенческие работы было неохота, то ли надоели они – сложно сказать. Ребята активно изучали творчество журналистов газетной сферы, читали и обсуждали их материалы, конспектировали воспоминания профессионалов советской эпохи о выбранном ремесле. Но сами были лишены творческих испытаний и долгожданных успехов.

Как Даше хотелось побывать на радиостудии или с камерой снять свой первый материал! Но куда там. Студентов разбивали на пять-шесть подгрупп, и только одной из них отводилась возможность ознакомления с радиостудией; а другой – подержать в руках видеокамеру. Большинство наставников имели представление о специфике работы в газете, эти знания и передавали.

С интересом ребята посещали общеобразовательные предметы: историю, психологию, экономику, историю философии и даже русский язык. Куда полезнее было анализировать синтаксические конструкции (которые в будущем нужно было правильно составлять), чем обсуждать душевные переживания давно творившего и уже почившего журналиста.

Ребята мечтали о славе наиболее популярных тогда телеведущих – Владимира Познера, Сергея Супонева, Александра Невзорова, но после бесед со старшекурсниками выяснилось, что устроиться в известное издание можно только одним способом: добившись чужого увольнения. Не составляло труда получить работу в какой-нибудь захолустной газете, постепенно, не выдюжив экономических невзгод, отмирающей в сельской местности. Но разве хотелось попасть туда?

Даша всё больше напрягалась, стараясь вытерпеть очередную партию бестолково проводимых и не сулящих пользы занятий. Однокурсники смирились, думая о получении диплома. Но для пылающей жаждой деятельности Даши такой предлог не имел большого значения.

Ты нам не нужен

Однажды, возвращаясь с занятий, Даша решила заглянуть на рынок. Беспечно разглядывала товар и вдруг остановилась.

Её взгляд поразила одна, несмываемая мгновеньем картинка. Среди торговцев орехами, семечками и прочей добываемой собственным трудом снедью был ещё один – парень с красивыми карими глазами. Он сидел в инвалидном кресле, окутанный старым одеялом, и вежливо отвечал на вопросы покупателей.

Даша первые несколько секунд даже не могла поверить, что это был Артур. Зная его любовь к разного рода розыгрышам, она решила, что этот потешный наряд не что иное как попытка подзаработать деньги, давя на жалость.

– Что за дурачество? – возмущённо заявила она, явно не принимая столь безрассудного поведения. – Как ты можешь шутить такими вещами?!

Артур вздрогнул, узнав знакомый голос, неловко повернулся и упал. Поставил сиденье и, не глядя на Дашу, попытался подняться, но ноги бездействовали. Рядом торговавший мужчина с бородой стал отчитывать Дашу:

– Девушка, Вы за что парня так? Ну, не нравится вам, так прошли бы мимо.

Даша, всё ещё сомневаясь в том, что беспомощность Артура – реальность, продолжала тормошить его:

– Хватит издеваться, слышишь? Что за спектакль ты здесь устроил?

Артур молчал. Его попытка без посторонней помощи уместиться в кресле коляски так и не увенчалась успехом, и он остался сидеть на холодном, чуть прогреваемым солнцем, асфальте. Торговки, кто с любопытством, а кто с укоризной наблюдавшие за происходящим, молчали.

И тут Артур, без тени упрека взглянув на Дашу, попросил помочь. Даша не могла поверить. Что такое? Как это могло произойти? С тех пор, как они перестали учиться вместе, прошло два года, и за это время они мало виделись, почти не говорили. Даша ничего не знала о том, как Артур жил. И теперь вот она – встреча. Но какая, где!

Даша помогла Артуру подняться и сесть в коляску. Он быстрым движением закрыл покрывалом ноги и поблагодарил сжатыми губами. Ждал, когда же она уйдёт. Но Даша с места не трогалась.

Наконец спросила:

– Как ты добираешься домой?

– На коляске, – подняв на неё свои безукоризненно ясные и невозмутимо спокойные глаза, пояснил Артур.

– Поедем сейчас, – предложила Даша.

– Нет, – покачал головой Артур, – я должен заработать денег.

– Я дам денег, куплю, что нужно, – с небывалой скоростью говорила она.

– Нет, нет, не беспокойся. Я должен сам, – попытался воспротивиться Артур.

Но Дашу это рассердило. «Тоже мне, нашёл, когда из себя героя строить», – подумала она. И тут же упрекнула себя в строгости. Он просто оставался самим собой даже в таких обстоятельствах. Хотел, как и раньше, выглядеть самостоятельным. Даша с теплотой посмотрела на Артура.

О, Боже, как она любила эти глаза, прячущиеся от неё теперь! Она не могла его оставить здесь. Ни за что на свете!

– Пойдём отсюда. Ты не в том состоянии сейчас, чтобы спорить, – уверенно заявила Даша.

Вздохнув, Артур кивнул головой, передал товар соседу, а потом устремился вперёд. Мужчина с бородой, на сей раз окинув Дашу приветливым взглядом, подбодрил:

– Давай, паренёк, может, повезло тебе…

Даше безумно хотелось исчезнуть сразу, словно по взмаху волшебной палочки. Минут через тридцать они добрались до дома Артура.

Даша устала, но была бесконечно рада. Теперь можно было обо всём расспросить.

Пока Артур переодевался, она приготовила маленький ужин. Правда, было совсем непривычно брать в руки кособокую кастрюлю и сверкающий облупившейся краской чайник. Отец приучил её к красивым и качественным вещам. Мебели, как и посуды, в доме было недоставало. Ссутулившийся стул, одиноко смотрящий из-за угла; прямоугольный старый стол; кровать, застеленная ветхим клетчатым покрывалом.

Артур рассказал: большинство вещей пришлось продать, чтобы купить телогрейку к зиме. Он пытается заработать, но не очень-то получается. Одной старушке так и не смог отдать долг, вот она и предложила посидеть на улице. Даша тут же спросила, какую сумму необходимо внести, и улыбнулась, поняв, что эти деньги она сможет дать.

Артур радостно вспомнил о соседе, что нашёл для него коляску.

– А то как бы я передвигался? – пояснил Артур, хлебая пустые щи.

Даша тоже немного поела, постоянно ёжась от холода, – в доме было не топлено, и нервничала, не зная, как спросить Артура об его родителях. Она оглядывалась по сторонам, но нигде не находила вещей, указывающих на то, что кто-то ещё здесь проживает. На кровати лежал брошенный Артуром свитер. На стене красовались старые часы с кукушкой, видимо, купленные ещё до рождения молодого хозяина; в углу на крошечной полке под потолком светилась тёмноликая, размером с книгу, икона. Бесшумно болтались лампы, свесив головы.

– Ты один живёшь? – наконец подобрала нужные слова Даша.

– Да, – ответил Артур, продолжая набивать рот едой. – Я уже давно так вкусно не ел, – ухмылялся он, отхватывая большие куски хлеба. – Меня ведь никто не учил варить, поэтому ем всё всухомятку. Раньше мать готовила, а теперь… В общем, ем в основном хлеб с картошкой. На прошлой неделе, вот, соседка супчиком угостила. Поначалу тарелка казалась похожей на океан, а потом – на подковку, – пошутил он.

Даша невольно поморщилась от таких слов. Она всё ещё боролась с осознанием того, что Артур попал в несносную нищету. Было дико.

«Почему это случилось?» – размышляла Даша, продолжая разглядывать стены дома и их хозяина. Она надеялась, что, насытившись, Артур удовлетворит её любопытство.

Артур допил вторую кружку чая и только после этого внимательно посмотрел на жмущуюся Дашу.

– Ты, наверное, замёрзла? – догадался он. – Холодно тут.

– Да, пожалуй, накину куртку, – кивнула Даша, грея в складках одежды чуть покрасневшие руки. – Объясни, что случилось с тобой, – попросила она. – А то темнеет уже, мне домой пора.

– Ты права, – протянул Артур. И вперив взгляд в окно, стал немного сбивчиво, нетвёрдым от волнения голосом, рассказывать о том, как превратился в беспомощное и никому не нужное существо.

Два года назад, как он и предполагал, его взяли в автомастерскую. Но через пару месяцев хозяин мастерской предложил Артуру поискать другое место. Бригаде пришёлся не по нраву самоуверенный, однако знающий дело парень.

Артур забрал остаток денег за выполненную работу и пошёл искать новую мастерскую. Но и во втором, и в третьем месте ему отказали, объясняя, что молод, дескать, да и лучше было бы, если был какой-то разряд, документ об окончании профтехучилища. В общем, пятнадцатилетний работник никому был не нужен.

Не успел Артур потерять работу, как пришла другая беда: пьяный отец затеял драку с приятелем, и был убит. У матери не выдержало сердце, и после бессильных попыток врачей привести её в сознание, она скончалась. Так в один момент Артур остался без родителей. Особенно тяжело стало жить без матери, и подарки она ему всегда покупала, и готовила вкусно, и относилась к нему по-доброму, ласково.

Тётки посоветовали Артуру идти учиться, и он решил вернуться в школу. Обратился к Нине Степановне, объяснил, что произошло, и попросил принять его, хотя бы с испытательным сроком, клятвенно обещав взяться за ум. Теперь он знал, что ему нужно образование.

Бывшая классная руководительница встретила его приветливо, выслушала, бесплатно покормила в столовой, а вот насчёт школы пояснила, что ничего определенного сказать не может, пока не посоветуется с другими учителями. Потом сообщила, что ему предложили сдать все предметы экстерном, в конце года, и пообещала, что возьмёт в библиотеке для него необходимые книги. Но, с горестью закончил Артур свой рассказ, ничего у него не получилось. Как он ни пытался вчитываться в учебник, не мог толком разобрать, что там написано. В конце концов, он понял, что в школу ему не вернуться и без помощи учителей экзамены не сдать.

Даша поняла, что над ним посмеялись. Ну что это за забота покормить парня в столовой, а потом не взять обратно в школу? И по какой причине отказали? Объяснили, что уже три месяца прошло, как начался учебный год. А если бы ученик эти три месяца болел? Большинство принятых в десятый класс лодырничали, о чём и Даше, и тому же Артуру было хорошо известно. Так что отговорки были надуманы.

Парень пришёл туда, в тот дом, где провёл много лет, где все его знали, баловали, с жадностью принимали подарки от его матери. Но когда ему нужна была поддержка, проявили холодность.

– А почему ты не обратился ко мне, меня не попросил помочь? – глядя на Артура горящими от обиды за него глазами, спросила Даша. – У меня были хорошие отношения с Ириной Станиславовной, возможно, я бы уговорила её.

– Да если Нина Степановна не смогла меня в школу устроить, разве у тебя бы получилось? – усомнился Артур.

– Не смогла? А, может, просто не захотела? – язвительно заметила Даша.

Артур удивлённо посмотрел на неё. Он был уверен, что Нина Степановна всё сделала, чтобы помочь ему. Ведь она даже называла его «мальчик мой».

Даша не стала разубеждать Артура в подлости классной руководительницы. Зачем ему ещё было причинять боль? Надо думать, что делать сейчас.

Увечье своё Артур получил недавно, работая грузчиком во второй половине дня; утром были занятия в техникуме, куда он пошёл учиться на следующий после неудачи со школой год, и одна из железных рам свалилась ему на ноги. Врачи сказали, что ничего страшного нет, только вот период восстановления будет долгим. Но ни бабушка, ни две тётки Артура не захотели взвалить на себя тяжёлую ношу заботы о парне с характером. Он жил на свои деньги. Ему, как сироте, полагалось пособие от государства, но только до совершеннолетия. А через два месяца ему исполнялось восемнадцать, и, следовательно, он будет лишён и этих скудных денег. Работодатель не заводил на него трудовую книжку, так что Артур не мог и больничный взять. Теперь Артур мог либо подрабатывать на улице, либо, если получалось, взяв заказ, ремонтировать какой-нибудь автомобиль. Так и перебивался. Ноги неохотно приходили в силу, и до полного выздоровления было далеко.

Даша потрепала Артура по вихрастой голове и ласково сказала:

– Не переживай, я что-нибудь придумаю. Зайду к тебе завтра после занятий. Ладно? Только ты не возвращайся на ту улицу больше. Слышишь?

Артур кивнул. Сейчас у него не было оснований возражать Даше.

Детский сад

Вернувшись домой, Даша долго ломала голову, не зная как помочь Артуру. Отнесла старые шубы в комиссионный магазин и получила деньги, позволявшие Артуру вернуть долг. Но нужно было решить, чем ему жить дальше.

И Даша попросила мать выяснить у знакомых, не найдётся ли для неё какой-нибудь работы во второй половине дня. Вероника Петровна поначалу запротестовала: как это Даше вдруг захотелось работать, когда не получила образования. Но, вспомнив регулярные наставления подруг, согласилась.

Одна знакомая предложила Даше пойти на полставки в детский сад, став помощником воспитателя. Все сбегали от мало оплачиваемой работы, но для Даши это была просто находка. Она живо принялась за дело, которое не могло не оказаться по душе.

Воспитательница, помощницей которой поставили Дашу, была милой и добродушной. Детям Даша тоже понравилась. Они встретили её глазами, сиявшими озорным лукавством. Взявшись за руки, смело закричали: «Здлав-ствуй-те», а потом потащили Дашу показывать имеющиеся достопримечательности: клумбу с цветами, летнюю веранду, песочницу с домовёнком, огромную кухонную кастрюлю. И каждый похвастался любимой игрушкой. Потом малыши объяснили, кто где спит, и указали, кто в какой кабинке раздевается.

Старшая воспитательница с улыбкой заметила: «Ты, смотри, Даша, не позволяй им тобой распоряжаться, а то они потом тебя загоняют. Им только волю дай».

Мальчишки и девчонки, несмотря на кажущуюся строгость воспитательницы, не верили её хмурому взгляду и гурьбой ходили по пятам, причём частенько спорили, кому держаться за руку, а кому за поясок платья либо подол.

Даша легко справлялась с упрямыми сорванцами: помогала им завязывать шнурки и застёгивать пуговицы, читала сказки, купала, укладывала спать, поправляла одеяла; а потом, когда малыши начинали сладко сопеть, уходила в игровую комнату расставлять по местам игрушки.

Один из приятелей Артура нашёл ему заработок: небольшие неисправности велосипедов можно было устранять дома, и Артур получал от тридцати до пятидесяти рублей в неделю. Даше за месяц полагалось двести, ещё сто – стипендии. Этих денег едва хватало на еду.

Даша мечтала сдать сессию на пятёрки, тогда бы стипендия была в два раза больше. Следовало за каждую неделю осиливать не менее шестисот страниц. Но когда это было делать?

Студенты не запоминали прочитанного, забывали имена главных героев. Тексты книг частенько смешивались между собой, превращаясь в интеллектуальную кашу. Даша, чтобы знать основное содержание того или иного произведения ко дню экзамена, записывала кратко, о чём книга. За годы учёбы у Даши скопилось шесть таких толстых тетрадей. Подобные записи делались и другими девушками, желавшими получить хорошую оценку. Даша умудрялась читать книги в сон час в оставшееся после уборки детской комнаты время. Читали книги и Вероника Петровна вечером после работы, и Артур, пытаясь помочь Даше совладать с непомерным размером задаваемого. Втроём они едва справлялись, пересказывая и конспектируя тексты.

Тяжелы были для Даши и задания по английскому языку, ведь никто не учитывал, что у ребят была разная подготовка со школы, и кто-то уже мог свободно общаться на чужом языке, а кто-то не знал и грамматики. Натыкаясь на пробелы в знаниях у того или иного студента, преподавательница недоумённо вопрошала: «Неужели Вас так плохо учили в школе?». И Даша грустно вздыхала, вспоминая эти, не так давно услышанные и в свой адрес слова; корпела над очередным заданием, самостоятельно разбирая английские правила и строя фразы на чужом языке. И ещё усиленно зубрила английские термины, значение которых не было знакомо и на русском. С английским языком Даше помочь не могли ни Артур, всегда хуже её учившийся в школе, ни мать – Вероника Петровна изучала немецкий.

Каждый будний день, вставая в полседьмого утра, Даша на двух транспортах добиралась до университета, а там пыталась сквозь давивший её сон записывать лекции; и, едва дождавшись их окончания, бежала на работу, оттуда к Артуру, потом домой доделывать домашние задания. В одиннадцать, едва упав на подушку, засыпала.

Тем не менее, она была счастлива. И сложный график работ не подавлял бы её так, если бы ни два обстоятельства. Во-первых, денег не хватало. Во-вторых, заведующая детским садом всё время была Дашей не довольна и непременно хотела, чтобы та уволилась.

Она придиралась к любой мелочи, а когда Даша напрямую спросила, что ту не устраивает, зло отметила, что её дочь, пока в институте училась, в воспитатели не лезла, а подрабатывала уборщицей. Даша ничего не сказала. Ей было до слёз обидно: она получала гроши, две девочки с её курса, сдавшие сессию на пятёрки, Даше так и не удалось это сделать – один из экзаменаторов припомнил пару не прочитанных книг, имели столько в виде стипендии. Все родители, приводившие малышей в детский сад, были довольны Дашей. Она и рисовала, и складывала кубики, и вытирала перемазанные супом либо кашей рты. Безумно уставала. Сама съедала в перерывах между лекциями и работой только пирожное, купленное в буфете соседнего с университетом здания. И вот ей говорят, что она присвоила себе право на нечто большее, чем должна была.

К началу весны Даша чувствовала себя совсем разбитой: усталость переполняла хоть и молодой, но отнюдь не железный организм. Чрезмерная нагрузка вперемешку с недостатком еды приводила к излишней сонливости и обморокам. А в один из мартовских дней Даше стало совсем плохо: подбирая игрушки в игровой комнате, она потеряла сознание. Старшая воспитательница, заметив это, едва успела подбежать и подхватить Дашу на руки. Слетевшиеся из других комнат воспитательницы тоже захлопотали, принесли воды, открыли окно.

Ощутив ранее недостающую порцию воздуха, Даша очнулась. Молочного оттенка лицо постепенно возвращалось к естественному цвету. Открыла глаза.

Её усадили на диван, подали горячий чай с сахаром. Ворвавшаяся в комнату струя свежести методично освобождала кровеносные сосуды. Как только прекратился шум в ушах, Даша робкой рукой взяла чашку.

– Хочешь ещё? – спросила воспитательница, что дала чай, – или, может, ещё что-нибудь принести?

– Нет, – покачала головой Даша. И упрямо продолжала смотреть в окно, всё пытаясь насладиться пробуждаемым к чувствам кислородом.

– Наверное, не поела сегодня, – сказала старшая воспитательница.

– Вы правы, – подтвердила разумность её предположения другая, – видно, из-за этого обморок и случился.

Все воспитатели и заведующая детским садом ели за счёт заведения, доплачивая за мясное; на Дашу эта привилегия не распространялась, считалось, что она обедает дома, ещё до прихода на работу.

– Ей, наверное, туго приходится, и учиться, и работать, – заметила старшая воспитательница.

– Да, конечно, – согласилась воспитательница младшей группы. – И поесть, верно, не успевает. Студенты всегда так, набегом, наскоком. Молоденькая совсем. Ей хоть восемнадцать-то есть?

– Не знаем, может, и нет, – отозвались другие воспитательницы.

Заведующая детским садом, узнавшая о ЧП, также прибежала на место; увидев Дашу, сидящую у окна с бледно-розовой краской лица, всплеснула руками. Услышав об обмороке, она, кажется, впервые прониклась сочувствием:

– Тебе что-то плохо сегодня было, да? – обратилась она к Даше и бухнулась на диван рядом. – Детка, может, сразу домой пойдёшь? Давай, я тебя отпускаю. Отдохнёшь, пораньше спать ляжешь.

Даша отрицательно замотала головой. В таком состоянии было небезопасно идти одной. Она могла где-нибудь упасть, и незнакомые люди не кинулись бы ей на помощь.

– Нет, я здесь побуду. Вот только чай выпью, и всё пройдёт, – пояснила Даша. Заведующая неохотно согласилась, тут же приказав одной из воспитательниц принести из кухни чего-нибудь вкусненького.

Через несколько минут перед Дашей разложили найденные лакомства: салат, пару котлет, яблоко и несколько печений. Налили ещё чая и добавили в чашку лимон. Затем заведующая отправила воспитателей к малышам, а сама, плеснув себе кофе, стала внимательно наблюдать за Дашей. Дождавшись, когда та проглотит последний кусочек печенья, склонилась к ней и вкрадчивым голосом спросила:

– А ты, случаем, не беременна?

Все начальники как-то побаивались работниц в «интересном положении», не хотелось иметь хлопот: искать временную замену, выплачивать пособие. В общем, заведующая заподозрила в этом грехе и Дашу.

– Нет, – удивившись несуразному вопросу, ответила Даша.

– Ну, ты всё же сходи, проверься, – немного успокоившись, посоветовала заведующая.

Даша ничего не сказала. Не было смысла спорить с женщиной, которая не знает, что такое голод, и любая семнадцати или восемнадцатилетняя девушка представляется ей тайно носящей ребенка, особенно, если падает в обморок.

Даша не была беременна: она не спала с Артуром. Он был ласков, прикасался к ней бережно, но опасную черту не переступал. Она трепала его волосы, осторожно целовала в грубые щёки, а он клал её голову себе на плечо, обхватывал руками хрупкое тело. И Даша чувствовала себя ожившим цветком, встретившим, наконец, среди долгих мучительных глыб льда тёплый луч, мощный и согревающий.

Как-то Даша заговорила о будущем, о том, какой она представляет свою семью. У неё должен быть ребёнок, непременно мальчик, чтобы её муж мог гордиться наследником. А также свадьба с белым платьем, венчанием и тройкой лошадей. Парень молчал.