Текст книги "Равнодушие Роман-исследование"

По мнению Даши, на открытой ладони ничего не было видно, только пара мозолей, натёртых инструментами, которыми пользовался Артур, когда ремонтировал велосипеды и машины. Но гадалка пытливо вглядывалась в мальчишечью руку и что-то там, казалось, приметила. Лицо было серьёзно, глаза блестели под хмурыми бровями:

– Недолго тебе осталось, парень, – разжав свои пальцы, наконец, произнесла она.

Даша провалилась в сон. На следующий день она вспомнила сложенную беспомощным сознанием историю с цыганкой. А что было бы, если бы она и в правду тогда узнала, что ему отпущен короткий век? Если бы гадалка поведала об этом?

То Даша не стала бы так бесполезно тратить время, томя себя ожиданием случайной встречи. Она бы сама пришла. Всё простила и приняла. Она бы уберегла его.

«Если бы гадалка нагадала…» – всё чаще и чаще повторяла Даша, посылая упрёк неведомо куда и кому, не предполагая даже, что её слова могут быть услышаны, восприняты, обращены к действию.

Даша слепо, безнадёжно верила в то, что могла что-то исправить, и сожалела о несбывшемся, шепча как заклинание неверные слова: «Если бы гадалка нагадала…».

Цветок

Прошли беспомощные выходные. Даша появилась в университете. На этот день была назначена защита курсовых работ.

Вроде бы и было всё, как прежде, но для безмолвно стонущей Даши мир утратил прежнюю окраску, он представал теперь безжалостным и посторонним, чужим и сломленным; а также безумно тоскливым, завёрнутым в безутешные мысли, отвергающим счастье, но в то же время требующим продолжения беспредельно однообразной, почти никчёмной суеты.

Даша смотрела на окружающих людей иначе, бесстрастным взглядом, не чувствуя ни боли, ни шума, ни света, ни тьмы, ни усмешек, ни слов. Всё вокруг представало словно по ту сторону плотно сжатого стеклянного экрана, где звуки из живых превращались в искусственные и кукольные; лица отходили на задний план, а картины действительности двигались в ирреальной плоскости.

Девчонки восторженно встретили Дашу, наперебой голося:

– Какое у тебя красивое платье!

– Где ты его взяла?

– Оно так тебе идёт.

Даша удивлённо взглянула на однокурсниц и мысленно откликнулась: «Какие глупые, – чёрное платье понравилось». Но вслух ничего не сказала. Девчонки отвернулись, раздражённо сетуя:

– Надо же, и разговаривать не хочет…

Даша вышла к доске, кратко объяснила суть написанной работы, ответила на вопросы преподавателя. А когда он попросил Дашиных одногруппников высказать своё мнение, то подружка Алла с чувством пренебрежительного снисхождения вдруг заявила, что не всё в работе так, как нужно, и название не очень-то подходит, и с заключением Даши по анализу данной проблемы она не согласна.

Даша, было, среагировала на столь неожиданный выпад. Ещё бы, подружка, и вдруг говорит гадости! Действительно, Аллу не раз бесило, что Даша получала пятёрки. Но что бы так, при всех, требовать у преподавателя поставить Даше более низкую оценку! Это был удар. Хотя, какой удар по сравнению с тем, что уже произошло. И Даша, обычно столь красноречивая, смолчала.

Преподаватель, знавший Дашу уже два года и прочитавший с удовольствием курсовик, тоже был несколько озадачен выступлением Аллы. Впрочем, мнимая подружка уже закончила травлю, и он спокойно сказал: «Работа мне очень понравилась. Жду дальнейших успехов, Даша. Отлично».

Даша получила свою любимую оценку, но не могла радоваться, не хватало у сердечка, переполненного болью, сил открыться навстречу доброй вести.

После занятий она подошла к Свете с Антоном, которых считала своими друзьями, и которые, как казалось Даше, её понимают и относятся к ней с теплотой. Она рассказала им о том, что парень, которого она любила, погиб, и хотя они расстались несколько месяцев назад, ей всё же несказанно больно.

– Может, вы побудете со мной? – несмело обратилась она к семейной паре.

Но Света вежливо сказала, что, они, конечно, ей сочувствуют, но сегодня очень заняты. Надо срочно заехать на рынок за продуктами. Антон, привыкший во всём слушаться жену, кивнул.

Даша прошептала: «До свидания» повернувшимся к ней спиной ребятам и, опустив голову, неспешно спустилась по лестнице, а затем зашагала к остановке. Уже на улице её догнала Алла. Она от Светы узнала, что Даша прощалась с кем-то, и тут же бодрым тоном предложила:

– Не переживай ты. Мужиков много. Другой найдётся. Пойдём лучше на дискотеку, развеемся.

– Нет, – резко обернувшись, ответила Даша и, дождавшись автобуса, уехала.

В этот день она потеряла троих друзей, точнее трёх людей, которых считала друзьями. А в коридоре слышала, как девчонки, возгласы которых по поводу её платья она не оценила, зло переговаривались:

– И чего такая печальная, с миной на лице ходит? Всё есть, а понурая.

После обеда, как и в предыдущие дни, Даша отправилась к малышам, ей предстоял привычный рабочий день. За одним исключением… В нём не было надежды.

Вчера они с матерью были в церкви, Даша поставила за поминание души Артура свечку. И, как обычно, невольно рассматривая прихожан, удручённо заметила, у многих из них, как это часто бывало в солнечный воскресный день, на руках сидели дети. Ребёнок… Да, именно ребёнка она хотела от Артура. Почему же она не забеременела в тот трудный голодный период? Ведь у неё сейчас был бы ребёнок. Их ребёнок. Часть их обоих. Но она считала, что необходимо подождать, что они не смогут его вырастить. Наверное, она была не права. Сейчас так хотелось ребёнка.

Подобрав за малышами игрушки, Даша опустилась на стул возле пианино, провела наугад по клавишам, и вдруг из-под её рук вырвалась мелодия из фильма «Королёк – птичка певчая», та самая, которую Даша когда-то играла для Артура, кричащая и нежная, как неутомимый осколок былой радости.

Убрав руки с инструмента, Даша подошла к окну: на подоконнике в углу стоял горшок с цветком. Большинство цветов висели высоко, чтобы малыши не могли до них дотянуться. А этот стоял здесь. Его подарил Дарье Валерьевне один из воспитанников на прощание. Потребовал, чтобы та за цветком ухаживала. А когда будет грустно – глядела на цветок и вспоминала о чём-нибудь хорошем.

С тех пор Даша заботилась о подарке с зелёным листом. В редкие минуты отдыха подходила к цветку и поливала тяжёлую нахохлившуюся землю, обрывала пожелтевшие от назойливого солнца кончики.

И сегодня, когда малыши угомонились, Даша решила проведать цветок. А как только подошла к подоконнику и отвернула плотную штору, то ахнула: цветок расцвёл. Он беззаботно сиял бело-красными лепесточками, смело, непримиримо, словно бросая вызов всему отжившему и ушедшему навсегда. Он дышал, наслаждаясь незабвенной небесно-солнечной свободой. Ощущал радость жизни и делился этой радостью с Дашей. Выпихнув лепесточки из бутона, рвался к свету. Полный упорства и сил, улыбался каждому случившемуся в его жизни дню. Он расцвёл именно тогда, когда его юной, измученной бесконечными хлопотами и горем хозяйке так требовалась помощь.

Даша улыбнулась, осторожно потрогала бархатные лепестки. А затем распахнула окно, открыв путь свежему майскому ветру, рассказывающему о прелести нового часа. И глянув вниз, на сверкающую от недавнего дождя улицу, на полный сонной благоухающей тишины двор, где обычно топчутся малыши, заметила сочащие светом белоснежные бутоны яблонь и вишен. Всё было украшено восставшими от долгого сна и жаждущими жизни тонкими сцеплениями, заполнив землю всесильной красой.

Глубоко вздохнув, Даша подумала: «Как жаль, что эта весна пройдёт без Артура, и он не увидит этих цветов».

Через неделю объявилась Лера. Даша не помнила, о чём та говорила, что спрашивала у доверчивой матери. Ей было уже безразлично. Лера обратила внимание на висевшее в углу чёрное платье, впрочем, она уже несколько дней назад видела в нём Дашу в церкви. Хотелось узнать подробности…

Это был заключительный визит Леры: больше она не появлялась ни в квартире Вероники Петровны, ни в церкви, куда ранее постоянно ходила; что не ускользнуло от внимательной Даши и показалось странным.

Пятёрка за русский язык

В течение нескольких недель Даша по-иному глядела на многое. Если раньше она боялась перейти улицу, не посмотрев по сторонам, или неловко ступить на подножку автобуса, чтобы не попасть под колеса, то теперь ей было всё равно: она не чувствовала страха, не боялась за свою жизнь. Словно пребывала в неком меж предельном мире, принимая нелепую аксиому о том, что человек бессилен властвовать над судьбой.

Нет, она хотела вновь любить, вновь чувствовать рядом с собой мужчину, но страх за свою жизнь был подавлен где-то глубоко внутри, сознание подсказывало, что отмерял путь кто-то другой.

Даша пошла в парикмахерскую, попросив в первый раз сделать себе завивку. Ей стало приятно от прикосновений чужих рук, нежно и заботливо дотрагивающихся до её волос. Тяжёсть на душе отступила перед светом небольшой комнаты, где Даша чувствовала необъяснимое, но такое нужное в тот момент тепло.

– Какие у Вас густые сильные волосы, – заметила парикмахерша.

Дашины волосы, никогда не знавшие краски и химической завивки, были по-детски ласковыми и пушистыми.

Некоторые женщины, пришедшие в парикмахерскую, смотрели фильм с маленького, стоявшего под самым потолком телевизора, а постоянные клиентки делились новостями. И Даше было необыкновенно хорошо среди этих, совершенно незнакомых, людей.

Теперь самое сложное было не думать. Оставаясь дома, Даша не могла совладать со своим горем и плакала навзрыд. Мать, приходившая вечером с работы, принималась за домашние дела, не обращая никакого внимания на дочь, ей казалось, что всё, как обычно. Оставался экзамен по русскому языку, к которому необходимо было подготовиться. И взяв в руки пухлый учебник, Даша твердила синтаксические конструкции.

Экзамен прошёл быстро и незаметно, Даша легко справилась с предложенной структурой предложения, и преподавательница русского языка похвалила Дашу; начертила «отлично». Даша получила высокую оценку по самому сложному предмету. И должна была радоваться. Но сил не хватало.

Она тихо вышла из кабинета, отнесла зачётку в деканат и осталась в коридоре, ожидая окончания экзамена. Не хотелось возвращаться домой: поток тяжёлых мыслей мог поглотить снова. А тут Даша могла отвлекать себя беспечными разговорами.

Саша подошла к ней и, узнав, что Даша получила пятёрку, язвительно заметила:

– А теперь-то тебе чего не хватает? Вечно недовольная всем.

Даша подняла на Сашу глаза, наполненные болью. «Посмотрела бы я на тебя, если бы ты потеряла любимого человека», – заметила она мысленно, но вслух ничего не сказала. К чему разглагольствовать о своих горестях?

Света, вечно следящая за своим мужем, подошла к девчонкам, и чтобы сменить негативный тон разговора, поинтересовалась:

– Ты куда на лето собираешься? Как отдыхать будешь?

– Никак, – быстро ответила Даша. Что могло её ждать летом? Пастельный тон комнатных стен.

– Ну, может, поедешь куда-нибудь, например, можно в Аршан, – предложила миролюбиво Света, зная прекрасно, что у Даши такой возможности не будет.

– С кем же я поеду? – удивлённо и резко ответила Даша, злясь на подобного рода выпады со стороны окружающих.

– Ну, с мамой же у тебя хорошие отношения, – спокойно ответила Света.

– Да, – усмехнулась Даша. И ушла, не дожидаясь очередной упрекающей фразы.

Конечно же, у неё есть мама, но мать и отец – это та семья, в которой ребёнок взрослеет, а она уже выросла, и у неё должна быть своя семья. Но нет ни мужа, ни ребёнка, а только всё поглощающая тоска о том, что дорого любой женщине. И Свете, выскочившей замуж в семнадцать лет, прекрасно известно, как приятно иметь рядом с собой мужчину. Ей и многим другим однокурсницам Даши есть, о ком заботиться и с кем отдыхать.

А Дашу могут поприветствовать только атрибуты полупустынной квартиры: телевизор, дружелюбный кот, а по вечерам мама, пылающая довольством от общения с подругами. И радость от сдачи русского языка на пятёрку остаётся невесомым утешением на фоне горя от потери любви и надежды на маленький, пусть и совсем безрассудный глоток счастья.

Решение

Теперь в её комнате раздавались печальные мелодии. Даша могла, не колеблясь, исполнять ранее находившиеся под собственным запретом произведения, в том числе «Лунную сонату» Л. В. Бетховена. Звуки, переливаясь один в другой, отражали глубинный крик израненной; холодом, словно мрамор, поблёскивающей души.

Даше вспомнилось, как спустя несколько дней после того страшного известия она, включив телевизор, наткнулась на безалаберную историю, продемонстрированную в фильме с приторным названием «Всё будет хорошо», созданную под руководством режиссера Д. Астрахана. Даша возненавидела эту сладко липовую фразу, показанное на экране пошлое действо. «Не будет всё хорошо, не будет», – знала Даша. Никто ей не вернёт Артура.

Она в слезах зарылась в подушку и, захлёбываясь от душивших её бестолковых рыданий, долго кричала, что всё неправда. Ей так хотелось бросить в телевизор чем-нибудь, чтобы там, по ту сторону экрана поняли, что они обманывают, наделяют человека пустыми надеждами, покрывая будоражившей клеветой серый облачный мир.

Не так давно, стоя в чёрном, почти нарядном, платье в ожидании автобуса, Даша неосторожно обратила внимание на одну парочку. Парень, спрятав свою руку в заднем кармане юбки своей подружки, презрительно взирал на окружающих, а его девушка, по всей видимости, тоже обладавшая не малым самомнением, что-то говорила, положив руки ему на плечи и не чувствуя смущения, довольная, загорелая, с гордо поднятой головой и цельно смотрящими глазами.

Даше стало тоскливо, и она уже, казалось бы, стойко переносившая горе, вдруг как-то вся согнулась, с трудом сдерживая нажавшую изнутри боль.

На другой день на улице встретила свою одноклассницу, за руку ведущую сына. Та хоть и увидела Дашу, но побоялась к ней подойти, заметив пристальный, излучающий жестокость, полный нелюбви и горести взгляд.

Даша вдруг перестала жалеть людей, она как будто хотела им всем отомстить за то, что они смеют радоваться жизни. И только её надежды поломаны, и только у неё кто-то сомкнул веру, разрушив её ясные и такие неприхотливые, стремительно несущиеся как речной мотив желания. День за днём, то там, то здесь замечая ничем не озабоченные, счастливые лица, Даша ненавидела их, настойчиво выталкивая из себя большую властную обиду.

Даша стала осознавать, что её постепенно, всё больше и больше захватывает горе, лавина мощнейшей силы, готовая даже погубить. И ничего иного не хотелось, как только вырвать эту боль.

Даша не понимала, почему, когда ей плохо, когда случился крах чей-то жизни посреди тихой мирной толпы, нелепые в своём спокойствии и умиротворенности люди молчали, двигаясь в привычном потоке. Они шли с работы и на работу, домой и ехали на отдых. Они не замечали чужих потерь. А Даше от досады хотелось разорвать их на части.

Воронка боли всё сильнее и сильнее захватывала её, кружа в неутомимом, закабаляющем танце. Ещё несколько дней назад держали на весу экзамены, теперь же наступили каникулы, и Даша всё глубже опускалась в пропасть страдания, заполонявшего мозг.

Нужно было оттуда непременно выбраться. За что-то уцепиться, оказаться на чём-то твёрдом, найти заветный спасательный круг, чтобы почувствовать силы начать жить с другими надеждами и с новыми целями. Следовало очнуться от плохого, затянувшегося повторяющимися кадрами сна.

Оторвавшись от манящих и ластящихся ниточек страдания, Даше удалось создать мысленно направленный в действительность путь.

Она была настроена исполнить свою давнюю мечту и стать историком, умеющим объяснять происхождение множества, казалось бы, случайных, но весомых событий, проникнуть в мудрость древних народов, политиков и философов, чтобы с чувством уверенности взирать на грядущие события, умело определяя их течение.

Но прежде всего она хотела поговорить с отцом. Она уже давно не разделяла мнение матери забыть о его существовании. Теперь Даша твёрдо знала, что не стоит уступать обидам и отказываться от тех, кого мы любим, и кто, быть может, любит и нас тоже, пусть и не всегда явно.

Разговор с отцом

В отце Даша надеялась найти поддержку или хотя бы услышать совет о том, как строить свою жизнь в будущем, чтобы не горевать и стойко, умело справляться, казалось бы, с самыми неразрешимыми проблемами.

Даша не знала, как примет её отец, да и примет ли вообще; она раньше не интересовалась, где его фирма, но в глубине души надеялась, что он не откажется поговорить с дочерью. Её только удручала мысль о том, что он уже не присылал им денег, не звонил и никоем образом не интересовался, как они живут. Неужели он совсем забыл про них?

Если раньше Даша сомневалась в том, стоит ли ей обращаться к отцу, то теперь все её сентиментально-риторические сомнения остались позади. Хотелось делать то, в чём она чувствовала потребность. Былая присущая ей робость после пережитого страдания ушла.

Отец работал директором одного из подразделений нефтехимической компании, став одним из начальников предприятия – естественной монополии.

Когда же Даша объявилась на пороге нового отцовского офиса, её смелый вид и устремлённые вперёд глаза ничуть не смутили охранника. Он знал, что важные люди договариваются о встрече заранее через секретаря и потом, едва попав в фойе, переступают с пятки на носок, разминая затёкшие от привычно долгого сидения в машине ноги; они расслабленны и самовлюбленны, непременно крутятся перед большим зеркалом в холле, чтобы удостовериться в прибранности дорогостоящей причёски, приглаживая и так прилипшие от чрезмерного лакирирования волосы, и скользят беспечно по соседствующим лицам, чтобы удостовериться в своей презентабельности. Обычно у мужчин в руках дорогой дипломат либо барсетка, набитая деньгами, у женщин – сумочка из кожи.

Эта же девушка мало, что была неважно одета, так ещё и держала в руках целлофановый пакет. Беглого взгляда охранника хватило на то, чтобы признать Дашу никчёмной особой, и он в течение некоторого времени старательно избегал её взгляда. Когда же краем уха всё-таки выслушал, как он оценил, нелепую просьбу пройти к начальнику, и лениво набрал телефонный номер, предупредительно указав, что вряд ли кто ей сможет уделить внимание, директор – человек занятой; то несказанно удивился, услышав в трубке ответ из приёмной: «Пропустить».

Только теперь решил он разглядеть невзрачную посетительницу – скромную, синеглазую, с болезненной бледностью на щеках и опущенными от недавних страданий уголками пухлых губ. Не сразу пришедший в себя от неожиданности защитник респектабельного покоя всё же в силу присущего ему чувства ответственности полу сбивчиво объяснил Даше, как найти нужную дверь.

Прошагав несколько десятков ступенек и проскользнув через пару коридоров, Даша очутилась в великолепной, в современном стиле отделанной приёмной. Секретарша, усиленно скрывая рвущееся наружу любопытство, быстро оказалась позади посетительницы, чтобы помочь снять плащ; а затем предложила сесть.

Неизвестно откуда взявшая дочка начальника устало опустилась в кресло, глядя блуждающими глазами по стенам. Секретарша размышляла, как это она раньше даже не подозревала, что у директора есть дочка, да ещё живущая здесь, в России! Обычно богатые люди отправляли детей учиться за границу: и престижно было, и родителям они не мешали капризами и распущенным транжирством.

– Валерий Матвеевич скоро освободится. Подождите немного. Он сказал, сразу Вас примет, как только совещание закончит, – затараторила секретарша, предупредив своим ответом напрашивавший вопрос.

Суетливые воркования чужой женщины настроили Дашу оптимистично. Отец, очевидно, изрядно обескуражил свою помощницу, приказав впустить Дашу без промедления, а, возможно, даже сказал, что она его дочь. И та не преминула принять Дашу «по высшему сорту», так, как обычно обслуживала самых важных клиентов. Почти незаметно возле Даши на столике оказалась чашка горячего кофе, а секретарша спросила льстиво:

– Вам конфеты, зефир или мороженое подать? Что предпочитаете?

Даша подняла молчаливые глаза на сорокалетнюю женщину. И даже не знала, что ответить. Она не привыкла к тому, чтобы перед ней кто-то юлил, заискивал, впрочем, она никогда и не была начальницей, а у отца на работе была, будучи маленькой девочкой, и тогда все сюсюкали с ней по причине её радушного возраста.

Несколько растерявшись от неожиданно направленного в её сторону жеста любезности, Даша отрицательно замотала головой. Конечно же, хотелось мороженого и ещё чего-нибудь вкусненького, но она сюда пришла по делу, а не предаваться разнеженности. Секретарша обеспокоенно присела в кресло и украдкой посматривала на Дашу, не решаясь переключиться на монитор компьютера.

Тут двери директорского кабинета открылись, и толпа мужчин в дорогих костюмах высыпала в приёмную. Кто-то заглянул в соседний кабинет, кто-то, сняв с вешалки пальто и попрощавшись с секретаршей, вышел в коридор.

Отец тоже появился, опередив свою помощницу, собравшуюся спросить по коммутатору, можно ли девушке пройти к нему или стоит ещё подождать.

– Заходи, дочка, – услышала Даша ласковые и почти забытые слова. Она поднялась и оказалась в длинной комнате, заставленной итальянскими шкафами и стульями с высокими спинками. С левой стороны во всю стену висела картина. На противоположной было ещё несколько репродукций, уже не таких больших, но все – в очень красивых, искусно сделанных рамах.

Даша присела возле двери, не рискуя подойти ближе к тому почти священному месту, где во главе стола, как она полагала, восседал отец. Пропустив Дашу вперёд, он вернулся, чтобы дать указания секретарше.

– Что, кроме кофе, ничего не могла предложить? – послышался его несколько резкий, приглушённый голос. – Мы сейчас вместе с дочерью обедать будем. Позвони, чтобы всё принесли.

Вернулся в кабинет и увидел сложившую перед собой руки дочь. Даша, без сомнения, была похожа на маленького, затравленного зверька.

Опустившись на стул рядом, отец спокойно, чуть уставшим неторопливым голосом спросил:

– Как дела, Даша? Что-то важное случилось, раз ты меня нашла?

Даша вяло сказала:

– Плохо мне. Вот и решила прийти к тебе, поговорить. Не знаю, что делать. Нужно что-то решать, чтобы…

В дверь постучала секретарша.

– Войдите, – громко сказал отец.

– Валерий Матвеевич, обед принесли, – просунув голову в дверь, сообщила она. – Подавать можно?

– Да, – резко ответил отец, и, уже обращаясь к Даше, мягко добавил: – Мы проголодались, неправда ли? – Даша улыбнулась.

Занесли блюда. Отец предложил Даше сесть поближе, придвинув к ней тарелки с едой, судя по сервировке, доставленной из ресторана.

– Меня ни для кого нет, – хмуро кинул он секретарше, тут же нырнувшей обратно. И пододвинул к себе один из салатов.

Даша уже что-то хотела сказать, но отец жестом указал на тарелку, и они стали молча есть.

Даша была рада этому, почти царскому для неё, обеду. Она давно не наедалась. Она вообще не знала, чем кормят теперь в ресторане. После ухода отца из семьи этот мир был закрыт для неё; теперь же, на миг попав в него, Даша решила забыть на несколько минут о горестях и наслаждаться превосходством еды. А потому она с удовольствием уплетала всё, что принесли, не думая, что кто-то может её в этом упрекнуть, ведь она находилась рядом со своим отцом, и ощущение защищённости заботливо притупило опасение выглядеть неправильно.

Даша время от времени рассматривала отцовский кабинет, спрашивала о картинах и других красивых вещах, находившихся там, изучала беглым взором отца, с удовольствием отвечающего на её беспечные вопросы.

Валерий Матвеевич за те два года, что они не виделись с Дашей, не постарел, наоборот, в нём как-то даже прибавилось тучности, дородности, удовлетворённости, нескромно выпиравших из импортного, идеально скроенного костюма, белоснежной, сиявшей благоухающей чистотой рубашки. А несколько морщин, ранее тускневших на лице, исчезли.

Он был таким гладеньким, ухоженным, со свежими розовыми щёчками и красными пухлыми губами, что по его виду можно было однозначно сказать – у этого человека нет проблем и тем более прижившихся, как к Даше, страданий.

Когда с сытным обедом было покончено, отец приказал секретарше убрать тарелки, вымыл руки и аккуратно протёр их салфеткой. Теперь, с удовлетворением разместившись в своём огромных размеров кресле, он был всецело во внимании к дочери.

– Расскажи, как у тебя дела, – отпустив невеселые мысли из головы, бодро спросила она. – Ещё не женился?

Отец нахмурился, но ответил:

– Я доволен своей жизнью.

Даша вздохнула. Грустно было осознавать, что в его настоящем для них с матерью места не осталось. Заметив расстроенный взгляд дочери, Валерий Матвеевич строго пояснил:

– Но это не означает, что я отказался от тебя. Просто я считаю, что ты уже выросла, и тебе не нужно вытирать нос. Впрочем, это и раньше делала твоя мать.

– Да, конечно, – поспешно согласилась Даша. – Но иногда нужен просто хороший совет, мудрого, знающего жизнь, человека. Мама меня хотя и любит, но она не умеет ничего дельного сказать, когда следует принять важное решение.

– Ты не знаешь, чем тебе заниматься? – удивился он. – Кстати, как твоя учёба в университете?

Даша медленно потёрла пальцем по полированной поверхности стола, как когда-то делала в детстве, раздумывая, что бы ответить на неприятный вопрос, и призналась:

– Я терпеть не могу журфак. Мне там тяжёло и скучно. Кажется вообще всё это каким-то бессмысленным времяпрепровождением. Я точно знаю, что никогда не буду журналистом. Только не понятно, зачем тогда учусь?

– А что мать говорит?

– Что, что. Ты не хуже меня знаешь. Советует потерпеть. Мол, когда-нибудь потом мне понравится эта работа. Но я знаю, что это не моё. Ходить каждый день по улицам, стучаться в ту или иную дверь, навязываться людям. Это хорошо для тех, кто любит путешествия и одиночество. А во мне велика потребность в общении. Не по делу, как во время интервью, строго следя за своими словами и напряжённо шлифуя мысли, а расслабленно, для души. Да и работу я люблю спокойную, в офисе, без оголтелой беготни по чужим зданиям, да ещё за копейки.

– Чего ты хочешь?

– В каком смысле? – не поняла Даша.

– Чем бы ты хотела заниматься сама? Что бы тебя устроило?

– Мне всегда нравилась история. Я хотела бы поступить на исторический факультет, чтобы потом работать преподавателем. Я просто обожаю чему-то учить, рассказывать, объяснять. Это у меня всегда хорошо получалось.

– Так почему же ты сразу не пошла туда? Почему со мной не посоветовалась, если ты, как говоришь, нуждалась в этом?

– Но мама сказала, что после журфака я тоже смогу работать преподавателем. А потом, чтобы поступить на исторический, нужно было знать английский. Этот ужасный английский!

– Ты хочешь быть историком, тогда и следуй своему желанию. Давай, наймём репетитора по английскому, – предложил отец.

– Да я уже занимаюсь с одной женщиной, маминой знакомой. Она ничего, бойкая такая старушенция, объясняет умело. Ей на пенсии скучно, вот она и проводит время со мной. Только, – Даша помедлила с ответом, – сейчас столько блатных. Как ты думаешь, мне удастся поступить? – вдруг неуверенным голосом спросила она.

– Моя дочь не может не справиться с чем-либо, – утвердительно сказал отец. – Давай, найди кого-нибудь в качестве нормального преподавателя, лучше с того самого факультета, где потом будут принимать английский, пусть проверит, что ты с этой самой старушкой выучила. До экзаменов осталось не так уж много времени. Или, может, ты всё-таки сосредоточишься на журналистике, но, конечно, выбрав не тот убогий вариант, что тебе предлагает мать с хождением по улицам, а станешь, например, телеведущей. Почему бы и нет? Я переговорю с кем нужно, и тебя примут.

Даша слегка улыбнулась. У отца всё решалось мгновенно. Он всегда знал, через кого и как получить желаемое. Только вот у неё не хватало таких навыков.

– Я сама попытаюсь поступить на истфак, – с ласковой настойчивостью заметила она, чтобы не обидеть отца в его желании всё урегулировать с помощью связей.

– Вот видишь, как всё стало ясно. Ты должна всегда чётко понимать, чего ты хочешь, и направлять силы на достижение цели, отметая второстепенное и ненужное.

Даше хотелось обнять отца, прижаться к нему, сесть на колени. Но она понимала, что этого делать нельзя. Он, как и большинство мужчин, не обладал сентиментальностью и отринул бы от мягкосердечных порывов дочери.

– А почему ты нам с мамой перестал деньги выдавать? – по наивности просто спросила Даша.

Отец засмеялся:

– Твоя мать сама от них отказалась.

– Как? – удивилась Даша. – Что ты такое говоришь?

И он поведал, что бывшая жена, действительно, примерно год назад была у него. Он пообещал, что будет оплачивать либо коммунальные услуги, либо ремонтные работы, либо обучение дочери, но ни о каких иных запросах Вероники Петровны не могло быть и речи. Притом, что лично ей он денег давать не собирался. Вот нужно было в квартире сделать ремонт, он и отправил туда рабочих, сам с ними расплатился.

– Да, спасибо, папа. Они всё хорошо сделали, – вставила Даша.

– Она же попыталась доказать мне, что считает необходимым получить деньги на свой огород, – продолжал отец уже несколько рассеянно объяснять, явно недовольный тем, что дочь пришла к нему с упреками.

– И ты ей отказал в этом?

– Я понимал, что эти деньги будут потрачены бездарно, твоя мать не способна правильно распоряжаться чем-либо. – Даша удручённо кивнула.

– Что касается одежды для тебя, то я Веронике наказал, чтобы она приносила мне чеки, я бы оплатил их, – тем временем продолжал говорить отец. – Просто так разбрасывать деньги я не привык. Ты же знаешь. Она тебе изложила мои условия?

– Нет, она даже не упоминала о таком. Сказала, что ты о нас забыл, бросил, и обращаться к тебе не стоит.

– Разумеется, раз на её беспочвенные затеи денег не дал.

– А знаешь, я тогда, после твоего ухода из дома, влюбилась. Ну, не совсем чтобы тогда, просто как-то неожиданно встретила на улице парня, который мне нравился ещё раньше, в школе. Потом о нём заботилась. Он болел. И денег совсем не хватало. Я в детском саду стала подрабатывать, мечтала получить повышенную стипендию. Да, кстати, вот как раз последнюю свою сессию и сдала на пятёрки, теперь, когда уже вроде и не надо почти. Но всё это были гроши. Мы с ним голодали, – сумбурно, путаясь в словах от волнения, рассказывала Даша.

– Почему же ты тогда не пришла ко мне?

– Не знаю. Мама считала, что ты нас вычеркнул из своей жизни, и я думала также. Мне казалось, что ты должен был сам нас найти, когда-нибудь позвонить, спросить, как дела, если мы тебе ещё дороги.