Текст книги "Его добыча – 2"

Алена Медведева, Эль Бланк
Его добыча – 2

Глава 1. Адаптация

Троя

Плохо… Как же мне плохо…

Несвязная мысль и ощущения бессилия: тело словно налитое свинцом, даже век не поднять, стук сердца где-то в висках, и дышать… невозможно!

Дышать!

Глаза всё же распахнулись, и яркий всполох ворвался в сознание, ослепляя разноцветьем спектра. Рот раскрылся в беззвучном крике, в попытке втянуть хоть каплю живительного воздуха.

И я его получила. С судорожным всхлипом вдохнула… Ещё и ещё… Глаза снова закрыла – смежила веки, спасаясь во тьме, не в силах выносить терзающее давление, сменившееся обрушившимся на меня тонким свистом. Мучительным, сметающим всё на своём пути, кроме желания сжаться в комок, исчезнуть, раствориться в небытии – всё что угодно, лишь бы его не слышать. Застонала в отчаянной попытке избавиться от сводящего с ума звука, и…

И он исчез. Заглох. Захлебнулся на последней визгливой ноте, освободив меня от гнёта нестерпимой звуковой атаки.

Покой…

Безликий, оглушающе тихий, вязкий… Но такой желанный! Вот так, уверена, и становятся душами, которым нет дела до мирских ощущений. Так же, как амиотам… Им ведь именно материальность безразлична, они абсолютно отличаются от нас…

Почему? – оглушило нежданно. – Почему я думаю об амиотах?

Мысль сработала словно спусковой механизм. Перед глазами в одно мгновение промелькнуло всё то, что мой разум, сосредоточенный на сиюминутном разрушающем воздействии, предпочёл задвинуть за ширму пустоты.

То, как я чудом выжила на станции, с которой бежали существа, прихватившие меня с собой. Вернее, один из них. Выжила, когда мир многих и многих недавних коллег исчез в круговерти жадного голода этих существ – амиотов.

То, как на моих глазах гибли недавние соратники, теряя жизнь, которую в буквальном смысле выпивали из них монстры… Те самые, которых создали в лабораториях этой станции, самоуверенно рассчитывая использовать в собственных интересах. Но сложилось иначе: творение превзошло создателя, а все мы – простые обитатели космической станции– стали лишь разменной монетой, подвернувшейся под руку сильнейшим. Нет, скорее уж питательным ресурсом, в свою очередь послужив интересам чудовищ.

То, что я, вопреки всякой логике, осталась в живых, когда угнанный чужаками транспортник настигли преследователи. Они должны были стереть его с лица Вселенной. И я была готова к этому крушению, понимая его неизбежность. Но… снова всё случилось не так.

И вновь в ушах прозвучал мой внутренний крик ужаса, мольба-прощание, бесчисленные укоры самой себе. Горечь сожаления о том, что не ценила и не проживала каждый свой день как единственный и неповторимый, переполняла душу. Снова и снова смиряясь с неизбежностью собственной гибели, оставаясь пленницей амиота, я переживала запредельный ужас и отчаянно желала повернуть время вспять, при этом отчётливо понимая – невозможно. Та скучная, надоевшая, порой раздражавшая, но такая привычная жизнь безвозвратно утрачена.

Жизнь – понятие относительное. Мы не замечаем её незначительных моментов, не способны прочувствовать всю прелесть постоянства в полной мере, когда в монотонном спокойствии и рутине день сменяется днём, а год – годом. Но стоит внезапно исчезнуть привычному и прежде казавшемуся скучным миру, как к каждому из нас неизменно приходит способность ценить то, что прежде не казалось значимым, способность ощущать жизнь во всей её красоте и многообразии.

Что имеем – не храним, потерявши – плачем! Как же это страшно – ждать неизбежной гибели. Обидно – вдруг осознать, что твоя жизнь была бесценна и отчаянно желанна. Никто не жаждет смерти, все мы желаем лишь жить. Всегда. Вопреки всему. Такова наша природа. Я опоздала с этим пониманием ровно на тот роковой миг, когда мой мир рухнул.

И, чудом избежав гибели несколько раз, в тот момент, когда неуправляемый транспортник, разгоняемый силой притяжения планеты, с запредельной скоростью мчался к единственному финалу, я знала – мы разобьёмся, иначе никак.

Помню, как натягивала скафандр, скорее из упрямого человеческого стремления цепляться за жизнь до последнего, глубоко в душе понимая, насколько это смехотворно. Не поможет он, ничто уже не поможет. И даже чудовищный монстр, притиснувший к себе онемевшее от ужаса в ожидании неминуемого удара тело, – уже не пугал. Смерть была страшнее своих посланников, а желание жить – кричащим, безумным и отчаянным. Как и сожаления о том, что я прежде не ценила.

Сейчас я заново переживала всё. Перевернувшийся мир, в очередной, теперь уже несомненно последний, раз взорвавшийся на осколки. Смерч из обезумевшего воздуха, наших тел и всей обстановки рубки управления, видимый сквозь экран скафандра, прижатого к груди моего пленителя. Словно в недрах центрифуги, нас крутило, болтало и швыряло так, что я отчётливо понимала – от моих костей заживо оторвёт все мышцы. И моё тело тоже разлетится на осколки, что будут, смешавшись с затвердевшей кровью, бесцельно раскручиваться вслед за другими.

Это естественно.

Боль, страх, отчаяние и сожаление о том, что объективно не способна выдержать, – с ними я встретила свою гибель. Не смогла больше, не выдержала боли и ужаса – и провалилась в благодатную тьму.

Да здравствует вечное забвение! Будь проклято оно…

Последняя мысль перед тем, как мой мир навеки исчез в волне бесчисленных обломков, что в бешеном водовороте кружились вокруг. Исчез и…

Вновь возник!

Как?.. Круговерть обезумевшего воздуха улеглась? Мы не разбились?! Да быть не может…

Я снова распахнула глаза, уже совершенно иначе реагируя на свет и лишь теперь осознавая всю палитру накрывших меня ощущений, разом принимая ещё одну данность: тело при мне. И разум? Ведь невозможно спятить посмертно? Нет же… Я жива… Точно жива!

Судорожно дёрнувшись, попыталась осмыслить собственные ощущения. В первую очередь саму себя: тело? Оно же… в порядке? Мне ничего не… оторвало? Сердце замерло на те доли секунды, что понадобились нервным импульсам, рванувшим в голову от самых разных частей моего организма. Но все они категорично заверили моё сознание – точно жива, точно цела и вроде как даже не сильно пострадала. Такое вообще возможно?!

Хотя…

Мышцы дрожали, словно я накануне с сумасбродным упорством отжимала неподъёмную штангу. Кожу на бедре саднило – похоже, я её как-то содрала. А ещё что-то тёплое стекало по верхней губе, но сил, чтобы стереть, мне не хватало. При том что безумно хотелось посмотреть и понять – пот это или что-то другое? Лишь когда жидкость скопилась в уголках губ, чуть смачивая их, и попала в рот, я ощутила солоноватый привкус железа. Всё же кровь…

Повреждение… Это хорошо, да? Значит, я точно выжила. Или нет, плохо? Настолько всё серьёзно, раз я истекаю кровью?

Мысль оформилась запоздало, и думать о чём-то ином, кроме своего состояния, в этот миг я даже не пыталась. Всё было малозначимо. Какая разница, где я и почему очнулась именно сейчас, если тело покидает кровь?! Может ли моя убеждённость в спасении быть следствием парализованного болевым шоком сознания в фактически умирающем, раздробленном на куски теле?

Надо понять: откуда идёт кровь? Если серьёзно пострадала голова, то смысла разбираться в случившемся, в том, что происходит вокруг, уже нет…

Я рефлекторно дёрнулась, однако пришлось приложить основательное усилие для того, чтобы всего-то поднять руку к лицу. И всё же я справилась. Даже взгляд сфокусировать смогла, отчётливо увидев алый мазок на прозрачном лицевом щитке шлема и ощутив его как преграду для моей ладони в эластичной серебристой перчатке. На этом всё: запястье тисками сжали чужие пальцы, делая невозможными дальнейшие движения.

Вскинув голову, я встретилась глазами с пронзительным взглядом, и все мысли тут же исчезли. Кроме одной: худшее из невозможного случилось – Седьмой по-прежнему рядом. Он тоже выжил и меня не отпустил. Сберёг приглянувшуюся игрушку.

Сколько мы так смотрели в глаза друг друга? В какой-то миг показалось, что вижу себя в бездонной глубине насыщенно-сиреневой радужки. Нет, не себя, а… словно свои мысли. Отражение отвращения и пробудившегося страха?

Глаза и лицо исчезли, а меня ослепило нахлынувшим светом, от которого до этого скрывала голова амиота. Монстр отстранился, но времени на осознание перемен у меня не осталось. Вслед за потоком странно-резкого розового света снова накатил невыносимый писк. Тот самый звук, от которого я так же внезапно всего несколько мгновений назад получила краткую передышку, – вибрирующий, словно разрывающий голову на части, как если бы её пытались просверлить насквозь.

Забыв о последствиях аварийного падения на непонятную планету, о ране, о кровотечении, даже о находящемся где-то рядом жутком амиоте, я оцепенела, напрягая и без того измождённое тело в безуспешной попытке противостоять этому убийственному давлению.

Дичайшая боль, нечто несопоставимое с самим фактом существования – кошмарный звук, похожий на скрип когтей по стеклу, буквально выворачивал наизнанку. Зудящий и разъедающий разум и тело… Я практически оглохла и ослепла, желудок вместе со всем содержимым устремился к горлу, грозя удушьем. Попытки держаться и как-то дистанцироваться от воздействия себя не оправдали – я не продержалась и десяти секунд, как тело затряслось в безумных судорогах.

Едва соображая, раздираемая изнутри невыносимой мукой, чувствуя, как лопаются капилляры, а позвоночник выгибается дугой, я бессознательно билась, силясь сорвать с себя всё… Избавиться! Скинуть тяжесть и вибрацию, которой, казалось, пропитался окружающий мир.

Все мои мысли в этот миг слились в один агонизирующий вопль. Возможно, я на самом деле орала в полный голос, надрывая связки, но едва ли была способна услышать себя.

Как спастись? Чем отгородиться? Куда спрятаться?.. Паника и боль не оставили мне шансов. И тут…

В одно мгновение всё прекратилось так же внезапно, как нахлынуло.

Облегчение, практически эйфория… Тело бессильно обмякло, и потому я ощущала себя желе из костей и мяса, способна была лишь дышать. Даже думать казалось невозможным. Единственное, что осознавала, – свет снова померк, яркое розовое сияние исчезло, скрытое тучей… Нет! Это лицо!

– Троя? Троя?

В голосе, что неведомым образом дошёл до моего парализованного агонией разума, определённо звучал вопрос. Уцепившись за этот призыв, я сумела сфокусировать взгляд, уже узнавая пугающие черты чудовища. Это вновь был амиот. Несомненно, он видел мой приступ и отреагировал, желая понять причину.

Но для меня ничто не имело значения, кроме внезапно исчезнувшей боли и облегчения, что невыносимый писк пропал! А с ним и его нестерпимое воздействие. Не сразу я осознала, что Седьмой вновь держит меня на руках, максимально открыв своему взгляду, пристально изучает наверняка обезображенное страданием лицо, прислушивается к тяжёлому, судорожному дыханию. А я смотрела на него, опасаясь лишь нового всплеска череподробительного воя. И чем дольше длился наш зрительный контакт, тем вернее в медленно отходящем от болевого шока разуме крепла уверенность: амиот не выглядит страдающим! Или же мне это только кажется?..

Попытаться узнать, как обстоят дела на самом деле, у него самого? Безумие. Однако сейчас рядом был только Седьмой, а я буквально содрогалась от одной мысли, что убийственный звук вернётся. Инстинкт самосохранения не позволял бездействовать и требовал разобраться в том, что меня определённо убивало. Узнать истину, пусть даже с помощью врага.

– Звук…

Вроде громко сказала, но сама себя не услышала. То ли слух ещё не вернулся, то ли мои потуги выдавить из себя хоть что-то не дали результата.

Однако монстр отчётливо повторил то, что я так стремилась до него донести:

– Звук.

Среагировал он на мой голос или, как прежде, на мысли – меня сейчас не волновало. Как и то, почему Седьмой вообще тратит на меня время и силы, а не отшвырнул прочь сразу, как заплесневевшую корку, утратив гастрономический интерес. Важнее было не умереть, успеть. Не уверена, что смогу вынести ещё одну агонию.

– Ты… – пришлось проглотить скопившуюся во рту кровь. – Ты его… слышал?

Амиот не спешил с ответом, но я каким-то внутренним наитием ощутила: он анализирует отрывочные слова, пытается понять, отыскивает в своём мировоззрении то, что способно объяснить мои всхлипы. Его пристальный взгляд стал ещё более цепким, и в нём присутствовал всё тот же необъяснимый пугающий интерес.

Понимание этого заставило собраться. Теперь мне хотелось, чтобы он понял как можно быстрее, а страх повторения заставлял подыскивать слова, описывающие пережитое минуты назад.

– Больно… очень… В голове.

Сил говорить едва хватало. Сейчас я сама себе напоминала недавних подопытных, с явной натугой исторгавших из себя речь. Губы плохо слушались, всё ещё отходя от последствий спровоцированной болью судороги. Но амиот определённо услышал. Склонился ближе и, перехватив меня одной рукой, пальцами другой, на удивление не раня острыми ногтями, коснулся моего виска.

Однако даже это не настолько уж страшное касание заставило запаниковать:

– Нет!

Кажется, на этот раз у меня получилось вскрикнуть. Алая пелена перед глазами, что обступила лицо амиота, – наверняка последствие лопнувших в глазах капилляров – стала мутнеть.

И снова Седьмой отреагировал с той же сверхскоростью, присущей их новообретённым телам. Я была его жертвой, но он точно не стремился причинить мне боль и при моём крике не просто убрал руку, но ещё и отодвинул меня, отстранившись. По сути, я оказалась болтающейся на его молниеносно вытянутой в сторону руке.

Мне бы испытать облегчение, когда избравший меня игрушкой дьявол отдалился, но… Но тут же, синхронно с приглушённо зазвучавшим воем, подступила боль. Медленно вгрызлась острыми гранями в виски, заставляя забиться в новой судороге, рискуя рухнуть.

Снова?! Нет же, нет, умоляю…

– Звук! – услышала я свой негромкий вскрик. – Он убивает, душит…

Не успела описать ощущения, как боль снова пропала, сменившись тишиной и неописуемым облегчением. Только сильное сердце амиота билось где-то возле щеки – он снова прижал меня к себе.

– Звук? – спросил совершенно спокойно. В его неизменно отстранённом тоне не было ни паники, ни муки. – Да, я воспринимаю чёткую постоянную пульсацию. Она присутствует здесь, во внешней среде… Это угнетает добычу? – Он умолк, склонив голову, словно прислушиваясь. Или, возможно, советуясь с себе подобными более привычным им безмолвным способом?

Больше не пытаясь отстраниться, я едва ли понимала смысл его речи. Слова казались бессмыслицей. Да и что толку с этих его бормотаний? Мне не объяснить, ему не понять. Одно верно: амиот или никак не реагирует на вой, или же к нему совсем невосприимчив. Но, вероятнее всего, его навязанное тело просто выносливее.

Какое-то время я лежала, опасаясь даже шевелиться, чтобы не спугнуть, как выяснилось, временное состояние покоя и не спровоцировать новых мучений. Что же это? Почему оно вдруг накатывает: нежданно, необратимо, неизбежно? Пульсирует…

Стоп! Амиот тоже сказал о пульсации. Значит, ощущает звук? Выходит, дело опять в том, что я физически слабее? Он противостоит этому воздействию извне, а я – нет.

Он сказал: постоянная? Но почему тогда вой накатывает на меня внезапно и так же внезапно исчезает? Закрыв глаза, я слушала ровный стук сердца моего пленителя – удивительно, но это помогало думать.

– Звук угнетает? Это больно Трое? Когда?..

Он снова спрашивал, а я не понимала – почему?! Будучи на его месте, стала бы я так настойчиво интересоваться состоянием жертвы в тот момент, когда важнее все силы бросить на осмотр места катастрофы? Сомнительно…

Ощущение прохладной руки на лбу стало безмолвным ответом. Давления не было, и потому на этот раз я не испугалась, не шарахнулась из последних сил в сторону.

В сторону… В сторону!

Догадка вспыхнула моментальным озарением: когда моё тело прижимает к себе Седьмой – я не слышу убийственного воя! Но стоит амиоту отстраниться – и волна муки скручивает тело. Когда его рука, вот как сейчас, ложится на лоб – всё, что сводило с ума, словно порывом ветра сносит, освобождая от гнёта. Он… Он меня защищает? Его тело защищает? Осознает это ли сам амиот?

– Когда я далеко…

Мои губы приоткрылись, невольно отвечая на вопрос. В этот миг от бессилия и отчаянного желания донести до амиота свою идею я впервые уповала на то, что он неведомым образом слышит мои мысли. И поймёт суть лучше меня самой.

Тут же руки монстра сжали меня сильнее. Нет, это не превратилось в удушающую хватку, но я отчётливо распознала дополнительное усилие. Чужак меня услышал!

Я начала успокаиваться, едва осознала, что нахожусь под защитой, пусть её природу постичь ещё не могла. Разум отошёл от болевого шока и теперь принялся разбираться в вихре атакующих мыслей.

Моментально вспомнились слова, брошенные штурманом перед посадкой: «Приливные ультразвуковые волны… Мы там за пару дней загнёмся, как и те горе-переселенцы, кто успел на Землю инфу отправить вместе с предупреждением «сюда не соваться!»

Ультразвук! Вот что это было! А тело Седьмого, похоже, генерирует нейтрализующее поле! Или это делает его разум?.. Он, возможно сам того не понимая, как-то интуитивно глушит опасный диапазон излучения. Других предположений не было, ведь очевидно, что для покинувшего лабораторию подопытного звук проблемой не стал – о телах, созданных для амиотов, все мы знали не больше, чем об их прежнем бестелесном облике.

Пожалуй… Пожалуй, быть с ним рядом не так уж плохо. Безопасно…

Безопасно?! Я, кажется, схожу с ума. О какой безопасности думаю, если амиот в любую секунду способен меня… выпить. Все они способны – я видела собственными глазами.

Стоило подумать о пищевых пристрастиях недавних подопытных, как Седьмой встряхнулся. Я почувствовала его движение собственным телом, а мой взгляд метнулся к неизменно безэмоциональному лицу амиота. И точно в этот момент было в этом устрашающем мужчине ощущение глубинного довольства! Что-то подобное утробному урчанию сытого кота.

Он не выпивает меня, потому что… сыт?

– Глупо, – неожиданно раздался над моей головой строгий голос. – Сейчас нет смысла. Потом нет смысла. Ты не еда.

Не еда? Я нервно сглотнула, ощутив больше тревоги, нежели облегчения. Есть не собирается, но и не отпускает. Тогда что я для него? Или… кто?

– Женщина, – припечатал монстр, словно воспроизводя ранее услышанное. Или отвечая на мой безмолвный вопрос? – Противоположная особь. Нужна для размножения. – Задумался, вряд ли представляя суть сказанного: слишком далеки подобные практики от существования нематериальных сущностей. Но амиот проявил свойственную этой кошмарной расе практичность и любознательность: – Это непонятно, но интересно. Будешь показывать.

Что?! Показывать? Как размножаться?

Я едва не задохнулась от шока. Впрочем, мой мозг, всё ещё ощутимо «контуженный» экстремальным воздействием ультразвука и гибелью коллег, отреагировав на это вопиющее заявление и, как следствие, получив основательную встряску, начал, наконец, функционировать более-менее нормально.

Седьмой… Он, видимо, слышал всё то, что я говорила Третьему на звездолёте, объясняя странное поведение амиотки! И запомнил. Больше того, не понимая и толики услышанного, заинтересовался. И нашёл самый «подходящий» момент высказаться.

«Вот же… дура! Сама себе яму вырыла! Как теперь из неё выбираться?!» – мысли набатом застучали в голове. Уже и я погрязла во внутренних кошмарах, немного абстрагировавшись от жутких реалий.

– Не из чего выбираться, – вновь продемонстрировал чудеса телепатии амиот, отвечая без отрыва от своих дел. – Твоя «яма» осталась на корабле, что от него уцелело – далеко, почти под поверхностью, ты не там… – Монстр задумался и замолк, остановившись. Наконец с изрядной долей сомнения спросил: – Ты уверена, что её рыла? Я не видел.

Он не шутил. С той вдумчивостью, с которой, в моём представлении, имеет смысл говорить лишь о чём-то серьёзном, задал совершенно смехотворный вопрос и вновь продемонстрировал полное незнание элементарных вещей.

Вот честно, будь на месте Седьмого обычный человек, находись мы в более спокойной обстановке, я бы от души посмеялась. Но холодный, лишённый и намёка на эмоции взгляд, которым на меня смотрел амиот, ужасал настолько, что становилось не до смеха. Кто знает, вдруг он эту реакцию воспримет как оскорбление и забудет о своём интересе к так неуместно возникшей теме размножения и выпьет. Или же отшвырнёт, отдав на растерзание смертоносному звуковому воздействию…

От ужасающей перспективы, вопреки внутреннему неприятию, теперь уже я сама вцепилась в своего жуткого похитителя. Пальцы в эластичных перчатках скафандра судорожно сжались, уцепившись за его предплечье и грубый край ворота одежды мужчины.

Грубый вовсе не из-за качества ткани, а от грязи. Я с трудом опознала в заскорузлом до твёрдости материале те самые жалкие трико и водолазку, в которые облачили пленников перед боем. За время, прошедшее с того дня, одежда впитала кровь, собрала всю пыль и грязь рушащегося в круговороте вибрации, сгорающего в атмосфере корабля и в довершение пропиталась тёмно-ржавой болотной жижей.

Амиоты явно не придавали значения одежде. Им и в голову не пришло сменить непрактичное одноразовое бельё хотя бы на комплекты униформы команды из запасов звездолёта. Прежде не знавшие материальных потребностей, монстры не считали необходимым прикрывать себя. Им неведомо понятие стыда? Или просто непостижима мысль о том, что материальным оболочкам может требоваться дополнительная защита, пусть даже формальная, с учётом неуязвимости искусственно выращенных тел? Вот мы с Игерем, едва осознали угрозу неминуемого падения, первым делом уцепились за скафандры…

Я невольно вздрогнула, вновь вспомнив кошмарные минуты аварийной посадки. Мне повезло выжить. А что с другими?! Не с амиотами, а теми, кто, подобно мне, попал в плен к этим ненасытным нелюдям.

Сделав уже осознанный глубокий вдох, радуясь тому, что воздух пригоден для дыхания, я повернула голову, чтобы увидеть что-то ещё, помимо грязной водолазки и спутанных до состояния пакли волос Седьмого.

И увидела… лежащие чуть в стороне на возвышении, подобном островку среди мутной жижи, уложенные едва ли не штабелями тела других пленников. Искорёженные, с явными признаками повреждений на скафандрах, следами крови и… застывшими масками предсмертной агонии на лицах.

Видеть такое было страшно. Однако и понимание причин их гибели тоже присутствовало – ощущения череподробительного воя всё ещё были свежи в памяти. Как и осознание – я сейчас могла лежать там же, точно таким же безынтересным для монстров материальным хламом. Мою жизнь спасло только близкое присутствие Седьмого, та самая дезориентирующая ещё с момента пребывания на транспортнике манера амиота держать меня при себе.

Меня затрясло как в ознобе, скорее по причине испытанного шока, а не от холода, – нагревательные элементы скафандра ещё действовали. До меня всё отчётливее доходила ужасающая данность: возможно, я единственная из пленных уцелела при этой адской посадке? Осталась один на один с неубиваемыми созданиями, имеющими совершенно отличную от привычной мне модель мышления… Каждую секунду с момента «воскрешения» я чувствовала колоссальную разницу между нами…

Седьмой мою дрожь заметил и неподвижно замер на бесконечно долгие для такого быстрого существа мгновения. Возможно, прислушивался и пытался разобраться в причинах моего несомненного отчаяния. Однако на этот раз не заговорил, а потом и вовсе продолжил своё движение. Моё присутствие нисколько не отягощало его, словно я весила не больше носового платка, заткнутого за пояс…

Страшась вновь задрожать от судорог паники, я отвела взгляд от погибших. Не могла больше смотреть, понимала: здесь, в этом отчаянном положении, сойду с ума. Пережить катастрофу, потерять единственное пристанище – звездолёт и оказаться на страшной планете, где не должна ступать нога таких, как я.

Старательно не позволяя глазам опускаться к земле, где бессмысленной кучей лежали тела недавних собратьев по несчастью, окинула дикий и не менее чуждый пейзаж неизвестного мира, напоминая себе о ещё одной проблеме – той опасной реальности, в которой оказалась.

Увиденное красотой не впечатляло. Белёсое небо, затянутое не облаками, а чем-то вроде тумана, сквозь который у самого горизонта тускло просвечивал маленький диск розового солнца. Из-за этого окружающее пространство казалось сумрачным и нереальным, словно я смотрела сквозь прибор с инфракрасным фильтром.

Впрочем, уверена, даже при обычном освещении местный пейзаж не был радующим глаз, прекрасным зрелищем. Унылая, простирающаяся до самого горизонта равнина. Даже на вид не твёрдая, а топкая, покрытая жёлто-коричневой жижей, из которой торчали редкие красно-бурые растения. Я посчитала эти образования таковыми. Невысокие, безлистные, похожие на засохшие, словно ломаные стволы деревьев.

Там, где «флора» росла чуть гуще, образовывались небольшие возвышенности-островки, покрытые густой пожухлой… травой? Росла она на поверхности всё той же жижи – ноги амиотов, бродивших именно по такому участку, по щиколотку, а иногда и по колено вязли в топкой грязи.

Вдали, где вероятных растений совсем не было, поднимался к начавшему темнеть небу столб дыма. Ветер сносил его в сторону, но он всё равно не исчезал – что-то горело внутри останков транспортника, уже практически полностью ушедшего под поверхность болота – оставался видимым лишь маленький фрагмент носовой части. Далеко на горизонте, наверное в нескольких километрах, был виден ещё один дымный шлейф.

– Там… корма. Отвалилась… Двигатель взорвался.

Пояснение, хоть и сказанное равнодушным тоном, но в очередной раз доказывающее – падение было страшным. Просто чудо, что хоть кто-то выжил… Впрочем, я бы не удивилась, узнав, что абсолютно все амиоты выдержали разрушительное столкновение корабля с землей.

Осматриваться, болтаясь на руках Седьмого, было не очень удобно, но мне бы и в голову не пришло жалеть об этом. Сейчас я сама, как бездумная и ведомая лишь инстинктом мартышка, цеплялась за него.

С чем можно сравнить подобное? Разве что с попаданием современного человека в какой-нибудь древнейший палеолит – чуждое, дикое и устрашающее место, напрочь лишённое условий для нормального существования. Кров? Пища? Ничего этого здесь не было. Я осталась в одиночестве, в окружении сверхсуществ с сознанием младенцев, в месте, где мне не выжить.

Мы – дети современных технологий и прогресса – давно разучились выживать при отсутствии необходимого комфорта и условий. Но амиоты… У амиотов подобной проблемы не было. Они её себе даже не представляли! Вели себя настолько равнодушно и спокойно, словно для них естественно – бродить в болотной грязи, без возможности как-то обезопасить себя или хотя бы устроиться для отдыха. Их ничуть не беспокоила невозможность скрыться куда-то от глаз неведомой и вероятно бродящей поблизости угрозы из числа наверняка имеющейся в наличии местной фауны.

Поразительно, но я вообще не видела различий между их поведением в клетках, затем на корабле и теперь вот здесь. Они не осознавали последствий случившегося?! Им было всё равно? Меня же паника захлестывала – тем сильнее, чем невозмутимее и деловитее вели себя недавние подопытные. Один факт их присутствия в этом месте угнетал: те, кто создавал их тела, не получили ни одного шанса выжить в случившейся трагедии. А «эксперименты»…

«Эксперименты» согласованно и внешне безмолвно перемещались по островку. Возились с теми из своих, кто пострадал во время крушения или же ещё до посадки имел сложности с управлением телом. Разбирали беспорядочную груду того, что, вероятно, успели прихватить с собой с транспортника. Рассмотреть в подробностях у меня не получалось – работали они в тесном контакте, напрочь перекрывая обзор на «добычу». Седьмой тоже не стоял, постоянно перемещался, явно участвуя в общем действе, хотя его функции больше походили на работу наблюдателя. Или координатора?

Так и не успев в этом разобраться, я в очередной раз вздрогнула. Только сейчас причиной были не мои страхи, а раздавшийся совсем рядом стон. Нет! Не стон! Это был мучительный сдавленный вопль! Словно того, кто пытался его издать, душила рука силача и одновременно рвала на части стая хищников.

Сквозь тонкую эластичную ткань скафандра ощутив очередное напряжение мышц Седьмого, теснее прижавшего моё тело к себе, я всё же сумела бросить взгляд в сторону. Источник звука оказался недалеко от общей массы тёмных из-за въевшейся в одежду и кожу грязи неизменно атлетических тел амиотов – ещё две фигуры в скафандрах. И это точно были пленники, потому что оба в конвульсиях бились на пожухлой странной жёлто-оранжевой растительности.

Одного я узнала мгновенно: Игерь! Второго, кажется, видела в ангаре станции, но сосредоточиваться и припоминать не стала – голова была занята совсем другим. Я неосознанно потянулась в их сторону.

Живы! Мне отчаянно хотелось, чтобы это оказалось правдой! И тут же молнией мелькнула догадка о причине мучений – пленников накрыло разрушительным воем, когда ранее топчущиеся рядом с ними амиоты отошли в сторону. И сейчас я самолично увижу, как несчастные немедленно умрут, изнутри взорвавшись от боли!

– Вернитесь к ним! – закричала, обращаясь к амиотам, желая лишь упредить страшный финал. – Подойдите ближе!

Никто и не подумал прислушаться к моим словам – все продолжали стоять в сторонке, с неизменным спокойствием наблюдая конвульсии пленников.

– Ты! – я настолько за них испугалась, что собственный страх отошёл на второй план: остаться единственным человеком среди чужаков – для меня всё равно что умереть. Вывернулась, вцепившись в плечо Седьмого. – Ты же знаешь! Скажи им! Пожалуйста… – последнее закричала, едва не рыдая от отчаяния.

Мой голос, усиленный странным резонансом, словно отразился от низких розоватых облаков, прогромыхав над пугающе-безмолвной равниной. Но и это не поколебало спокойствия недавних подопытных.

– Почему? – Седьмой, не позволяя мне вырваться, единственный проявил хоть какой-то интерес. И то скорее к моим сумбурным движениям, чем к страданиям пленников.

– Что почему? – затараторила, вновь цепляясь за заскорузлую одежду амиота, в сомнительной попытке встряхнуть этот бесчувственный столп. – Сказать? Потому что, кроме тебя, меня никто не слышит! А медлить нельзя! Они же погибнут. Прямо сейчас!

Последнее, окончательно забыв об осторожности, завопила прямо в ухо непрошибаемого монстра – настолько сильно меня трясло от обречённой ярости. И тут же подавилась криком – прямо на моих глазах, явно защищая органы слуха, часть внутренней поверхности ушной раковины амиота вздулась и отслоилась, словно образовав перепонку, препятствующую излишне громкому звуку.