Текст книги "Равнодушие Роман-исследование"
Автор книги: Алёна Капризова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Так, Эльвира Алексеевна, по меткому замечанию Даши, была по уши влюблена в последнего российского царя – Николая Второго, и не только в него, но и во весь царский род. Эта странная привязанность, как догадывалась Даша, появилась, скорее всего, потому, что фамилию Эльвира Алексеевна носила не какую-нибудь, а Романова, точь-в-точь, как у некогда правившего царя. Старушка часами рассказывала о переломном времени начала двадцатого века, о последних днях жизни царской семьи, как будто в мире это были самые дорогие для неё люди.
Даша не понимала такой преданности царскому роду. Чем же отличался последний царь? Эльвира Алексеевна хвалила его за благочестие и патриархальность. Она была уверена, что попытки Православной церкви канонизировать царя – дело всеблагое и свыше ниспосланное. Даша не разделяла подобного взгляда. О каком благочестии можно было говорить, о какой святости человека, отдавшего приказ стрелять в безоружных людей? Даша имела в виду события 9 января 1905 года; в учебнике по истории этот день был ознаменован как «Кровавое воскресенье». Мужчины и женщины с иконами и хоругвями, держа за руку или неся детей, шли к царю просить Божьей милости. Надеялись, что царь откликнется на их мольбы, а он не придумал ничего, как отдать приказ разогнать залпами стволов молитвопреклонённую толпу.
– Это всё большевики выдумали, – защищала своего идола Эльвира Алексеевна.
Даша пропустила то обстоятельство, что сама Эльвира Алексеевна больше века была членом созданной большевиками партии, и устремилась в словесную атаку:
– Эльвира Алексеевна, но по поводу того кровавого события рассказывали не только большевики, но и писатели – современники, причём разных партийных позиций. К тому же имеются в архивах свидетельства людей, кто был тогда на площади и видел всё воочию, и расстрел, и как казаки потом шашками разгоняли толпу и добивали не успевших спрятаться или убежать женщин, мужчин, малых ребят и стариков.
Эльвира Алексеевна махнула рукой, не соглашаясь.
– А потом, – рассуждала Даша, – разве так хорош был последний царь, если довёл страну до революции?
– Это большевики всё перевернули, – активно продолжала спор неугомонная старушка. – Россия издревле была патриархальной страной со своей, только ей присущей, судьбой. Если бы не большевики, люди не стали бы безбожниками. Страна бы постепенно развивалась, и была бы своя культура, свой быт.
– Развивалась? О каком развитии Вы говорите? – не унималась Даша. – Только несколько процентов взрослого населения страны умели читать и писать! Большинство же работали по двенадцать-пятнадцать часов в день за мизерную зарплату, а жили в нищете.
– Ты всего этого от большевистского учения набралась.
– Вы будете отрицать, что люди были безграмотны?
– Нет. Ну а зачем многим образование?
– А Вы сами как в институт попали? И учились там, наверное, бесплатно? Это Вы от царя получили?
– Ну, не было бы денег, и не училась бы.
Даша рассмеялась:
– Да, наверное, с вашими утончёнными мягкими руками ходили бы каждый день на завод или прачкой бы стали. Или что там у Вас, родители дворянами были?
– Нет, дед кожевенником был, отец – на Литейном заводе сторожем, а бабка прислугой работала.
– Вы тоже мечтали прислугой быть?
Эльвира Алексеевна молчала. Она, конечно же, хотела что-то ещё сказать, но получилось нечто невнятное:
– Это ты по молодости так рассуждаешь… – И тут старая леди насупилась и ничего не добавила.
Даша, чувствуя победу, решила добить собеседницу:
– Это просто кощунство объявлять святым человека, которому было абсолютно безразлично, как и чем живёт его народ, и вместо того, чтобы проводить какие-то, просто необходимые реформы, запирался в своём дворце и ограждался от народных волнений арестами.
– Большевики его убили, всех, и его, и его семью. Он страдалец и мученик, – беззаветно веря в свою правоту, крикливо упорствовала Эльвира Алексеевна.
– Каждая новая власть, и не только большевиков, устраняет представителей предыдущей. Таков уж закон выживания. Вы разве забыли о том, что в нашей истории много фактов, как государь право на трон получал посредством убийства или заточения в монастырь? Дворцовые перевороты случались довольно часто. Или скажете, что там тоже большевики были виноваты? Да и потом, если Вы считаете, что человек, которого лишили жизни, достоин считаться святым, тогда нужно всех убиенных признавать святыми. Какая же разница в том, царь это или нет?
Эльвира Алексеевна вытерла появившуюся слюну о платок и, сухо попрощавшись с Вероникой Петровной, ушла.
Мать набросилась на Дашу:
– Чего ты её так? Ну верит она в царя, в прошлое. Зачем эту веру разбивать? Пусть уж так думает.
– Но это неправильно, – упрямо проговорила Даша. Она не понимала тех людей, которые ради слепого, ни на чём не основанного убеждения, готовы были спорить. Любое утверждение должно было быть подтверждено фактами, указаниями на конкретные обстоятельства.
На последующих занятиях Эльвира Алексеевна с удовольствием рассказывала о царской семье, делилась воспоминаниями своих родителей и бабушки с дедушкой о том времени, но старалась больше не вступать в спор с Дашей.
Тогда они ещё не знали, что в скором времени прах царя и его семьи с почестями перевезут в Санкт-Петербург. Православная церковь, канонизировав Николая Второго, причислит российского царя к лику святых. Но при этом даже не будет уверенности в том, тот ли прах найден, а истинные служители церкви ещё долго будут спорить о том, можно ли считать святым человека, чьи останки тленны.
Пока
Даша безумно скучала по Артуру. И не могла принять то, что они должны были расстаться. Самолюбие не позволяло спросить у соседа Артура, как дела у парня. Но и сам он молчал. «Зачем им было жить в разлуке, когда вместе было хорошо?» – задавалась вопросом Даша.
Она, конечно, понимала, что голод и холод, которые им пришлось перенести, не позволяли в полной мере наслаждаться счастьем. Но они были вместе. А для неё это было важнее всего на свете. Она всё готова была принять и вытерпеть, только бы находиться рядом с человеком, которого самозабвенно любила. В минуты отчаяния тоска заполняла сердце до предела, и Даше хотелось плакать и кричать.
Она засыпала с Его именем на устах, она не могла, не задыхаясь разлукой, смотреть на мелькавшие то там, то тут чужие пары. И нередко представляла, как Артур встречает её у входной двери университета. И они бредут вместе по берегу Ангары, щурясь от лукавых её отсветов.
Артур помнил о Даше, но не хотел ни видеть, ни слышать её. Он не мог воплотить в жизнь её красочные мечты и досадовал по этому поводу. Избегал даже мысли встретить её или позвонить, чтобы снова не окунуться в омут нищеты и затащить туда Дашу.
Он с трудом уживался с родственниками в чужом доме и не раз порывался убежать оттуда, но, включив голову, останавливал себя. Нужно было собрать терпение в кулак и дождаться поры, когда у него появится диплом об образовании.
В техникуме, куда его устроила тётка, он нашёл себе приятелей и с жадностью посещал занятия. Никогда раньше не думал, что так захочет учиться. Он был уверен, что года через три сможет содержать себя, да и не только себя. И он одолевал трудные задания, по академически витиевато написанные книги, с азартом вникал в суть электротехнических схем и чертежей и с не проходившим вниманием следил за всем, что показывал мастер на практических занятиях.
Однокурсники упрекали Дашу в непомерной грусти, в отсутствии радости и улыбки на лице. Им казалось, что мир открыт перед ними. И только успех, блистательная карьера и слава их ждёт впереди. Даша, хотя и посмеивалась над наивными картинами ребят, однако, тоже рисовала будущее лучезарным. Но основное место там занимал один человек; о котором она вспоминала беспричинно и ежеминутно.
Они встретились случайно, в автобусе. Артур поздоровался, но не обнял Дашу. Он боялся, что у неё мог появиться кто-то другой за это время, а он потерять статус близкого человека: расстались они немирно. К тому же он осознавал тот факт, что, по мнению Дашиных родителей, он не являлся той партией, о которой они мечтали для дочери. Вероника Петровна мило беседовала с ним, жалела, но ей вовсе не приходило в голову, что парень без высшего образования, отец которого выпивал, достоин стать кем-то большим, чем приятелем дочери. Она считала Артура человеком, в отношении которого дочь проявляет христианскую миссию добродетели, помогая в трудную минуту, и не более того. Про отца Даши и нечего было говорить, он был человеком практичным, любившим больше всего на свете деньги, комфорт и для достижения желаемого не вспоминал о любви к кому-либо. Такой зять вряд ли бы привлёк его внимание. Хотя Дашин отец был чересчур увлечён своими делами и редко вспоминал о дочери, Артур не знал, что произошло за тот период, пока они с Дашей не виделись, может, теперь её отец решил принимать участие в её жизни, и она снова стала дорогой папиной дочерью.
Даша растерялась. Она не думала увидеть Артура вот так неожиданно, и по-глупому искренне улыбалась.
– Как ты? – наконец спросила она.
Артур стал неспешно рассказывать об учёбе в техникуме. Он прекрасно понимал, что по сравнению с Дашей его успехи невелики, однако он всеми силами пытается справиться с трудностями и уже может похвастаться тем, что сдал несколько контрольных на положительную оценку. Со здоровьем проблемы тоже почти прошли. Он чувствовал себя уверенно, ходил не так много, но уже без внешних признаков недомогания и смог бы стать отличным кавалером в танцах, как шутливо добавил он.
Даша что-то болтала о своих делах, почти безоружным взором разглядывая Артура. Он был также худ. Волосы заметно отрасли, и он преобразил их, сделав что-то наподобие закруглённой чёлки; огромный свитер, видимо, с чужого плеча, свисал, почти закрыв полами рукавов ладони; потёртые, сшитые когда-то для него Дашей брюки морщинились, запинаясь снизу о вороты дешёвых вельветовых туфель. Заметив смущение парня, смекнувшего, что Даша рассматривает его с головы до ног, и его стыд от того, что он не может выглядеть перед ней неким франтом, Даша ласково улыбнулась и попросила проводить её до детского сада, где она по-прежнему работала, без устали уделяя половину дня малышам.
Артур рассказывал ей о своей нынешней жизни, а она его почти не слышала, хотя и старалась поймать на лету и задержать в сознании каждое неловкое либо смело оброненное слово. Украдкой скользила по его лицу, перебирая в памяти ощущения от некогда реальных прикосновений к его волосам, нежным губам, грубым щекам и не знала, как можно было долго не видеть этих, полных каштановым сиянием, пристальных и спокойных глаз.
У калитки детсада они остановились. Артур всё пытался уверить её в том, что постарается быстрее получить образование и заработать достаточно денег, чтобы уже ни он сам, ни кто другой рядом с ним не чувствовал себя неуютно.
– Но когда ты ещё выучишься! – с горечью заметила Даша. Она не хотела ждать.
– А по-другому нельзя. Я не должен от кого-либо зависеть, – упрекнул он её в непонимании.
– Но другие живут за счёт девушки и её родителей и ничего, рады по уши, – не унималась Даша. Она предложила Артуру переехать к ней.
– Я поговорю с мамой, она не будет против. Пожалуйста, мы справимся.
Артур покачал головой:
– Нет, Даша. Как я буду при этом выглядеть? Я сам добьюсь всего, вот увидишь. Ты ещё позавидуешь моим успехам, – хвастливо добавил он.
Даша вздохнула. Она знала, что спорить с ним бесполезно. Она даже не спросила, где он живёт, ясно было, что всё равно он не сможет подходить к телефону, не сможет приглашать в дом, где его поселили. Тётка и её семья только разозлятся. Даша не хотела, чтобы он потерял и этот приют.
Артур, сверкая горящими, словно солнце, глазами, стал успокаивать её:
– Не переживай, пожалуйста. Это время пролетит быстро. Очень быстро.
Даша с покорным великодушием кивнула.
– Пока, – блеснул свет карих глаз.
– Пока, – поспешно ответила Даша. И Артур зашагал прочь, стремясь удалиться от неё и успокоиться.
Даша в растерянности топталась на месте. С одной стороны она была рада, что наконец-то по милости судьбы встретила Артура, с другой – досадовала на себя, так как не успела сказать, что любит его, бесконечно сильно, яростно, наперекор разуму и упрёкам в слепой верности, в противовес нескончаемым преградам и власти обстоятельств.
Пройдя несколько шагов по детсадовскому двору, расплакалась, обвиняя себя в несообразительности и бестолковой медлительности. Но почему она такая не смелая? Почему не прыгнула к нему на шею и не обняла? Почему? Вздохнув, вытерла слёзы; и решила, что рано или поздно они снова встретятся, может, даже раньше, чем он получит образование, и всё наладится, всё будет так, как ей представлялось в её мечтах. Вот как она переживала, когда его пригласила к себе жить тётка. А сегодня она его увидела, и будто бы не было той ссоры и множества обидных, нелепых, сказанных в горячечной горести слов. Казалось, он тоже обрадовался их встрече, хотя, по началу, и сильно смущался.
Вечером Даша с матерью были на службе в церкви. Даша не стала возражать, когда мать велела собираться для моленья. Она была настолько воодушевлена, что готова была делиться светившейся в ней радостью с каждым. Куда бы она не пошла сегодня, где бы не находилась, она могла думать только об одном человеке из всего необъятно цветущего и раскинувшегося разнообразием предметов и людей мира, только о том, кому принадлежало её полноводной страстью бушующее сердце. Источником её мыслей являлся носитель сильного, словно скала в океане, имени – Артур.
В церкви, как и когда-то в детстве, ей снова чудились картины их взрослой жизни: как они вместе с Артуром завтракают, идут на работу, а по вечерам, прижавшись друг к другу, смотрят телевизор; как воспитывают малыша. Искренне отдаваясь всеблагому, чудесному порыву восставших с новой силой чувств, Даша благодарила Бога за краткие минуты её сегодняшнего счастья, такого милого, и брошенного к её ногам.
Она ещё не знала, что это была их последняя встреча с Артуром.
«Посмотри, какой жених…»
Апрель – начало мая являлся периодом, когда жители города, закупив цветы, ехали на кладбище помянуть ушедших родных и близких. Туда в ближайшие выходные засобиралась и Вероника Петровна вместе со своими подругами. Правда, мать Даши хотела поехать туда неделей раньше, но тётя Наташа возразила: пусть тогда Вероника Петровна на них не рассчитывает, и Вероника Петровна, как всегда, уступила. Договорились встретиться на автобусной остановке.
Прибыли материны подруги в самом чудесном расположении духа, весёлые, с бутылкой водки. Тётя Лена всегда любила гулянки, по какому бы поводу они не проводились, особенно если можно было выпить за чужой счёт; никто из её родственников не лежал на том кладбище, куда собирались съездить, и она согласилась только за компанию.
Тётя Наташа никогда не чуралась могил, похоронных процессий и рассказов об умерших, она любила вспоминать покойников при любом даже самом радостном случае и, отмечая любой праздник, предлагала выпить за ушедших, что всегда коробило Дашу.
Но ехать на кладбище накануне своего дня рождения Даше не хотелось. День рождения должен был быть счастливым. А в памяти наиболее чётко остаётся то, что произошло накануне. Однако мать настаивала, упрекая дочку в неуважении к бабушке и дедушке:
– Нехорошо забывать о родных, – надоедливо повторяла Вероника Петровна.
– А что, нельзя было другой день выбрать для поездки? – в отчаянии возражала Даша.
Ей никак не хотелось портить настроение сверх грустным зрелищем. Но пришлось подчиниться желанию других.
Автобус, следующий до кладбища, был переполнен людьми, почти у всех в руках были искусственные цветы. Многие, кто отправлялся для поминания целой семьёй, оживлённо беседовали, главным образом о почивших родственниках и знакомых. Материны подруги тоже болтали, то обсуждая домашние дела, то расспрашивая боязливо скорчившуюся Дашу об учёбе. Создавалось впечатление, что они едут на отдых.
Минут через сорок автобус добрался до назначенного пункта и пассажиры, неторопливо выбравшись из него, разбрелись по округе. Кладбище было большим и относительно не старым; существовало лет пятьдесят, последние двадцать из которых считалось закрытым, и разрешалось только прихоранивать родственников.
Даша всегда удивлялась, как можно было запомнить, где кто был погребён, так как не было ни цифр, ни перегородок между участками; ориентировались на памятники, что были при дороге, но и на ней появлялись свежие бугры, затруднявшие систему поиска. И хотя органы местного самоуправления были обязаны следить за содержанием мест захоронения, порядка здесь не было.
Пока шли вдоль дороги, тётя Наташа с удовольствием рассказывала об одной из бывших работниц её конторы, которая, к удивлению сотрудников, не дожив до сорока лет, скончалась.
Даша нервничала. Ей тяжело было от всего слышимого и видимого вокруг. Вероника Петровна по большей части молчала, поведав только историю о том, что одна из знакомых, также проходя между могилами, вдруг сказала, что скончается от удушья, и вскоре именно так и произошло; поэтому кладбище не то место, где можно болтать обо всём на свете, беду можно накликать.
Даша со страхом смотрела по сторонам, обходя могилы, маячившие разными ликами, венками, свежепринесёнными или потрескавшимися от воздействия снега и дождя искусственными цветами; а также от ощущения ужаса, усилившегося после слов матери. Не могла произнести и слова.
Наконец Вероника Петровна отыскала холмик с фотографией Дашиного деда и объявила об остановке. Пока Вероника Петровна рвала траву, а Даша доставала еду для поминовения, тётя Наташа и тётя Лена охотно расхаживали между соседних могил, а потом с весёлым видом стали показывать на фотографии мужчин на памятниках.
– Посмотри, какой жених, – начала игру тётя Наташа, указав Даше на близлежащий памятник. А тётя Лена, рассмеявшись, добавила, ткнув упругой травинкой в другой столп:
– А вот ещё один.
Даше стало страшно от этих слов. Она попросила, чтоб они прекратили нести всякую чушь. Но материны подруги не унимались, приговаривая, что она просто шуток не понимает и сидит как бука.
Когда Вероника Петровна услышала, из-за чего Даша злится, то строго сказала:
– Не нужно здесь шутить. Не положено.
Подруги рассмеялись, указав, что Вероника Петровна всегда чего-то боится. По их мнению, мёртвым тоже хочется иногда повеселиться.
Вероника Петровна больше не обращала внимания ни на чудовищные шуточки подружек, ни на умоляющий взгляд дочери, невольно ищущей защиты; стала поминать отца. Подруги присоединились, выпив по рюмке. Казалось, все, кроме Даши, забыли о неуместном сравнении.
А она всё была бледна и глядела на материных подружек с оцепеневшим отвращением. Ей казалось невероятным то, что люди могут развлекаться на кладбище. В её глазах это были уже не тётя Лена и тётя Наташа, а какие-то жуткие ведьмы, чужаки с другой, по-настоящему злой, планеты, так просто разрушающие добрый мир бесшабашно выпущенными словами-уродами.
Дома хотелось всё забыть, чтобы спокойно переключиться на завтрашний день. Даша старалась оттолкнуть от себя мерзкую грязь брошенных указаний и не ведала, что произнесённое уже получило поддержку, неподдельную и всесильную.
Прощание
Прошло меньше месяца. И неприятные ощущения от того похода постепенно стихли. Однако вскоре они возникли вновь, встав в полной отчётливости в бессильных мыслях. Произошло то, чего человек никогда не ждёт, о чём не хочет слышать, что не поддаётся уму и никогда не сможет принять сердце. Есть старость, её конец очевиден. Но юность… От неё ждут любви и счастья.
Всё было как всегда. В один из подошедших майских дней Даша радостно возвращалась домой: сегодня с однокурсницей удалось взять интервью у всех, у кого было намечено, и Даше уже не казалось такой уж бестолковой её будущая профессия. «Надеюсь, у меня вскоре получится замечательный материал», – раздумывала она, уверенно направляясь к автобусной остановке, почти вприпрыжку шагая мимо блестящих, звонко зовущих витрин, вежливо улыбаясь продавщицам мороженого и без привычной робости посматривая на прохожих, представляя их всех хорошими и добрыми людьми. Даша наслаждалась ощущением полноты жизни, наверное, впервые за последние месяцы, не чувствуя страха, тоски, сбросив с себя осадок безысходности, столь долго нивелирующей беспрестанные движения её силы.
Но, купив в киоске еженедельную газету, наткнулась на странные, полные безумия строчки:
«Выражаем соболезнование родственникам трагически погибшего Артура…».
Дашу окутала пелена останавливающего шока. Она не могла ни думать, ни говорить, ей хотелось вырвать из сознания то, что туда неожиданно попало. «А может, это сообщение неправда, злая шутка, ошибка, в конце концов?» – пришла в голову утешительная мысль.
Даша села в автобус, и только там, в толпе незнакомых, не замечающих, но и не отстраняющих от себя людей, под влиянием упрямо дышащего сердца появились медленно катящиеся слёзы, как некое ощущение реальности.
Всё, что угодно, только не такое известие, бьющее без промаха в цель, расщепляющее сознание на мелкие осколки тупой и бессильной злобы. Она даже предположить не могла такого, даже в самом худшем сне. Даша лихорадочно остановку за остановкой, поворот за поворотом размышляла о только что опущенном на неё ударе, ранящим и сталкивающим в пучину безумной пустоты, уничтожающем все её надежды и ставшими почти из стали мечты.
И тут вдруг она вспомнила свой недавний сон. Артур, немного грустный, с тихими просящими глазами, тогда обращался к ней: «Помоги мне, пожалуйста, Даша, справиться с домашними заданиями, позанимайся со мной». После того сна, (а как впоследствии выяснилось, он произошёл в ночь несчастья), Даша была в самом хорошем настроении. Она восприняла виртуальную просьбу как известие о том, что Артур скучает без неё, что ему без неё плохо, а, значит, она ему ещё дорога и важна. Сон не предвещал ничего дурного.
Так вот почему ей тогда приснился Артур, почему он просил о помощи. Она действительно была ему нужна, но не поняла, почему.
Даша не помнила, как вышла из автобуса, как добралась до дома. Её мучил только один вопрос: правда ли то, что сообщалось в газетной заметке? На следующий день она отправилась в дом Артура, в его родной дом. Другого адреса у неё не было.
Сосед с женой рассказали Даше, что Артура со множеством ранений нашли на улице… Преступников не задержали. Через пару часов будет прощание. Пообещали взять Дашу с собой, чтобы вместе на машине доехать до морга.
Огромный зал, предназначенный для раскаяния и сожалений, был украшен живыми и мёртвыми цветами. Тело было закрыто. Только фотография с чёрной ленточкой наперерез стояла на тумбочке. От туда смотрели карие глаза, спокойно и серьёзно, как бы вопрошая, чего вы тут переживаете? Всё нормально, нормально. Живые глаза… И чьё-то тело.
Даша заплакала. Вокруг нескладно толпились парни. Скорее всего, приятели по техникуму. У каждого были красные глаза, а слёзы, невзирая на молодой возраст и мужской характер их обладателей, легко скользили по лицам, а потом, на секунду задерживаясь на подбородке, под тяжестью падали вниз, на холодный, принимавший их точечный стук пол.
Даша никогда раньше не видела плачущих парней; мужчины ей всегда казались глубоко бездушными существами. В углу зала, вздрагивая плечами, рыдала тётка Артура. Даша смотрела на неё безучастно, ненавидеть уже не имело смысла, хотя Даша и помнила, что именно из-за этой женщины она не осталась рядом с Артуром. Если б тётка тогда не вмешалась… Но к чему сослагательное наклонение?
Тело повезли на новое, пару лет назад основанное, кладбище, по образцу прибалтийского покрываемое лежащими плитами. Даша поцеловала в последний раз Артура – как положено, в лоб. «Спи, мой сладкий», – едва слышно произнесла она, отходя назад, в смешавшуюся группу людей. На прощанье был Миша, тот самый, чья мать оттолкнула Артура, когда он, потеряв родителей, пришёл за помощью в школу. Даша с презрением взглянула на бывшего одноклассника.
А потом, возвращаясь на машине домой, из глубины сознания, пробивающегося с силой сквозь пелену душившего тумана, неожиданно вспомнила, что два года назад она уже была на том кладбище. Тогда Даша ещё не знала, как терять любимых людей, и не чувствовала трагедии, когда кого-то провожали. В тот раз там оставляли тело знакомого, но чужого человека; одного из соседей, пятидесятилетнего, уставшего от множества забот, заполонивших скудную жизнь, мужчину. Даша отстранённо следила за всей церемонией, спокойно, даже с некоторым любопытством, наблюдая, как с ним прощались родственники, друзья. И невольно тогда подумала, что тут, на этом самом кладбище, никто из её близких не лежит. И вот та ужасная мысль догнала её и, перевернув обстоятельства, выдала новую формулу: теперь здесь оставался безумно дорогой человек.
Дома Вероника Петровна спросила, как всё было, мирно занимаясь привычными делами.
Даша сидела одна в своей комнате, то вспоминая радость от последней встречи с Артуром, то клятвы, что произнесла в минуты расставания с ним.
Вероника Петровна не видела ничего важного в случившемся для Даши, знала, что дочка с Артуром давно расстались. Искренне полагала, что Даша через пару дней забудет о случившемся. У дочки скоро сессия, а, значит, забот невпроворот. Где тут горевать? Это она испытывала боль от потери близких, когда не стало её матери и отца. А что дочка? Из-за чего ей страдать? Они же с этим парнем женаты не были, то есть он никем и не значился для Даши.
Не натолкнуло Веронику Петровну на мысль о том, что дочь потеряла любимого человека, и купленное Дашей чёрное платье, которое та стала носить каждый день, и то, что дочь захлебывалась, лёжа в постели, от кашля, смешанного со слезами; Вероника Петровна полагала, что это от внезапно возникшей простуды. Не учла Вероника Петровна и надрывающихся требований Даши не проводить стирку в определённые дни (девятый и сороковой); она искренне полагала, что не нужно откладывать домашних дел из-за неясных и глупых капризов дочери. Не понимала Вероника Петровна, и почему каждую ночь Даша засыпала, повторяя имя: «Артур»; думала, что это имя нового Дашиного преподавателя по литературе, который нравился некоторым девочкам с дочериного курса.
Со стороны матери Даша не встретила ни поддержки, ни совета, ни простого, такого нужного в тот момент понимания.
Её утешали, как могли, только постоянный друг-телевизор, шумом отметая раздирающую душу тишину, и не слазивший с колен преданный кот, своей мордашкой вытиравший Дашины безмолвно падающие слёзы, крепкие и жгучие.
Если бы гадалка нагадала
Что делать, как быть? Поток мыслей о несбывшемся, воспоминания о проведённых с Артуром днях забивал Дашино сознание. Те маленькие мгновения из школьной жизни, что вставали перед ней, в большинстве своём были связаны с ним. Она видела его тёмные горящие глаза, его размашистые густые брови, пушистые ресницы и ни с чем несравнимую улыбку, слегка надменную, но в то же время необъяснимо красивую и безнадёжно притягательную. Моменты их встреч всё отчётливее проступали из прошлого.
Артур задирал мальчишку-китайца. Почему-то ему этот иностранец сразу не понравился. Даша сердилась на Артура, полагая, что он чрезмерно сурово относится к людям. Но потом, узнав получше Вову, поняла, что Артур был прав. Вова заслуживал и более грубого обращения. За котёнка Даша была готова сама бить и бить женскими кулачками толстую улыбающуюся рожу Вовы.
Прав Артур был и тогда, когда, желая то ли позабавиться, то ли неудачно пошутив, а то ли также предчувствуя злого человека, скидывал с парты и пинал учебники и тетради, принадлежащие Жанне, тогда ещё считавшейся Дашиной подругой. Эта девочка, которую Даша когда-то искренне полюбила, прощала огрехи и постоянное ворчанье, впоследствии предала её.
Артур, не подозревая, на каком-то подсознательном уровне вычислял будущих врагов Даши и мстил им; ему почему-то хотелось унижать и оскорблять их. Так что тогдашние поступки его не были проявлением плохого характера. Всё было не так. А она не понимала этого.
Глаза не выдерживали медленно отрывающихся, светящих болью слёз. Но Даша продолжала вспоминать.
Прогулки. Встреча на берегу Байкала под шелест полных жизни листьев. Купание Артура в холодной воде Ангары. Безрассудный мальчишка, что могло его удержать?
А всегда ли она поступала так, как он заслуживал? Не отталкивала ли его лишний раз? Всегда ли прощала? Как много было напрасных обид, ненужных расставаний, потери времени. Кто знал, что жизни было так мало? Кто мог поверить, мог предположить, что в девятнадцать лет можно сказать земному времени: «Стоп»?
А ведь не было войны. Но как же тогда среди людей, спокойно расхаживающих по улицам, смеющих улыбаться и не замечать ничего вокруг, могло случиться такое?
Стоп жизненному времени, стоп… Почему никто не предупредил о том, что девятнадцать лет – это не есть начало? Что срок может завершиться и сейчас? Почему никто не сказал, что нельзя было откладывать и ждать, что молодость не препятствие для прекращения бытия? Бесконечные «почему» не давали Даше покоя.
Размышляя, она вдруг остановилась на одном из фрагментов их жизни, неотступно проплывавшем в воспалённом мозгу. Они шли по берегу, держась за руки. Тогда Артур только понемногу начал выходить на улицу. Навстречу попалось несколько цыганок, и каждая кричала:
– Дай ручку, погадаю.
Даша спешно увела Артура от пристававших к ним смуглокожих обманщиц. Она помнила наставление матери: оберут, как липку. Даша не раз слышала истории о том, как благодаря яркому оперенью и пронзительному взгляду цыгане частенько гипнотизировали жертву, то в поезде, то на пароходе или прямо на улице, и потихоньку снимали серёжки, кольца, браслеты, забирали кошелёк. Шумно появляясь, они так же шумно отставали, приметив очередную глупую девчонку или взрослую женщину, а то и мужчину, неуверенного во власти над собственной жизнью.
«А что, если бы цыганка тогда погадала? – задумалась Даша. – Вряд ли те, кто проходил мимо них с Артуром, были из числа пророчиц. Ну, а вдруг?». И перед засыпающей Дашей стала проноситься изменённая картина реальности.
– Хочешь, погадаю, всю правду расскажу? – с улыбкой проворковала пожилая, побуревшая от чрезмерного солнца цыганка. Ярко жёлтым цветом щёлкали вставленные в уголках рта золотые коронки. Цыганка ухватила Дашину руку, но Даша вырвалась.
Артур, заинтересованный происходящим и всегда готовый бросить вызов судьбе, остановился. Даша, не отрываясь, поочерёдно смотрела то на него, то на гадалку, словно боялась, что его могут украсть, но не смела пошевелиться.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?