Текст книги "Мир под лунами. Конец прошлого"

Териваг ввел меня в зал без окон, освещаемый с потолка и стен белыми шарами. Нас ждали двое, тоже великаны. Пожилой мужчина, одетый в элегантное светло-серое платье без рукавов, сидел в кресле с золотым кубком в одной руке и с какой-то плоской круглой штукой вроде резного блюда в другой. Женщина стояла у золотистой стены, глядя на него с таким видом, будто что-то говорила. При нашем появлении она круто обернулась, уставилась на меня и не спускала глаз, пока мы не подошли ближе. Тоже аномально крупная, длинноголовая и белокожая аж до синевы, с прекрасным гордым лицом королевы и платиново-белыми волосами, уложенными в сложную высокую прическу. Нежно-розовое тончайшее платье облегает фигуру, не скрывая даже фактуры кожи под ним. Ни украшений, ни обуви – минимализм, прекрасней которого я ничего не видела на свете.

Териваг наклонил голову, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Я остановилась далеко позади него и с трудом заставила себя смотреть на этих людей. Их присутствие так взволновало, что внезапно я ощутила сильную слабость. Сердце стукнуло о ребра и заколотилось в испуге, заложило уши, желудок сжался, и к горлу подкатила тошнота.

Они не люди, нет. Они выше, умнее и лучше людей. Такие красивые, благородные, чистые! В их глазах светится интеллект, которого человеку никогда не достичь. Меня охватил восторг. Я ощутила желание упасть на колени и поклониться им. Это боги, которым я должна преданно служить. Они настолько прекрасны и недоступны, что могут приказать мне сейчас умереть – и я умру. Я уже хочу умереть! Нельзя смотреть на них, я этого не достойна!

Я закрыла глаза, вздрогнула всем телом, судорожно вздохнула. Ну уж нет! Это великанша мне внушает – вон как глаза горят! Будь вы хоть богами, но я – человек, и это, черт возьми, звучит гордо! Я решительно подошла к Теривагу, по очереди взглянула в лица незнакомцев. Поклонилась, прижав руку к сердцу.

– Приветствую вас, хозяева этой земли. Я не стремилась попасть к вам в гости, но раз уж так вышло, надеюсь на добрый разговор.

И встала с независимым и спокойным видом, хотя сердце бешено билось, по спине потек холодный пот и в висках заломило.

Териваг протянул женщине мою сумку и какой-то крохотный предмет. Она взяла его. На большом стенном экране тут же вспыхнули уже знакомые графики. Я с нетерпением ждала, когда она заговорит. Мне так хотелось услышать ее голос! Но она все молчала. Бегло проглядела привезенные Теривагом данные, повернулась ко второму мужчине. Кинула мимолетный взгляд на Теривага, и все так же молча тот пошел к двери. Я едва не побежала следом. Было страшно оставаться без него. Голова болела все сильнее. Воздуха не хватало, тишина оглушала, и я вдруг поняла, что громко дышу, открыв рот. Женщина посмотрела на меня. Ее глаза что-то говорили, но я не понимала. Мужчина тем временем выложил на столик между креслами мои вещи и перебирал их пальцами, которые можно было бы назвать тонкими, если б они не были так велики. Вот они снова переглянулись… О чем же они говорят, пока я их не слышу?

Женщина направилась к выходу, поманила меня за собой. Мы прошли по светлому коридору вдоль ряда дверей и открытых проемов трехметровой высоты. Спустились по узкой лестнице, повернули, и тут мне стало совсем невмоготу. Ноги заплетались, руки сами протянулись к стене, но не смогли за нее удержаться, и я сползла на теплый пол, показавшийся мягким. Удары сердца гулко отдавались в голове. Из последних сил я сдерживала тошноту. Женщина склонилась надо мной, огромные карие глаза приблизились – будто кадр из фантастического фильма. На секунду я потеряла вес. И вот она несет меня на руках, как маленького ребенка. Тошнота отступила, но липкий холодный пот стекал с меня, насквозь промочил одежду. Женщина зашла в лифт, вышла, повернула в полутемную комнату, где у стены стоял каменный ящик со стеклянной начинкой, вроде солярия весом в несколько тонн. Она уложила меня в него, с любопытством провела теплой, непривычно пахнущей рукой по лицу и положила на лоб, виски, затылок маленькие холодные кружки, тут же прилипшие к коже. Шагнув к щиту на стене, принялась взглядом зажигать крохотные экраны. Я лежала спокойно. Что бы она сейчас ни делала – я в ее власти. Нужно довериться.

Веки отяжелели. Как же хочется спать! До чего я устала! Пусть эта красавица-великанша делает со мной что хочет, лишь бы выспаться! Последней мыслью было воспоминание о зубной щетке. Чистят ли великаны зубы по утрам?

***

С этой же мыслью и я проснулась и, еще не открыв глаз, провела языком по зубам. Бррр. Сколько ж дней они не видели щетки? Так и кариес недолго получить! Я открыла глаза и села на кровати. И не сразу поняла, где нахожусь.

Жилая комната. Стены уходят ввысь, окон нет, но в углах гроздьями висят очень милые неяркие белые шары-светильники. Кровать непривычно высокая. Есть здесь и стол, мне будет удобно на него облокачиваться, и стул, на который придется запрыгивать. На одной из стен видна вертикальная полоска – наверное, там встроенный шкаф.

Прошло, наверное, минут десять, а я все не могла двинуться с места. Отупение, недоумение отступали слишком медленно. Я даже не вздрогнула, когда справа открылась дверь и в комнату шагнула великанша.

– Поднимайся медленно. Не спеши.

Она присела рядом; кровать прогнулась под нею, и мне пришлось отодвинуться, чтобы не упасть на нее.

– Ты понимаешь, что я говорю?

– Да, – сказала я, оглянулась в поисках одежды, которую кто-то с меня снял.

– Головная боль? Тошнота?

– Нет. Зубы… Скрести зубы, – мой голос оказался очень высоким и совсем чужим.

– Что ты говоришь?

Я снизу вверх взглянула в большое белое лицо и наконец осознала, что отвечаю ей не по-русски.

– Ой, – сказала я. – Я… вы… – сосредоточившись, я медленно произнесла: – Ты дала мне свой голос.

– Язык, – поправила она. – Не бойся. Не спеши. Нужно несколько дней, чтобы ты заговорила. Мозг должен привыкнуть.

– Благородно. Правильно. Нет… Говорю, согласна.

– Хорошо. Вставай.

Я спрыгнула с кровати и пошла за ней в соседнюю комнату, отделенную от спальни матовой полупрозрачной перегородкой. Это была ванная. Сантехника непонятной системы. Женщина объяснила, где на что нажимать, и была удивлена тем, что я сразу все поняла. Унитаз оказался непривычной формы – ни за что бы не догадалась, что это за штука! – и размером почти с бассейн. Я утону в нем, если случайно потеряю равновесие.

– Зубы! – все повторяла я, это стало навязчивой идеей. – Скрести зубы!

– Чистить зубы, – улыбаясь, повторила она, и я почувствовала, как это выражение отпечаталось в памяти. Следующие ее слова означали примерно: – Мы этого не делаем. Придется тебе потерпеть пока.

Пока я мылась, женщина не сводила с меня задумчивого взгляда.

– Вот платье. Шили без мерки, но должно прийтись впору.

Голубая ткань похожа на шелк. Они сшили и что-то вроде коротких панталон на завязках. Интересно, где сейчас мои трусики и лифчик? Наверное, Териваг разрезал их на лоскутки и изучает под микроскопом. Я оделась, нашла у зеркала огромную расческу, сделанную, похоже, из чистого золота. С трудом смогла ее поднять – слабость все еще держалась в мышцах. Отражение в зеркале было почти удовлетворительным. Ссадина на щеке зажила, осталась лишь пара тонких царапин. Зато мешки под глазами стали еще больше. Все мышцы и суставы до сих пор болят, синяки на локтях и коленях пожелтели. Радует, что хотя бы сердце бьется ровно и не тошнит.

– Я не ношу голубое, – сказала хозяйка, указывая на стол, где лежали в золотой вазе фрукты. – С нашим цветом кожи это некрасиво. Но тебе можно. Вот еда.

Странно, вчера она казалась мне суровой, даже злой. А теперь была добра и печальна.

– Мое имя Ксения, – сказала я, жуя крохотное яблоко, а может, вовсе и не яблоко. – Твое имя?

– Теи, – ответила она.

Я повторила это слово несколько раз. Это было обозначение какого-го чувства или ощущения. Странно, они дали мне свой словарь, но не грамматику. В голове роились тысячи новых слов, я знала их значение, но не знала, какое слово в какой ситуации употреблять, не понимала, как спрягать глаголы и склонять существительные. Для многих новых слов не могла найти определений: были существительные, имеющие значение прилагательного, и наречия, которые, похоже, употребляются вместо приставок и суффиксов… А произношение! Попытавшись для тренировки назвать окружающие меня предметы мебели, я едва не сорвала голос. Нескольких звуков нет не только в русском, но и, пожалуй, ни в одном языке из тех, с которыми я более-менее знакома.

С трудом находя нужные слова и стараясь не впадать в панику, я произнесла:

– Я очень… благодарна тебе, Теи. Ты… добрая.

Она усмехнулась, провела пальцами по моей щеке.

– Не … . Не думай так. Мы … скорее узнать, кто ты.

Смысл произнесенной фразы был понятен, но я не смогла бы дословно перевести ее на русский.

– Я человек, – прошептала я по-русски. – А вы кто?

– Мы нанья.

Это слово на их языке означало «новые настоящие люди». Были другие, много других, и среди них то единственное, что означало людей моего вида, но я еще не знала его.

Тем временем Теи еще раз внимательно оглядела меня и решила:

– Ты быстро учишься. Полагаю, уже можешь ответить на вопросы. Пойдем.

Я адаптирую ее речь. В реальности это звучало примерно так: «У тебя быстрая учеба. В этот момент я думающая (все это одно слово), ты в состоянии отвечания на вопросы (одно слово). Мы сейчас будем шагающие отсюда (одно слово)». Ну и ну. Глаголы Теи почти не использует. Почти все слова изменяются по нескольким временам и по лицам. Я каким-то образом понимаю то, что слышу, но самой говорить так – шарики за ролики заедут!

Мы вернулись во вчерашнюю большую комнату. Я чувствовала себя гномом в эльфийских чертогах. Пространство было неправильным – его искажали переходящие в круглый потолок вогнутые стены, рассчитанные на габариты здешних обитателей и безжалостные ко мне. Многочисленные темные матовые экраны открывались будто порталы – то ли в виртуальный мир, то ли в другую реальность. Скорей всего, не туда и не туда. Мне и представить невозможно, что за ними на самом деле! Зал залит утренним солнечным светом, а окон нет. И почему-то я живо ощущала, что он, этот зал, и вся эта гигантская машина парят на высоте нескольких километров. Дышалось легко, и я с недоумением вспомнила, как задыхалась вчера. Вчера ли это было?..

И эта мебель, сочетающая монументальность и эргономичность! Простые чистые линии столов, кресел, настенных экранов будто отражаются друг в друге и растворяются, исчезают из поля зрения. Выделяется один лишь изящный овальный стол, у которого сидит вчерашний мужчина, – стол, заставленный вычурными сосудами на трех ногах, ведерными вазами, полными фруктов, и плоскими золотыми блюдами, в центре которых в окружении сложных узоров темнеет что-то вроде тех же таинственных экранов. Прямо на моих глазах одно из блюд дрогнуло, приподняло узорчатые края и свернулось в тугой рулон.

Мужчина сидел в кресле, будто и не уходил отсюда. Только сменил прежнее светлое платье на другое, красное. Из-за цветового контраста я при первом взгляде едва не приняла его за покойника, уж очень не сочетается одежда с болезненно-голубоватой кожей. Он стар, заметила я, ему по меньшей мере за семьдесят. И оттенок кожи – следствие не болезни, а возраста, обычная старческая пигментация, только у нас она уходит в желто-коричневую гамму, а у этих великанов – в синюю.

Был здесь и еще один человек, в длинном черном одеянии, – скромно присел в дальнем углу на простом табурете и едва поднял глаза над большим золотым блюдом, которое он держал вертикально, глядя в него, как Кощей Бессмертный в золотое блюдечко с наливным яблочком. Он был здесь главным. Не знаю, как объяснить, но развившимся за последние дни чутьем я поняла, что остальные будут делать то, что решит он. Он был еще старше первого, выше и крупнее остальных. На гладком черепе некрасиво выделялись огромные тонкие уши. В отличие от других, его морщинистое лицо отражало эмоции. Черные глаза будто выстрелом из ружья пробили меня насквозь и спрятались за синими веками.

Меня усадили за столом у большого экрана, положили передо мной вещи из сумки. Теи взяла телефон.

– Расскажи, что это. Бьоле, спрашивай. Она не слышит нас, но говорит неплохо.

– Это телефон, – начала я. – Мобильный телефон. Аппарат для бесед с людьми, у которых есть такие же аппараты.

– Принцип действия?

– Я понимаю только общий принцип. Он превращает звук в волну другой длины и отправляет ее на… базу. Там другой аппарат определяет, на какой телефон направлена волна, и передает ее туда. Мобильник нужного человека издает звук, человек жмет на эту кнопку и слышит первого.

Мне понадобилось не менее пяти минут, чтобы сказать это с помощью Теи, которая поправляла каждое слово. Когда-то я читала фантастическую повесть, главный герой которой прилетел на планету, где разумным видом были насекомые. Проводник, знающий язык землян, рассказывал ему о местных обычаях. Меня раздражало, что этот жук то и дело называл слова – существительные, глаголы, прилагательные – вместе с одним, двумя, а то и тремя синонимами. Это затрудняло чтение, отвлекало, злило. Но теперь мне стало понятно, почему автор применил этот прием. Я делала то же самое – а что еще остается, когда для каждого слова в составляемой фразе из нового лексикона всплывают по пять-шесть чужих слов и неизвестно, какое из них верно в данном контексте! При этом половину звуков я произносила неправильно и строила фразы по-русски, поскольку ничего, кроме словарного запаса, Теи мне не дала. Бьоле моя речь, похоже, веселила – он вроде потихоньку оттаивал. Другой мужчина тоже улыбался, но как-то по-другому, больше своим мыслям, чем моей глупости.

– На какой энергии он работает?

– На электричестве. Видите, вот отверстие, дыра. Сюда вставляется… эээ… веревка, шнур, провод, да? А другой его конец вставляется в розетку, в которой электричество. Это… ну… как вам объяснить? – ох ты господи, я же сразу после одиннадцатого класса забыла физику напрочь! Мало того, что приходится мешать два языка, в это же время надо извлекать из памяти знания десятилетней давности! – Движение самых маленьких… частей материи, вещества.

Теи указала на флешку.

– А это что?

– Флеш-карта. Вместилище знаний… несуществующих… виртуальных объектов… информации. На ней хранятся… тексты, изображения… недвигающиеся и двигающиеся, звуки, музыка.

– Сколько информации она может хранить?

Как им объяснить, что такое шестнадцать гигабайт?

– Покажите какой-нибудь список… текст.

Старший мужчина повернул блюдо, что держал в руках. Я всмотрелась: это было нечто вроде планшета, четырехугольный экран в круглом резном корпусе. По экрану бежали ровные ряды знаков. Я прищурилась, определяя их размер и количество строк.

– Думаю, на эту флешку поместится около миллиона таких списков. Или… ну… около восьми часов движущегося изображения.

– Что такое час?

– День и ночь – двадцать четыре часа.

Они переглянулись. Позже я узнала, что нанья делят сутки точно так же: 24 часа по 60 минут по 60 секунд.

Еще долгое время Теи расспрашивала о моих вещах. Я говорила все свободнее: она то и дело поправляла меня, и правильные варианты словосочетаний мгновенно впечатывались в мозг. Я немного расслабилась и подумывала начать задавать свои вопросы. Но тут Бьоле спросил:

– Откуда ты пришла?

– Из Воронежа. Это поселение на закате, западе моего края, который называется Россия.

– Где он находится?

– Видите ли, я думаю, что моей страны в вашем мире нет. Расскажу вам, как это со мной произошло, случилось. Я живу в большом поселении, в нем живет больше миллиона человек. У нас есть электричество, и телефоны, и компьютеры, много всего, не такое как здесь. Мы перемещаемся по поселению в повозках, которые двигаются на… – нет, не туда, не время объяснять про бензин, – на энергии, которой у вас, может быть, нет. А между поселениями мы летаем на других повозках, много больше той, на которой меня привез Териваг, и ездим на огромных повозках по металлическим дорогам. Такое поселение называется город, не знаю, как это на языке нанья. Я была недалеко от города, в маленьком поселении, у родных людей. Я шла по дороге, и вдруг что-то произошло, случилось, у меня закружилась голова, стало темно в глазах, а когда я опять смогла видеть, то находилась в другом месте. Была другая погода, другая земля и… часть года. В России есть такие земли, их очень много, но они очень, очень далеко от Воронежа! И там были люди, которых в моем мире нет, – они дикие, они убивают животных острыми палками и едят сырое мясо. Мои далекие отцы так делали, много тысяч лет назад. Но не мои ровесники, понимаете? И эти люди два дня вели меня по степи, вы не знаете этого слова, им мы называем такую землю, ровную, без гор и деревьев. Они отдали меня другим людям, и один человек велел мне лечь наверху камня, и опять что-то случилось, и я пришла сюда.

Я робко смотрела по очереди на каждого из них. Они были бесстрастны. Старший спросил:

– Ты видела туман?

Я не сразу поняла. От его низкого голоса бросило в дрожь. Изумительно красивый язык, прекрасный голос. Я говорю, как нанья, и с каждой минутой все лучше – это восхитительно!

– Туман? Дым, облако, туман… Да, ветер поднял снег, получилось белое облако, я вошла внутрь него. И когда лежала в камне, облака упали, спустились низко.

Он будто бы не услышал, медленно поворачивал в руках свое блюдо. Теи спросила мягко:

– Если мы покажем тебе карту планеты, ты сможешь определить, твой это мир или нет?

– Конечно!

Она посмотрела куда-то за мою спину. Я обернулась. Несколько черных порталов в стене расширились, слились и появилось изображение размером с магистральный щит. Четырехугольное, как обычная карта мира, и в то же время слегка выпуклое, в непривычной проекции. Это была Земля… или нет? Я слезла со стула, подошла ближе. Очертания континентов не спутать – вот Евразия, Африка… Америки справа, а не слева от Евразии. С географией у меня получше, чем с физикой, и я сразу заметила, что береговая линия непривычна: все континенты как будто больше, чем надо, Чукотка соединена с Аляской, Сахалин с Японией, Британия с Европой, крупные острова расположены рядом с Флоридой, так что Мексиканский залив превратился во внутреннее море, между Мадагаскаром и Индостаном тоже множество островов. Гренландия и северное побережье Европы и Аляски белые. Это не рисунок, а фотоизображение, значит, белое – это снег. Его чуть больше, чем на привычных мне картах. Черного моря нет – так, озеро, на Средиземное тоже без слез не взглянешь. И все это наклонено под непривычным углом, так что Африка протянулась по оси северо-восток – юго-запад.

Меня осенила догадка. Это невозможно, нелепо… Вопросы вряд ли помогут определить, верна ли она. Такое обилие суши было на земле в период оледенения, двенадцать и больше тысяч лет назад. Но ледника-то на карте нет!..

– Теи, скажи, вот здесь, – я указала на Юкатан и Южную Америку, – здесь есть ваши постройки? Такие, треугольные? Где-то тут, не помню точно, должны быть ступенчатые здания.

– Да… – ответила она недоуменно.

Я показала на среднее течение Нила.

– А здесь?

– Здесь? Нет, здесь они не нужны.

Больше я ничего подходящего для опознания эпохи не смогла вспомнить. Странно, что эти воспоминания вообще всплыли на поверхность моего кипящего мозга. Похоже, Теи не только дала мне новые знания, но и что-то подправила в голове, которая теперь похожа на Солнце: снаружи раскалена и кипит, зато внутри все работает быстро и четко, как компьютер в НАСА.

Альтернативная история – не моя тема, и увлеклась я ею только потому, что Юра был заядлым альтернативщиком, читал специальную литературу, сидел на сайтах, где взрослые мужчины и женщины на полном серьезе пытаются определить истинное предназначение пирамид и доказать существование в древности высокоразвитой цивилизации инопланетян или атлантов. Меня все это не интересовало, но ради Юры я ознакомилась с несколькими работами, посмотрела три-четыре фильма о мегалитических постройках Египта, Ближнего Востока, Южной и Центральной Америки. Что-то в них было, но меня не зацепило. Я согласна, что Баальбек не построить даже ста тысячам рабов. Ну и что? Двадцать первый век на дворе, и лично мне абсолютно все равно, существовала ли Атлантида на самом деле.

Альтернативщики полагают, что американские пирамиды намного старше египетских, возведенных… не помню точно когда, но точно раньше, чем утверждает официальная история, то есть раньше третьего тысячелетия до нашей эры. Никогда не думала, что эти сведения мне понадобятся, но, раз видишь перед собой карту мира с северным полюсом в Гренландии, лучше их вспомнить!

Что касается смещенной береговой линии, тут я знаю чуть больше. Всегда любила научно-популярные фильмы и статьи об истории континентов, о климате и смене геологических эпох. У меня есть две зацепки. Во-первых, люди, которые вели меня к волшебному камню, были настоящими людьми. Не неандертальцы, не питекантропы какие-то. Обычные хомо сапиенс сапиенс, только невысокие и грязные. Значит, нижняя планка – около ста тысяч лет от настоящего. А если я встретила их на территории Европы, то планку можно поднять до сорока – сорока пяти тысяч лет¹. Второе – сухопутный мост между Евразией и Северной Америкой. Не уверена точно, но, кажется, мост этот перестал существовать около двенадцати тысяч лет назад. Или двенадцать тысяч лет до нашей эры? Число помню, точку отсчета нет. Правда, в школе меня учили, что в те далекие времена чуть не половина Америки и Сибири и почти вся Европа были скрыты под ледником².

– У меня есть предположение, версия, теория, – произнес мой высокий, ломающийся голос. Я откашлялась и поняла, что краснею, – произносить такое вслух стыдно даже перед самой собой. – Точнее, три варианта. Первый: я сошла с ума, и вы мне кажетесь, чудитесь. Вас не существует. Второй: я попала в другой, иной мир… Как это… находящийся рядом с нашим… параллельный. И есть еще один вариант: между вами и мной лежат двенадцать или больше тысяч лет. Я пришла из будущего. Я в очень глубоком, далеком прошлом своей планеты.

Нанья молчат. Взгляды двоих сошлись на старике, сидевшем в дальнем углу. Он мягко произнес:

– Что заставляет тебя так думать?

– В моем мире континенты выглядят не так. Воды больше, береговая линия выше. Суши между этими материками нет, здесь вода шириной, если правильно помню, около восьмидесяти километров. И я знаю, что так на планете было много тысяч лет назад. Уровень океана начал подниматься около двенадцати тысяч лет назад от моего времени.

Немая сцена. Потом старший мужчина растянул губы в неестественной улыбке. Его бледное лицо посинело еще больше.

– Териваг посчитал, что столько мутаций в ее генах могло накопиться примерно за сорок тысяч лет. Если даже она и дочь Аэля, Теи, то через тысячи поколений. Ее забросило к нам через туман из будущего. Понимаешь ли ты, какая это удача?

Его речь осталась бы мною не понятой, если бы не удивительно эффективная работа мозга, какой я прежде за собой не замечала. Со мной нанья говорили примитивным способом, стараясь употреблять самые простые сочетания существительных и глаголов. Между собой же они общались на ином языке, который мне так и не суждено было понять до конца. Чаще всего звуковая речь им просто не требовалась – они телепаты, а в мысленной беседе синтаксис не имеет значения, хватает образов. Если их разговорный язык и был некогда подобен нашему, то со временем под влиянием телепатии изменился. Синтаксис упростился, отпала необходимость в глаголах и одновременно появилась надобность в полусотне времен. Да и вообще, они на полмиллиона лет старше нашего вида, их эволюция ушла так далеко, что нам и представить невозможно. В их мозгу сформировались отделы, которых у нас нет и функции которых мы не в состоянии понять.

Однажды Юра дал мне прочесть научно-популярную книгу об эволюции человека. В ней многое объяснялось на примере обезьян. Оказывается, если шимпанзе может с легкостью манипулировать тремя предметами, к примеру, орехом, камнем-молотом и камнем-наковальней, то более примитивная обезьяна, какая-нибудь макака, на это не способна. Ее мозг просто не в состоянии держать в зоне внимания три объекта сразу. И ничего тут не поделаешь, она не видит дополнительных возможностей и никогда не увидит. Так вот я рядом с нанья – как макака рядом с академиком. Но есть в этом и положительный момент. В ту минуту, когда пожилой нанья произносил что-то про накопление и сорок тысяч лет, я своей примитивной интуицией поняла очень важную вещь: обезьянка им нравилась. Они находили, что обезьянка умна и мила. И мне надо на этом сыграть, это мой единственный шанс выжить, потому что академики в любой момент не задумываясь разложат меня на столе, разрежут живот и будут с исследовательским интересом рассуждать, почему у столь развитой макаки до сих пор не атрофировался аппендикс.

И, кстати, я не так уж примитивна, а прочитанные с подачи Юры книги, оказывается, могут помочь сохранить жизнь.

– Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите. Прошу простить, что не знаю, как к вам обращаться, уважаемый нанья, – сказала я как можно тверже. – Думаю, вы имеете в виду изменения в тех частицах моего тела, которые передают информацию от родителей к детям. Не знаю, как это будет на вашем языке. Столько маленьких изменений может накопиться в них за сорок тысяч лет.

Он шевельнул седыми бровями. Тихо произнес:

– Она совершенна. Вы видели ее мозг – он близок к идеалу. Как быстро она соображает, сколько знаний! А мы ведь ждали, что лулу вымрут через двадцать поколений!

– Великий Анту, нужно забрать ее воспоминания и исследовать мозг и тело, – сказал Бьоле.

Главный нанья медленно перевел на него взгляд.

– Ты ждешь, что я позволю умертвить доказательство моего триумфа? Живая она полезнее. Много ли ты получишь от беззвучных визуальных образов? У нее есть аналитические способности. И дело даже не в том, что она – далекий потомок лулу. Она знает наше будущее, об этом нужно думать!

Он поманил меня к себе. Я пересекла комнату и встала перед ним, сидящим: так мы были одного роста, смотрели друг другу в глаза, и я изо всех сил боролась с желанием упасть перед ним на колени. Он будто почувствовал (Не будто! Он действительно почувствовал!) и похлопал себя по бедру. Я уселась на пол у его ног, счастливая, как обезьянка, которую похвалил хозяин.

– Ты расскажешь нам о своем мире, Ксенья. Ответишь на наши вопросы.

– Вначале я расскажу вам одну историю, – пропела я. Думаете, что имеете дело с милым питомцем? А слышали ли вы о Шехерезаде? – Теи, подскажи, пожалуйста, как нанья называют искусство письменной речи? Литература, спасибо. В нашей литературе есть направление, которое называется научная фантастика. Это истории о будущем, которое придет, если наука и техника будут быстро развиваться. У нас есть история о человеке, который поехал убивать зверей. На охоту, спасибо, Теи. Он много работал, помогал своему другу стать правителем страны. Потом решил отдохнуть. Он отправился в далекое прошлое, на сто миллионов лет назад, чтобы убить огромного зверя, которые тогда жили на планете. Как вы их называете? Огромный зверь… динозавр. Человек, который заведовал охотой, показал ему тропу в лесу и сказал стрелять в тех животных, на которых он укажет. Охотник может убить в прошлом только то существо, которое и без него должно в этот час умереть. Нельзя трогать животных, на которых не покажет этот человек. Нельзя сходить с тропы. Наш охотник убил динозавра. Если бы не он, этого зверя скоро съел бы другой динозавр. Но когда охотник шел по тропе обратно, он наступил на крохотное животное с большими красивыми крыльями, как цветок. На бабочку. Ведущий его человек очень испугался. Охотник не понимал почему. Но когда он вернулся домой, оказалось, что его страной правит другой человек, не его друг. И даже их язык стал иным.

Я перевела дух и поставила себе пять за вольный пересказ. Отчаянно не хватало глаголов, я путалась во временах, но суть передать удалось.

– Хочу сказать, что мое появление – это случайность, которой, наверное, не должно быть. Если вы узнаете будущее, вы будете вести себя по-другому, не так, как если бы я не пришла. Вы измените будущее, и оно не наступит – такое, каким я его знаю. А если тогда вся тысячелетняя история моих родителей пойдет по-другому? И я не рожусь? И не появлюсь здесь?

– Парадокс, – сказал великий Анту. – Это остроумно, милая лулу, но такой парадокс неосуществим. Реальность нельзя изменить. Ты впервые появилась на этой планете сегодня. Через какое-то время ты исчезнешь, чтобы родиться много тысяч лет спустя, проживешь… сколько тебе лет?

– Двадцать семь.

– Они еще и живут в два раза дольше! Проживешь двадцать семь лет и исчезнешь вновь. Другого варианта реальности не будет.

– Навсегда? – переспросила я. – Я не смогу вернуться домой?

Он погладил меня по голове. Я схватила огромную руку, прижалась к ней щекой. В носу защекотало от непривычного запаха.

– Вероятность этого ничтожно мала. Но… все возможно. А теперь смирись с тем, что тебе придется рассказать нам все.

Я преданно смотрела на него, подняв голову.

– Я расскажу, великий Анту. Но и вы пообещайте, что ответите на все мои вопросы. У меня их не меньше, чем у вас! Вам нечего бояться – я в ваших руках и никогда не вернусь к своим…

– Будет так.

Он осторожно высвободил руку. Прошелестел, коснувшись меня, шелк его длинного платья. Великий Анту ушел. Я осталась сидеть, борясь с подступающими слезами. Только что я провела лучшие в своей жизни переговоры. И потеряла свое настоящее.

– Ксенья, хочешь выйти на солнце? – спросила Теи.

Безучастно я шла за ней, не глядя по сторонам. Мы вышли на палубу, и Теи подвела меня к самому краю. Только теперь, глянув вниз и потеряв равновесие под порывом холодного ветра, я поняла, отчего мне вчера было так плохо. Несколько тысяч метров над землей! Меня свалила горная болезнь. Почему же сейчас я ею не страдаю? Неужели вместе с мозгом Теи поправила еще и… Что там нужно изменить, чтобы организму хватало кислорода в подобных условиях? Объем легких? Состав крови? Я в ужасе поднесла к глазам руку, ожидая увидеть снежно-белую кожу и голубые ногти. Но нет, рука обычная, обгоревшая под вчерашним солнцем.

Всхлипнув, я прислонилась к перилам и расплакалась навзрыд. Великанша молча смотрела на меня, потом присела на корточки и что-то говорила, пыталась утешить. А я все рыдала, не могла и не хотела остановиться. Наступила реакция: психика не выдержала напряжения последних часов.