Текст книги "Не дай ему уйти"

Глава 4

Было первое сентябрьское воскресенье – День города. Стояла тихая, солнечная погода. В неярком голубом небе, в спокойствии старых лип на бульваре, в легкой дымке, окутывающей дома, – одним словом, во всем ощущалась затаенная радость праздника. Выйдя из дома пораньше, Саша неторопливо шагала в направлении его эпицентра. В Старосадском и прилегающих к нему переулках не было слышно музыки, восторженных криков и взрывов фейерверка – над переулками витал лишь праздничный дух.

Саша тихонько засмеялась: «Дух праздника»… В некотором смысле сегодня у нее профессиональный праздник. И ради праздника ее ждет испытание – впервые в жизни она поведет экскурсантов по своему, собственноручно разработанному маршруту. Это был новый виток ее карьеры на фирме.

История карьерного роста началась для Саши в сырые и туманные дни марта, когда она, томимая жаждой перемен, послала Дмитрию дурашливое письмо с предложением прибегнуть к услугам их туркомпании. Письмо, конечно, пропало без вести. Его не вытащили из ящика или вытащили, но оно тотчас упало под комод и поныне валяется у Димкиных родителей на полу в прихожей. А может, мать Дмитрия из любопытства или от скуки вскрыла конверт и, найдя содержание письма малоинтересным, а тон – блаженным, но одновременно навязчивым, отправила листочек в помойку. Дима так никогда и не узнает, что Саша ему писала.

Ну да бог с ними, с Дмитрием и с письмом…

Примерно через неделю после отправки письма Саша (ну не дура, а?) пребывала в напряженном ожидании ответа. В коммунальном коридоре раздался телефонный звонок. Саша ринулась к телефону, не сомневаясь, что звонит Дмитрий. Но звонила Марина Львовна Яковлева – хозяйка компании «Дух праздника».

– А вы никогда не занимались рекламой? – спросила Сашу Марина Львовна.

Вот это был вопрос! Она что же, подглядывает за ней? Письма читает? Мысли угадывает?

– Ну, почти нет… – призналась Саша. – Не занималась. Почти. А почему вы так решили?

– Вы ведь журналистка по образованию?

– Да, журналистка.

– Вот и ладушки. Будем считать, что занимались, – обрадовалась Яковлева. – У меня к вам предложение есть. Мы сейчас разрабатываем новый рекламный буклет. Обратились в одно агентство, довольно известное, да толку, знаете ли, мало. Ничего, кроме «райского удовольствия» да «сказочного наслаждения», они из себя выдавить не могут. Я раздражаюсь, ссорюсь с ними, тогда они в другую крайность ударяются: такие-то туры, такой-то стоимостью… Не реклама у них получается – занудный прейскурант. Может, вы попробуете, черкнете несколько строк?

Согласившись «попробовать перо», Саша все удивлялась, как странно отозвались ей ее весенние грезы. Но коль так… и из грез надо извлекать максимум практической пользы. И если то ее письмо читали чьи-то равнодушные пустые глаза (если только вообще читали), то рекламный буклет, по крайней мере, попадет в руки к заинтересованным людям. Саша открыла ноутбук и принялась звать этих незнакомых, неведомых ей людей с собой в увлекательные поездки и путешествия. У нее не было недостатка в нужных словах. Слова остались с той ночи, когда, лежа без сна, она вдохновенно беседовала с Дмитрием. Ничего, конечно, не получилось, но не пропадать же добру!..

Текст рекламного буклета Саша отослала Яковлевой по электронной почте и неожиданно получила за него приличное денежное вознаграждение и кучу комплиментов. Яковлева рассудила здраво: самородков, выросших на внутрифирменной почве, надо поощрять. Все равно выйдет дешевле, чем с рекламными агентствами связываться. Очевидно, в рамках программы поощрения самородков Саше было поручено написание главы для московского путеводителя, издаваемого совместно несколькими турфирмами.

Вначале Саша крепко задумалась. А что такого она может написать о Москве? Всем все давно известно! В Москве родились Пушкин, Лермонтов и Достоевский. В Москве охотно бывал Толстой. О Москве любила писать Цветаева. Жили, правда, в городе и другие люди. Не такие известные, как названные выше, но тоже интересные… по-своему. Впервые об обыкновенных москвичах решился рассказать талантливый репортер Владимир Гиляровский в книге «Москва и москвичи». Книга эта долгое время была бестселлером. А фирма «Дух праздника», намекнула Саша, продолжает прекрасную традицию Гиляровского. В фокусе внимания наших экскурсоводов – судьбы самых обычных людей, связанные с великим городом…

Наступил май. Саша теперь часто сидела у открытого окна, с головой погрузившись в написание главы для путеводителя: набирала и стирала целые абзацы, перемещала по тексту слова, фразы и предложения, прихлебывала крепкий свежезаваренный кофе, перечитывала и снова стирала.

Внешняя жизнь между тем текла своим чередом. Для Ольги в эти дни прозвенел последний школьный звонок. Развалившись на диване, дочь апатично готовилась к выпускным экзаменам. Вместе с экзаменами закончился период апатии. Ольга, собирающаяся на выпускной бал, напоминала молодую львицу. Взволнованную, временами раздраженную, но грациозную и сильную. Саша чувствовала, что раздражение у Ольги какое-то особенное, положительно заряженное, и продолжала ритмично отбивать на клавиатуре:

«…В нашем городе есть уголки, архитектура которых, как принято говорить, «невыразительна и однообразна», а формальные достопримечательности фактически отсутствуют. Но путешествие по этим местам произведет на вас поистине чарующее впечатление. Ибо что может быть интереснее взгляда изнутри? Вы узнаете, какой та или иная улица была десять, пятнадцать и тридцать лет назад, что за люди были ее обитателями, чем они дышали, какой после себя оставили след…»

С шиком отпраздновав окончание школы, Ольга укатила в Италию. Вернулась вся таинственная, полная романтических надежд и прагматичных планов. Сашу больше интересовали последние.

– Я собираюсь слушать лекции по социальной психологии в Миланском университете.

– Но для этого… – Саша растерялась, – для этого надо как минимум знать итальянский…

– Нет проблем!

– На курсы пойдешь или репетитора будем нанимать?

– Пойду работать на итальянскую фирму. Там все говорят по-итальянски. Получится погружение в языковую среду!

– Боже мой! – рассмеялась Саша. – Да кто же тебя на фирму возьмет? Зачем им глухонемые сотрудники?

– Глухонемые? Я в лагере, если хочешь знать, кое-чему научилась.

– Это за две-то недели?

– За шестнадцать дней.

К превеликому Сашиному удивлению, вскоре после возвращения из поездки Ольга действительно начала ходить на работу.

– Что ты там делаешь? – недоумевала Саша.

– Что придется! Посуду мою, полы, бывает, отправляют куда-нибудь с документами.

– Тоже мне занятие!

– Про язык, мам, не забывай.

Саша только пожимала плечами и снова углублялась в работу. Глава продвигалась медленно, точнее, с переменным успехом. Но наконец, скинув законченную главу о Москве и москвичах на дискету, Саша поспешила к Марине Львовне.

– Недурственно. – Просмотрев Сашин опус, Яковлева удовлетворенно улыбнулась. – Но к сожалению, голословно. За вашими посулами ничего не стоит. А если завтра объявятся желающие посетить экскурсию «Москва и москвичи»?.. Мы что же, будем клиентами бросаться?

Так Саша оказалась лицом к лицу с новой проблемой. Под заявленную концепцию требовалось разработать собственные экскурсионные маршруты.

Тему Саша избрала немного экстравагантную – «Сретенский андеграунд». Дебютный выход был приурочен к празднованию Дня города.

Ольга, тихонько подсмеиваясь над матерью, называла ее в последние дни исключительно дебютанткой. А в пятницу, за два дня до дебюта, она вернулась с работы с ярко-синим шелестящим пакетом.

– Дебютантка. – Она заговорщицки подмигнула Саше. – Смотри-ка, что я раздобыла для тебя.

– И что же? – Саша не шевелясь сидела в кресле у открытого окна.

– Тебе неинтересно? – огорчилась Ольга.

«Неинтересно», – отреагировала Саша про себя. Она вообще в последнее время видела мало интересного вокруг. Открывала ли книгу, включала ли телевизор, бралась ли за работу… Первые московские месяцы прошли под знаком могучего инстинкта выживания. Но когда проблема жизни и смерти отпала – инстинкт выживая слегка отошел на задний план, Саша начала чувствовать пустоту. С одной стороны, подлинный смысл жизни легко подменить суррогатными целями типа: покупка квартиры, устройство на престижную работу, создание идеального имиджа и прочее, и прочее. И даже если эти цели не согреют вашего сердца, вы все равно сможете сделать их своими маячками, уговорив себя, что это нормально и так живут все.

Но Саша от природы была человеком прямым и мужественным, и самообман в принципе претил ей. И еще: она опасалась опять увлечься чем-нибудь суррогатным. В Губернском городе у нее уже был такой опыт.

– Я принесла тебе одежду для твоего дебюта, – сообщила Ольга горестно. – Я думала, ты обрадуешься, а ты… Я всю свою зарплату истратила!

– Первую зарплату? – ахнула Саша. – Оля, да зачем?

– Затем!

Саша бросилась к синему шелестящему пакету и извлекла из него темно-серый в полоску плащ, замшевую юбку и коробку, в которой оказались классические черные лодочки на шпильках.

– И ты это купила на первую зарплату?

– Да, причем на супервыгодных условиях. – Ольга так гордилась выгодным помещением капиталов, что тотчас же забыла про обиду. – Ведь это все родное, итальянское! В Москве – только в бутиках, с бешеной переплатой. А так мне девчонка одна привезла из Италии, получилось в несколько раз дешевле. А плащ она вообще купила на распродаже…

– Подожди, какая девчонка?

– Секретарша нашего шефа. Она летела в отпуск домой, и я попросила ее…

– Как?

– Ну обычно! Объяснила, что так выйдет дешевле, и рассказала, какие вещи нужны.

– По-итальянски? – недоверчиво улыбаясь, уточнила Саша.

– Почти. А что не могла объяснить, нарисовала. Юбку-шестиклинку. Ты помнишь, у тебя такая была?

Саша помнила. Расклешенная, с блестящими медными пуговицами юбка из мягчайшей рыжей замши, одна из многих, но почему-то очень любимая ею. Теперь о юбке остались только воспоминания – всю одежду им пришлось бросить в Губернском городе.

– …Она тебе очень шла. Да чего ты стоишь? Примеряй!

Целый год Саша не вставала на каблуки. Ее московской униформой стали кроссовки и джинсы. И вдруг – итальянские лодочки и юбка, приоткрывающая колено, и узенький приталенный плащ…

– Мне только на блузку не хватило, – радостно щебетала Ольга. – Но потом я вспомнила про твою белую льняную рубашку… Ну как, тебе нравится, мам?

Саша от неожиданности что-то мычала, разводя руками, и с плохо скрываемым восторгом пялилась в зеркало, в котором видела себя – нарядную, стройную и все еще молодую.

– Все же, – закончила она свои бессвязные благодарности, – все же, Олечка, не надо впредь так безрассудно расходовать деньги.

– Безрассудно?! – с чувством переспросила Ольга.

– Я понимаю, тебе хочется радости. И меня ты тоже стараешься вовлечь в эту игру, заразить своими желаниями. Правильно?

– Мама! Ну почему ты не можешь жить просто? Просто сказать: спасибо?

– Спасибо, Олечка. Спасибо. Замечательные вещи. И то, что они с первой зарплаты… все ужасно трогательно. Но за всем этим очевидна твоя тоска по чуду. Если не получается встретиться с чудом, ты хочешь сама начать творить чудеса.

– А что в этом плохого?

– Это же для тебя плохо в первую очередь!.. Нет! Ты притерпись к жизни без чудес, к самой обыкновенной будничной жизни.

Ольга задумалась на минутку.

– Знаешь, мам, по-моему, это практически невозможно.

– Но и жить с этой верой в чудо тоже невозможно. Измучишься ожиданием, наделаешь глупостей. Устанешь и будешь жалеть…

Саша вдруг смолкла, не договорив. Ей не хотелось бередить прошлое. О господи, она всю жизнь ждала этого проклятого чуда! Когда первый раз в жизни влюбилась в Вадима, Ольгиного отца; когда стала штатным обозревателем Bête noire и весь Губернский город зачитывался ее статьями… Она ждала, что чудо снизойдет на нее в виде счастливой семьи или громкой профессиональной известности. Но Вадик бросил их, когда Ольге не было еще и двух лет, а из журнала Bête noire, несмотря на востребованность ее материалов, Сашу выгнали. И что бы ей не вразумиться тогда? Но она все продолжала верить в чудо. Собиралась замуж за Дмитрия (человека из мечты), надеялась переехать в Москву… А потом – также отчаянно и самозабвенно – она верила, что новое замужество, высокое общественное положение и особенно будущий ребенок помогут ей навсегда вычеркнуть из памяти этого человека. Но чтобы забыть его до конца, нужно было настоящее чудо. Чуда в очередной раз не произошло – случилась катастрофа…

Во всем, даже самом плохом, можно найти хорошее. После катастрофы Саша больше не хотела чудес.

Однако никакие свои, даже самые важные, жизнью выстраданные мысли невозможно вложить в чужую голову… Ольга продолжала приплясывать вокруг наряженной в итальянские шмотки Саши, приговаривая:

– Собери волосы! Нет, распусти! Можно шпильками собрать, получится валик… А может, сходим в салон?..

Идти в салон Саша наотрез отказалась, но в остальном – послушно исполняла дочкины требования. Два дня не покладая рук дочь трудилась над ее обликом. Результатами трудов стали совершенно прямые, распущенные по плечам волосы и бледный, но стильный макияж. И вот теперь, нарядная и накрашенная, она шла через бульвары навстречу празднику.

У Покровских ворот играла музыка, толпился народ, было много детей с надувными игрушками и воздушными шариками. Пахло свежей выпечкой. «Вот он – настоящий дух праздника», – улыбнувшись, подумала Саша.

У нее дома никогда так не пахло. Разве в Губернском городе, в палатах мэра… Повар Таисия Николаева пекла потрясающие пирожки и булочки с корицей. Только Саша с Ольгой, опасаясь за фигуру, не часто пробовали их. Такая уж штука жизнь, не того боишься, так другого… Саша засмеялась. Так странно легко было у нее на душе, и праздник чувствовался в самом деле. Хотя что это за праздник – День города?

Так или иначе, но улыбка, временами рассеянная, а порой кокетливая и лучезарная, в тот день не покидала ее лица. Саша вспомнила даже, как улыбалась она в Губернском городе – это была летучая и чуть надменная улыбка королевы, специально отрепетированная перед зеркалом. Легкое движение мускулов лица превратит вас в королеву! Улыбка, в сущности, не стоит ничего. Но было время – некоторые дорого дали бы за одну ее улыбку.

Саша без грусти вспомнила об этом времени. Ее жизнь была, несомненно, насыщенной и яркой. Всем известно, что яркость часто достигается контрастностью. А ее жизнь – бесконечная смена очень хорошего и очень плохого, ее жизнь – это сплошной контраст. Саша почувствовала вдруг волну теплой благодарности к жизни…

На углу Сретенского бульвара и Сретенки ее ждал автобус с экскурсантами. Она пришла чуть позже назначенного, на две-три минуты – не больше, но неожиданно почувствовала себя слегка виноватой и улыбнулась своим подопечным приветливой, слегка извиняющийся улыбкой.

– Сегодня мы с вами поговорим о Сретенке и прилегающих к ней переулках. Квартал между Сретенкой и Трубной – место в Москве совершенно особое… В самом конце XIX века городские власти озаботились так называемой валоризацией нищего и грязного района красных фонарей. Центр все-таки, неудобно – стали застраивать переулки доходными домами средней руки, по ходу давая им новые, более благозвучные названия. Сумников стал Пушкаревым, Мясной – Последним. Однако район продолжал оставаться захолустным. Сретенка, как театральная кулиса, ловко скрывала облезлость своих окраин и избежала реконструкции даже в сталинские годы, а ведь была частью парадной дороги к ВСХВ. По какой-то странной логике полностью перестроили более далекие Мещанские улицы, а здесь появилось только несколько скромных домов (например, Печатников, 9), стиль которых можно назвать «севастопольским»: дома таких серий практически не встречаются в Москве, зато их полно на юге бывшего Советского Союза.

Новый период переустройства Сретенки пришелся на конец девяностых XX века. К сожалению, качество застройки было ниже среднего – не случайно именно здесь родился термин «дом пониженной элитности».

Но старая Сретенка не сдается – жива и по сей день. До сих пор над дверями подъездов можно различить закрашенные надписи: «Рабочее жилтоварищество – наша крепость» и «Отдай всего себя революции, как это сделал Ленин» или «Мы путь Земле укажем новый»…

А сейчас я хочу обратить ваше внимание на дом страхового общества «Россия», расположенный на правой стороне Сретенского бульвара. Дом этот, думаю, хорошо известен москвичам. Он построен во втором десятилетии прошлого века, его архитектурный стиль – эклектика. Но сегодня этот дом интересует нас не сам по себе. С ним связан фантастический эпизод из жизни одного замечательного обитателя Сретенки, художника Олега Бурьяна. И более того, скажу вам, что Олегова дружба со Сретенкой начиналась именно отсюда.

Зимой 1980-го Олег и его друзья решили протестовать против ввода советских войск в Афганистан. Они забрались на угловую башню дома, – видите, там висит старый часовой колокол, и устроили перезвон. В результате к дому прибыла пожарная машина, к протестовавшим по лестнице поднялся майор.

«Сынки, какая политика, вы ж из тюрьмы век не вылезаете!» – обратился майор к молодым людям.

В общем, Бурьяна и его товарищей обвинили всего лишь в мелком хулиганстве. И это было гораздо лучше, чем участие в акции политического протеста. Они отделались легким испугом – им пришлось две недели чистить снег у памятника Крупской.

Кстати сказать, в семидесятых годах XX века публика на Сретенке жила самая разная, по большей части богема, цвет творческой интеллигенции со всего Союза. Были здесь и киргизы-графики, и оперные певцы из Осетии, и другие очарованные Москвой некоренные романтики. В соседнем с Бурьяном доме проживал Владимир Орлов, автор знаменитой книги «Альтист Данилов». Жили в дворницких, потому что так – по лимиту – квартиру получить было проще…

Саша все еще продолжала приветливо улыбаться, хотя настроение у нее понемногу портилось. Вышла несостыковка – на фирме упустили один важнейший момент. На экскурсию «Сретенский андеграунд» собрались в основном молодые женщины с детишками да интеллигентные старушки. А между тем материал у нее подобран пикантный. Выходка Бурьяна – это еще цветочки, а дальше начнутся и ягодки. «Наиболее сочные придется, пожалуй, приберечь до следующего раза, – соображала Саша лихорадочно. – Или уж лучше повернуть рассказ в совсем традиционное русло? Ну не рассказывать же этим ангелочкам, что Сретенские переулки были частью Великого пивного пути, в который также входили «Яма» на Дмитровке, «Поильник» в Головине переулке, «Ловушка» на Цветном (в последнем не было туалета, и все бегали в соседний подъезд, где в засаде сидели дружинники). А вход в арку отмечал геральдический знак в виде сваренной из прутьев пивной кружки… И о чем только эти диспетчеры думают?»

– А вот, например, деталь из более ранних времен: над входом в подъезд дома номер 22 в Печатниковом – неожиданный барельеф с профилем вождя трудящихся Ленина. Местные жители рассказывают вполне правдоподобную версию его происхождения. В 1924-м шел ремонт дома, в это время рабочих постигла страшная весть о кончине Ленина. Руководствуясь творческим порывом, они приколотили на стенку скромное изваяние, которое сами соорудили из бетона. Оно стало первым памятником вождю. Потом, как вы знаете, этими памятниками засорили все Москву, Россию и СССР, а также страны социалистического содружества.

Саша все сильнее чувствовала, что говорит не так и не то. И главное – не тем. Дети с шариками начинали изнывать, мамашки поглядывали на нее с нескрываемым раздражением. В ответ она улыбалась летучей улыбкой королевы. Улыбкой человека, бессильного повлиять на ситуацию, но тщательно скрывающего этот факт и не желающего терять своего достоинства.

– Дома номер 5 и 7 по Печатникову переулку – истинное чудо краеведения. Вы видели их в первой версии фильма «Двенадцать стульев» – в крошечном особняке с разлапистыми кариатидами проживала Эллочка-людоедка. Замечательная прозорливость: на самом деле Эллочка жила не здесь, а неподалеку – в Варсонофьевском, но, если бы она стала выбирать дом по собственному вкусу, сделала бы именно такой выбор.

На фасаде имеются буквы «ПС» – инициалы первого хозяина дома, карьерно продвинувшегося в 1890-х годах крестьянина Петра Сысоева…

…А сейчас мы находимся с вами в Большом Головине переулке. Лет двадцать – тридцать назад зимой хитроумные местные жители ставили на въезде в переулок самодеятельный «кирпич» и катали детей с горы на санках. Этот переулок примечателен прежде всего тем, что в нем проживал Иван Моторин, создатель знаменитого, хотя и безмолвного Царь-колокола.

В соседнем Большом Сергиевском зимовал у родственников юный Лермонтов, а на втором этаже дома номер 18 была мастерская Эрнста Неизвестного. В Большом Головине находилась знаменитая на всю Москву пивная, где обретались многие деятели советского искусства, в связи с чем переулок в шутку называли «больной Головин».

Последняя фраза была явно лишней, и Саша окончательно смутилась.

…Вообще весь маршрут этой поездки разработан на редкость неудачно – после Сретенки экскурсанты должны отправиться на ВДНХ, чтобы стать свидетелями какого-то грандиозного шоу. А она со своими москвоведческими изысканиями, получается, идет к шоу в нагрузку. Саша украдкой взглянула на часы. Ну минут десять – пятнадцать болтать еще придется. Хорошо, что в запасе у нее остался один вполне безобидный сюжет.

Напряженно улыбаясь, Саша оглядела слушателей и вдруг замерла: среди мамашек, бантиков, шариков, седых буклей и чего-то еще, явно несовместимого с андеграундом, стоял Дмитрий. Тот самый Дмитрий, которому в марте она отправила престранное письмо. Неужели такие письма доходят?.. Саша все смотрела, неотрывно смотрела на Дмитрия, и не могла больше улыбаться, и уже с трудом могла говорить… Потому что это был настоящий, живой, уехавший в Голландию Дмитрий. От волнения она не понимала, что выражает его лицо. Но ясней ясного было, что на экскурсию он пришел с единственной целью – встретиться с ней. Пришел или приехал из-за границы? А вдруг он вообще никуда не уезжал?

– А самым колоритным был двор дома номер 14 по Печатникову переулку, на месте которого теперь огороженный пустырь. В конце семидесятых годов в этом доме жил большой человек, парикмахер Большого театра, и все почему-то думали, что он спрятал у себя во дворе клад. Сретенская богема устроила здесь собственную летнюю веранду. Среди роз поставили навес с гамаком, летом можно было спать на улице. Потом подвели туда свет, телефон, потом в кустах как-то сами собой выросли тыквы, и еще завели козочку – ходили с ней гулять на бульвар, как с собачкой. Жила она на черной лестнице, и там же с ней жила лошадь. Лошадь была приготовлена на убой, детишки ее украли и привели сюда. Ее часто телевидение снимать приезжало, даже заграничное.

А теперь, как видите, почти никого и ничего не осталось. Олег Бурьян перебрался в Марьину Рощу, лошадь живет в Хотькове – возит туристов от станции до Абрамцевского музея, а всех остальных отселили в Митино… И на этом наша экскурсия подошла к концу…

– А куда делась козочка? – перебил Сашу беленький бантик.

Саша совсем было растерялась, но, к счастью, в этот момент к ним подошла сопровождающая группы:

– Нам пора – опаздываем к началу шоу!

– А козочка? – настаивал детский голосок.

– Пошли-пошли!

Экскурсанты потянулись вверх по переулку, оставив Сашу и Дмитрия одиноко стоять на углу Печатникова и Трубной.