Текст книги "Женщина перемен"

– Ты здесь не живешь, – констатировала я, будто не обратив внимания на то, что назвала Илью на ты.

– Почему не живу? – отозвался он. – Живу, просто временно.

– Съемную квартиру сразу видно, – заметила я несколько разочарованно. – А почему ты здесь временно? Ты живешь где-то в другом городе? Или это после развода?

– Я живу в Московской области, в Люберцах, работаю в Москве, – одной фразой лишив меня иллюзий, ответил Илья. – Ты знаешь, как выяснилось, у меня почти нечего есть. Только сыр и ветчина. Ты не против бутербродов?

Я молча достала из пакета две упаковки печенья и бутылки.

– Не против, но есть, честно говоря, не хочется.

– Пить и при этом не есть опасно, – заметил Илья и занялся нарезкой сыра и ветчины.

– Наверное, – отозвалась я, выждала минутку и добавила, не выдержав: – Но я бы выпила. Меня до сих пор всю трясет.

Илья проигнорировал принесенную мною бутылку и налил из своей – она была уже открыта и даже чуть-чуть начата. Коньяк тоже был хороший, армянский.

– Тебе удалось съездить к мужу Полины? – спросила я, выждав несколько секунд.

– Да, и представь себе, он был дома, – ответил Илья, выставляя на стол нехитрое угощение. – К тому же он был пьян. Он явно не выходил из дому в ближайшее перед моим приходом время.

– Ты думаешь, это не он?

– Когда мы пришли, твоя подруга была еще теплая, она умерла совсем недавно, я не эксперт, точно не скажу. Но, – Илья поднял указательный палец, – если это сделал ее муж, он должен был ухитриться очень быстро, просто молниеносно вернуться домой. Я гнал со всей дури и в квартиру попал сразу. Он был совсем тепленький. На столе – картошечка жареная, бутылка почти допитая, сам еле-еле лыко вяжет. К тому же он живет в Северном районе, а там метет не так, как здесь, в центре. Там метет прилично, а куртка у него была совершенно сухая.

– Но он мог…

– Он все что хочешь мог, – оборвал меня Илья, – я просто оценил ситуацию. Но я не следователь и не оперативник.

– А кто ты? – помимо моего желания вырвалось у меня.

– В смысле?

– Ну не следователь, не оперативник, – промямлила я, – но ты пришел в дом к Полине. Ты предвидел, что может произойти что-то плохое? Или она тебя пригласила? Что это было? Кто ты такой? У меня такое ощущение, что и в «Белой лилии» ты появился не просто так.

– Не просто так, – согласился Илья и взял с блюда бутерброд.

– Я что, клещами должна из тебя информацию вытягивать? – обиделась я. Меня стало напрягать молчание человека, с которым меня связало столкновение в столь щекотливых обстоятельствах. – Ты просил ничего не говорить полицейским, я не сказала. Но ты обещал дать мне объяснения. Или нет?

– Извини, – Илья накрыл своей рукой мои пальцы, – я просто не знаю, с чего начать. Это довольно длинная история.

– Ничего, у меня есть время, – успокоила его я, – и коньяка у нас предостаточно.

– Та женщина, которая ходит вместе с нами в группу, ну которую называют Д-5… – начал он.

– А… Бриллиантовая Вдовушка, – подхватила я, не подумав.

– Она вдова, совершенно верно, а ты откуда знаешь? – удивился он.

Пришлось объяснить про прозвища. Илья посмотрел на меня с удивлением, хмыкнул и продолжил:

– Так вот, Евгения Леонидовна – вторая жена моего отца. Он умер много лет назад. Ее второй муж тоже умер, так что она двойная вдова, так сказать. И про «бриллиантовую» ты угадала: ее второй муж обладал большими ценностями, он был коллекционером. Этот бриллиант, который бросился тебе в глаза, ей не следовало бы носить в будничной жизни, ей об этом говорили многие, но это память о муже, и она никого не слушает. А уж тем более теперь.

Илья посмотрел на меня в упор, как бы размышляя, стоит ли мне доверять. Но в его ситуации, видимо, выбора у него не было, и он продолжил:

– Теперь, когда умер Роберт, у нее совсем никого не осталось.

– А кто такой Роберт?

– Это ее сын от первого мужа, то есть от моего отца.

– Твой брат? Сводный?

Илья кивнул и опрокинул в себя полбокала коньяка.

Евгения Леонидовна Семилетова, в первом браке Шаталова, и сейчас сохранила правильность черт и благородство осанки, нетрудно было представить себе, что в молодости она была очень красива. Отец Ильи оставил ради нее семью с маленьким ребенком. То есть с Ильей. Он приходил потом к матери Ильи, каялся, плакал, но никогда не просился назад – слишком уж поглотила его мысли красавица, удивительно похожая на Элину Быстрицкую. В браке с ней родился мальчик Роберт, болезненный, но очень умный и способный. Потом общий отец Роберта и Ильи неожиданно умер от разрыва аневризмы в легком. Его вторая жена вдовствовала не так уж долго. Поклонников у нее было много, бытовые и финансовые нагрузки оказались не по ее нежным плечам, и скоро она вышла замуж за очень состоятельного человека, известного архитектора и коллекционера Павла Иннокентьевича Семилетова. Он был гораздо старше Евгении, но они прожили положенные им судьбой годы счастливо. Павел Иннокентьевич воспитывал маленького Роберта как своего сына, прививал ему вкус к прекрасному, пожил бы он подольше, приемный сын, возможно, смог бы более осознанно отнестись к ценностям, которые имел его отчим. Но в 69 лет Павлу Иннокентьевичу диагностировали рак желудка с метастазами в печень и поджелудочную железу. Умирая, он завещал Роберту значительную часть своих ценностей. Объем семилетовского наследства еще только предстояло определить, истинную цену многих предметов ни Евгения Леонидовна, ни тем более Роберт просто не могли себе представить – одни предметы стоили недорого, другие являлись почти сокровищами. Павел Иннокентьевич коллекционировал старинные офорты и эстампы, картины русских художников XIX века, ювелирные изделия, имеющие художественную, а иногда и историческую ценность, археологические артефакты, иконы, редкие камни. Что-то он подарил областному краеведческому музею, что-то – потомкам художников, полотна которых имелись в его коллекции, что-то завещал дочери от первого брака, что-то – какому-то русскому фонду, что-то – кафедральному собору, но даже после этого в остатках его коллекции кое-что осталось. Тем более что дары заключались чаще всего в произведениях изобразительного искусства и иконах, семье же он оставил ювелирные изделия и камни. Для оплаты работы экспертов и комфортного существования, своего и Роберта, Евгения Леонидовна решилась продать несколько экспонатов, остальное они задумали описать и сохранить в неприкосновенности до тех пор, пока не будет выяснена точная оценочная стоимость каждой вещи. Кроме того, Роберт получил от Евгении Леонидовны задание найти специалиста и прозондировать почву для выхода на европейские аукционные дома. Ценности были помещены в банковское хранилище. Роберт между тем делал вполне успешную адвокатскую карьеру, Евгения Леонидовна жила на средства, которые куда-то выгодно поместила, в общем, никто из них не нуждался. Взаимопонимание между сыном и матерью было нарушено, когда Роберт стал встречаться с «неподобающей» женщиной. Такое определение дала ей Евгений Леонидовна и была в нем непреклонна. Строго говоря, не согласиться с ней было трудно. Девушку звали Лана, но Евгению Леонидовну посещали сомнения в подлинности этого имени. Ей было лет 25, и она имела надутый силиконом зад и выдающийся бюст с тем же содержимым внутри. Как она могла охмурить Роберта, интеллигентного, умненького, домашнего мальчика? Это просто не укладывалось в голове. Но еще непонятнее было, чем мог он сам привлечь девицу такого склада. Евгения Леонидовна взывала к разуму сына, просила ответить на один простой вопрос: зачем юная и симпатичная, в общем-то, девушка вкладывает немыслимые деньги в преображение (интеллигентно выражаясь) своей стройной фигуры? Зачем добивается гипертрофированных форм? Чего она этим добивается? Ведь совершенно очевидно: для нее это не борьба с физическими недостатками, что еще можно было бы понять, а банальное вложение денег. Своего рода инвестиция для привлечения богатых мужчин. Род занятий девушки был написан у нее на лбу, хирургически измененных скулах и губах крупными буквами, которые складывались в слова, трактуемые только одним образом. Ее снимки в Инстаграме подтверждали то, с чем спорить стал бы только законченный глупец. Но Роберт как будто ничего не видел. Он был не избалован женским вниманием и, когда познакомился с ТАКОЙ девушкой, просто съехал с катушек. Внешне Роберт был типичным ботаником: близорукие, постоянно прищуренные глаза, ранние залысины на кудрявой голове, угловатая нескладная фигура. Вечная смущенная улыбка придавала его лицу обаяние и вид невинный и даже девственный, но женщины типа Ланы ищут внимания не таких мужчин. Для нее он – молодой, подающий надежды адвокат – не представлял никакого интереса. Он не ходил по ночным клубам, не тратил деньги на развлечения, ездил на скромной «Мазде» и не источал никакого внешнего лоска. Евгения Леонидовна была уверена, что информация о том, что они с сыном собираются оценить и, возможно, частично продать коллекцию, дошла до людей, заинтересованных в получении семилетовской сокровищницы даром. То есть до криминалитета, который и подсунул ее дураку-сыну ушлую девчонку. Оставалось ждать, когда юная волчица женит дурачка на себе или оберет его полностью, даже не прибегая к официальному оформлению отношений. Но всерьез Евгения Леонидовна забеспокоилась только тогда, когда ее сын внезапно уехал со своей возлюбленной в незапланированный отпуск. Она стала копаться у него в компьютере, помчалась в турагентство, где он, судя по переписке, покупал тур, и пришла в ужас. Ее сын уехал со своей силиконовой девкой на неделю в Амстердам, а оттуда они должны были отправиться в двухнедельное путешествие на Маврикий. Пятизвездочный отель на берегу океана стоил баснословно дорого. До сих пор Евгения Леонидовна и Роберт проводили свой отпуск в небольшом итальянском городке Риччоне, в регионе Эмилия-Романья, на мелководном побережье Адриатического моря, в добротном четырехзвездочном отеле. Оттуда они выезжали во Флоренцию, Венецию, Болонью и Сан-Марино. О таких экзотических и безумно дорогих островах, как Сейшелы или Маврикий, даже не заговаривали. Евгению Леонидовну чуть не хватил удар. Ослепительная, как молния, и страшная догадка пронзила ее. Наиболее ценные предметы семилетовской коллекции хранились в двух банковских сейфах. По договору с банком доступ к одной из этих ячеек имела Евгения Леонидовна, к другой – ее сын. Вдова, не помня себя от ужаса, бросилась в банк проверять свою догадку, благо у нее была такая возможность – ячейки она арендовала в отделении, где одну из руководящих должностей занимала ее добрая приятельница. Знакомая подтвердила, что последний визит в своему сейфу Роберт нанес за месяц до отъезда, об этом в банке имелась соответствующая отметка. Это значило, что сын, не поставив в известность мать, запустил лапу в семейную сокровищницу. И Евгения Леонидовна понимала, что это только начало: Роберт вернется и рано или поздно опустошит свой сейф полностью. Силиконовая девица вытрясет из него все до последнего камешка. Вдове оставалось ждать возвращения наследника, после чего устроить серьезный разговор, обратить внимание на недопустимость пустого разбазаривания семейных реликвий, пригрозить полным разрывом отношений и отлучением от дома. Существовала опасность, что сорвавшийся с цепи Роберт примет вызов и порвет с матерью ради силиконовой проститутки. Ему нужно было доказать, что эта девушка – проходимка. И доказать с фактами в руках.

Евгения Леонидовна предвидела, что объяснение с Робертом будет сложным в любом случае: сын, который еще недавно советовался с матерью по любому поводу, сообщил о своем отъезде скупой эсэмэской, в которой было лишь несколько слов: «Мамуля, срочно уехал в отпуск. Подробности по возращении. Целую, сын». Евгения Леонидовна понимала, что его отпуск не мог быть срочным или непредвиденным, потому что шенгенская виза у Роберта уже закончилась и ему нужно было получать новую. Значит, он планировал свое путешествие заранее. Планировал и скрывал от матери. В такой ситуации рассчитывать на его понимание, на то, что он вдруг одумается, было бы очень наивно. Евгения Леонидовна обратилась в частное сыскное агентство, и для нее быстро выяснили, что девушка Лана, на которую также была оформлена путевка и виза, – это уроженка Рязанской области 24-летняя Светлана Хабарова, имеет законченное среднее образование, не судима, не привлекалась. Больше о ней не было известно ничего. И даже имя ее поддельным было считать нельзя: Лана – вторая часть полного имени Светлана. Евгения Леонидовна сначала предавалась панике, но к концу сыновнего вояжа пришла в себя, все хорошенько обдумала и стала готовиться к объяснению.

Объяснение было трудным, Роберт доказывал, что имеет право распоряжаться своей частью наследства по собственному усмотрению, что мать не должна вмешиваться в его личную жизнь, что он, как всякий мужчина, хочет любви, и ему приятно, когда рядом такая эффектная женщина, о какой он раньше и мечтать не смел. На материнские резоны отвечал лишь, что во все века истинно шикарные женщины стоили дорого и выбирали мужчин с положением и деньгами. Об этом говорит вся мировая классика, так была устроена жизнь во все времена. А он, Роберт, не хочет сидеть, как злобный гном, на сокровищах и влачить при этом жалкое существование. И Павел Иннокентьевич как мужчина понял бы его. Последний аргумент добил мать окончательно – Павел Семилетов, между прочим, тоже женился на красавице. И мамочка выбрала именно его, успешного и богатого, а не какого-нибудь заштатного инженеришку, потому что знала цену своей красоте. Евгения Леонидовна от такого сравнения побагровела, но нашла в себе силы не сорваться на крик, а напротив – ледяным тоном заметила, что она при ее красоте и знании ей цены не была проституткой. Роберт попросил доказательств и не получил их. Мать никак не могла доказать, что его избранница – девка легкого поведения. Евгении Леонидовне ничего не оставалось, как поставить сына перед выбором: или я, или она. Роберт поступил так, как она и боялась больше всего: развернулся и ушел.

Полгода она ничего не слышала о сыне, не пыталась с ним связаться. Переживала свое горе тяжело, но молча и с достоинством. Эксперты, с которыми она сотрудничала, сообщили, что Роберт приостановил общение по поводу оценки коллекции. Евгении Леонидовне оставалось лишь догадываться, что происходит с ее мальчиком, как развивается его личная жизнь, в каком состоянии часть коллекции ее мужа. А летом старый знакомый сказал Евгении, что видел Роберта в совершенно непотребном виде: в стельку пьяным, еле держащимся на ногах. Он пошел за ним и понял, что приемный сын Семилетова снимает жилье в соседнем доме. Потом он снова увидел Роберта – на сей раз спящим на скамейке возле своего подъезда. И опять в стельку пьяным. Евгения Леонидовна решила действовать. Когда сын гибнет, гордость – не лучший подсказчик. Она позвонила Роберту и застала его подвыпившим, заставила назвать его новый адрес и сказала, что завтра же утром, когда сын отдохнет, она непременно придет для разговора по душам. Она не хотела больше ультиматумов, боялась, что Роберт слишком слаб для этого.

Утром следующего дня Евгения Леонидовна пришла по адресу, где квартировал ее сын. Район был новый, надо было еще разобраться, какому дому принадлежит буква «а», а какому «б», к тому же во дворе творилось что-то невообразимое: у одного из подъездов стояла карета «Скорой помощи», две полицейские машины и целая толпа гулко переговаривающихся жильцов. Что-то здесь случилось. Евгения Леонидовна была слишком поглощена своими проблемами, чтобы любопытствовать, поэтому постаралась проскользнуть в подъезд сквозь толпу. На пороге ее остановил сотрудник полиции, вежливо поинтересовался, в какую квартиру она идет. Она назвала номер и по внезапно метнувшимся глазам молоденького полицейского, по аккуратному жесту, которым он придержал ее, вдруг все поняла. Она дернулась в сторону, растолкала зевак и несколько секунд, прежде чем упасть в обморок, стояла как вкопанная.

Расследование обстоятельств смерти Роберта проводили спустя рукава. На кухонном столе он оставил записку со словами: «Мама, прости меня за все». Лист бумаги, на котором было начертано предсмертное послание, был аккуратно оборван, и это наводило на мысль, что на самом деле письмо матери было длиннее, в нем содержалось что-то еще. Или Роберт только сел его писать, и его прервали. Это не было похоже на законченную записку, Евгения Леонидовна была в этом уверена. Оставшуюся часть листа бумаги нигде не нашли – ни в мусоре, ни в бумагах. Так куда, спрашивается, она делась? К тому же Роберт панически боялся высоты, Евгения Леонидовна была убеждена в том, что если бы ее сын задумал свести счеты с жизнью, он избрал бы для этого любой другой способ. Ее доводы не были услышаны. Посторонних, входивших в его квартиру или выходивших из нее, никто не видел (но разве это гарантировало, что их не было?!). Записка в наличии имелась. По свидетельствам знакомых, Роберт переживал тяжелую личную драму – девушка, которая его взволновала, бросила его. И ушла она как-то плохо. Коллеги по работе рассказали, что в последнее время непьющий Роберт сильно злоупотреблял спиртным, якобы он очень хотел помириться с матерью, но боялся даже показываться ей на глаза. Следствие сочло, что все это, вместе взятое, – достаточная причина для того, чтобы слабый духом человек отказался от сопротивления обстоятельствам. Но Евгения Леонидовна не верила в самоубийство сына. От одного из коллег Роберта она узнала, что последнее время, может быть, месяца два или три, он посещал некие психологические тренинги. И коллега даже вспомнил название центра – «Белая лилия». Больше ничего Евгении Леонидовне узнать не удалось.

Я слушала рассказ Ильи с интересом, не перебивая и не переспрашивая. Это была еще одна история человека, связанного с «Белой лилией» и закончившего свои дни трагически. Не слишком ли много смертей вокруг одной организации?

– Ты думаешь, что смерть Роберта может быть как-то связана с «Белой лилией»?

– Пока не знаю, но я должен это выяснить. Меня просила Евгения Леонидовна, Роберт – мой брат.

– А ты что, специалист в области таких расследований? – не удержалась я. – Кто ты по профессии?

– Когда-нибудь я более полно удовлетворю твое любопытство, – уклончиво ответил он, – а пока скажу лишь, что крупным специалистом я, конечно, не являюсь. Но имею некоторый доступ к некоторой информации, назовем это пока так. И я просто не мог ей отказать. Роберт – мой брат.

Он разлил коньяк по бокалам, и только тут я заметила, с какой скоростью убывает содержимое бутылки.

– А ведь это не первая история с таинственной смертью ученика «Белой лилии». Одна девочка недавно докопалась еще до одной. Рассказать?

Илья всем телом подался вперед и воззрился на меня совершенно трезвыми глазами.

Я рассказала ему все, что знала о смерти неизвестной мне женщины Валентины. Как Аня узнала ее по фотографии, как мы стали копать и до чего в итоге докопались. Илья выглядел не ошарашенным, нет, но очень сильно возбужденным.

– Это уже система, понимаешь? Ты сама видишь, что происходит? Мы знаем как минимум о трех людях, связанных с «Белой лилией». У всех трех имелись средства. Все трое переживали жизненный кризис. Все трое погибли. Я не верю в такие совпадения.

– Я тоже, – пискнула я.

Мне очень хотелось расспросить Илью о нем самом: кто он по профессии, почему Евгения Леонидовна поручила расследование именно ему. Но мне казалось, что сейчас он не захочет отвечать. Раз не рассказал сам, значит, еще не окончательно доверяет мне и пока не расскажет. А получать отказ мне очень не хотелось. Но кое в чем я уже чувствовала себя польщенной: я все-таки с самого начала угадала правильно – Илья появился на тренинге не по той же причине, что и все остальные. Может быть, он и не журналист, но его миссия оказалась куда более серьезной, нежели написание репортажа или даже аналитической статьи. «Ай да Любочка! – подумала я про себя. – Не совсем еще скисли твои мозги».

Мы съели бутерброды, выпили чай с итальянскими печеньками, а коньяк все никак не сбивал меня с ног. Но в какой-то момент Илья посмотрел на часы и заключил, что пора спать.

– Что же мы будем делать дальше? Ведь нужно докопаться до истины, теперь уже это дело принципа.

– В таком состоянии мы можем самое большее дойти до спального места, – ответил он. – О дальнейших действиях будем думать на свежую голову.

– Я хочу тебе помочь, – предложила я. – Ты согласишься на мою помощь?

– Если это не будет слишком опасно, – ответил он.

– Это не ответ! – вскрикнула я. – Я теперь не смогу не думать об этом! Погиб человек, который мне доверился, погибли другие люди, мы должны что-то сделать! Мы должны понять, кто имеет доступ к клиентской базе «Белой лилии» и пользуется ею.

– Ладно, иди спать, завтра продолжим этот разговор, – сказал Илья и встал со стула.

Как джентльмен он уступил мне свою кровать, а сам расположился на диванчике в кухне. Я пошла умыться перед сном, думая о том, что, наверное, не смогу заснуть в чужой квартире. Но ошиблась: провалилась в сон в ту же секунду, когда моя голова коснулась подушки. Ночь без сновидений пронеслась как одно мгновение. И встала я, по моим понятиям, чуть свет – в начале восьмого. Мучила смертельная жажда и стыд за то, что я так напилась и даже не попыталась уехать домой. И ведь Илья не сделал ни малейшего шага к сближению, ни на минуту не дал мне понять, что я интересую его как женщина. Зачем тогда я тут завалилась? Да, мне не хотелось оставаться одной в квартире, перед глазами стояло навязчивое видение: мертвая женщина с неестественно вывернутой ногой. Я боялась быть одна, но являлось ли это достаточным оправданием для того, чтобы вести себя как назойливая бродяжка? Что подумал обо мне Илья?

Я тихонько прошла на кухню, чтобы влезть в холодильник, и вздрогнула, когда оказалось, что Илья не спит.

– Ищешь шампанское? – спросил он, широко зевнув.

Я кивнула и посмотрела на него. Заспанный и растрепанный, с обнаженным торсом, выглядывающим из-под толстого махрового одеяла, он был совершенно неприлично, вызывающе сексуален. Видимо, на моем лице отразилось нечто такое, что привело его в замешательство.

– Иди в комнату, я сейчас открою его и принесу.

Я пулей улетела к себе, главным образом чтобы скрыть волнение. Несколько минут слушала звуки, доносящиеся из другой части квартиры: скрипнул диван, значит, Илья встал. Прошипел бачок унитаза, после чего в ванной зашумела вода. Он умывался. Я поняла, что смертельно хочу в туалет, ведь за ночь не просыпалась ни разу. Я быстро посетила его и по дороге в комнату остановилась у зеркала в прихожей. Как ни странно, выглядела я не так уж плохо. Без макияжа и прически, без трагической складки у рта, к которой уже привыкла за последние годы, я показалась себе совсем другой – хорошенькой и даже озорной, потому что в глазах плясали черти. Когда Илья хлопнул дверцей холодильника, я со всех ног бросилась в ванную: умылась, выдавила в рот пасты, пальцем почистила зубы, расчесала волосы. В кухне Илья ждал меня с полным бокалом.

– А ты? – заискивающе спросила я.

Он улыбнулся, понял мою неловкость, взял еще один фужер.

– Будем здоровы, – сказал он.

– Постараемся, – ответила я.

Я с удовольствием пила шампанское, обдумывая, как бы задать ему главный вопрос.

– Илья, ты обещал вернуться к разговору о моей помощи. Я все-таки хочу тебе помочь.

Он оторвался от своего бокала и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Зачем тебе это?

– Мне нужно чем-то жить, – ответила я, не раздумывая.

– Что, так плохо? – очень серьезно спросил он.

Я кивнула.

– Не волнуйся, я тебя не брошу, – сказал Илья и протянул ко мне руку. Погладил по волосам, слегка сжал затылок, притянул к себе и осторожно коснулся губами моего виска. Будто не в силах оторваться, он долго еще стоял так, прижавших ко мне губами. Этот поцелуй был самым чувственным поцелуем в моей жизни.