Текст книги "Женщина перемен"

Текст на поздравительной открытке был таким: «Надеюсь, что подарок тебе понравился. Жду в «Старом городе» в 20.00.»

Я бросила открытку на стол и побежала в душ, где, наслаждаясь тугими струями слегка теплой воды, размышляла, в пользу чего мне сделать выбор. Моя чудесная птичка прекрасно смотрелась бы и с тончайшим черным кардиганом от «Мессони», и с кашемировым джемпером от Сони Рикель, который я в прошлом году купила в Галерее Лафайет, но так ни разу и не надела. Я завтракала, глядя на новое украшение, потом взяла футляр и перебралась в спальню, где долго и мучительно принимала решение, примеряя разные наряды. В итоге я сделала выбор в пользу черного кашемира и легкой темной юбки, которая будет идеально сочетаться с высокими черными сапогами.

В полдень позвонил Илья. Он, разумеется, не мог знать о том, что у меня день рождения, но мое приподнятое настроение почувствовал по телефону.

– У тебя праздник? – поинтересовался он.

– Почему ты так подумал?

– У тебя такой голос… – Он слегка замешкался. – Я, пожалуй, ни разу не слышал такого твоего голоса.

– Ты хочешь сказать, что обычно я звучу, как старая скрипучая Баба-яга? – беззлобно проворчала я.

– Нет, просто ты девушка томная и несколько меланхоличная, – заметил Илья, – и голос у тебя соответственный.

– Томная и меланхоличная?! – Мне вдруг стало так смешно и весело, что я рассмеялась в трубку. – Никто мне еще не говорил, что я томная девушка.

– Так что за праздник-то?

– Просто день рождения, – сообщила я.

– Поздравляю! – пробурчал Илья. – Могла бы и вчера сказать, я бы хоть подарок тебе купил. Поздравил бы.

Мне показалось, что у него испортилось настроение. Он представил себе, как с утра пораньше меня поздравил муж и как приятно мне это было, раз я щебечу в несвойственной мне манере. Он ревнует, догадалась я.

– Значит, сегодня вечером ты наверняка занята? – спросил он в подтверждение моей догадки.

– В два часа я еду к родителям на обед, – сообщила я, – в восемь муж пригласил гостей, у нас встреча в ресторане. Так что днем у меня уйма свободного времени.

– Ну хоть что-то… Буду рад, если ты выкроишь для меня часок в своем графике.

Обижается и ревнует, утвердилась я в своем мнении. Наверняка он сам был в замешательстве. Между нами что-то произошло, но ни он, ни я пока не могли сказать, что именно, насколько это важно для нас обоих. Возможно, Илья ожидал, что я задам какой-то тон нашему будущему общению, и я не оправдала его ожиданий. А может быть, он боялся последствий того, что между нами случилось, но я своей веселостью нарушила нарисованную его воображением картинку, приведя его в замешательство. Возможно, он ожидал, что я буду умирать от нетерпения и страсти, и побаивался этого, а я вместо того выкраивала для него какой-то жалкий часок своего праздничного дня… Если честно, в тот момент мне не хотелось анализировать чувства мужчины, который мог бы упростить задачу и сам мне о них рассказать. Ну а если не расскажет, значит, не пришло время.

Я отогнала прочь не праздничные мысли и сосредоточилась на себе. Мне хотелось выглядеть на все сто, и через некоторое время я достигла своей цели. В половине первого я вызвала такси и отправилась на обед к родителям. Всю дорогу я ощупывала рукой прохладный металл, покоящийся у меня на шее. Птица с рубиновыми крыльями так заворожила меня, что было даже удивительно, как я прожила столько лет без нее.

Надеюсь, я обрадовала маму и отца, которые смотрели на меня с удовольствием и нежностью. Бедные, они ведь, наверное, так устали от моего бесконечного упадничества, от опущенных уголков губ, от слез, которые – пусть и невыплаканными – постоянно стояли в моих глазах. Мама считала, что я гневлю бога. Пусть он забрал у меня голос, но у меня есть любящий муж, который обо мне заботится, достаток, который позволяет не думать о завтрашнем дне. Мама считала, что я должна родить ребенка. Она была уверена, что он наполнит мою жизнь смыслом, поглотит все мысли и свободное время. Наверное, так и нужно было сделать. Что меня останавливало? Я не пыталась разобраться в себе, чтобы ответить на этот вопрос. Просто инстинктивно чувствовала что-то, чему не могла найти названия. Или оправдания? Но в любом случае момент, когда следовало воспользоваться ее советом, давно прошел. Сейчас начался какой-то другой этап в моей жизни. Пока непонятно, что он мне сулит, но что бы это ни было, это уже не будет глухой тоской. Это не будет судорожным глотанием виски в тишине своей комнаты. А всего остального я не боюсь. Сердце замирало от трепета. У меня было такое чувство, точно я стою на сцене перед плотно закрытым занавесом. Вот-вот зазвучит увертюра, вот-вот тяжелые шторы придут в движение. Мое сердце бьется как сумасшедшее, кровь пульсирует, в висках стучит. Я замираю от волнения: сейчас откроется занавес, и мне откроется зрительный зал. Но я не знаю, какая музыка будет звучать и какую партию мне придется петь.

За праздничным столом я выпила два бокала сухого шампанского, съела утиную ножку с яблоком и ровно в два отправила Илье эсэмэску с адресом своих родителей, чтобы он мог меня забрать. Через полчаса в ответ пришло всего два слова: «карета подана», и я стала собираться. Кончиком пальца я отодвинула штору и увидела на противоположной стороне улицы машину Ильи. Я находилась в полной уверенности, что мои маневры у окна остались незамеченными, но, повернувшись, натолкнулась на встревоженный взгляд мамы.

– Ты умная девочка, – ласково сказала она. – Ты ведь не наделаешь никаких глупостей?

– Не волнуйся, мама, все будет хорошо, – ответила я и поцеловала ее в лоб.

Когда я ушла, мама так и осталась стоять у окна перед шторой. Боковым зрением я заметила или, может быть, почувствовала, что она наблюдала, как я перешла через дорогу и села в машину, в которой меня поджидал незнакомый ей мужчина.

– Сколько у нас времени? – деловито спросил Илья, когда я еще только усаживалась в машину.

– Может, сначала с днем рождения поздравишь, джентльмен несчастный?

– Это опять же в зависимости от времени, – не глядя на меня, пробурчал он. – Если ты уделишь мне драгоценных полчаса, то я, пожалуй, поздравлю прямо сейчас да и поеду. Если больше – тогда повременим с поздравлением.

Пробубнив эту обиженную тираду, он повернулся ко мне лицом и уставился прямо в глаза. В эту минуту он показался мне еще более красивым, чем прежде, и еще больше напомнил образ падшего ангела: его точеные черты, идеальные каждая сама по себе, в совокупности наводили на мысли, далекие от безгрешности. Мне неудержимо захотелось его поцеловать, и я сдержала себя огромным усилием воли.

– Мы можем куролесить до самого вечера, а точнее, до половины восьмого, – сообщила я, чувствуя, как предательски загораются мои щеки, выдавая едва скрываемое желание.

И, спохватившись, добавила:

– Только не очень сильно. Чтобы мне потом не опозориться.

Илья усмехнулся и рванул с места.

Пока мы ехали, начался снегопад, крупные хлопья кружились в воздухе, под ногами, пока мы шли к подъезду, весело скрипел свежевыпавший снег. Съемная квартира Ильи в тот день мне показалась удивительно уютной и обжитой. Мой кавалер, пока я была у родителей, все-таки успел приготовиться. На тумбочке в прихожей стоял замысловатый букет, доминантой которого были орхидеи. Как жаль, что я смогу только полюбоваться им и не смогу взять с собой!

– Это все, что я успел, – как бы оправдываясь, проговорил Илья. – Давай-ка я тебя раздену.

Он снял с меня меховое пальто, такое шикарное, что я очень редко его надеваю (не в питейных же заведениях демонстрировать стриженую итальянскую норку!), вышел за дверь, бережно стряхнул с него снег и повесил на вешалку. Сегодняшний день я сочла достойным этого пальто и уже была вознаграждена за это, ибо Илья смотрел на меня с нескрываемым восхищением. Светлая норка, такая элегантная и воздушная, очень шла мне. В гостиной горели настенные светильники, шторы были наполовину прикрыты – Илья старался создать атмосферу интимности и уюта. Он все-таки кое-что успел: на столе стояли вазочка с красной икрой и тарелка с тончайшими кружевными блинчиками, салат из авокадо с креветками и три бутылки: шампанского, коньяка и красного французского вина. Он даже успел поставить на стол два прибора.

– Я подумал, что после обеда у родителей ты вряд ли захочешь налегать на еду, – засуетился Илья, зажигая свечку в центре стола. – Но ты не беспокойся, я не сам все это готовил.

– Мне такое и в голову бы не пришло, – весело ответила я.

– Я из хорошего ресторана привез, так что все более чем съедобно, – продолжал он, – только вот это я сам купил.

Он кивнул на блюдо, на котором были разложены голубика, половинка папайи, инжир и разрезанный на несколько частей гранат.

– Какая прелесть! – улыбнулась я. – Ты старался.

– К сожалению, это все, чем я могу тебя поздравить, – совершенно серьезно сказал Илья, – ничего другого подарить не могу. Ты замужем, любой подарок будет требовать объяснения и лжи.

– Не переживай, сегодня я не уйду отсюда без подарка, можешь не сомневаться.

Илья вспыхнул, в его глазах промелькнул огонь, такой многообещающий, что у меня загорелось все тело, и неловкость между нами бесследно исчезла.

– Открывай шампанское, – скомандовала я, – иначе я прямо сейчас приступлю к получению своего подарка.

– Я не возражаю, – засмеялся он, но шампанское со стола все-таки взял.

Я вышла в коридор поправить волосы. От внимания Ильи, от его близости, от интимности обстановки и предвкушения наслаждения лицо мое разрумянилось, глаза заблестели. Удовлетворенная увиденным в зеркале, я вернулась в комнату. Илья держал два бокала и улыбался.

– Люба, ты просто фантастически красивая женщина, – сказал он, протягивая мне шампанское, – я счастлив, что встретил тебя.

Он умолк, притягивая меня к себе.

– За тебя, – прошептал Илья, – за то, чтобы ты была счастлива.

– Я уже счастлива, – ответила я, – и… Ты будешь смеяться, но я снова хочу есть.

Мы обнимались, смеялись и тискали друг друга. Илья снял с тарелки верхний блинчик, обильно намазал его икрой, затем свернул в трубочку и протянул мне.

– Как вкусно! – заметила я, шутливо вырываясь из его объятий. – Дай поесть! Ты хочешь, чтобы мое угощение осталось тебе на ужин? Дай мне ложку салата!

Илья потянул меня на диван, и это означало, что трапеза окончена. Последние крошки блинчика я дожевывала, находясь в сильнейшем возбуждении. Он взялся за кончики шелкового шарфика, завязанного на моей шее, потянул их, и шелк легко соскользнул на диван. Внезапно Илья замер и отстранился от меня. Его рука, только что ласкавшая мою спину, выскользнула из-под моего джемпера.

– Что это у тебя? – резко спросил он, и я в первое мгновение не поняла, куда устремлен его взгляд. А когда поняла, испугалась – настолько этот взгляд был страшен.

Внезапно мой любовник так резко отпрянул от меня, будто до сих пор держал в руках змею.

– Что это?! – повторил он свой вопрос.

Взгляд его горящих темных глаз был устремлен на колье, покоящееся на моей шее.

– Это подарок Максима, – выдавила я, изумленная его поведением.

– Максим – это твой муж? Его подарок?

– Да, его, конечно, а в чем дело? Что тебя так смутило? – продолжала недоумевать я.

Илья вскочил с дивана, бросился к праздничному столу, одним движением открыл бутылку коньяка, налил себе полную рюмку и выпил ее залпом. Потом громко вдохнул и устремил на меня тяжелый взгляд.

– Когда твой муж подарил тебе эту вещь?

– Сегодня, это был его подарок на день рождения.

– Как он объяснил происхождение этого изделия? Он сказал, где его купил?

– Нет, он ничего мне не сказал.

Дурное предчувствие накрыло меня тошнотворной волной, губы задрожали, очарование уютной комнаты, праздничного стола, снегопада за окном мгновенно улетучилось.

– Что значит – ничего не сказал? – продолжал настаивать Илья. – А ты не спросила?

– Да в чем дело, в конце концов?! – взмолилась я. – Ты можешь мне объяснить? Зачем ты меня так пугаешь?!!

Видимо, на моем лице отразилась такая паника, что Илья опомнился.

– Извини, если я тебя напугал, – примирительно произнес он. – Ты можешь снять эту вещь? Я хочу ее рассмотреть.

Я послушно сняла ожерелье и протянула ему. С голой шеей я почувствовала мгновенное, острое сиротство – будто я носила это ожерелье всю жизнь и не мыслила себя без него.

– Мы встречали Новый год в Таиланде, – начала объяснять я, – мы ездили туда вместе с нашими старыми приятелями, у них в начале года была пятая годовщина свадьбы, и они хотели ее отметить. Мне очень понравился подарок, который сделал наш друг свой жене, Максим это запомнил, и вот… Я думаю, это изделие той же фирмы, что и то, которое мне тогда понравилось. А сегодня я нашла коробочку с этим колье на столе рядом с букетом. Максим оставил его, потому что уходил, когда я еще спала.

Это было все, что я знала, больше мне добавить было нечего, и я просто наблюдала за тем, что делает Илья. А он повертел мою птичку в руках, затем положил ее на стол и удалился в прихожую. Оттуда он вернулся с лупой в руках.

– Да, я не ошибся, все верно, – сказал он и шумно выдохнул воздух. – И что теперь делать?

Он снова подошел к накрытому столику, налил себе еще одну рюмку коньяка.

– Может быть, ты объяснишь мне, что происходит, наконец? Тебе знакома эта вещь? – не выдержала я.

– Даже не знаю, как тебе сказать, – осторожно начал Илья. – Это ожерелье называется «Опаленные крылья», его автор – Михаил Ляндрес. Видишь вот здесь буковку «Л»? Это его знак. Он умер в начале прошлого века. Был дирижером, композитором и очень увлекался ювелирным искусством. В конце жизни он совсем забросил музыку и полностью посвятил себя созданию украшений из золота, платины и драгоценных камней. Несколько его произведений были в коллекции Павла Иннокентьевича Семилетова, отчима моего сводного брата Роберта. После того как Евгения Леонидовна и Роберт разделили наследство, это украшение находилось у Роберта.

Я смотрела на Илью, и мне казалось, что звук его голоса существует и слышится как будто отдельно от тела. А потом я и вовсе перестала слышать звуки. Еще несколько секунд, и перед глазами поплыло… Сознание я не потеряла, но на некоторое время провалилась в зыбкое состояние между явью и забытьем. Такое же состояние у меня было, когда я отходила от наркоза после операции: вроде бы мир существует, и в нем присутствуют какие-то звуки, и в молочном тумане плавают какие-то фигуры, но себя я при этом не ощущала. Не могла понять, где я и какое место занимаю – в этой реальности или где-то за ее пределами. Илья брызгал водой мне в лицо, шлепал по щекам, но реальность никак не хотела со мной соединяться. Сколько я провисела в полубессознательном состоянии, не знаю, но когда я стала приходить в себя, Илья выглядел очень испуганным.

– О господи, наконец-то, еще чуть-чуть, и я бы стал вызывать «Скорую помощь»!

Через несколько мгновений я встала, пошатываясь, подошла к столу и налила себя коньяку. Илья сделал было какой-то протестующий жест и даже устремился ко мне, но не успел – я в одну секунду опрокинула рюмку.

– Не волнуйся, мне лучше, все прошло, – сказала я. – У тебя есть доказательства?

Илья молча встал и подошел к компьютеру, включил его, нашел нужный файл.

– Есть в файле, но Евгения Леонидовна предоставила мне и распечатку описания коллекции, – сказал он. – Выбирай, как будешь смотреть – на ноутбуке или на бумаге?

Я села к компьютеру, а Илья вытащил из-под шкафа чемоданчик, покопался в нем, извлек оттуда пачку бумаги в прозрачном файле и устроился рядом со мной.

– Вот перечень предметов коллекции, – стал объяснять он, – «Опаленные крылья» значатся третьим номером. Вот, смотри. Тут описание изделия, предполагаемая дата изготовления.

Он извлек из файла лист бумаги, оказавшийся отчетливой фотографией. Беглого взгляда хватило, чтобы понять: на ней запечатлено именно то изделие, которое еще несколько минут назад было у меня на шее. Я выхватила у Ильи бумаги, стала лихорадочно перебирать их, и через несколько секунд моим глазам предстал лист с надписью «Русалочка», который содержал подробное описание подвески в виде русалочки, держащей сапфир. Это была картотека, созданная по всем правилам: здесь имелась информация об авторе изделия, об использованных камнях и металле, их весе и характеристиках. Засунуть карточки назад, в файл, моих сил уже не хватило – руки отчаянно дрожали.

– Что это может значить? – еле шевелящимся языком прошелестела я.

– Пока не знаю, – мрачно ответил Илья, – события могли развиваться по-разному. Давай-ка я заварю чаю, и ты выпьешь чашечку, тебе нужно прийти в себя. Ты совсем бледная и еле держишься.

– Не хочу чаю, дай мне лучше коньяка, – я отмахнулась от его попытки помочь мне встать из-за рабочего стола, – мне сейчас точно не до чая. Так как могли развиваться эти события? Давай подумаем, я уже в состоянии, не бойся, я не грохнусь.

Илья налил в рюмку коньяка, зачерпнул с нарядного блюда горсть голубики и протянул мне. Я вяло поблагодарила.

– Эти изделия были у Роберта, когда они с матерью разделили наследство Павла Иннокентьевича. По настоянию Евгении Леонидовны они были помещены в банковский сейф, – размышлял вслух Илья. – Через некоторое время, как я тебе уже рассказывал, Роберт познакомился с сомнительной девушкой и повез ее путешествовать. Как я понимаю, он оплачивал не только билеты и проживание в отелях, он девушку «гулял» по полной, значит, покупал ей какие-то шмотки, водил в рестораны и так далее. Следовательно, что-то из коллекции он продал.

– Так может быть, эти украшения были проданы именно тогда? – с робкой надеждой спросила я.

– Категорически исключать такую возможность нельзя, хотя она и маловероятна, – безжалостно заметил Илья и продолжил: – Евгения Леонидовна утверждает, что в его части наследства были предметы, которыми Роберт, мягко говоря, не дорожил. И она считает, что если бы он стал распродавать коллекцию, то начал бы именно с них. В частности, это были две очень ценные иконы XVII века, которые Павел Семилетов реставрировал за свой счет и якобы собирался передать в дар епархии. Но Роберт, в отличие от своего отчима, не имел никакого пиетета к официальной православной церкви, и Евгения Леонидовна якобы не раз слышала от него высказывания относительно этих икон. Он считал, что их нужно продать, что нельзя хранить дома иконы, которые кто-то когда-то украл или отобрал у верующих людей. А история у этих икон была именно такая – они были реквизированы в период коллективизации, но не уничтожены, как множество ценностей в тот период, а кем-то сохранены. Я думаю, что в первую очередь Роберт избавился от них.

– Но ведь с момента разрыва с той девушкой и до его смерти прошло какое-то время, – перебила я, – он мог в тот отрезок времени начать распродажу своей коллекции.

– Именно в тот отрезок времени он то активизировал, то приостанавливал работу по оценке своей части наследства, – пояснил Илья. – Установлено, что он обратился к эксперту – не помню, говорил ли я тебе об этом, – и предоставил в его распоряжение каталог. Ювелирных украшений в коллекции Семилетова было не так много, и на тот момент те, что принадлежали Роберту, в каталоге были.

– Что же тогда у нас остается? Получается, у моего мужа не было никаких законных способов купить это ожерелье?

– Могло быть всякое, – пожал плечами Илья, – можно только предполагать, ведь точно мы ничего не знаем. Чисто теоретически он мог быть добросовестным приобретателем. Если допустить, что тот, кто имеет отношение к смерти Роберта, начал распродавать похищенные у него ценности…

– Но сам ты в это не очень веришь, да?

– Не знаю, Любочка, не знаю, – проговорил Илья, подсаживаясь ко мне. – Мне это кажется маловероятным. Прошло слишком мало времени. Нужно быть очень отчаянным человеком, если не сказать – полным идиотом, чтобы не побояться через такой короткий промежуток времени начать в открытую продавать ценности с такой историей. А если мы подозреваем здесь действия какой-то организованной группы – тем более.

– А если мой муж имеет ко всему этому какое-то отношение, почему он не побоялся это сделать? Я имею в виду – открыто подарить сомнительную вещь мне?

Илья отвел глаза. Так делают, когда стараются избежать необходимости сказать человеку что-то очень нелестное или неприятное. Я придвинулась к нему и стала теребить за рукав рубашки, пытаясь насильно повернуть к себе лицом и заставить смотреть на меня.

– Ну же, ну… – настаивала я. – Почему же тогда мой муж не побоялся?

– Хочешь знать мое мнение? – сдался мой друг. – Да просто потому, что твой Максим не боится именно тебя и не ждет подвоха с этой стороны. Ты же немножко не от мира сего, Любочка, не обижайся, но это так. Ты поглощена своими переживаниями, не очень ориентируешься в окружающем мире. Да он тебя и не особенно интересует, так ведь?

– До недавнего времени так и было, – подтвердила я.

– Вот поэтому твой муж не побоялся дарить тебе вещь, имеющую такую историю. Кроме того, твой круг общения узок, он знает это и не чувствует опасности.

– Да, все верно, – согласилась я, – ведь я ничего не рассказывала ему о своей встрече с Полиной, и о посещении «Белой лилии» я тоже ничего не говорила. Он ничего обо мне не знает и вполне может думать, что я и сейчас где-то за облаками.

– Думаю, что да.

Я оставила при себе и не стала облекать в слова еще одно предположение. Наверняка Максим, если он действительно знает о происхождении украшения, подумал, что прием очередного стакана текилы для меня тема куда более актуальная, нежели мысли о происхождении подарка на день рождения. Глупо надеяться, что он, живя со мной бок о бок, не замечал признаков моего прогрессирующего алкоголизма. Максим не дурак и не слепой. Он не устраивал мне скандалов и не пытался лечить, видимо, потому, что считал, что мое пьянство пока не дошло до критической точки. Может, он думает, что пусть я лучше буду тихо пить, чем громко скандалить или искать себе приключения. И наверняка он предполагает, что наслаждаться подарком я буду в одиночестве. Подруг у меня нет, большие компании я не посещаю. Да, ему действительно нечего было бы опасаться, даже и знай он истинную историю красивой вещицы.

– У тебя есть предположения, как могла эта вещь попасть к моему мужу?

– Пока нет, – покачал головой Илья, – я слишком мало знаю о твоем муже. Вернее, вообще ничего не знаю. Кто он? Чем занимается? Каков круг его интересов, друзей, партнеров? Что ты можешь мне о нем рассказать?

Я сжала украшение, которое Илья вложил в мою потную от волнения руку. Оно жгло мне кожу, горело огнем, но я сильнее и сильнее сжимала его, пока нестерпимая боль не заставила меня разжать пальцы.

– Ты с ума сошла! Что ты делаешь! – воскликнул Илья. – Давай я надену его на тебя, и не сопротивляйся, твой муж не должен знать, что у тебя возникли какие-то вопросы.

Я ослабила сопротивление, дала ему застегнуть замочек у себя на шее.

– Я не так много знаю о той жизни, которую ведет мой муж, – начала я. – Налей мне, пожалуйста, коньяк, я расскажу тебе о нем.

– Любочка, ты меня извини, это не мое дело, но ведь тебе еще идти на празднование. Если ты сейчас переберешь с коньяком, может получиться очень неудобно. Не давай ему сейчас поводов задумываться. Очень тебя прошу. Он не должен заметить в тебе никаких перемен.

– А может, пусть лучше заметит? – с вызовом спросила я. – Может, лучше сказать ему правду?

Под правдой я подразумевала наши с Ильей отношения. Но его логика была другой, и мысли его текли в другом направлении.

– Не сейчас, – отрезал он.

– Ты боишься? – усмехнулась я, готовая взять курс на выяснение отношений.

– Боюсь, – подтвердил Илья, – боюсь, и прежде всего – за тебя. Это может быть опасно. Я пока слишком мало знаю. Итак…

Мне стало стыдно, и я начала рассказывать Илье свою историю. Всю, с самого начала. И только сейчас поняла, как мало, в сущности, я знаю о своем муже. В молодости мы проводили вместе все наше время, и у нас не было никаких секретов. Но происшествие, которое перевернуло мою жизнь, изменило и мои отношения с Максимом. Мне всегда казалось, что в нашем отчуждении друг от друга виновата я и только я. Это я оказалось слабой. Когда судьба нанесла мне удар, мой стержень не просто хрустнул, он сломался, и вся окружающая жизнь перестала меня интересовать. А Максим был частью этой окружающей жизни. Он не был ни в чем виноват, но и не мог мне помочь, и страдал, по моему мнению, именно из-за этого. Ему нечего было предложить мне взамен моей профессии, моего призвания, которым я дышала, как воздухом. И он, не способный заполнить возникшую пустоту, стал отдаляться от меня, словно инстинктивно опасаясь, что черная дыра со временем поглотит и его. Наверное, он стал бояться оказаться на моей территории – я распространяла вокруг себя удушливые миазмы обреченности, и можно ли его осуждать за то, что он не хотел задохнуться? Ведь кто-то же из нас двоих должен был оставаться на твердой почве. Кто-то должен был нести ответственность за все. И кто, если не он?

Я рассказала Илье все, что знала о жизни Максима, о том, как он начинал работать, как развивалась его карьера. Илья по ходу моего повествования задавал наводящие вопросы. Например, кто посоветовал мне пойти работать в благотворительный фонд? Максим? Как называется этот фонд? «Жизнь»? Кто первым приобрел изделие ювелира Михаила Ляндреса? Полное имя друга и партнера моего мужа? Семен Викторович Панюков? Не знаю ли я, кем он работал раньше? Или где служил?

На минуту Илья прервался и сел за компьютер.

– Да, так и есть, – проговорил он. – Полина Самохина жертвовала свои деньги благотворительному фонду «Жизнь». Ты знаешь, какое отношение твой Максим имеет к этому фонду?

– Нет, – промямлила я.

Расспросы Ильи наконец утомили меня, я почувствовала себя опустошенной, выжатой, я опять возвращалась в свое прежнее состояние. Боже, как хрупко ощущение радости и полноценности! Еще совсем недавно, пару дней назад, я смаковала давно забытый вкус жизни, который вновь просыпался во мне, радовалась мужчине, который меня оживил, лелеяла внезапно проснувшиеся эмоции, такие яркие и живые, что меня даже стала посещать смутная, робкая надежда – а вдруг и голос вернется ко мне? Но мое кратковременное счастье было слишком призрачным, слишком хрупким, оно не выдержало первого же соприкосновения с действительностью. Очарование рассеялось в одно мгновение, и я вновь стала погружаться в темноту одиночества. Нет, Илья здесь, со мной, я чувствую тепло его руки, сжимающей мой локоть, он гладит меня по голове, осторожно целует в висок. Но у меня такое ощущение, что все это нереально. Дымка, которая может рассеяться в любую минуту.

Илья извинился и снова подсел к ноутбуку, стал вводить какие-то данные в поисковую систему, а я, улучив момент, подобралась к столу и налила себе полстакана коньяка. Я не разобрала его вкуса, не почувствовала, как он обжег горло, ощутив лишь, как внезапно подкатила тошнота и закружилась голова. Я снова как будто только проснулась от наркоза: вокруг все плыло и туманилось. Я сделала еще один большой глоток и поняла, что сейчас провалюсь в пропасть. В этот момент мои манипуляции у стола заметил Илья, он схватил меня на руки и потащил в ванную.

– Тебе нельзя сейчас показывать ему, что что-то не так, – серьезно сказал Илья, когда меня перестало тошнить. – Сейчас ты выпьешь горячего чаю, съешь вкусный блинчик, полежишь и пойдешь в ресторан, как будто ничего не произошло.

– Я не смогу, я не хочу его видеть, – пролепетала я.

– Надо, Любочка, надо, пока у меня слишком мало информации, мне нужно немного поработать. Как только у меня будет какая-то ясность, мы с тобой примем решение. Дай мне немного времени. А пока ты должна быть такой, как всегда. Постарайся не вызвать в нем никаких подозрений. Это может быть опасно.

– Ты серьезно? Как же я буду с ним?

– Ты должна меня слушаться, Люба, это очень серьезно, – уговаривал меня Илья. – Ты не должна давать своему мужу никаких поводов для сомнений и подозрений. Пока ты такая, как всегда, ты в безопасности. Я обещаю тебе, что это ненадолго. Потерпи чуть-чуть, мне нужно поработать.

– Кто ты, Илья? – пробормотала я. – Я ведь и о тебе ничего не знаю. Кто ты?

– Я обещаю тебе все рассказать. – Он улыбнулся и погладил меня по голове. – Полежи, успокойся, отдохни. Потом я вызову такси и отвезу тебя в ресторан. Очень скоро я все тебе расскажу.

В той, прошлой прекрасной жизни мне говорили, что я не только прекрасная певица, но и талантливая актриса. Мне удавались образы, которые я воплощала на сцене, меня хвалили. Но в повседневной жизни я не актриса, я полный ноль. Моя роль мне не удалась. В ресторан в тот вечер я приехала жалкая, бледная и дрожащая, как китайская хохластая собачонка. Гордая птица с рубиновыми крыльями шла мне в тот момент как корове седло. Я появилась в зале, когда Максим и Панюковы (куда ж без них!) уже сидели за столом. При виде меня мужчины поднялись и приветственно заулыбались. В зале ресторана было много пальм в кадках и зеркал. Я заглянула в одно из них, чтобы посмотреть, насколько получилась у меня ответная улыбка, и была шокирована: на меня смотрело перекошенное от страха и отчаяния, покрытое мелкими капельками пота бледное лицо. Гримаса, запечатленная на нем, ничем даже отдаленно не напоминала улыбку. Максим нахмурился.

– Ты плохо себя чувствуешь? – спросил он, усаживая меня в кресло.

– Возможно, заболеваю, – отозвалась я.

– Выпей водочки, и сразу все пройдет! – воскликнула Лариса. – Самый верный способ избежать всех болезней!

– Ты права, – поддакнула я, подвигая рюмочку в сторону пузатого хрустального графина.

На столе уже красовались печеные пирожки, нежнейший копченый палтус, маринованные белые грибы, тарталетки с черной икрой. От аппетитного зрелища меня, большую поклонницу традиционной русской кухни, так затошнило, что я еле сдержалась, чтобы не убежать в туалет. После первой рюмки меня отпустило, но я поняла, что есть не смогу. Я пододвинула себе блюдо с икрой и стала беззастенчиво выковыривать из тарталеток их содержимое.

– Сегодня мне можно все, – ответила я на удивленный, если не сказать ошарашенный, взгляд Максима.

Панюковы рассмеялись, а я вновь подвинула свою рюмку к хрустальному графину.

Не прошло и часа, как я добралась до той кондиции, при которой уже не ощущала, как жгут мне шею крылья гордой платиновой птицы, истекающей кровавыми рубиновыми каплями. Изо всех сил я старалась следовать указаниям Ильи, но по мере возрастания степени опьянения это становилось все сложнее. Такой правильный, такой любящий, такой воспитанный муж! Как же мне хотелось бы спросить тебя: с каких это пор ты покупаешь вещи, ради которых людей отправляют полетать с восьмого этажа? Может быть, ты даже знаешь, кто это сделал?