Текст книги "Женщина перемен"

– Мне она показывала лишь отдельные снимки…

– Когда я приходила на собеседование, нас было трое. Из этой тройки в нашу группу попала только я, остальные – не знаю. И все мы еще не были на сто процентов уверены, что будем заниматься, цена-то не маленькая все-таки. Поэтому нам провели такую презентацию. Если можно ее так назвать.

– Так что вас все-таки беспокоит, Аня?

– Одна женщина на фото показалась мне знакомой, – ответила девушка. – Альбина рассказала про нее, что она пережила серьезнейшую жизненную драму. Якобы у нее была замечательная семья, но потом ее мужа, которого она боготворила, совершенно неожиданно для нее арестовали и посадили за умышленное убийство. Оказалось, он вел двойную жизнь, участвовал в какой-то там преступной деятельности. Ну и якобы действительно кого-то убил, лично, сам. Женщина эта сразу же лишилась работы, стала изгоем, вскоре у нее обнаружили тяжелое заболевание, в общем, понимаете… Аллес капут по всем фронтам.

– Ну и в итоге ее, конечно, вернули к полноценной жизни и сейчас она процветает где-нибудь с новым мужем или что-то еще такое в этом же роде, правильно? Давайте-ка, Аня, закажем еще виски, а?

– Давайте, – без колебаний согласилась она, – но тогда уж закажем и пирог. Здесь фирменное блюдо – пирог с мясной начинкой, очень вкусный. Или вы на диете?

– У меня хороший обмен веществ, так что диета не очень строгая, иногда могу себе позволить.

Мы позвали официантку, сделали заказ, и Аня продолжила.

– Так вот к чему я все это рассказываю. Мне показалось, что я знаю женщину, про которую говорила Альбина. Во-первых, я узнала ее по фотографии. Может быть, конечно, это какая-то очень похожая женщина, все может быть. Но совпадает и многое из ее истории. Ее звали Валентина, и она жила в доме, где раньше жила моя бабушка. Я там часто бывала, и бабушка не раз обсуждала эту Валентину со своими соседками. У нее действительно произошла история с мужем, его посадили, но не за убийство, а за какое-то крупное хищение. Насколько я помню, он был специалистом по финансам, причем очень востребованным. У следствия вроде бы были все доказательства, кроме самих похищенных средств. Денег у ее мужа так и не нашли. А через некоторое время он умер в изоляторе, не дожив до суда. Про Валентину я подробностей не знаю – правда ли, что она болела, и уж тем более неизвестно, куда и к кому она там обращалась. Но вот финал этой истории не мог быть таким, каким его представила Альбина Николаевна.

– Почему? Вы знаете, как с ней на самом деле вышло?

– Знаю, – подтвердила Аня. – Я не знаю, как попала к Альбине фотография, где и когда она была сделана, но прошлым летом эту самую Валентину нашли мертвой в ее квартире. Она была задушена.

Я остолбенела.

– Как задушена?

– Не знаю как, – ответила Аня, – удавкой, наверное. Или чем там еще людей душат. Это же не в моем доме было, а в бабушкином, так что подробностями не владею. Но никакого хеппи-энда там быть не могло, это точно.

– А убийцу не нашли?

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Самое первое, что тогда приходило всем на ум, что женщину убили из-за тех денег, которых не нашли у ее мужа. Наверное, у него были подельники или как там это называется. Ну а дальше я просто не в курсе. Мне не дает покоя вопрос: зачем Альбина рассказала историю, похожую на историю этой женщины, воспользовалась ее изображением, но опустила печальный конец? Что здесь не так? Мне хотелось бы знать: Валентину убили уже после того, как она отправила свое фото с благодарностью Альбине? Или Альбина использовала историю умершей женщины? Где тут подлог? И главное, зачем он произведен?

– И что ты предлагаешь? Как это узнать?

– Очень просто, – объяснила Аня, – надо проникнуть в кабинет к Альбине и заглянуть в этот альбом. Там должна быть дата. Я ее в тот раз не рассмотрела. Но она там была.

– И как мы можем это сделать? – спросила я, только после сказанного осознав, что употребленное мною местоимение «мы» автоматически означает мое согласие участвовать в сомнительном предприятии.

– Мы не будем ночью проникать в здание, не бойтесь, – успокоила меня Аня. – Мы можем сделать так. Я зайду к Альбине по какому-нибудь вопросу, и в тот момент, когда я буду у нее находиться, ты постучишь и попросишь ее на минуту выйти. Она отвлечется, выйдет за дверь, я в это время загляну в альбом. Он лежит на этажерке, это минутное дело. Надо только придумать повод, зачем приду я. И второе: зачем вломишься ты.

– Это как-нибудь придумается…

– Придумается, но не факт, что Альбина оставит меня одну в своем кабинете, – заметила Аня. – Здесь строгие правила, все кабинеты закрываются электронными ключами. Ты видела хоть раз, чтобы какой-то кабинет был открыт, а внутри никого не было?

– Да я не особенно там хожу, никуда не заглядываю.

– Но я-то заглядывала, вернее, пыталась. Но не тут-то было. Прямо секретный объект какой-то, блин. Что они тут скрывают? Что охраняют, интересно мне знать?

– Конфиденциальность, наверное, – предположила я.

– Ой, брось, пожалуйста! – отмахнулась Аня. – Если бы тут блюли конфиденциальность, нам бы не стали рассказывать истории бывших клиентов, так я думаю. Тут что-то другое.

Мы с Аней уже достаточно захмелели, и я предложила:

– А пойдем сейчас. Завтра на трезвую голову я этого уже не сделаю. Я ужасная трусиха. Кроме того, страдаю от хронической нехватки куража. Я не смогу.

То ли я осмелела от выпитого алкоголя, то ли на меня подействовала роскошь человеческого общения, практически отсутствовавшая в моей жизни в последние годы, но в тот момент мне показалось, что мне по плечу любая авантюра. Любое приключение, способное прорвать серую пелену моих будней, казалось мне архиважным и фантастически захватывающим. Мы дружно помахали руками официантке, подзывая ее, чтобы закрыть счет.

На обратном пути Аня все-таки решилась рассказать мне о себе.

– Я любила одного парня, – начала она без всяких предисловий, – мы строили планы, правда, потом оказалось, что это только я их строила. В общем, это неинтересно. А потом он взял и подсидел меня – получил должность, к которой я шла два года. Это было так неожиданно, так странно, я ведь не знала, что он на нее тоже претендует. И я уже готова была проехать этот момент, все-таки у нас любовь и все такое… Но потом оказалось, что любовью и не пахло, он просто воспользовался мной, когда ему было нужно. Ну чтобы я не путалась под ногами, не мешала ему продвигаться. Усыпил, так сказать, мою бдительность. А потом притворяться было уже ни к чему. Через неделю я узнала, что он и моя подруга подали заявление в ЗАГС. В общем-то ничего особенного, на свете каждый день, наверное, происходит что-то подобное. Но у меня была такая реакция, какой я сама от себя не ожидала. Короче говоря, я стала их доставать. Их обоих. Каждый день что-то изобретала, чтобы испортить им существование, из кожи вон лезла. Все это было мерзко и унизительно, меня осуждали в офисе, и я оказалась на грани увольнения. Ее папаша мне угрожал, его мать меня воспитывала, но я не унималась. Это стало смыслом моей жизни. Я так деградировала, что сама перестала себя узнавать. Вот тогда-то он меня чуть не насильно отвел к Альбине. Я, конечно, наговорила ему кучу всякого дерьма, но пошла и записалась на курсы. Сама-то я понимала, что качусь под откос.

– Ну и как ты думаешь – справишься?

– Наверное, да, – пожала плечами Аня, – дальше катиться уже некуда, надо выбираться.

Она немного помялась. Потом все-таки решилась:

– А ты как сюда попала? Из-за этого дела? – Аня прикоснулась к шее, повторяя жест, которым обозначают пристрастие к выпивке.

– Это уже последствия, – ответила я, – а причина совсем в другом. Несколько лет назад я лишилась любимой профессии. С этого все и началось.

– Профессии? – удивилась Аня. – Это что, так уж страшно? Хотя, наверное, страшно, раз тебя так подкосило. Кем же ты работала, если не секрет? Извини мою нескромность, но просто это несколько необычно для женщины… Ну, такая преданность профессии, я имею в виду.

– Я была оперной певицей, – на одном дыхании выпалила я.

Аня остановилась и воззрилась на меня округлившимися глазами:

– Вот это да! Первый раз в жизни вижу живьем оперную певицу. Круто. Наверное, было из-за чего съехать по фазе.

– Было, – подтвердила я.

До самого дворика мы дошли молча – Аня лихорадочно придумывала предлог, под которым можно было бы ворваться в кабинет к Альбине.

– Наверное, мы ничего не придумаем, – заключила она, – поводов заходить к ней у нас просто нет. Поэтому давай сделаем ход конем и воспользуемся тем, что мы пьяненькие. Можешь изобразить пьяные слезки?

– Поплакать? – удивилась я. – Но зачем?

– Просто ничего другого в голову не приходит, – пожала плечами Аня. – Что, если я зайду к Альбине типа походатайствовать за мою знакомую, которая тоже хочет заниматься? Она меня усадит в кресло, и тут стучишь ты. Приведи лицо в достойный вид. Помаду подразмажь, что ли…

Аня взъерошила мне волосы и прикинула, как я смотрюсь.

– Не надо помаду, – заключила она, – лучше тушь чуток подразмажь. Типа ты в расстроенных чувствах. Альбина станет выяснять, в чем дело, ты помнись там немножко, мне нужно пять минут. Сможешь держать ее дольше, будет хорошо. Сможешь?

– Делов-то! – раздухарилась я.

Можно сказать, что сцена прошла без сучка и задоринки. Через минуту после Ани я постучала к Альбине Николаевне и, не дожидаясь реакции изнутри, приоткрыла дверь в кабинет. Наверное, вид у меня был и впрямь несвежий – Альбина резко повернулась, тут же забыв о девчонке.

– Что случилось? – тревожно спросила она.

– Вы заняты… Извините, – промямлила я и настолько убедительно шмыгнула носом, что Альбина, бросив на ходу: «Я сейчас, подождите минутку», вышла в коридор.

– Что с вами? – ее голос стал строже, когда она почувствовала запах алкоголя.

– Альбина, простите, я не должна была, – запричитала я, – но мне страшно. Учитель очень строгий. Я его боюсь. У меня ничего не получится.

Мне вдруг и впрямь стало так жалко себя, что слезы – самые настоящие, а не притворные – навернулись на глаза.

– С чего вы взяли? Все идет по плану, и у вас все получится.

У меня не было возможности засечь, сколько именно минут я пудрила мозги занятой женщине. Видимо, достаточно, потому что когда я уже стала иссякать, дверь кабинета приоткрылась, и оттуда вышла Аня.

– Я попозже к вам зайду, Альбина Николаевна, у меня ничего срочного. Хорошо?

Альбина недоверчиво взглянула на Аню, потом на меня, еще чуть-чуть, и она догадалась бы, что мы разыгрываем спектакль, но Аня пулей проскочила мимо нас, и я поняла, что мне тоже нужно ретироваться.

– Мне не надо было приходить, – всхлипнула я на прощание, – я совсем неадекватная.

Альбина настороженно промолчала, и я, пробормотав слова прощания, заспешила по коридору. У дверей я не удержалась от того, чтобы обернуться: Альбина так и стояла у своего кабинета, глядя мне вслед.

Я заметила, что моя сообщница выглядывает из-за левого угла здания, увидев меня, она махнула рукой. Но я, не останавливаясь, прошествовала мимо. Вдруг Альбина смотрит в окно? Если она увидит, что мы сматываемся вместе, сразу же поймет, что мы разыграли некую комедию. Аня поняла мой маневр и тоже не стала торопиться представать перед окнами. В наступивших сумерках я увидела ее силуэт не там, где ожидала, – она вышла на улицу через соседний двор.

– Ну что? – в нетерпении воскликнула я.

– Есть! – победно воздев над собой руку с телефоном, отозвалась она.

Мы прошли с полквартала, когда Аня наконец остановилась под уличным фонарем и предъявила мне свой мобильник.

– Я сфотографировала эту страницу, – пояснила она. – Представляешь, сразу нашла! Вот что значит уметь работать с документами! Мастерство не пропьешь!

Она показала мне снимок. Женщина, изображенная на нем, была мне незнакома. Аня сфотографировала и подпись, сделанную с обратной стороны фотографии. Она гласила: «От возрожденной к новой жизни – с огромной благодарностью». Далее стояла подпись и дата: 15 апреля 2014 года.

– Завтра с утра поеду к бабушке, – сказала Аня, – она точно скажет, когда что было: когда у Вали мужа арестовали, когда он погиб, когда ее саму убили…

– Она с ней крепко дружила? – уточнила я.

– Не она, ее соседка.

– И когда у нас теперь занятия? Аж во вторник? Я до этого времени с ума сойду, буду все время думать.

– Я такая же, как ты, – усмехнулась девушка, – нетерпеливая.

– А ты завтра не на работе? Точно сможешь съездить?

– Я в отпуске, – пояснила Аня, – иначе как бы я смогла дневные занятия посещать. Ладно. Давай свой телефон. Позвоню.

Обменявшись телефонами, мы распрощались. Я посмотрела на часы и пришла в ужас: была половина седьмого. Если Максима еще нет дома, он вот-вот появится. Надо будет объяснять, где я болталась, в какой компании выпивала. Он знает, что у меня нет подруг, и в рассказ о том, что я душевно посидела с приятельницей в кафе, просто не поверит. Или мне надо будет рассказать, что это за приятельница и где я с ней познакомилась. Я же пока готова была рассказать Максиму только половину правды – про новую знакомую, но ни слова о том, откуда она появилась. О курсах он пока ничего не должен знать. Достоверно врать я не умею, поэтому лучше пока не говорить вообще ничего.

На мое счастье, Максим в тот день пришел поздно, около девяти вечера. Я успела не только вернуться домой, но и порезать говядину на жаркое. Он явился возбужденный, слегка навеселе – пришлось встречать делового партнера из Петербурга. Так что не заметил ни запаха виски, который от меня наверняка исходил, ни моего странного состояния. Я все время думала о той неизвестной женщине со снимка, Валентине. Действительно ли она посещала курсы и «возродилась к новой жизни», как гласила надпись на обратной стороне фото? Почему так трагически сложилась ее судьба? Кто ее задушил и почему? И когда это случилось – до 15 апреля 2014 года или после?

Аня позвонила в 9 утра, когда я только проснулась и еще не успела привести себя в порядок. Я мирно пила кофе с молоком, не испытывая никакого похмелья, поскольку после вчерашнего посещения кафе больше не притронулась к спиртному. Максим не отпускал меня от себя весь вечер, и мне удалось сделать лишь пару глотков виски из его бутылки, стоящей в баре.

– Ну что?! – в нетерпении выпалила я.

– Какая ты шустрая! – осадила мой пыл девушка. – Только девять утра. И я только собираюсь. А тебе звоню, чтобы спросить: не хочешь поехать со мной?

– Хочу, – ответила я, не раздумывая. – Где живет твоя бабушка? Куда ехать? Где мы встретимся?

Трудно сказать, насколько серьезные надежды я возлагала на посещение курсов «Белой лилии». Я думала, что если не поможет и это, то я смогу считать, что сделала все и чиста перед собой. Пока то, что происходило на курсах, выглядело вызывающим шарлатанством, но я не склонна была делать преждевременные выводы. Официальная медицина мне уже не помогла. Кто знает, может, проблемы, подобные моей, как раз требуют именно такого вмешательства? Аня со своим самодеятельным расследованием взбудоражила меня настолько, что я была вынуждена признаться самой себе, что на сегодняшний день курсы – это, пожалуй, единственное, что вызывает во мне хоть какие-то эмоции. Ну и все, что с ними связано, тоже.

Я быстро съела два больших бутерброда с сыром и копченой индейкой, сбегала в душ, накрасилась и выбрала теплую удобную одежду: черные джинсы, кашемировый свитер и меховую куртку с капюшоном. Сумку решила взять вместительную – никто не знает, как долго мне придется отсутствовать. В нее я положила несколько тонких бутербродов и на всякий случай маленькую бутылочку «Курвуазье». Провозилась я долго и к месту встречи с Аней пешком уже не успевала. Решила вызвать такси, забрать подругу в условленном месте и дальше ехать на той же машине. Но у памятника Пушкину, где меня ждала, переминаясь с ноги на ногу, Аня, облаченная в красную куртку, выяснилось, что она приехала на своей машине. Я испытала легкий укол разочарования. Разумеется, не потому, что пришлось отпускать таксиста. А по той единственной причине, что коньяк, уютно примостившийся на дне моей объемной сумки, разделить будет не с кем.

Бабушка Ани жила совсем недалеко, мы свернули с магистральной улицы и углубились в ту часть центра, которая до сих пор была не тронута строительными корпорациями. Дома тут стояли старые, монументальные, сталинской постройки. На некоторых красовались мемориальные таблички с именами героев и знаменитых людей, почтивших эти места своим проживанием. Со временем сталинские монстры осовременились, замельтешили кондиционерами и спутниковыми тарелками, заблестели чистыми пластиковыми стеклопакетами. В первых этажах пятиэтажек пока еще влачили скудное существование малопосещаемые магазины, скучающие вдали от более престижных и людных улиц. Но все это не могло нарушить грустного ощущения, что жизнь практически покинула эти места.

Парковок здесь не было совсем, а наличие знаков, предупреждающих о работе эвакуаторов, напрочь отбивало привычное желание прибиться к тротуару.

– В бабушкин двор не въедешь, – пояснила Аня, – там ворота, от которых у меня нет ключей. Поброди, я сейчас.

С этими словами девушка нырнула на своей «Шкоде» в какую-то подворотню, оставив меня мерять шагами давно не ремонтированный, в колдобинах тротуар. Через несколько минут я увидела знакомый силуэт в проеме арки и пошла навстречу своей новой подруге. Аня взяла меня под руку и сказала:

– Нам в соседний двор. Если бабушка спросит, почему мы интересуемся, скажем, что ты ищешь потерянную родственницу, по фотографии очень похожую на Валю. Нужны подробности о ней, чтобы проверить твою информацию.

– Для чего это? Твоя бабушка – потомственная чекистка?

– Нет. Она профессиональная приставалка и просто одинокая женщина, – вздохнула Аня. – Легче приврать ей, чтобы что-то объяснить, иначе привяжется с вопросами. Скучает старушка.

Мы вошли в гулкий подъезд с узкими лестницами и перилами, которым невдомек, что жильцы оплачивают ремонт мест общего пользования. Аня нажала на кнопку звонка, и через несколько секунд дверь нам открыла приятная старушка с аккуратно причесанными седыми волосами, отливающими фиолетовым.

– Анечка, деточка, ты не одна! – воскликнула женщина, кажется, обрадованная нежданным посещением. – Проходите, девочки, сейчас будем пить чай и есть беляши.

Квартира у Татьяны Андреевны, Аниной бабушки, была большая, оставив нас раздеваться в прихожей, старушка засеменила на кухню, и откуда-то издалека до нас долетел звук закипающего чайника. Аня не последовала за бабушкой, а пригласила меня в комнату, расположенную направо от прихожей.

– Подожди меня пару минут, – сказала она, – бабушка у нас старорежимная, в кухню гостей не приглашает. Я пойду помогу ей.

В центре квадратной комнаты стоял круглый стол из отличного дерева, совершенно не потертый от времени, хотя ему наверняка было уже немало лет. Я уселась на удобный стул и, как только Аня ушла, потянулась к своей сумке. Неизвестно, сколько времени мы здесь проведем. Кроме того, Аня говорила, что нам может понадобиться помощь соседки, бабушкиной подруги. А я между тем разволновалась не на шутку. Прислушиваясь к движениям в квартире, расстегнула молнию сумки, достала коньяк, ловким движением скрутила крышечку и сделала полноценный глоток. Изысканный французский напиток оказал на меня волшебное действие, как бывает всегда, когда я только начинаю свое первое за день общение с алкоголем. Мне стало тепло и весело, я исполнилась интересом и даже некоторым азартом доморощенного сыщика. Сколько продлится это состояние?

Комната Аниной бабушки напомнила мне детство, хотя мы с родителями жили не в сталинском доме. Но занавески на окнах у нас были почти такие же. И мама, точно так же, как хозяйка этой квартиры, любила обрамлять и вывешивать на стену самые памятные семейные фотографии. Сейчас так уже никто не делает. Я подумала, что давно не навещала родителей. Мы регулярно созванивались, мы с Максимом исправно поздравляли их с праздниками, я привозила домой лекарства и кое-какие продукты, но давно не бывала дома вот так, как сейчас здесь. Чтобы неспешно пить чай с беляшами, никуда не торопиться. Причина лежала на поверхности – мне не о чем было поговорить с родителями по душам. Решись я хотя бы попробовать, они быстро поняли бы, что говорят с мертвым человеком. Я проглотила еще капельку и вовремя спрятала бутылку – на пороге комнаты показалась Аня с подносом, на котором стояли чайные чашки, за ней семенила бабушка, груженная блюдом с беляшами.

Мы предавались мирному чаепитию не менее двадцати минут, прежде чем Аня решилась повернуть разговор в нужное русло. Оказалось, бабушка и сама хорошо помнит ту историю.

– После того, как Руслана Григорьевича посадили в тюрьму, Валя стала сама не своя. Верите – она даже старалась не заходить одна в подъезд, ждала, когда еще кто-то войдет, боялась, что ее могут поджидать на лестнице, что у нее будут искать какие-то деньги. Боялась, что ее убьют. Хотя ничего такого, конечно, никому не говорила.

– Но деньги-то были на самом деле или нет? – поинтересовалась Аня.

– Наверное, были, раз человека в тюрьму упрятали, – резонно заметила Татьяна Андреевна. – Руслан Григорьевич был человеком опытным, главным бухгалтером в конструкторском бюро работал, это не шутки, туда кого угодно не берут, режимный объект. А потом вокруг оборонки много всяких фирм развелось, дочки-внучки, как их там называют… Да и оборонка уже стала не та – все больше мирные заказы выполняли. Вот он и стал директором одной из таких фирм. Ездил на шикарной машине, Валентина норковые шубы меняла…

– А вы близко с ними общались, Татьяна Андреевна? – подала голос я.

– Ну, во-первых, я не старухой родилась, тоже работала когда-то, – напомнила бабушка, – а работала я тоже в конструкторском бюро, как и многие, кто у нас в доме живет. Это же дом ведомственный был когда-то. Тут все про всех знают.

Татьяна Андреевна, как все одиноко проживающие старики, была не избалована вниманием и не собиралась упускать возможности поговорить. Она понимала, что нас интересует строго определенный предмет, но таково было ее негласное условие: хотите узнать то, что вам надо, извольте выслушивать все, что я сочту нужным рассказать. И так бы на ее месте вел себя любой другой человек ее возраста. Аня нетерпеливо ерзала на стуле, не решаясь перебить бабушку. Я обреченно поедала третий беляш, отдавая должное его восхитительному вкусу, а Татьяна Андреевна рассказывала нам о нравах и обычаях, царивших на предприятии, которое для большинства горожан было тайной за семью печатями. Из ее рассказа нам могли пригодиться две важные вещи: предприятие функционировало как государство в государстве, и, если мы захотим навести справки в открытых источниках о его дочерних фирмах, их заказах и тем более об уголовных делах, которые расследовались по фактам хищений в этих организациях, у нас вряд ли что получится. Хотя в газетах об аресте Руслана Звягина писали. Без подробностей, скупо. Для журналистов, видимо, эта территория тоже была труднодоступной.

– Бабуль, а ты помнишь по датам, когда все это произошло? – поинтересовалась Аня.

– Что именно? – уточнила старушка. – И зачем вам такая точность? Вы журналистка?

Последний вопрос был задан самым строгим тоном и был обращен ко мне.

– Нет, – только и смогла промолвить я.

– А кто? Кто вы по специальности?

– Музыкант, – ответила я, не приученная врать без самой острой надобности. – Я певица… Бывшая.

– Почему бывшая? – вскинула брови Татьяна Андреевна, которая, похоже, поверила в мой ответ, ибо такой нарочно, с ходу, не придумаешь. – Вам рано на пенсию, вы же не балерина.

– Бабушка, ну что за допрос! – вмешалась Аня. – Ты ставишь Любу в неловкое положение. У нее проблемы с голосом, она больна. И сейчас временно работает в благотворительном фонде. Она не журналист, с чего ты взяла? Просто история Вали уж больно похожа на обрывочные сведения об одной подруге Любиной мамы. Вот мы и хотим выяснить, она это или нет.

– А… подруги. Ну вот видите, все же не родственницы, – бабушка с удовольствием поймала нас на лжи. Но теперь, похоже, успокоилась, удовлетворенная своей проницательностью.

Она встала из-за стола, вышла из комнаты и через пару минут вернулась, неся в руках какую-то папочку. Татьяна Андреевна достала из футляра очки, пристроила их на нос и заявила:

– Сейчас я скажу вам точно, когда что было. С точностью до месяца, но не до дня.

Она покопалась в прозрачной папке, выудила оттуда конверт, извлекла из него письмо и стала вчитываться в строчки.

– Когда Валю убили, я написала об этом Софье Петровне, – пояснила она. – Помнишь ее, Анечка?

– Смутно как-то… – пожала плечами девушка.

– Она жила на первом этаже, – объяснила старушка, – в 2010-м уехала к сыну в Сочи на постоянное жительство. Зовет меня в гости, мы поддерживаем отношения. Она была очень расстроена, когда узнала, ведь они с Валентиной были в приятельских отношениях. Ага, вот оно…

«…с огромным огорчением узнала от вас ужасную новость о гибели Валечки, – писала неизвестная нам Софья Петровна. – Какая ужасная смерть! Какая трагедия! Невольно поверишь, что существует зависть богов: такая прекрасная была семья, дружная, красивая. Даже если Руслан совершил что-то противозаконное, то Валечка погибла смертью невинного человека. Она не заслужила такого конца».

На этом Татьяна Андреевна закончила чтение.

– Бабуля, какая дата стоит на письме?

– Вот она, дата. – Татьяна Андреевна ткнула сухоньким артрозным пальчиком в лист бумаги. – 10 февраля 2014 года.

Мы с Аней многозначительно переглянулись.

– Значит, убийство произошло еще раньше…

– Пока я написала, пока пришел ответ… – прошелестела старуха и вдруг подняла вверх указательный палец. – Я точно помню, что, когда все это произошло, люди выбрасывали новогодние елки. Когда приехала милиция, у Валиной двери стояла елка – кто-то из соседей приготовился выносить во двор. Вот это я помню точно.

– Значит, она погибла где-то в середине января, – заключила Аня.

– Елки обычно выбрасывают после старого Нового года, – согласилась бабушка.

– Бабуля, посмотри, пожалуйста, на это фото, ты узнаешь в этой женщине Валентину? Это она? – Аня нашла в галерее своего телефона нужный снимок и предъявила бабушке.

Татьяна Андреевна снова нацепила очки и стала вглядываться в фото.

– Это она, Валя, – уверенно сказала она.

– Как ты думаешь, этот снимок был сделан незадолго до ее смерти?

– Думаю, задолго, – не согласилась бабушка. – Посмотри, какая у нее здесь стрижка, волосы хорошо покрашены. После смерти мужа она запустила себя, перестала стричься, красить голову, ходила с хвостиком. И вообще – она здесь улыбается, светится вся. А после того, как Руслана посадили, она в подъезд боялась одна заходить. Я же говорила, запуганная была, съежившаяся вся какая-то… В общем, ничего от нее не осталось.

Мы для приличия посидели еще несколько минут и засобирались. Татьяна Андреевна улыбалась нам на прощание, а я совершенно искренне поблагодарила ее за гениальные беляши.

– Ну и что ты на это скажешь? – вцепилась в меня Аня, как только мы вышли во двор, – Альбина – обманщица, это факт. Но что за всем этим стоит?

– Валя могла заниматься в «Белой лилии» задолго до всех своих драматических событий, – предположила я. – Но тогда нестыковка… Альбина ведь рассказала тебе историю с ее мужем как уже случившуюся… Не соображу вот так сразу…

– Ладно, поехали ко мне, – предложила Аня, – вместе будем соображать.

Аня жила в новом, только что заселенном спальном районе, в свеженькой многоэтажке. В квартире у нее тоже все было свежее и новое: современный дизайн просторного холла, нафаршированная всякой умной техникой кухня в хай-тековском духе.

– Голова кругом, честное слово! – заявила она, снимая с меня куртку и пристраивая ее на вешалку во встроенный шкаф. В домашней обстановке, с волосами, взъерошенными по последней моде, Аня выглядела совсем девчушкой, хотя, судя по всему, давно уже была вполне состоявшимся, хорошо зарабатывающим и мыслящим человеком.

– После бабулиных беляшей есть совсем не хочется, – сказала она, открыв холодильник. – Разве что фруктовый салатик сделать? Ты как?

– Это без меня, – отказалась я, – чувствую полную объетость и до вечера вряд ли смогу думать о еде. Беляши у твоей бабушки знатные. С детства таких не ела.

– Тогда вино, – приняла решение Аня. – У меня хорошее, итальянское, «Неро д’ авола», обожаю его.

– У меня есть коньячок, – ответила я, не смущаясь, – в Анином обществе я уже чувствовала себя расслабленно.

Мы поставили перед собой каждая свой напиток и глубокомысленно замолчали.

– Исходить будем из того, что мадам на фото – все-таки Валя, и история рассказана именно про нее. Бабушка ее тоже признала, не одна я. В апреле 2014 года Валя уже никак не могла подписать свою фотографию, потому что ее не было в живых. Значит ли это, что Альбина совершила подлог? Может ли быть другое объяснение?

– Теоретически – да, – отозвалась я, – самое простое. Валя занималась в центре, когда у нее произошла беда с мужем, иначе откуда Альбине быть в курсе этой истории? Но о том, что через некоторое время убили саму Валю, Альбина просто не знала – выпустили ученицу на все четыре стороны, и дело с концом.

– А фото? Бабушка сказала, что после посадки и смерти мужа Валя перестала за собой следить. Красить голову и стричься, ходила с хвостиком. А на фото – цветущая ухоженная женщина, которая так и светится довольством.

– Она же могла подарить свою более раннюю фотографию, – предположила я.

– Тогда Альбина лжет, – настаивала Аня, – как ни крути, а она лжет. На собеседовании она сказала нам, что ученики, прошедшие курс и вернувшиеся к жизни, оставляют свои фотографии как доказательство того, что к ним вернулась уверенность. Она говорила, что они присылают или сами приносят фотографии именно из своей «новой» жизни, вот в чем все дело. И они просят об этом и других учеников, успешно прошедших курс и доказавших, что они победили обстоятельства.

– Об этом ты мне не говорила, – уточнила я, – но раз так, значит, мы имеем дело с сознательным обманом клиентов. Поведение Альбины – это недобросовестность продавца, впаривающего свой товар любой ценой.

– Как ты думаешь, а зачем им вообще понадобился этот семейный альбом? – задумчиво проговорила Аня. – Все эти душещипательные рассказы про бывших учеников, все эти умилительные фотки. Зачем все это? Если бы они этого не рассказывали, то их и на лжи нельзя было бы поймать.

– Но и доказательств того, что они кому-то помогли, тоже не было бы, – парировала я. – Наверное, такой у них маркетинг – показывать клиентам, что люди, вышедшие из их центра, обретают вторую жизнь.