Текст книги "Мир под лунами. Конец прошлого"

– И не было бы тебя, Бьоле, великого Анту…

– И не было бы тебя, Ксенья.

– Расскажи, как же мы связаны с вами?

Чудеса еще не закончились. Но здесь мне придется сделать небольшое отступление. Весь мой рассказ – приблизительный перевод с языка нанья. Многие термины в то время мне были (и останутся, наверное, навсегда) в принципе незнакомы, и я перевожу их, пользуясь исключительно интуицией. А кроме того, значение некоторых известных мне понятий у нанья шире или уже наших. Например, я не уверена, что слово, переводимое мною как «гены», означает то же самое, что в наших учебниках. Даже когда Теи говорила о явлениях физического мира, меня не оставляло ощущение, что она одновременно имеет в виду и что-то нематериальное – некую энергетическую, волновую или, если хотите, мистическую субстанцию. Мы с ней, хотя и общаемся, все же пребываем в разных мирах, и ее мир намного красочней моего. А я – не ученый. Я просто девушка, прожившая год подле богов и пытавшаяся понять о них хоть что-то.

К моменту появления нанья на Земле уживались несколько видов человека разумного. У нанья есть слово «лэнеи» для обозначения всех без разбора человекообразных разумных существ. Лэнеи Земли занимались охотой и собирательством, потихоньку осваивали новые территории, то сражались, то дружили друг с другом. В общем, по большому счету мало чем отличались от обезьяньих стай. Было понятно, что каждый из этих видов по-своему перспективен, но нанья в первые тысячелетия на Земле хватало собственных проблем, им и в голову не приходило становиться наставниками младших братьев. А потом почти одновременно произошло несколько событий (по меркам нанья, события, отстоящие друг от друга на две-три сотни лет, близки, как для нас два високосных года). Тридцать с небольшим тысяч лет назад один вулкан где-то на островах Юго-Восточной Азии устроил грандиозное светопреставление⁷. Нанья пережили его легко: просто на пару десятилетий вернулись на Луну, пока пепел не осел и жизнь на земле не восстановилась. А вот лэнеи пришлось хуже. Все они сильно пострадали, численность каждого вида заметно снизилась. В первые же недели после извержения пепел накрыл полпланеты, почти сразу изменился климат. Погибло огромное количество животных и растений. Еды не было, многие источники воды оказались отравлены, людей косили холода и болезни.

Люди не любили нанья. Это была врожденная неприязнь, заставлявшая их держаться подальше от могущественных великанов. Но голод не тетка, и в северной Африке одна отчаявшаяся группа оголодавших людей поселилась рядом с возрожденными огородами чужаков, прямо под Высоким домом. Сначала они воровали еду. После того, как нанья для острастки убили нескольких человек, в мозгах остальных что-то повернулось, и они по собственной воле, безо всяких намеков и поощрения со стороны пришельцев начали работать в огородах, рассчитывая в качестве благодарности на часть произведенного продукта.

В это же самое время назревал бунт в карьерах, где несколько десятков нанья столетиями без отдыха добывали драгоценные металлы. Определенная Эркоем годовая норма выработки была почти непосильна; нанья надрывались, а тут еще из-за катаклизма пришлось на время приостановить добычу и потом наверстывать план.

И великий Тавкарон принял решение. Есть рудники и шахты, сады и плантации, требующие рабочей силы. Есть сообразительные существа, готовые работать за еду. А еще – есть честолюбивый ученый, который умеет смотреть в будущее. Сегодня люди согласны стать слугами нанья, потому что им нечего есть, но завтра биологическое разнообразие восстановится, и люди потеряют к нанья интерес. Значит, нужно сделать так, чтобы они оставались верными вечно. Он связался с Эркоем и убедил тамошнее начальство в необходимости эксперимента. Кстати, убеждать почти и не понадобилось: еще совсем недавно великий Тавкарон сам руководил подобными проектами на Эркое. Несмотря на запятнанную войной репутацию, его научный авторитет оставался весьма велик. Как я поняла, Эркой колонизировал немало планет, на которых имелись развитые формы жизни, но достаточно разумных не было, и проведенный на Земле эксперимент мог помочь решить какие-то связанные с этим задачи.

В Высоком доме не имелось оборудования для столь тонких операций. Эркой, хоть и дал добро, никакой помощи не оказал, даже отказал в консультации специалистов. И все же после нескольких неудачных попыток был получен – нет, не побоюсь этого слова – выведен новый вид лэнеи. Его назвали лулу, что значит работник, слуга. Большую часть задуманного великому Тавкарону так и не удалось воплотить. Лулу получился далеко не таким, как хотел его создатель. Тем не менее он обладал главными требуемыми качествами: был сообразителен, работоспособен и предан нанья.

– Можно изменить мозг, скелет, биохимию. Но что значит «предан нанья»? Как можно включить в геном преданность?

– Это не так уж сложно, если учесть, что дело не в преданности и в геном ее включать не нужно. Это особенности психологии и чувственного восприятия, которые можно сделать врожденными. Лулу благоговеют перед нами, эта симпатия вписана в нейронные связи нескольких отделов их мозга. Их восхищает наша внешность, наш запах, они априори убеждены в нашем безмерном могуществе.

В душе я согласна с Теи: нанья меня восхищают. Однако во мне все еще живут два человека, и, пока один готов молиться богам, другой скептически пожимает плечами.

– И с тех пор лулу работают на вас?

– Небольшая часть. Вначале их было всего несколько десятков. Великий Тавкарон остался недоволен своим творением и ожидал, что они скоро вымрут.

Ну лулу не вымерли. Напротив, всего через сотню поколений (две тысячи лет, мгновение на часах нанья!) численность и ареал популяции расширились неимоверно. Искусственно внедренные мутации не исчезли. Братья великого Анту начали победоносное шествие по планете. Внешне они практически ничем не отличались от своих предков, зато были отважны, любопытны и смекалисты. Они не пасовали там, где пасовали другие. Если какое-то физическое или психологическое препятствие останавливало отцов, то дети находили способ его обойти и двигались дальше.

Конечно, были побочные эффекты. Это касалось и физиологии, и психологии. Так, почти сразу обнаружилось, что другие разумные виды ненавидят лулу так же яростно, как нанья, а те отвечают им взаимностью. Если раньше они уживались на одной территории, то теперь начались войны на уничтожение.

(Когда Теи заговорила о побочных эффектах, я чуть было не воскликнула: «Неужели это великий Тавкарон наградил нас девственной плевой?!» Удержало меня не столько то, что я не знала, как называется эта часть тела на языке нанья, сколько опасение, что Теи улыбнется. Веселье нанья прекрасно и тихо, но уж очень долгое. Они могут держать на губах улыбку Будды целую неделю. За это время я успеваю сто раз подумать, что смеются надо мной, даже если это не так.)

В общем, через пятнадцать тысяч лет – вот каковы масштабы наньянской неторопливости! – пришло время сообщить о результатах эксперимента на Эркой. На Луне в это время появился новый господин Дома света – молодой и скептически настроенный. Он не имел никакого отношения к появлению лулу, не ждал от родины похвалы и готов был при первой возможности откреститься и от лулу, и от великого Тавкарона. Эркой затребовал образцы. Вместе с очередной партией металлов туда были отправлены несколько лулу обоих полов и разного возраста. Напрасно великий ожидал порицания: ему и великому Тавкарону была выражена благодарность, и на Эркой полетели еще сотни новых лэнеи.

– А за что же благодарили? Зачем Эркою лулу?

Теи зевнула, потянулась мягким гибким телом.

– Твои шесть дней закончились. Сегодня я ухожу спать на несколько месяцев.

– Ну и ну! Даже спокойной ночи не пожелаешь! Тогда я постараюсь позже расспросить великого Анту.

– Боюсь, что и он скоро уйдет в сон, – пропела она, вынимая из прически серебряные заколки и распуская по плечам густые белые волосы. Она употребила то же слово, что и раньше: имруру, жизнь за жизнью. – Он и так задержался из-за тебя. Но теперь уже и Льесте вернулся, а значит, пришла наша с великим Анту очередь.

– Льесте проснулся? Но я не видела его сегодня!

Теи ласково погладила меня по щеке.

– Из имруру не возвращаются так, как из обычного сна. Это требует времени. Ты должна бы знать это, ведь туман нес тебя через имруру.

Я ничего не поняла.

– Не была я ни в каком… имруру. Да и в тумане, можно сказать, не была. Я просто вошла в снежное облако и тут же вышла из него – уже в этом времени.

– Ах, вот как. Ты не помнишь. Это обычное явление – при первом попадании в имруру психика испытывает настолько сильный шок, что просто выталкивает все воспоминания об том мире. Тем более, ты ушла туда вместе с телом, это еще больший стресс.

Я покачала головой.

– Ничего не помню, никакого имруру. А вот второе путешествие, через кромлех, было более длительным. И там были… облака, ощущения, краски…

– Это другое. Дороги кромлехов тоже ведут через тот мир, но они подобны… – она задумалась, подбирая сравнение, которое я могла бы понять, – обычной дороге, прорубленной через лес. Ты пройдешь по ней и скажешь, что побывала в лесу, но не увидишь ни травы, ни зверей, не услышишь шелеста листьев над головой. Путь кромлехов лишь задевает мир имруру, в то время как пути тумана пролегают сквозь него.

Я потрясенно молчала и пыталась вспомнить хоть что-то, но воспоминаний о таинственном мире не было.

– И все же это тоже непростое испытание, – добавила Теи. – Ты дважды шагнула туда вместе с телом. Такое не проходит даром даже для лулу. Скоро имруру придет к тебе сам.

– А вы там бываете только частично, без тела? Какая часть вас оказывается в имруру?

– Неправильная постановка вопроса. Мы – это мы; тело часть меня, столь же важная, как сознание. У вас, лулу, наоборот. Вы не способны воспринимать себя такими, какие есть. Чтобы хоть что-то осознать, вам требуется разделить это, разрезать на части. Вы не знаете имруру, а мы можем уйти туда в любой момент. Мы даже обязаны бывать там чаще, чем хотелось бы… Больше никаких вопросов! Великий Анту расскажет тебе все, что сочтет нужным.

Я замолчала. Как хорошо, что она добрая! Будь у нее другой характер, я бы боялась ее до смерти. Мне и так стоит огромного труда разговаривать с нею, как со старшей подругой. Если б Теи это не нравилось, я начала бы перед нею пресмыкаться. Какой-то жалкий человечек внутри меня постоянно пытается раболепствовать, заглядывать в глаза хозяев в поисках недовольства, готовый загладить его грубыми комплиментами, самоуничижением и шутками. Я непрестанно борюсь с этими позывами, понимая, что нанья ценят во мне именно то, что близко им, – уверенность в себе.

Но как сохранять в себе уверенность, когда эта огромная прекрасная женщина, только что глядевшая на меня как на червяка, неожиданно хватает меня на руки, нежно обнимает и прижимается к щеке своею горячей душистой щекой?! Как не стать в такую минуту маленькой избалованной девочкой, которую обнимает любящая мать?

– Ты такая милая в этом новом платье! – говорят ее пухлые темные губы, и я гляжу на них с замиранием сердца, молясь, чтобы они произнесли еще что-нибудь столь же чудесное.

Теи осторожно опустила меня на пол.

– Пойдем вниз. Я покажу, где хранятся запасы ткани, чтобы ты ни в чем не испытывала недостатка, пока я буду спать.

Мы поехали на лифте. Лишь один взгляд я бросила в зеркало, где отражались среброволосая красавица и ее неуклюжая спутница. Всего месяц я провела в Высоком доме, но мне уже неприятно смотреть на себя. Прежде я не считала себя некрасивой, наоборот, гордилась своей матовой кожей, нежным румянцем, стройным телом. Но рядом с нанья мои черты лица кажутся чересчур мелкими, а фигура непропорциональной. Длинные волосы плохо мирятся с отсутствием шампуня, электризуются и торчат во все стороны, как бы гладко я ни старалась их уложить. Рыжая краска въелась в них намертво, зато у корней уже отросло два сантиметра своих, пепельно-русых – на фоне рыжих они выглядят бесцветными. Обгоревший нос краснеет, губы постоянно искусаны и в корках, кожа на руках покрылась от солнца веснушками, ступни загрубели без обуви.

Все это мелочи. Беда в том, что, даже будь я безупречна по человеческим меркам, рядом с Теи я все равно останусь крестьянкой, плетущейся за шлейфом роскошного платья королевы. Как далек мой собственноручно сшитый костюм от ее изысканного наряда, так далека и заурядная человеческая внешность от божественной красоты.

Насупившись, я вышла из лифта, побрела по коридорам седьмого уровня мимо ведущих в склады дверей, выложенных мозаикой из разноцветных камней мандал в стенных нишах, узких колонн, чье техническое назначение скрывала богатая золотая и серебряная инкрустация, мимо вделанных в стены больших и малых мониторов – некоторые из них казались спящими, другие показывали какие-то графики и схемы, третьи включались, когда мы проходили рядом, чтобы показать вид на океан или на палубы. Белые металлические цветы украшали потолок, спускались на стены, оплетали мониторы и двери драгоценными рамами.

– На всех уровнях так красиво? – спросил мой высокий детский голос только для того, чтобы не молчать.

Теи мельком взглянула на потолок.

– На нижних, технических палубах совсем не так. Ты видела сама, когда спускалась на третий. Кстати, я так и не выяснила, почему автоматика тебя пропустила. Обычно она не реагирует на импульсы мозга лулу. Интересно, это последствия тумана или эволюции? Или прав Териваг, когда говорит, что мы уничтожили не всех детей Аэля? По его словам, Аэль определенно был в числе твоих предков. Погляди, – она махнула рукой направо, – этот узор сложила я в юности.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на фантастических серебряных птиц, танцующих в ветвях золотого дерева.

– Очень красиво.

Мы остановились около одной из дверей. Теи приложила руку к двум знакам на высоте ее глаз.

– Смотри. Запомни. За этой дверью хранятся шелка, кожи, искусственные ткани и все швейные принадлежности. Эти знаки означают «полотно», «одежда». Запомни их, чтобы не заблудиться, если придешь сюда одна.

Я кивнула.

– Что с тобой? – ласково спросила Теи. Присела на корточки, взяла меня за плечи. Ее глаза были так добры! – Почему ты грустишь, милая?

Я прошептала:

– Не хочу оставаться без тебя! Мне страшно, Теи! Я боюсь их всех! Не оставляй меня здесь одну!

Ее чуть влажные ладони источали сладковатый запах пота. Мне захотелось, чтобы мы стояли так всегда.

– Тебе нечего бояться, милая. Никто не обидит тебя. Наоборот, каждый из нас сделает все, чтобы ты была спокойна и весела.

– Потому что я еще нужна вам. А что будет со мной, когда я расскажу все, что знаю? Отдадите Бероэсу? Отправите на Эркой?

Ее руки отпустили меня; она встала.

– Не думай об этом. Все будет хорошо!

Она не принимает меня всерьез, подумала я, успокаивает, как малого ребенка, и ей все равно, правдивы ее слова или лживы. Нет, никто не позаботится здесь обо мне кроме меня самой! Я не ребенок. И не лулу. Я человек. И только я знаю, как себя вести и во что верить!

Эта мысль немного успокоила.

– Спасибо тебе, Теи. Не переживай за меня. Думаю, что справлюсь. Добрых тебе снов. Или не так? Приятных путешествий в имруру?

5.

Утром я проснулась опять в плохом настроении. Было жаль остаться без Теи – единственной женщины в Высоком доме. Я боялась Бьоле и Бероэса, ничего не знала о Льесте, а после недавних откровений не могла доверять и Теривагу. Опять я почувствовала себя пленницей, запертой наедине с тюремщиками.

Я умылась, надела широкие брюки и тунику, которые сама сшила из светло-серого шелка, и прошла на кухню. Похоже, продукты доставили снизу совсем недавно, уже утром. Найдя на полке самую маленькую и легкую вазу, я наполнила ее фруктами, налила на дно огромной чашки крепкого травяного отвара. Странно, в Высоком доме постоянно живут всего трое нанья, а посуды и мебели здесь минимум на двадцать персон. Может быть, сюда время от времени приезжают те, кого Териваг назвал «братьями, что добывают металлы в Африке»? Им же тоже надо спать. С другой стороны, раз они спят, значит, посуда им не требуется!

Высокий дом очень старый. Это чувствуется во всем. Он настолько стар, что вечные материалы, из которых он создан, кое-где поблекли и растрескались. Все помещения, даже открытые палубы, пропитаны испарениями множества тел. Подумать только, нанья жили здесь в течение сорока пяти тысяч лет! Юный великий Анту прибыл сюда с Луны двадцать восемь тысяч лет назад. Двадцать восемь тысяч лет! Даже живи он здесь совсем один, весь корабль пропах бы им!

Я поднялась на палубу. Стоило заслышать веселые голоса Бриге, как настроение улучшилось.

Бриге – это трое парнишек-лулу, которые в Высоком доме выполняют обязанности слуг: привозят продукты, накрывают стол и убирают жилые комнаты. Вообще-то это наньянское имя; когда-то в стародавние времена хозяева не мудрствуя лукаво дали его первому из слуг-лулу, и с тех пор зовут так всех его преемников. Мальчишек трое, а имя одно, и никого кроме меня это не смущает.

В первые дни я думала почему-то, что ни один лулу до меня на корабле не бывал. Но от бытовых забот не застрахованы и нанья. На полу Высокого дома пыль оседает с той же скоростью, что и на земляном полу человеческого шатра. Кто-то должен мыть посуду и сантехнику. Сами нанья вопросами хозяйства не занимаются, у них много более важных дел. Бьоле – вроде главного инженера, на нем все заботы об оборудовании корабля, лаборатории и других участков. Льесте изучает гидросферу, месяцами пропадает то в Индийском океане, то на реках и озерах материка. Териваг и Парьеге занимаются изучением фауны и лулу, Бероэс – ботаникой. Теи – секретарь великого Анту. А он, как и положено руководителю, то что-то пишет, то проводит тайные эксперименты в собственной лаборатории, куда никто кроме Теи и Теривага не допускается.

Всего семеро, у каждого – своя задача. Причем всем известно, что Льесте и Бьоле доживают последние столетия, если не десятилетия. Кто будет решать технические проблемы, когда Бьоле умрет? Кто придет на место Льесте, если в ближайшие восемь-девять тысяч лет ни один нанья не родится на Луне? Надо будет спросить об этом. И еще любопытно было бы узнать, кто прислуживает нанья на Эркое. Ведь даже там все до единого бытовые процессы не могут быть автоматизированы!

Бриге приветствовали меня громкими криками. Они были взяты пару лет назад из местного племени. Прослужив на корабле несколько лет, они найдут себе замену, обучат новеньких всем премудростям работы и вернутся к своим соплеменникам. Конечно же, местные лулу тоже не приспособлены к постоянному пребыванию на большой высоте, так что своим делом они занимаются только тогда, когда Высокий дом спускается близко к земле. Мне не хочется спрашивать, вспомнит ли хоть один нанья о Бриге, если кораблю вдруг понадобится быстро подняться на насколько километров. Их не учат языку специально, как меня. Тем нанья, кто не владеет языком лулу, для общения с ними хватает телепатии. Да никто с Бриге и не общается. «Подай вино», «убери здесь» – вот и все, что требуется знать. Тем не менее эти двенадцати-четырнадцатилетние ребята умны и смекалисты, как все мальчишки в любые времена. Они быстро овладевают десятком-другим слов нанья, и уже через шесть-восемь месяцев господа могут не утруждать себя приказами на грубом языке лулу.

Это Бьоле так сказал однажды – грубый язык лулу. Я другого мнения. Конечно, его мелодику с наньянским не сравнить – сплошные гортанные вскрики и щелкающие звуки. Но теперь, получив способности к быстрому освоению новой информации, я и речью Бриге овладела за несколько недель и грубой ее не считаю.

Странно, мне всегда казалось, что чем примитивнее народ, тем проще должен быть его язык. Оказывается, наоборот. В языке лулу куча времен и падежей, и все без четких правил, сплошные исключения. Грамматика просто адская, законы словообразования не поддаются осмыслению. Фразы строятся как попало, ударения беспорядочно прыгают. В русском языке тоже, но по-русски-то я интуитивно понимаю, а когда Бриге что-то мне кричат, приходится основательно поломать голову. И все же я уже могу с ними переговариваться, не ожидая ежеминутных насмешек.

Они до сих пор не могут решить, как ко мне относиться. Я не укладываюсь в привычную схему, в которой есть они, трудяги-лулу, и большие господа. Бриге сразу просекли, что я не нанья, а значит, ко мне не надо относиться с почтением. Однако эта странная женщина не может быть лулу – так они думают, – у лулу не бывает такой светлой кожи и глаз, таких огненных волос. Я прямо чувствую, как при виде меня в их мозгах начинается скрипучая работа. В конце концов они поступили так, как и должны поступить мальчишки, – начали проверять меня на прочность.

– Иди к нам, Ксенья! – закричал один.

Я помахала им, но подходить не стала. Они устроились вокруг котла, под которым алела жаровня. Котел был полон кипящего масла. Матери Бриге выжимают его из какого-то местного растения. Рядом стояла закрытая корзина с живой саранчой. Или цикадами, или кузнечиками – подробностей не знаю и знать не хочу. Этих насекомых в прибрежных лугах полным-полно. Здоровые, почти с мою ладонь, с огромными черными круглыми глазами и длиннющими усами! Лулу собирают их специально для нанья, а потом Бриге пригоршнями перекладывают их из большой корзины в маленькую, закрывают крышкой и опускают на несколько секунд в кипящее масло. Пахнет обалденно. Жареных цикад они выкладывают на серебряные блюда и подают к обеду. И нанья их едят, медленно и со смаком, как большой деликатес. Целиком, разве что усики обламывают. И каждый раз мне предлагают! Сначала не понимали, что я боюсь насекомых, а теперь уже специально протягивают самую поджаристую цикаду, чтобы посмотреть, как я краснею, бледнею и убегаю прочь.

Вообще это глупо. В смысле, мое отвращение – глупо. Насекомые такие же существа, как рыбы, птицы, кролики или коровы. Точно с таким же удовольствием я ем рыбу. Ковыряюсь в голове, потрошу туловище, выбирая кости, смакую икру. Чем это отличается от поедания цикады? Цикада даже полезнее, лучше усваивается. Но страх и отвращение перед насекомыми нельзя просто взять и отринуть. Ведь насекомые – куда более другие, чем инопланетяне! Совершенно непонятные, жуткие существа, ничем не похожие на меня. Отсюда и страх. А вот Бриге их не боятся. Я-то думала, что это чувство врожденное и в той или иной мере проявляется у всех людей. Может быть, лулу боятся кого-то другого? Например, каких-нибудь морских гадов? А для нанья что морские гады, что цикады, что мамонты – просто белок, различающийся только степенью усваиваемости.

Как бы там ни было, не желаю даже глядеть на то, как жарят живых кузнечиков. Я ушла подальше от котла, села в кресло у парапета, поставила на ближайший столик фрукты и чай. Сегодня небо затянуто тучами, прохладно, можно не бояться перегреться. Неспешно поела. В здешнем климате вполне возможно обходиться без животного белка. Не нужны постоянные затраты энергии на обогрев, и тяжелым трудом я не занимаюсь. Правда, интеллектуальная и нервная нагрузка серьезная: два новых языка, постоянное общение с нанья и лулу даром не проходят. Но пока фрукты и овощи покрывают эти затраты. Прикончив последний экзотический плод, я поудобней улеглась в кресле, согнула ноги и закрыла глаза. Пока великий Анту не позвал, надо отдыхать.

Тишина нарушалась только смехом мальчишек. Сколько же они притащили цикад, что все еще жарят? Наконец утихли, видно, понесли еду в столовую. Я тихонько напевала себе под нос и представляла, как буду рассказывать родителям о своих приключениях, если вернусь. Колено зачесалось; я не открывая глаз качнула ногой. Нет, нельзя родителям рассказывать. Не поверят, решат, что повредилась рассудком. Надо сразу идти к лингвистам и говорить с ними на языках, которых они отродясь не слыхали. Опять нога чешется, будто муха села. Но для мух мы слишком высоко.

Я открыла глаза. Троица Бриге стоит рядом, замерев и высунув от волнения языки. Один держит руку над моим коленом, а на нем шевелит усами громадный кузнечик!

С пронзительным визгом я дернула ногой, лягнув мальчишку, вскочила и принялась ощупывать себя со всех сторон. Зачесалось сразу в десяти местах – под одеждой еще кто-то ползает! В панике я принялась бить себя по груди и животу, закидывала руки назад, стараясь дотянуться до лопаток. Пацаны повалились на пол, захлебываясь смехом.

– Маленькие мерзавцы, …! – кричала я. – Совсем …, чтоб вам провалиться! …! Пошли отсюда, …!

Вспомнила все матерные слова, какие только слышала в своей жизни! А Бриге и не думали уходить, даже вставать не спешили. Смеялись так, что один описался. Я швырнула в него чашку и убежала в салон. Экзамен провален. После такого позора лулу никогда не будут относиться ко мне с уважением!

О шестидневном графике со мной договаривалась Теи, не великий Анту, поэтому он мучил меня почти месяц, чтобы потом со спокойной совестью уйти на полгода на покой. Под конец я уже готова была возненавидеть свой мир, весь, от Аркаима до марсохода Curiosity. Уже не знала, что я помню, а что придумываю под строгим взглядом нанья. Технологий и мировоззрения моих современников мы касались лишь походя, между делом, а интересовало великого Анту по-прежнему будущее нанья. Он заставил меня вспомнить и пересказать все мифы, от прочитанных недавно кусков из поэмы о Гильгамеше до легенды о короле Артуре. Это было сущим мученьем – я же прежде не думала, что когда-нибудь эти истории понадобятся, и теперь вспоминала их с пятого на десятое. Куда лучше знала я русские сказки, но они-то как раз великого Анту не заинтересовали. Он сказал, что баба-Яга и Кощей – явно проекции каких-то человеческих событий и к нанья не имеют отношения. А как же Змей-Горыныч, спросила я. И вообще змеи и драконы – персонажи сказок и легенд множества народов? Что они такое – архетипы или память о реальных существах, некогда ходивших по земле? Но кем тогда могли быть эти существа?

Конечно же, я не получила ответа на этот вопрос. Конечно же, великий Анту осведомился, что такое архетипы, и мы еще неделю обсуждали эту интересную для него и тяжкую для меня тему. Ни Юнга, ни Фрейда я отродясь не читала, лишь с трудом осилила однажды полкниги Эриха Нойманна «Зарождение и развитие сознания», чтобы иметь возможность будто бы между делом блеснуть эрудицией в разговоре с приятелями Юры. Теперь это позволило мне уверенно поведать собеседнику об уроборосе и Великой Матери, но ими все и ограничилось. Я ничего не смыслю в этой символике, она для меня темный лес, даже если прочитаю десять раз, все равно не запомню, что означают все эти змеи, соколы, деревья, кресты, отрезанные волосы и прочие символы. Но великого Анту это не смущало. Казалось, его интересует не предмет моего знания, а сама форма этого знания. «Если не помнишь, что читала об этом, расскажи, как ты сама это понимаешь», – говорил он. Что ж, может быть, в этом есть смысл. Как представитель человечества я несу в себе его идеи, страхи и желания; если ознакомиться с ними, тем самым познакомишься с человечеством в целом.

Однажды я спросила:

– В первый день Бьоле предлагал убить меня, чтобы забрать воспоминания. Что это значит?

– Есть метод считывания информации из мозга. Но он далеко не совершенен. Во время этой процедуры мозгу будет нанесен непоправимый ущерб, подвергнувшееся ей существо не выживет. К тому же считываются только зрительные образы. Мне они ничем не помогут.

– А как же телепатия? Вы можете залезть в мою голову и увидеть все, что я знаю!

– Никогда не слышал такого объяснения телепатии! Ты очень грубо представляешь себе это явление. В общих чертах ты права: я действительно имею возможность читать твои мысли. Однако это ничем мне не поможет. Ведь мне нужны не мысли твои, Ксенья. Нужны твои воспоминания, а для того, чтобы задействовать соответствующие отделы мозга, требуется твоя добрая воля. Только ты сама, по собственному желанию можешь активировать их, включить цепочки клеток, хранящих информацию о том, что ты некогда читала или слышала. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Для того, чтобы я получил нужные сведения, ты должна провести сложную мыслительную работу.

– Понимаю. Но я боюсь, что обману тебя. Я помню слишком мало, намного меньше, чем тебе требуется! И когда ты снова и снова расспрашиваешь об одном и том же, я и сама не замечаю, как начинаю выдумывать!

– Это естественный побочный эффект, я делаю соответствующие поправки в своих выводах.

– Каковы же твои выводы? Что ты узнал из моих рассказов?

Он тяжело вздохнул, откинулся на спинку кресла. Дерево протестующе заскрипело под весом большого тела, но позволило ему переменить позу и вытянуть ноги. Подле великого Анту я больше чем когда-либо ощущаю свою роль домашнего питомца. Теперь я хорошо понимаю, каково приходится кошечкам и собачкам. Они мурлыкают и виляют хвостом от счастья, когда хозяин их хвалит, но у них нет права высказать недовольство, если он не обращает на них внимания. Да и как тут выскажешь? – он просто отвернется и уйдет заниматься своими делами… Приходится мириться и с бурными проявлениями нежности, когда тебя гладят по головке, сюсюкают, а то и хватают на руки, чтобы таскать туда-сюда.

Между прочим, если другое существо намного больше тебя, нельзя не ощутить его запах. Сидя около великого Анту, я хорошо различала запах пота и пыли от его огромных босых ступней и тонкий сладковатый аромат ладоней. Это запах хурмы – именно она мне вспоминается, хотя хурма вроде вообще не имеет запаха, – и даже дыхание из его рта не вызывает у меня отвращения.

Великий Анту вздохнул и поморщился.

– Узнал я крайне мало, и все не то, что нужно. Узнал, к примеру, что на смену однородному населению придет деление на сотни народов и языков. Что религия сформируется совсем не так, как я ожидал… И что с какого-то момента, вычислить который с большой точностью мне вряд ли удастся, социальное развитие лулу невероятно ускорится. Это интересно и повторяет опыт наших предков, но пока не нужно. Не знаю, стоит ли воспринимать всерьез предположения некоторых твоих современников касаемо нашей деятельности на планете… Как я понимаю, ее следов осталось крайне мало, да и те, что имеются, столь двусмысленны, что оцениваются большинством как продукты собственной истории. Возможно, так и есть. Память лулу очень коротка; удивительно и то, что вы сохранили расплывчатые воспоминания о событиях всего лишь двухтысячелетней давности. Одним словом, совершенно неясно, когда именно нанья покинут Землю и по какой причине.