Текст книги "Равнодушие Роман-исследование"

– Не вздыхай так, – снисходительно заметила она.

Артур тут же потребовал:

– Смотрите, чтобы тетрадь не потерялась.

Наталья Викторовна укоризненно покачала головой:

– Не беспокойся, никуда не денется.

– Продолжайте, – указала Наталья Викторовна, снова обратив внимание на тех, кто стоял у доски.

Учительница то и дело поправляла чтецов: те были мало выразительны, плохо сплавлялись с интонацией; но всё же успела заметить, что Артур, тихонько подкравшись к столу, пытается с помощью линейки столкнуть тетрадь на край, чтобы потом подхватить снизу.

– Так, так, – покачала головой Наталья Викторовна, невозмутимо взирая.

Артур, словно застыв в немой позе, уже не знал, что делать, схватить тетрадь или так ни с чем и остаться. Потом всё-таки решил, что хватать тетрадь на глазах у учительницы будет излишней наглостью, и, выпрямившись, вернулся к своей парте.

Одноклассники просто покатывались со смеху.

А Наталья Викторовна, ласково взглянув на хитрого мальчишку, вдруг сказала:

– Выходи.

– Что? – удивился он и чуть отодвинулся от края парты. – Нет, только не к доске!

– Я же тебя не спрашиваю, хочешь ты или нет. Книгу возьми. Будешь исполнять роль Хлестакова.

Артур, почесав затылок и подхватив из рук приятелей гоголевский томик, поплёлся к доске, освободив Сашу от долго мучимого диалога.

– Вот Мария Антоновна, – пояснила литераторша, показывая на Дашу, – а ты Хлестаков, прощелыга, который должен убедить её в том, что влюблён.

Артур всё больше и больше удивлялся тому, как это он вляпался в такую историю! И в качестве наказания должен был исполнять роль какого-то придурка.

– Наталья Викторовна, – взмолился Артур, – ну неужели я так похож на влюблённого?

Однако по строгому взгляду учительницы понял: спорить бесполезно. Артур опустил глаза и стал, торопясь и заплетаясь, читать текст. Наталья Викторовна тут же остановила его и долго внушала, что он должен произносить слова с выражением, чтобы все поверили, что перед ними настоящий герой-любовник.

Артур тяжело посмотрел на учительницу. Бежать было некуда. Тогда, повернувшись к Даше, он произнёс речь, подобно самому Хлестакову, с пылом, с жаром!

– «А ваши глаза лучше, нежели важные дела… Вы никак не можете мне помешать, никаким образом не можете; напротив того, вы можете принесть удовольствие».

Вышло просто здорово. То был, верно, Хлестаков.

Дальше шла сцена, во время которой Хлестаков должен был передвигать стул к Марье Антоновне. Артур так старался, что пару раз чуть не свалился со стула: ему ведь приходилось труднее, нужно было ещё и в книжку заглядывать.

В соответствии с ролью, не задумываясь, он поцеловал в плечо и новую Марью Антоновну. Даша опешила от возмущения, но как послушная девочка, не стала капризничать, абсолютно искренно произнеся в ответ: «Нет, это уж слишком…Наглость какая!…»

Юный актёр хватал Дашу за руки, мешая ей уйти, и повторял слова из пьесы: «Простите, сударыня: я это сделал от любви, точно от любви». А после, как предписывала сцена, встал на колени и продолжал с неимоверным напором признаваться в любви. Все замерли в восторге.

Диалог был окончен. Артур поднялся под дружный залп аплодисментов и, отряхнув брюки, смело заявил, обращаясь к Наталье Викторовне:

– Ну вот. Прямо по тексту.

Наталья Викторовна, довольная, произнесла:

– Можешь садиться, артист. Наконец-то хоть какой-то прок от твоих чудачеств.

В этот день Даша получила свой первый поцелуй, такой странный, подаренный судьбой и гоголевским «Ревизором». Комедия писателя создала свою сцену из большой пьесы под названием жизнь, в которой были сегодняшние её участники. И в этой пьесе тоже был главный герой – мальчишка по имени Артур.

В церкви

Вероника Петровна, как и раньше, водила дочку в церковь. Благо, времена изменились, и теперь уже можно было не бояться, что кто-нибудь увидит в запретном месте, и начнутся разговоры. Теперь не то что простые люди, но и депутаты-реформаторы потянулись в храмы. Правда, вряд ли почувствовав веру в Бога, скорее всего для того, чтобы покрасоваться перед народом и заручиться поддержкой хотя бы верующих людей.

Мода на религию вошла во вкус, и чуть ли не каждый хвастался, что, вот, мол, и покрестился, и про посты знает, и Пасху с Рождеством празднует. Священники, получив почёт, уважение и привилегированный статус, повально святили квартиры, офисы, машины, усердно зарабатывая на праведном деле деньги. Любимой темой светских бесед стало обсуждение блюд постной пищи, а детей стали отдавать на обучение в православные воскресные школы. Так незаметно все стали верующими.

Только, как отмечала Даша, внутренних перемен не наблюдалось: влекомые пороком люди частенько забывали о любви к ближнему своему. Завидев почётную, а, главное – денежную должность, красивую шубку или попросту тару со святой водой, они живо шли вперёд, расталкивая остальных локтями.

Новый строй принёс церкви благосклонность. То, что в двадцатые-тридцатые годы двадцатого века уничтожалось, теперь восстанавливалось. Государство с усердием помогало. Церкви получали не только отобранное когда-то имущество, но и множество других подношений. Священнослужители по указу президента страны могли воспользоваться отсрочкой от военной службы, с принятием новой конституции – правом на замену её альтернативной гражданской. Религиозные организации освобождались от уплаты налогов, из местных бюджетов активно финансировались религиозные мероприятия. Так что церкви, как и встарь, богатели.

Теперь все праздничные религиозные службы транслировались телевидением, а присутствие на них высшего руководства страны стало традиционным. Повсеместно рекламировались и распространялись религиозная литература и другие предметы быта верующих; священники регулярно выступали в средствах массовой информации.

И вот уже один за другим, видя бесцельность собственного существования, забытые родственниками и соседями люди становились рабами очередного культа, секты. Казалось, государство нашло нишу, благодаря которой научит бедный народ смиряться со своей участью и забывать о прежде вполне естественных требованиях: иметь работу, быть сытым, одетым и обутым…

На сегодняшней службе, куда привела Вероника Петровна Дашу, все ждали крестный ход. Когда подошло положенное время, священники и прихожане с молитвами, хоругвями и иконами стали выходить из храма. А затем, обогнув его бело-зелёный с сияющими вверху куполами стан, двинулись дальше, на несколько минут останавливаясь у очередного памятника, воздвигнутого на территории бывшего монастыря.

Кто-то ступал с вполне смиренным видом, кто с благодарственным выражением лица, а кто с ощущением произошедшего или возникающего в этот момент чуда; некоторые просто с любопытством оглядывались по сторонам.

Даша с интересом рассматривала людей, шедших впереди или сбоку и попадавших в поле зрения, и осторожно обходила редкие могилы. «Как странно, – размышляла она, – крещение, венчание, отпевание – всё в одном месте. Разве правильно это?»

Сделав круг и вернувшись внутрь храма, верующие по очереди подходили прикладываться к иконе Божьей матери, расположенной в правой части иконостаса на уровне человеческого роста; затем направлялись тем же потоком к золотому, украшенному драгоценными камнями кресту, что подавал для целования архиерей.

Но вдруг немолодой мужчина встал в немой позе возле иконы, а потом также неожиданно начал вертеться, кричать, падать… Его подняли и отвели в сторону. Мужчина, всхлипывая и сжимая в руках ушанку, плакал, а старушки, стоящие в первых рядах громким шёпотом стали переговариваться:

– Бесноватый он.

– Бесноватый.

– Это от него нечистая сила уходит, очистился он.

– Очистился.

Но Даша предположила, что мужчина был просто психически неуравновешенным или излишне впечатлительным человеком. Вот и стало ему плохо. Потом старухи затихли.

Даше были чужды религиозные напевы, которыми так восхищалась мать. Она никогда не подхватывала те молитвы, что исполнялись прихожанами. Не было в ней страждущего богослужения трепета. Оно представлялось ей как совокупность однообразных меланхолических действий, проводимых священниками.

Но так как Вероника Петровна и представить себе не могла, чтобы пойти в церковь без дочки, то Даша только уступала требованию, выдерживая положенное время, а когда уставали ноги, теребила мать за рукав и спрашивала: «Скоро уже?». Мать отвечала, что немного осталось, и они, Даша, томимая пустотой безделья, и Вероника Петровна, предававшаяся упоению, продолжали стоять.

Как долго тянулись эти минуты, заполненные монотонными речами и песнопениями!

В первые полчаса Даша внимательно разглядывала окружающих людей. Легче всего было наблюдать за ребятишками. Когда Даша сама была маленькой, мать частенько хвалилась перед знакомыми, что дочка никогда по церкви не бегает и не кричит. И Даша удивлялась тому своему терпению.

Большинство же детей не обращали внимания на то, что находились в тихом и серьёзном месте. Они резвились, хотели бегать и мчались друг за другом, прячась за родителей или даже стоявших поблизости старушек, а когда у них возникала потребность издать победный клич, то не стеснялись и этого, несколько смущая священника, с важным видом читавшего Евангелие или говорящего проповедь. Матери шикали на них, отцы пытались поймать и взять на руки; шалуны, вследствие своего поведения крепко прижатые к родительскому плечу, только поглядывали по сторонам в надежде увидеть что-нибудь интересное, а потом, утомившись, засыпали.

Кроме детей и их только внешне строгих родителей, большинство прихожан составляли старушки. Одни моложавые, то есть ещё только обозначившиеся как пенсионерки, однако уже укутанные в тёплые платки и одетые в смурые длинные платья. Другие – уже не в силу печати в паспорте, а в действительности имевшие на жизненном поприще немалое число лет, пестрели разнообразными морщинами, плотно сложенными, округлыми, либо резко согнутыми; имели впалые щёки и все ещё крепкие, жилистые, но нередко трясущиеся руки.

Несколько старушек сидели на лавочках, стоявших у входа. Это были постоянные прихожанки. Даша помнила, что, когда была маленькой, одна из этих женщин, высокая и полная, с распухшими и обутыми в калоши ногами, завидев измученную от стоянья Дашу, приветливо отодвигалась, освобождая ей уголок лавки, в то время как другие старушки с неприязнью взирали на девочку, пытавшуюся, по их мнению, присвоить только им данную привилегию. А Даша невольно боялась задеть лежащую рядом палку добросердечной старушки: казалось, что дотронувшись до этой вещи, можно тоже стать старой и больной.

Даше нравилось сравнивать подвязанные под подбородком платки старушек, немолодых женщин и девушек. Те, кто был среднего возраста, любили платки чёрного, либо белого или голубого цвета. И Даша не раз задумывалась, чем был обоснован такой выбор. Старушки, наоборот, предпочитали множество расцветок – от чёрно-красно-синих, до белых в синий либо красный цветочек. Были платки и в горошек, в полоску, и даже сплошь украшенные крупными рисунками – домов, ягод либо фруктов.

Тем не менее, самой Даше никогда не хотелось облечься в платок, и мать разрешала ходить без него. Даше было больно смотреть на маленьких девочек, которые, несмотря даже на ясельный возраст, были закутаны в крестьянский платок, будто домотканый и чётко ограждавший от радостей обычной жизни, грубо уродующий право на свободу.

Иногда Даша запрокидывала голову вверх и разглядывала рисунки на потолке с фрагментами Библейского сюжета. Либо в очередной раз пробегала глазами по стенам, где в человеческий рост были изображены святые, в том числе и некогда служившие в этом храме люди. И каждый раз заставляло её вздрогнуть одно жуткое писание: лежащая на тарелке голова Иоанна Крестителя.

Основное время богослужения Даша мечтала. То ей представлялись картины прогулки с детсадовскими ребятишками, как она без помощи взрослых ведёт их в кинотеатр; либо как объясняет урок своим одноклассникам, стоя у доски в качестве временной наставницы. Даша хотела, чтобы ей доверяли серьёзные дела, и никто не стал бы упрекать её в том, что она ещё не слишком большая. То высвечивалась в сознании иная сцена. В церкви она встречает Артура: он крестится, зажигает свечку, а потом, обернувшись, видит её и подходит; и вот они уже стоят вместе, и словно одни в большом зале, где вокруг много людей.

Картинка исчезает: мать трясет Дашу за плечо и говорит: «Пошли, заснула что ли?». Даша оглядывается по сторонам и замечает, что люди, всё также склонив головы, наспех застегивают пальто и, держа в руках шапки, направляются к выходу.

«Ну вот, – с облегчением вздыхает она, – наконец-то, очередная служба закончилась». В другой раз Даша опять будет мечтать, отстраняясь от церковных песнопений и высокопарных религиозных речей, нарочито убегая в мир ослепительно живых и приветливо кивающих грёз.

Байкал

Чем мог похвастаться край, где жила Даша? Ну, конечно же, тем, чего не было в другом месте, – самым большим в мире пресноводным озером.

Старик Байкал, раскинувшись на широких просторах, был заполнен почти беззвучной прозрачной водой, сквозь синеву которой можно было увидеть и уникума омуля, и много иной рыбы, а также тёмно-серые с округлившимися боками камни, сверкающие серебристыми огнями на далёком от поверхности дне.

Без суетливой мягкости Байкал каждый год принимал гостей, тех самых нерадивых и смелых путников, которые решали отдохнуть на его берегах, в том числе забравшись на одну из окружавших его гор, либо отправившись по его волнам на судне. Смельчаки отваживались купаться в его водах.

Но когда только путники приближались к нему и с любопытством взирали на безмолвие, то, несомненно, догадывались: старик суров. Однако его суровость была признаком мудрости и глубокого знания бытия. Он немало пережил за своё время, особенно в непримиримом двадцатом веке, когда его стал травить под счастливые возгласы глупых людей целлюлозно-бумажный комбинат. И Байкалу приходилось сплёвывать заразную воду, с чувством собственного достоинства перерабатывать достающиеся от производства бумаги кислоты; терпеть людское равнодушие к его прекрасной, упорно борющейся природе.

В начале девяностых вокруг Байкала стала нарастать позёмка коттеджей, однако ещё лет десять озеро оставалось доступным и для простых путников.

В это лето мать с отцом, взяв Дашу с собой, отправились на Байкал, чтобы провести несколько приятных дней в стороне от напрягающего пыльной грязью города, прикоснуться к честному дыханию воды и шумящих листьев.

Разместилась семья у одного из товарищей Валерия Матвеевича, в маленьком прибрежном домике. Гостиниц не было, и приезжающие либо снимали домики, либо брали с собой палатки; в лучшем случае оставались на ночлег у знакомых, имевших здесь собственное жильё. Пока отец был занят деловой встречей, а мать с хозяйкой дома готовили ужин, Даша выскочила на улицу.

Чистый захватывающий воздух всегда поражал горожан. Ощущение лёгкости поймало и Дашу. Прямо за домом виднелась испещрённая зубьями-скалами гора, и Даша решила вскарабкаться на неё, чтобы с высоты полюбоваться на расстилающуюся гладь Байкала.

В тонких практичных джинсах можно было без труда подняться по отвесному склону. Добравшись до первого дерева и обхватив его руками, Даша осмотрелась.

Сверху озеро было похоже на огромный котлован, наполненный водой неведомым волшебником. Согнув головы вниз, деревья корнями цеплялись за скалу. «Как им удаётся так держаться?» – пронеслось в голове у Даши. Ей даже страшно было смотреть в зияющую синевой глубину озера. А они стояли невозмутимо.

Рядом с озером, по дороге, мчались машины, а люди, ставшие маленькими и смешными, чем-то были заняты – кто лежал, устав от праведных или иных трудов, а кто мастерил.

Даша подняла голову, окинула взором даль и была заворожена: слева над озером выглядывал край коричнево-зелёного берега, а справа нависали высокие тёмно-зелёные горы, сплошь покрытые хвойным лесом; на их вершинах лежал снег. «Такой, наверное, никогда не тает» – невольно подумала она.

Когда Даша налюбовалась озером, ей предстояло довольно-таки трудное дело – спуститься вниз. Осторожно ставя ногу на неровные выступы, и немного испачкавшись, она добралась до воды.

Устала, но идти домой не хотелось. Было безветренно. В лучах заходящего в озеро солнца сверкала мелкими огоньками вода. В набиравшей силу темноте на фоне редких людских голосов проступал едва различимый плеск волн.

Задумавшуюся Дашу окликнула мать:

– Пойдём, холодно уже, и отец беспокоится.

Действительно, прохлада обрела права. Даша поднялась; ноги утомлённо ныли, а глаза слипались. Ещё раз, уже рассеянно, взглянув на озеро, Даша зашагала домой.

Спала она спокойно и долго. Ей снился Байкал, то с зеленовато-голубыми волнами, то тёмно-синий. Вдруг неожиданно появилась красавица Ангара, покружилась и устремилась далеко-далеко вперёд, убегая на сотни, тысячи километров. Звала и манила.

Даша проснулась. Оказывается, её уже пытались будить, но тщетно. Сильный свежестью воздух долго не отпускал из уютных объятий сна. Все уже позавтракали и разбрелись. Мужчины уехали на лодке рыбачить, а женщин оставили дома, чтобы те насладились праздной беседой о домашних делах, не всегда обдуманных действиях мужей и успехах детей.

Даша оделась и принялась красить ресницы. Вероника Петровна тут же рассердилась: еда почти остыла, а дочка ещё малеваться вздумала. Покритиковала Дашу и Таисия Максимовна, хозяйка дома, несмотря на свой ещё не старый возраст, ей было около пятидесяти, она не разделяла молодёжных привычек и почти в каждом разговоре повторяла: «Вот в наше время было совсем не так». Но Даша отвернулась от ворчащих женщин и заявила, что сначала приведёт себя в порядок, а потом уже пойдёт есть.

Как-то полгода назад они с матерью отправились в город за покупками, и так как Вероника Петровна спешила, то Даша последовала за ней, не прихорошившись. И тут они встретили Артура. Он поздоровался с Вероникой Петровной, она стала задавать ему привычные вопросы о здоровье родителей и учёбе. А Даша не знала, куда деться от стыда. Артур то и дело поглядывал на неё, а она торчала перед ним полным чучелом: и так не красавица, так ещё и ресницы тушью не подвела. Когда мать закончила разговор, у Даши в глазах стояли слёзы. Вероника Петровна решила узнать, что случилось, а Даша только молча плакала. С тех пор Даша никогда не выходила на улицу, не приведя себя в должный порядок.

На сей раз она приложила максимум усилий для того, чтобы выглядеть неотразимой. Артур с ребятами отдыхал где-то неподалёку, и Даша надеялась его увидеть.

Прошла неделя прежде, чем они встретились. Артур катил на мопеде по главной магистрали берега. Даша заметила его ещё издали, но сделала вид, что оглянулась случайно именно тогда, когда он подъехал ближе. Артур остановился. Он не очень удивился, так как видел отца Даши пару дней назад и вполне логично предположил, что Даша, должно быть, здесь.

– Привет, – кинул Артур, гордо восседая на мопеде.

– Привет, – отозвалась, взирая ясными и доверчивыми глазами, Даша.

Она выглядела просто безупречно в джинсах и белой блузке с круглым воротником. Волосы были собраны в хвост, а лицо обрамляли несколько небрежно выпущенных локонов. Артур тоже был в джинсах, старых, но добротных, а также в синей рубашке с короткими рукавами. Его глаза отражали, как всегда, уверенность и спокойствие.

– Ты здесь один или с родителями? – задала Даша глупый вопрос, волнуясь и не зная, как начать разговор.

– С родителями! – засмеялся Артур. – Это ты всё: «Мама да папа». Я с приятелями здесь.

Даша знала, что Артур редко где бывал с родителями, он уже с семи лет самостоятельно ездил в центр за покупками, гулял и отдыхал всегда в компании друзей. А теперь, когда ему четырнадцать! Разумеется, он был здесь без родителей.

– Хочешь, я тебе покажу, сколько мы рыбы наловили? Да ещё какой! – не утерпев, похвастался он.

– Да, – мгновенно ответила Даша, но тут же смущённо добавила: – Только маму надо предупредить, чтобы она не волновалась.

– Иди, – согласился он понимающе.

Даша вернулась быстро. Артур не стал садиться на мопед, и они направились вдоль берега. Сначала оба почему-то молчали. Даша стеснялась, а Артур не знал, о чём можно с девчонками говорить. Вдруг обидится и разревётся. Девчачьих слёз он боялся. Но вскоре откинул раздумья и стал рассказывать Даше смешные истории, которые случились с ним или с кем-нибудь из его друзей. Даша, глядя заворожёнными глазами на парня, смеялась.

Вскоре они дошли до места, где стояла палатка Артура и его приятелей. Гордо продемонстрировав свой улов, он дал и Даше ухи попробовать, и признался:

– Мы так, дикарями.

Наступил вечер. Ребята разожгли костёр и стали обсуждать планы на будущий день.

– Тебе уже домой пора, – заявил Артур, прервав её надежду побыть в их компании дольше.

Здесь было так тепло и уютно. Но всё же Артур был прав. Нужно было возвращаться, иначе родители начали бы беспокоиться.

Артур помог Даше сесть на мопед, и отвёз её, остановившись дома за три, чтобы её родители его не увидели. Объяснений с её отцом он предусмотрительно хотел избежать.

Весь оставшийся вечер Даша вспоминала проведённый с Артуром день и грезила о новой встрече. Перед её затуманенным взором всё время стоял это парень, его плотная фигура, лицо с пронзительным взглядом. У него были красивые глаза, украшенные длинными ресницами и спрятанными под бровями-стрелками; прямой нос, тонко очерченный рот с недавно появившейся юношеской полоской над верхней губой. Даша мечтала прикоснуться к этому лицу, потрогать прядь жёстких, не коротко подстриженных волос, прижаться к груди, чтобы почувствовать мощь физически сильного тела.

Новое утро было не менее ясным, тёплым и солнечным. Даша, держа подушку в руках, гадала, приедет Артур сегодня или нет. И тут же подумала сокрушённо: а может, ему вчера с ней скучно было? Да и вообще, чем она могла понравиться такому парню? Он смелый, весёлый, всю дорогу шутил, пытаясь вызвать у неё бурю эмоций. А она что? Простая угловатая девчонка. Робкая, совсем не знала, о чём говорить.

После завтрака Даша предупредила мать, что снова попробует забраться на гору. Вероника Петровна, увлечённая чисткой овощей к обеду, согласно кивнула, велев не задерживаться.

На этот раз Артур был без мопеда. Он терпеливо ждал у обочины дороги. А у Даши словно дыхание перехватило. Она не могла поверить своим глазам: так хотела его увидеть, и вот он здесь.

Они шли друг за другом. Впереди Артур, сзади Даша. Сегодня она уже охотно общалась с ним. Борясь с собственным страхом, о чём-то спрашивала и что-то рассказывала. Невольно улыбалась, чувствуя себя маленькой и беззащитной.

Прошло уже около получаса, как они начали взбираться на гору, всё дальше углубляясь в открывавшийся нестройной порослью лес.

– Ты не боишься, что мы заблудимся? – спросила Даша.

– Сейчас привал будет, – сказал уверенно Артур. – Мы здесь уже были с приятелями. Тут недалеко полянка одна, – пояснил он.

И, правда. Вскоре выглянула полянка. Артур собрал хворост и разжёг костёр. С той стороны, откуда они пришли, сквозь деревья, сиял Байкал. И казался ещё более могучим.

Даша ходила между деревьев, обнимая рукой то одно, то другое, прогибаясь под вальяжно раскинувшимися ветками. Глубоко вдыхая хвойный воздух, чувствовала себя необыкновенно счастливой.

Артур позвал её, с гордостью указав:

– Посмотри, какой костёр!

Даша улыбнулась в ответ. Присела у костра и не забыла похвалить Артура:

– Ты хорошо справляешься с мужской работой.

– Это ты только книжки читать умеешь, – ухмыльнулся он.

– Не только, – надулась Даша. – Я много чего умею. Например, делать мягкие игрушки.

Артур снисходительно молчал, кивая головой.

– А ещё я умею танцевать, петь и играть на пианино, – продолжала Даша перечислять свои достоинства. – Вот, ты, например, умеешь вальс танцевать?

– Нет, разумеется, – усмехнулся Артур. – Ещё чего, я не маменькин сынок.

– А может, ты просто боишься заниматься чем-то красивым? – не унималась Даша.

– Я мало чего боюсь, – строго ответил Артур. И добавил: – Танцуй с кем-нибудь другим.

Даша обиженно отошла к дереву. Она искренне не понимала, что плохого в танцах, музыке, во всём том, что она так любила, и что доставляло ей наслаждение? Почему Артуру нравится всё жёсткое? Как бы ей хотелось, чтобы в этом парне, кроме силы ещё присутствовала нежность, хотя бы иногда.

Увлёкшись своими размышлениями, Даша и не заметила, как Артур подошёл ближе, прижался к тому же дереву.

– Ну что, принцесса, губки надула? – пытался он подшутить над девочкой-паинькой. Даша ласково улыбнулась, Артур удовлетворённо кивнул головой.

– Если хочешь танцевать, так уж и быть, – сказал он снисходительно. «Чего только не сделаешь, чтоб девчонке понравиться, – подумал, – главное, чтобы парни не видели. А то засмеют».

Он протянул руку и неуклюже сделал реверанс. Даша удивлённо взглянула на него, не зная, вправду он решил потанцевать или обманывает. А потом вдруг решительно взяла его за руку. Они пытались кружиться, но ноги всё время путались: мешали мелкие коряги и шишки. Запнувшись в очередной раз, Артур вдруг притянул Дашу к себе и поцеловал прежде, чем она могла догадаться о его намерении.

Даша отбежала от Артура на несколько шагов. Выглянула из-за дерева, улыбнулась. Артур поймал её, а прижав к себе, стал внимательно рассматривать её лицо, невольно дотронулся до девчачьих кудрей, мелькавших вблизи удивлённых глаз. Не успела Даша и слово сказать, как парень уже отскочил в сторону и спрятался за толстое дерево.

Даша решила его поймать, но Артур убегал всё дальше и дальше. Наконец он решил сдаться и позволил Даше схватить его за руку. Она лбом прижалась к его груди и с волнением слушала удары его сердца, различая сильное дыхание обоих.

– Может, немного поедим? – разумно предложил Артур. Даша согласно махнула головой.

Они с аппетитом взялись за бутерброды и стали откусывать толстые куски. Тут же захотелось пить. Чтобы достать воды, Артур кинул бутылку вниз, прямо к озеру. Но та не достигла водной поверхности, слишком уж высоко было, а верёвка коротка, к тому же бутылка ещё и застряла между деревьями. Неудача не смутила Артура, и он пообещал Даше добыть воды позже.

Когда они спустились вниз, Артур набрал чарующей прохлады. Даша спешно сделала несколько глотков, Артур же пил долго и жадно, растягивая удовольствие. Вода лилась через край, стекала по его рубашке, а он смеялся, вытирая рукой мокрый рот. Даша, не отрываясь, следила за ним, наслаждаясь его присутствием, строгим лицом, чуть вздёрнутой бровью, уверенным взглядом.

Расставшись поздним вечером, ребята думали о следующей встрече, о других, таких же милых, окутанных теплом, дней. Ведь каникулы продолжались.

Но у дома, где жила Даша с родителями, стояла служебная волга: отцу необходимо было вернуться в город, и, разумеется, Даша с матерью должны были ехать вместе с ним. Ничего иного не оставалось, как собрать вещи и попрощаться с домом, так приветливо принявшим их на несколько дней, со свежим ароматом тихой природы и сдобными булочками, мягкими и пышущими радушием, которые пекла Таисия Максимовна.

Из окна отъезжающей машины Даша долго смотрела на дорогу, считая метры, удалявшие её от старика Байкала и подаренной им любви. «Будут ли ещё когда-нибудь такие дни?» – спрашивала она у себя и не находила ответа.

Доверчивость

После того сытного обеда со странными кушаньями соседи-китайцы Веронику Петровну в гости не приглашали, хотя дед частенько наведывался сам, чтобы поболтать, а заодно и взять что-нибудь во временное пользование. Разумеется, Вероника Петровна в просьбах не отказывала и давала всё, чем располагала.

Так из квартиры исчезли заварник, веник, кофеварка. Когда же Вероника Петровна получила нагоняй от мужа, так как в один прекрасный день он остался без утреннего кофе, она, наконец, решила попросить кофеварку обратно. Дед-китаец задумчиво почесал затылок, пытаясь что-то припомнить, и в результате заявил, что никак не может сказать, ни где кофеварка, ни когда он её брал, да и у Вероники Петровны ли.

В другой раз Вероника Петровна уже зашла, когда дочь деда с зятем были дома, и обратилась к ним; а те, рассердившись, даже попрекнули её, указав, что дед вообще плохо соображает, а потому с чего она взяла, что они должны за него отвечать.

Спустя месяц дед появился снова, попросив теперь пылесос. Пришёл он не один, а со своим зятем, и тот клятвенно уверял, махая головой, что через месяц пылесос вернут. Так как в доме был ещё один, старенький пылесос, Дашина мать согласилась отдать новый. К тому же зять деда принёс в подарок, в знак признательности, кофточку для Даши. Гости ушли, а Вероника Петровна, довольная, рассматривала подарок: ей и невдомек было, что кофточка стоит в несколько раз дешевле пылесоса.

Ничего из взятых на время вещей ни дед, ни его родственники не вернули. Вероника Петровна переживала, что в очередной раз поплатилась за свою благосклонность к людям, а Даша убедилась, что её кошка была совершенно права, когда, впервые увидев деда с его зятем, вцепилась этому самому зятю в рукав рубашки и щедро оцарапала гостя. Животное, в отличие от людей, сразу почувствовало плохого человека.

Больше всего Даша была расстроена вовсе не из-за пылесоса и других потерянных вещей, а из-за истории с кошечкой, которую мать летом отдала деду. Дашина кошка родила котят, и нужно было их пристроить. Но если котиков разбирали быстро, то с кошечкой было сложнее. После долгих споров с дочерью Вероника Петровна котёнка, которого Даша назвала Серенькой, через деда отдала Вове.

Мать заверила Дашу, что, раз они соседи, то можно будет проследить, как о котёнке заботятся; к тому же Вове несложно будет прокормить маленького питомца, ведь продукты всегда лишние остаются.

Даша с тяжёлым сердцем отдала Серенькую. А через неделю напросилась к Вове в гости, чтобы узнать, как там поживает кошечка. Малышка была привязана веревкой к деревянному бруску перед входом в дом. Перед ней стояла миска с водой и лежал чёрствый кусок хлеба. Вова, улыбаясь, встретил Веронику Петровну и Дашу. А на Дашин вопрос, почему котёнок привязан, Вова тут же засмеялся, качая головой, и сказал:

– Он бежит, он бежит, – то есть Вова имел в виду, что котёнок может сбежать.

– Но тогда бы его взяли в дом, – предложила Даша.

– Нет, – помотал головой Вова, – кот – улица, люди – дом. – Это означало: кошка должна жить не в доме, а на улице.

Даша не могла поверить своим глазам. Как можно было так обращаться с котёнком? С таким маленьким, совсем крохой. Она попросила мать забрать кошечку. Но Вероника Петровна стала убеждать Дашу потерпеть, пообещав поговорить с дедом, чтобы тот велел Вове отвязать котенка. Дед был чрезвычайно удивлен тем, что чужие люди вдруг спрашивают о какой-то там скотине, и сказал, что он тут не причём, Вова заботится о кошке сам, как знает.